Известия лаборатории археологических исследований Кемеровского пединститута, вып. 1

К содержанию журнала «Советская археология» (1970, №2).

Известия лаборатории археологических исследований Кемеровского пединститута, вып. 1, Кемерово, 1967. 1

За последние 10—15 лет местными организациями — краеведческими музеями, Уральским и Томским университетами, Кемеровским пединститутом проведены в Сибири значительные археологические работы, в результате которых был накоплен большой материал. Поэтому можно только приветствовать инициативу издавать местные археологические сборники и пожалеть, что их издается пока так мало. Разумеется, эти издания должны осуществляться на достаточно высоком научном и полиграфическом уровне. В этом отношении имеется уже ряд бесспорных удач: «Краеведческий сборник» Хакасского музея краеведения (Абакан, 1956), «Материалы и исследования по археологии, этнографии и истории Красноярского края» (Красноярск, 1963), «Сибирские археологические сборники» № 1 и 2 Сибирского отделения АН СССР (Новосибирск. 1962 и 1967) и др.

Рецензируемый первый выпуск «Известий лаборатории археологических исследований» Кемеровского пединститута (под редакцией А. И. Мартынова) неплохо издан, снабжен вполне удовлетворительными рисунками и фотографиями. В сборнике имеется ряд интересных работ — статья А. П. Окладникова и В. А. Владыкина «Древнее поселение на р. Куюме (Алтай)», где публикуются новые позднепалеолитические материалы; статья В. А. Дремова «Этнические связи племен Среднего Приобья»; статья М. Г. Елькина и А. П. Уманского об андроновских памятниках в Кузбассе и на Алтае и некоторые другие публикации. Однако, к сожалению, не они определяют лицо сборника. В сборнике есть статьи, написанные на крайне низком уровне, где применены приемы исследования и полемики совершенно недопустимые в нашей науке. Речь идет о работах А. И. Мартынова «К вопросу о происхождении тагарской культуры», В. В. Боброва «Из области искусства и идеологии населения тагарской культуры», Б. Н. Пяткина «Датировка карасукских изогнутых ножей» и Г. А. Максименкова «Критика некоторых современных представлений о неолите Западной Сибири».

