К содержанию журнала «Советская археология» (1972, №3)
В 1908 г. вышла книга Р. Мэррита «Антропология и классики» 1, автор которой обратил внимание на то, сколько ценных для этнографии сведений содержится в греческой и римской письменной традиции. С тех пор усилиями трех поколений ученых эта проблема разработана очень хорошо 2. Однако у нее имеется другой аспект, которому пока не уделялось много внимания, — возможность интерпретации известий древних авторов в свете данных сравнительной этнографии.
В нашей литературе примерами подобного подхода, к сожалению единичными, могут служить статьи М. И. Артамонова «О землевладении и земледельческом празднике у скифов» 3 и Б. Н. Гракова «Пережитки матриархата у сарматов» 4. Но даже в этих работах, заслуженно составивших целую эпоху в развитии нашей скифологии, данные этнографии привлекаются главным образом как иллюстрации уже сформулированных положений, в то время как методологически более правильным было бы поступить наоборот: сначала выяснить, что говорит по тому или иному вопросу этнография, а затем уже сравнивать ее данные с письменным или археологическим источником.
В нескольких своих статьях я попытался подобным образом интерпретировать имеющиеся у нас сведения относительно положения женщин в сарматском обществе и скифского жречества 5. На этот раз в качестве примера взят обычай побратимства у скифов. Дело в том, что, хотя этот обычай давно уже привлекает к себе внимание исследователей, мнения о нем расходятся довольно сильно. Одни рассматривали его как доказательство прочности родовых уз в Скифии 6, другие, напротив, как свидетельство их распада 7. Наконец, выдвинуто предположение, что этот обычай был распространен преимущественно в дружинной среде 8.
Впервые обычай побратимства у скифов засвидетельствован Геродотом. «Если скифы заключают с кем-либо клятвенный договор, то поступают при этом так: в большую глиняную чашу наливается вино, к нему примешивается кровь договаривающихся, причем этим последним делают уколы шилом или небольшие разрезы ножом на теле, потом погружают в чашу меч, стрелы, секиру и метательное копье. По совершении этого они долго молятся, затем пьют смесь как сами договаривающиеся, так и знатнейшие из присутствующих» 9. Правда, о том, что этот обряд связан с побратимством, у Геродота прямо не говорится. Но сопоставление его сообщения с рассказом Лукиана, сообщающем также много дополнительных подробностей, в том числе и относительно ритуала заключения побратимства, не оставляет в этом никаких сомнений.
Скиф Токсарис из одноименной новеллы рассказывает: «Мы приобретаем себе друзей: не на пирушках, как вы (т. е. греки. — А. X.) и не потому, что известное лицо является нашим ровесником или соседом; но, увидев какого-нибудь человека хорошего и способного на великие подвиги, мы все устремляемся к нему и то, что вы делаете при браках, мы делаем при приобретении друзей: усердно сватаемся за него и во всем действуем вместе, чтобы не ошибиться в дружбе или не показаться неспособным к ней. И когда какой-нибудь избранник сделается уже другом, тогда заключается договор с великой клятвой о том, что они и жить будут вместе и в случае надобности умрут один за другого. И мы действительно так и поступаем; с того времени, как мы, надрезав пальцы, накаплем крови в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведаем этой крови, взявшись вместе за чашу, ничто уже не может разлучить нас. В союзы дозволяется вступать, самое большее, трем лицам, потому что, кто имеет много друзей, тот кажется нам похожим на публичных блудниц, и мы думаем, что дружба такого человека, разделенная между многими, уже не может быть столь прочной» 10.
Тот же Лукиан засвидетельствовал существование в Скифии культа кораков — «божеств — покровителей дружбы» или же, что скорее, прославившихся своей дружбой героев, которых греки отождествляли с Орестом и Пиладом 11. В этой связи любопытно отметить, что традиция, связывающая Ореста и Пилада с Северным Причерноморьем, существовала в Греции по крайней мере с V в. до н. э., когда она была зафиксирована Эврипидом, а вероятно, еще с более раннего времени 12. По словам Лукиана, в Скифии имелся даже храм Ореста и Пилада — точнее их скифских аналогов 13. Его известие подтверждается Овидием, который сообщал, что, по словам местного жителя, уроженца Тавриды, в Скифии почиталась дружба Ореста и Пилада 14.