В статье «К вопросу о происхождении тагарской культуры» А. И. Мартынов взялся за неразрешимую задачу — выяснить происхождение и создать свою периодизацию тагарской культуры, одной из богатейших культур Евразии, на материале нескольких раскопанных им тагарских курганов, преимущественно Болыпепичугинского могильника. Автор совершенно незнаком с колоссальнейшим материалом по тагарской культуре, накопленным многочисленными исследователями за последние сто лет и хранящимся в музеях Москвы, Ленинграда, Минусинска, Красноярска и других городов; он, по-видимому, плохо знает и публикации по этой культуре, не говоря уже о сравнительном материале по другим культурам. Одно это уже должно было предопределить неудачу. Но дело не только в этом. А. И. Мартынов решил заново «доказать» вывод Н. Л. Членовой о большой роли в сложении тагарской культуры андроновской культуры северо-западных окраин Минусинской котловины 2. во-первых, повторив давно уже высказанные в печати положения об отсутствии связи между большинством предметов карасукской и тагарской культур, о сходстве некоторых тагарских сосудов с андроновскими, о локализации андроновских и карасукских памятников в разных частях Минусинской котловины и др., не находя нужным сообщить читателю, что эти мысли были заимствованы им в чужих работах, во-вторых, утверждая, что андроновская культура непосредственно переходит в тагарскую на территории Больше-Пичугина, где в андроновских могилах были встречены тагарские вещи: бронзовые зеркала, наконечники стрел и некоторые другие предметы (стр. 26, стр. 31, рис. 9). Пора, однако, сказать о том, что материал Большепичугинского могильника недоброкачественный и пользоваться им для столь ответственных выводов вообще нельзя. Могильник этот раскапывался в 1957 г. студентами Кемеровского пединститута в отсутствие руководителя экспедиции А. И. Мартынова. Почти все студенты участвовали в археологических раскопках впервые и потому, естественно, не сумели зафиксировать наблюдающуюся в этом интереснейшем памятнике стратиграфию: перекрывание андроновских могил тагарскими курганами. Впоследствии вещи из андроновских и тагарских могил, находившихся под этими курганами, были записаны как происходящие из одного комплекса, чем и объясняется «присутствие» тагарских вещей в андроновских могилах. А. И. Мартынову не раз сообщали об этом и, судя по первой публикации, посвященной андроновским памятникам, он вначале сделал попытку разобраться в материале, указав, что в Большепичугинском могильнике некоторые андроновские могилы были разрушены или перерезаны тагарскими 3. Именно в таком разрушенном погребении (кург. № 2, мог. № 1) было найдено два дисковидных зеркала обычного тагарского типа. Об одном из них А. И. Мартынов прямо пишет, что оно относится к тагарскому погребению, а о другом — что оно было найдено «среди костей ребенка». Культурную принадлежность второго зеркала А. И. Мартынов не уточняет 4, но найденные здесь же бусы относит к тагарской культуре (стр. 33, рис. 10, 10 рецензируемой статьи), стало быть и зеркало тагарское. В разбираемой статье 1967 г. эти зеркала фигурируют уже как андроновские и используются для сравнения с тагарскими (стр. 26 и стр. 31, рис. 9, 14). Ни в статье 1964 г., ни в статье 1967 г. ничего не говорится о находках бронзовых листовидных втульчатых стрел в андроновских погребениях Большепичугинского могильника (упоминаются только известные стрелы этой формы из западноандроновскнх комплексов — Алексеевского поселения и Малой Красноярки, стр. 26). Это не мешает автору несколькими страницами позже показать эти стрелы в составе инвентаря андроновских могил Болыпепичугинского могильника (стр. 31. рис. 9—11). Эту вольность в обращении с археологическим материалом нельзя объяснить не чем иным, как желанием заставить читателя поверить, что тагарская культура непосредственно происходит из андроновской именно на месте Большепичугинского могильника.

В заключение статьи автор на полутора страницах излагает собственную периодизацию тагарской культуры, о которой трудно судить, так как ни в одном периоде не упомянут ни один конкретный памятник. Приводятся даты раннетагарского периода (X—VIII вв. до н. э.) и среднетагарского (VIII—IV вв. до н. э.), для обоснования которых не сказано ни единого слова. Они столь резко противоречат всему тагарскому материалу и материалу всей скифской эпохи, что не заслуживают критики.

Статья В. В. Боброва «Из области искусства и идеологии населения тагарской культуры» посвящена публикации нескольких бронзовых бляшек-оленей из Тисульского могильника тагарской культуры. Автор описал эти бляшки и высказал вполне правомерное соображение, что эти новые материалы позволяют говорить о том, что группа изображений оленей из СЗ части Кемеровской области при всей своей близости к тагарским оленям Минусинской котловины имеет и некоторые черты сходства с изображениями зверей с Алтая, что поможет уточнить классификацию «скифских оленей», предложенную Н. Л. Членовой 5. К сожалению, статья в значительной мере обесценивается беспомощными, чтобы не сказать безграмотными рассуждениями о социальном строе племен тагарской культуры, о религиозных верованиях вообще и культе оленя в частности и т. д. Достаточно сказать, что, согласно В. В. Боброву, олень у тагарцев представлял собой верховное божество, «подобное Осирису в Египте, Иштару в Междуречье и т. п.» (стр. 122). Автор, по-видимому, не только имеет самое туманное представление о религиях Древнего Востока, но, судя по приведенной цитате, не знает даже, что Иштар — женского, а не мужского рода.

В предисловии к сборнику редактор его А. И. Мартынов пишет: «Было бы полезно объединить усилия ученых Ленинграда, Москвы, Новосибирска, Томска и Кемерова, занимающихся археологией Западной Сибири. Эту скромную задачу и берет на себя лежащий перед читателем сборник» (стр. 4). Не вдаваясь в обсуждение вопроса, насколько скромной является задача объединения ученых Ленинграда, Москвы, Новосибирска и Томска вокруг лаборатории Кемеровского пединститута, заметим, что это «объединение» редактор понимает довольно своеобразно. В сборнике помещены статьи двух ленинградских археологов — Б. Н. Пяткина («Датировка карасукских изогнутых ножей»), отвергнутая редакцией «Кратких сообщений Института археологии» ввиду ее откровенной слабости, и Г. А. Максименкова («Критика некоторых современных представлений о неолите Западной Сибири»), недопустимый тон которой является беспрецедентным в истории отечественной археологической литературы.

Содержащиеся в статье Б. Н. Пяткина положения очень противоречивы. Так, рассмотрев «карасукообразные» ножи Китая и других районов и признав все их непригодными для датировки карасукских ножей (так как они отличаются некоторыми деталями), автор предпочитает датировать карасукские ножи по деталям карасукского обряда погребения и орнаментам карасукской керамики, что само по себе очень странно, так как приоритет металла перед обрядом погребения в вопросах датировки общеизвестен. Однако ввиду того, что трудно извлечь абсолютную дату из позы и ориентировки костяка, Б. Н. Пяткин в конце статьи датирует карасукские ножи по аньянским, хотя в середине статьи признал аньянские ножи непригодными для дат. В статье много положений, звучащих совершенно декларативно: об абсолютных датах разных типов китайских ножей, о происхождении культуры Дунбэя из Забайкалья, о генетической связи карасукского и андроновского инвентаря и т. п. Почти совершенно отсутствует аппарат, в частности, нет ни одной ссылки на китайские издания, необходимые в этой работе. В тех же случаях, когда приводятся цитаты, они бывают неверны. Так, Б. Н. Пяткин приписывает В. Е. Ларичеву отнесение культуры каменных ящиков Дунбэя к эпохе инь, в противовес Ань Чжи-миню, датирующему ее эпохой чжоу (стр. 55). В действительности в цитированной статье В. Е. Ларичева говорится: «Эта культура появляется в иньское время, переживает свой расцвет в начале чжоу и доживает вплоть до железа (эпоха чжаньго)» 6. Наконец, полное отсутствие рисунков делает статью просто непонятной для большинства читателей.

В статье Г. А. Максименкова «Критика некоторых современных представлений о неолите Западной Сибири» разбираются работы трех исследователей — М. Н. Комаровой, В. И. Матющенко и М. Ф. Косарева. Причем работа М. Н. Комаровой названа, и, поскольку она только одна, то читатель может догадаться, что речь идет все время о ней; но о том, какие именно работы В. И. Матющенко и М. Ф. Косарева имеет в виду Г. А. Максименков, догадаться значительно труднее. Шесть работ М. Ф. Косарева перечислены суммарно на стр. 143, и в дальнейшем Г. А. Максименков не утруждает себя ссылками на ту или иную из них, не говоря уже о точных ссылках на страницы этих работ. Что же касается В. И. Матющенко, то не названа вообще ни одна его статья. Все это оставляет простор для самого вольного обращения с трудами критикуемых авторов.

Г. А. Максименков представляет дело таким образом, что В. И. Матющенко ничего не понял в типолого-хронологических соотношениях нижнетомской керамики и считает поселение Самусь IV единокультурным (стр. 141—142). В действительно¬сти, В. И. Матющенко поселение Самусь IV никогда единокультурным не считал. Кроме основного самусьского керамического комплекса, В. И. Матющенко выделил на этом поселении некоторое количество керамики андроноидного облика, которую он сопоставляет с сузгунской посудой, и комплекс ирменского типа 7. Приписывание Г. А. Максименковым этого «открытия» себе по меньшей мере нескромно.