Скифское побратимство нашло также отражение в иконографическом материале: обряд, описанный Геродотом и Лукианом, изображен на золотых нашивных бляшках из Солохи и Куль-Обы.
Приведенные материалы позволяют считать твердо установленным фактом существование в Скифии обычая побратимства, по всей видимости получившего там широкое распространение. Очевидно, он нашел свое отражение и в скифской культовой практике, в виде особых божеств или героев — покровителей дружбы, в честь которых совершались жертвоприношения. Сам обряд заключения побратимства (чаша с кровью заключающих дружбу, причащение в ней оружия) также ясно указывает на имевшуюся в нем сильную религиозно-магическую струю. Наконец, имея в виду отождествление греками кораков с Орестом и Пиладом и традицию, помещавшую последних в Северном Причерноморье, уместно задаться вопросом, не сказалось ли знакомство со скифским культом на греческих мифологических воззрениях? 15 Рассмотрение этого вопроса, однако, завело бы слишком далеко от основной цели моей статьи — вскрыть социальную подоплеку широкого распространения обычая побратимства у скифов. Но это едва ли можно сделать на примере одного общества, даже более богатого источниками, чем скифское. Для того чтобы понять сущность побратимства как общественного явления, необходимо обратиться к сравнительно-историческому и этнографическому материалу.
Этот материал согласно свидетельствует о двух вещах. Во-первых, легко выясняется, что побратимство — обычай, если и не универсальный, то во всяком случае распространенный чрезвычайно широко. Нет никакой возможности, да и необходимости, перечислить все общества, в которых он был отмечен или описан. Поэтому ограничусь замечанием, что он прослежен буквально во всех частях света за исключением Австралии. Во-вторых, легко обнаружить, что этот обычай, будучи чаще всего оригинальным в генетическом отношении, в самых различных обществах и в самые различные эпохи обнаруживает чрезвычайно много общих типологических и особенно стадиальных черт.
В первобытном обществе и даже на начальном этапе его разложения этот обычай если и существует, то лишь в зародышевой форме, например, в виде возрастных классов, члены которых, однозначно интегрированные в социальную систему, будучи ровесниками и совместно проходя инициации, на протяжении всей жизни остаются тесно связанными и оказывают друг другу взаимопомощь и поддержку 16. Но возрастные классы и сходные с ними институты — это еще не настоящее побратимство, так как принадлежность к ним и выбор партнеров определяется не индивидуальными склонностями, а автоматической принадлежностью к определенному коллективу, не говоря уже о возрастной группе. Для развития побратимства нужна индивидуальная личность, а она в первобытном обществе делала только первые шаги на пути своего становления 17.
Своего расцвета побратимство достигает в относительно узких исторических пределах — в эпоху классообразования, чтобы затем, сохраняясь нередко в раннеклассовых обществах, быстро сойти на нет по мере дальнейшего общественного развития или же уцелеть в виде пережитка, своего рода этнографического реликта тогда, когда для этого имеются благоприятные условия специфически локального порядка.
Так же легко найти и социологическое объяснение этому явлению. Эпоха классообразования — это время крушения старых социальных связей, основанных на кровном родстве. Сородичи и даже соплеменники не живут теперь компактно, а разбросаны на довольно значительной территории. Внутри рода растет социальное и имущественное неравенство. В то же время индивид вступает в различные и притом более разнообразные отношения со значительно большим кругом лиц, чем прежде. Его социальные и экономические связи усложняются. В этих условиях он ищет новые линии защиты, которые могли бы более эффективно охранять его интересы. Укрепляющихся соседних связей для этого явно недостаточно. Ведь соседские связи выступают не как отношения между индивидами, а как отношения между семьями, к тому же носят преимущественно экономический характер. Кроме того, соседской общине присущи и свои внутренние противоречия. Центральная власть также еще слишком слаба, чтобы взять на себя охрану интересов и прав индивидов.