Далее, разбирая взгляды В. И. Матющенко, Г. А. Максименков сообщает, что «появление андроновских влияний началось еще в тот период, когда в лесостепи существовала самусьская культура» (стр. 143). Во-первых, самусьская культура в лесостепи неизвестна и даже самые южные из ее памятников расположены в лесной зоне — чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на ландшафтно-географическую карту СССР. Во-вторых, из этого высказывания Г. А. Максименкова следует, что проникновение андроновцев в низовья Томи началось еще в энеолите, так как самусьскую культуру он относит к энеолитической эпохе. При этом абзацем ниже Г. А. Максименков заявляет, что будто бы В. И. Матющенко тоже относит самусьскую культуру к энеолиту (и в то же время синхронизирует ее с андроновской культурой). В действительности во всех своих статьях, посвященных Самусьскому поселению, В. И. Матющенко относит этот памятник к бронзовому веку, а в абсолютной хронологии — ко второй половине II тысячелетия до н. э.

Критикуя взгляды В. И. Матющенко, Г. А. Максименков излагает ряд соображений, которые не расходятся с положениями, высказанными М. Ф. Косаревым несколько лет назад (об одновременности основного самусьского комплекса и Окунева 8; что самусьский и андроноидный комплексы Самуся IV характеризуют два разных культурно-хронологических этапа в истории Томского Приобья 9; что андроноидные памятники Томской области — по М. Ф. Косареву, еловские — одновременны андроновским Южной Сибири 10; что основной комплекс Самуся IV и материал Томского могильника характеризуют две разные культуры — самусьскую и томскую 11; что ирменская культура в низовьях Томи возникла не на андроновской, а на пришлой «андроноидной» основе 12 и т. п.), и поначалу даже создается впечатление, что Г. А. Максименков согласен с М. Ф. Косаревым по всем основным вопросам. Однако далее Г. А. Максименков заявляет, что между его взглядами и взглядами М. Ф. Косарева нет абсолютно ничего общего и что его статья призвана прояснить ту «искаженную» картину, которая была нарисована в работах М. Ф. Косарева. Взявшись за эту задачу, Г. А. Максименков не затруднил себя изучением огромнейшего западносибирского материала, накопленного за последние 10 лет и не счел нужным просмотреть многочисленные статьи в публикации по урало-западносибирской тематике. Именно этим следует объяснять глубокую уверенность Г. А. Максименкова в том, что на Новокусковской стоянке найдено всего «два десятка мелких черепков», что все находки Лавровской стоянки «умещаются в спичечной коробке», что на Томи нет месторождений олова и самородной меди и т. д. и т. п. Слабое знание западносибирского материала не позволило Г. А. Максименкову рассмотреть материал Среднего Приобья на более широком территориальном фоне, да он и не видит в этом необходимости, считая, что томский материал следует рассматривать «с учетом памятников других территорий» только начиная с карасукского времени (стр. 145).

Особенно удивляет недопустимая небрежность, проявленная Г. А. Максименковым в цитировании чужих работ. Цитаты из статей М. Ф. Косарева приведены без ссылок на конкретные работы (не говоря уже о страницах) и почти все искажены настолько, что полностью утратили свой первоначальный смысл. Так, если у М. Ф. Косарева сказано, что самусьские мастера-литешцики изготовляли свои орудия не столько для собственных нужд, сколько на обмен 13, он слово «изготовляли» заменил словом «изобрели» и критикует далее эту фразу с точки зрения неправомерности приписывания меркантильного стимула древнему изобретательству (стр. 149).

Нельзя считать допустимым с научной и этической точек зрения и другие приемы критики Г. А. Максименковым работ исследователей, с которыми он не находит возможным соглашаться. Так, совершенно игнорируя работы М. Ф. Косарева, посвященные вопросам палеогеографии Западной Сибири, особенностям среднеиртышских памятников бронзового века и т. д. 14, Г. А. Максименков считает более удобным обращаться не к этим статьям, а к автореферату кандидатской диссертации, где этим положениям посвящено всего по нескольку строк. Закрывая глаза на специфику автореферата, где тезисно излагаются основные положения диссертации и где для развернутой аргументации не остается места. Г. А. Максименков следует своей обычной «логической» формуле — объявляет эти положения «бездоказательными, а следовательно, неправильными».

Из содержания статьи Г. А. Максименкова следует, что основным руководством по западносибирской археологии надо попрежнему считать работу М. Н. Комаровой «Томский могильник», опубликованную в 1952 г. (МИА, № 24, 1952). Отдавая дань заслугам М. Н. Комаровой и ее большому вкладу в изучение сибирской археологии, мы, тем не менее, не вправе игнорировать огромный новый материал, который далеко не всегда укладывается в рамки положений и выводов М. Н. Комаровой, которые она изложила почти 20 лет назад на основании нескольких погребений Томского могильника, раскопанных А. В. Адриановым в 80-х годах прошлого века.

Статья Г. А. Максименкова кончается беспримерным в истории археологической критики «обвинительным актом» против М. Ф. Косарева, состоящим из четырех пунктов и заслуживающим того, чтобы привести его целиком:

«1. Поверхностное отношение к материалу. М. Ф. Косарев не считает нужным глубоко и полно разобраться в фактах, их проанализировать, выяснить, что является несомненным, что сомнительно, что просто неверно, может быть ошибкой при наблюдении в поле, результатом неправильной фиксации, или же просто недоразумением. Он пользуется всем одинаково, выбирая то, что ему больше всего подходит для доказательства.

2. Сначала он по самым общим впечатлениям строит теорию, а затем подбирает наиболее удобные, с его точки зрения, факты, не считаясь с другими. Он не идет от фактов к выводам, а пытается подтвердить возникающие у него предположения непроверенными фактами, причем отрывочными.

3. Говоря о керамике, М. Ф. Косарев основное внимание обращает на орнаменты, считая, что они являются показателями этнической близости или различия. В известной степени он прав, так как орнаменты являются этнографическими показателями, но только без всего другого материала не могут рассматриваться как основные данные, ибо они же говорят и о хронологических изменениях.

4. Особо следует подчеркнуть неуважительное отношение к предшествующим исследователям и коллегам: выдуманное обвинение М. Н. Комаровой, М. П. Грязнова, В. И. Матющенко и отсутствие ссылок на чужие работы. В целом же создается впечатление, что работы М. Ф. Косарева построены на простом отрицании основных выводов предшествующих ему исследователей». И далее: «…Они не только не являются дальнейшим развитием, уточнением и детализацией отдельных этапов, но наоборот, затрудняют ее (истории района Томска.—».!/. К., Н. Ч.) изучение, создавая искаженную картину древней истории этого района» (стр. 151—152).

Помещая эту статью, А. И. Мартынов оказал плохую услугу не только Г. А. Максименкову и себе как редактору, но в первую очередь тем начинающим кемеровским археологам, которые впервые выступают со своими статьями и могут равняться на статью Г. А. Максименкова как на образец для подражания, думая что если так пишут в Ленинграде, то значит, это и хорошо. Нет, так не пишут и не должна писать ни в Ленинграде, ни в Москве, ни в Кемерове, ни в любом самом удаленном уголке нашей страны!

Самое печальное, что этот дурной стиль проявился сразу в нескольких статьях рецензируемого сборника. Крайне ограниченное знание материала и отечественной археологической литературы, почти полное незнание литературы иностранной, голословные утверждения, не подкрепленные доказательствами, приписывание себе многих достижений своих предшественников, искажение тех взглядов своих предшественников, с которыми авторы не согласны, наконец, в ряде случаев отсутствие элементарной грамотности — все это в изобилии встречается в статьях А. И. Мартынова, Г. А. Максименкова, Б. Н. Пяткина и В. В. Боброва.

Первый опыт издания «Известий лаборатории археологических исследований Кемеровского пединститута» следует признать явно неудачным. Хочется надеяться, что подготовка последующих выпусков сборника будет осуществляться более тщательно и под руководством более квалифицированного редактора. Эти меры необходимы новому изданию, если оно не желает окончательно оказаться за пределами науки.