Поэтому поиски новых социальных связей, цель которых — охрана интересов индивида, нередко выливаются в различные формы, имеющие сугубо личностный характер, т. е. выступающие как отношения между отдельными индивидами безотносительно к их родовой или территориально-общинной принадлежности. Одним из примеров таких вновь возникших связей могут служить отношения между вождем и его дружинниками в варварских обществах. Здесь права и обязанности имеют двусторонний характер и определяются они не родовой или какой-либо иной принадлежностью дружинника, а в первую очередь его принадлежностью к новому коллективу — дружине и, конечно, его статусу в ней 18. Но это пример новых связей, возникающих по иерархическому принципу. Положение вождя и рядового дружинника неравно, неравны и их права и обязательства, хотя, подчеркиваю, они все же носят двусторонний характер — иначе о них вообще не имело бы смысла упоминать в этой статье.
Наряду с иерархическими в эпоху классообразования возникают и иные личностные связи, в том числе такие, которые строятся на равенстве вовлеченных в них лиц. К числу именно таких связей и относится побратимство, отражающее важные сдвиги, которые переживает общество, крутую ломку прежних общественных отношений, а с нею вместе старой системы ценностных ориентаций. Но идеология, как известно, вещь довольно консервативная. Поэтому вновь возникающие социальные связи нередко осмысливаются сквозь призму старых, кровнородственных. Отсюда и обряды, символизирующие искусственное установление кровного родства. Отсюда и дожившая до нашего времени терминология (ср. русское побратимство — английское blood brotherhood, немецкое Bruderschaft, монгольское анъда, что означает «названные братья» и т. д.).
Впрочем, магическая обрядность, нередко сопровождавшая заключение побратимства, имела еще одну цель: укрепить вновь возникшие узы, сделать их неразрывными. Например, у баганда в Африке считалось, что нарушение клятвы на верность побратиму могло привести к чрезвычайно опасным для нарушителя последствиям 19. В этом же направлении действовало и общественное мнение. Предание индейцев ассинобойнов повествует об отце, изгнавшем сына, который предал своего побратима, и о его друге, добровольно удалившемся в изгнание из солидарности со своим побратимом-предателем 20.
Сообщения Геродота и Лукиана об обряде заключения побратимства у скифов, об участии в нем знатных свидетелей, примеры благородства и верности в дружбе, о которых рассказывает у Лукиана Токсарис, и которые хотя бы частично, возможно, восходят к скифскому эпосу, показывают, что скифское общество в этом отношении не было чем-то из ряда вон выходящим. И в нем и религиозный ритуал и общественное мнение согласно действовали для укрепления побратимства как нового вида социальных связей.
Итак, побратимство — это нечто большее, чем просто дружба, возникновение его отражает кризисную ситуацию в обществе. Вообще дружбу можно рассматривать с различных точек зрения. Например, как эмоционально-индивидуальное и возрастное явление, и тогда, как считают многие социологи, в характере ее не наблюдается значительных изменений на протяжении различных эпох. Но ее можно рассматривать и как историческую категорию, и тогда содержание ее явно меняется с течением времени. Первобытнообщинный строй почти не оставлял возможностей для индивидуальной дружбы. Все потенциальные личностные отношения определялись отношениями между различными семьями, родами, общинами и другими коллективами, к которым индивид принадлежал от рождения до смерти. И только по мере освобождения его, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности 21, по мере ослабления этих связей для дружбы возникает подходящая социальная среда. В эпоху классообразования дружба в различных своих проявлениях, в том числе и в побратимстве, приобретает такое важное социальное значение, какого она никогда не имела ни до ни после.
Весьма показательна и дальнейшая эволюция обычая побратимства. С возникновением государства и угублением классовых противоречий поле его деятельности непрерывно сужается. С одной стороны, укрепляющаяся государственная власть берет на себя защиту интересов и регламентацию поведения своих подданных, хотя при этом она руководствуется, разумеется, классовыми критериями. Вспомним кодификацию варварских правд и стремление заменить кровную месть вергельдом, различным для различных прослоек населения. С другой стороны, побратимство все больше вытесняется иерархическими связями, основанными на господстве и подчинении, например, между сеньором и вассалом, между патроном и клиентом, между феодалом и крестьянином и т. д. 22 Поэтому побратимство нередко быстро исчезает или приобретает формально-договорный характер 23. Но даже там, где иерархические отношения еще недостаточно сильны, чтобы его полностью уничтожить (например, в некоторых раннеклассовых обществах), оно внутренне трансформируется все по тому же иерархическому принципу. Отношения побратимов теперь рассматриваются иногда не только как отношения двух братьев, но как отношения отца и сына. Характерный пример — монголы накануне возникновения державы Чингисхана. Ван-хан кэрэитский и Чингис, тогда еще Тэмуджин, стали анъда — побратимами. Но поскольку анъда был и отец Тэмуджина, то отношения последнего с Ван-ханом стали рассматриваться как отношения отца с сыном, а в реальности Тэмуджин стал вассалом Ван-хана 24. Другой пример — анъдой Чингисхана был его же дружинник — нукер Боорчу 25. И здесь отношения побратимов не могли быть равными.