М. Ф. Косарев, Н. Л. Членова

Notes:

  1. Следует указать, что Лаборатория археологических исследований в Кемеровском пединституте не была утверждена Комитетом по науке и технике при Совете Министров СССР, куда Кемеровским пединститутом было направлено ходатайство об открытии этой лаборатории. Комитет по науке и технике отклонил это ходатайство по отзыву Института археологии АН СССР, где было указано, что в Кемерове нет квалифицированных специалистов для работы в исследовательской лаборатории археологического профиля.
  2. Н. Л. Членова. О происхождении тагарской культуры Южной Сибири. Teзисы докладов на научной конференции по истории Сибири и Дальнего Востока. Иркутск, 1960, стр. 76—78; ее же. Основные вопросы происхождения тагарской культуры Южной Сибири. Сб. «Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока», Новосибирск, 1961, стр. 280—283; ее же. Памятники переходного карасук-тагарского времени в Минусинской котловине. СА, 1963, 3, стр. 55—59, 62—63; ее же. Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры. Автореф. канд. дис. М., 1964), стр. 8, 10, 17, 22—24; ее же. Тагарская культура на Енисее. «История Сибири» 1 (Макет), Улан-Удэ, 1964.
  3. А. И. Мартынов. Андроновская эпоха в Обь-Чулымском междуречье Сб. «Из истории Кузбасса», Кемерово, 1964, стр. 236, 237.
  4. Там же, стр. 236.
  5. Н. Л. Членова. Скифский олень. МИА, 115, 1962.
  6. В. Е. Ларичев. Бронзовый век Северо-Восточного Китая. СА, 1961, 1, стр. 25.
  7. В. И. Матющенко. Неолит и бронзовый век в бассейне р. Томи. Автореф. канд. дис., Томск. 1960, стр. 9; его же. Датировка археологических памятников эпохи бронзы в низовьях р. Томи. Тр. Томск, ун-та, 165, 1963, стр. 92—95; В. И. Матющенко, Л. Г. Игольникова. Поселение Еловка — памятник второго этапа бронзового века Средней Оби. Сибирский археологический сборник, 2, Новосибирск, 1966, стр. 193—194.
  8. М. Ф. Косарев. О культурах андроновского времени в Западной Сибири. СА, 1965, 2, стр. 244; ср. стр. 142 разбираемой статьи Г. А. Максименкова.
  9. М. Ф. Косарев. О происхождении ирменской культуры. Сб. «Памятники каменного и бронзового веков Евразии», М., 1964, рис. 1, 2, 11. Ср. стр. 141 и сл. работы Г. А. Максименкова.
  10. М. Ф. Косарев. О культурах андроновского времени…, стр. 244, ср. стр. 142 статьи Г. А. Максименкова.
  11. М. Ф. Косарев. Хронология и культурная принадлежность ранних нижнетомских памятников. Сб. «Памятники каменного и бронзового веков Евразии», М., 1964, стр. 168. Ср. стр. 142 статьи Г. А. Максименкова.
  12. М. Ф. Косарев. О происхождении ирменской культуры. Ср. стр. 143 статьи Г. А. Максименкова.
  13. М. Ф. Косарев. Среднеобский центр турбинско-сейминской бронзовой металлургии. СА, 1963, 4, стр. 24.
  14. М. Ф. Косарев. Бронзовый век лесного Обь-Иртышья. СА, 1964, 3; его же. О происхождении ирменской культуры, рис. 2: его же. Некоторые проблемы древней истории Обь-Иртышья. СА, 1966, 2, рис. 1.

В этот день:

Дни смерти
1911 Умер Андрей Александрович Титов — верхневолжский археолог, этнограф, палеограф, предприниматель, крупнейший специалист по древностям Ростова и округи, основатель Ростовского исторического музея.
2008 Умерла Галина Ивановна Матвеева — российский археолог и педагог, профессор, один из первых преподавателей Самарского (Куйбышевского) государственного университета, создатель археологического центра в Самаре. Автор концепции появления ранних славян в Среднем Поволжье в первых веках н. э.

Рубрики

Свежие записи

Обновлено: 27.04.2017 — 17:10

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014