Вернемся теперь к скифам. Прежде всего обращает на себя внимание, что сведения о наличии у них обычая побратимства относятся к довольно узкому отрезку времени — к V—IV вв. до н. э. Данные Геродота — это середина V в. до н. э. Бляшки из Солохи — середина, а из Куль-Обы — последняя четверть IV в. до н. э. Правда, Лукиан жил, как известно, во II в. н. э. Но еще М. И. Ростовцев отметил, что источник, которым тот располагал, восходит к значительно более раннему времени — к эллинистическому 26. Главное основание для такого предположения он видел в том, что «вся картина Боспорского царства и его отношения к соседям ближе всего подходят к эпохе позднего эллинизма» 27. Однако это мнение небезукоризненно. Во-первых, Лукиан рисует скифский быт еще в очень архаических чертах — самовольные набеги, отсутствие сильной центральной власти и т. п. В то же время некоторые из сообщаемых им этнографических подробностей, вроде обряда сидения на шкуре, внушают определенное доверие к самому источнику, пусть и дошедшему до нас в сильно переработанном новеллистом виде. Во-вторых, некоторые географические сведения, приводимые Лукианом, мало соответствуют эпохе эллинизма. Наряду с аланами, явной модернизацией для эллинистического времени, у него выступают савроматы, а не сарматы, и главное, их от скифов еще отделяет Танаис. Поэтому вполне допустимо предположение, что знаменитый сатирик пользовался при написании «Токсариса» источником или источниками, по крайней мере один из которых восходит к еще более раннему времени, приблизительно к V—IV вв. до н. э., а в конечном счете к ионийской традиции, особенно богатой этнографическими подробностями 28. Обнаружить такой источник Лукиан мог, занимаясь в афинской библиотеке.
Таким образом, расцвет обычая побратимства в Скифии, очевидно, можно датировать V—IV вв. до н. э. Все что мы знаем о скифском обществе этого времени не только не противоречит такому предположению, но напротив, подтверждает наличие в Скифии благоприятного для побратимства общественного климата. Например, для этого времени мы можем предполагать существенное ослабление родовых уз. Геродот упоминает о каких-то конфликтах между родственниками в Скифии, о том, что выработалась даже традиционная форма решения таких конфликтов поединком перед лицом царя — значит они были достаточно часты. Из черепов поверженных сородичей изготовляются чаши, как и из черепов врагов, и «когда явятся гости, которым скиф желает оказать внимание, то он приносит такие черепа и рассказывает, что это были его родственники, но вступили с ним в борьбу и он одержал верх над ними. Это рассказывается как геройский подвиг» 29. В этом сообщении Геродота, несмотря на его кажущуюся ясность, все же очень многое остается непонятным; поэтому его комментируют различным образом 30. Дело в том, что термин, употребленный здесь Геродотом — оіхціоі, имеет два значения: члены одной семьи, домочадцы и лица, имеющие общего предка, т. е. скорее всего сородичи 31. Я согласен с теми исследователями, которые полагают, что в данном случае Геродот говорит о сородичах, хотя и при такой трактовке источника остаются некоторые трудности. Моя позиция основывается на том, что с этнографической точки зрения внутрисемейные конфликты, подобные описанному, крайне маловероятны.
Устанавливаемый, таким образом, уже во времена Геродота распад родовых связей, конечно, способствовал развитию побратимства. Благоприятствовала ему и обстановка постоянного военного напряжения, в котором находилось скифское общество. Походы, набеги, борьба за скот и пастбища, с одной стороны, вырабатывали определенный военный этикет, неписанный кодекс чести, а с другой — диктовали необходимость сплочения на личностной основе, коль скоро родовая оказалась несостоятельной, а семейная — явно недостаточной.
Именно в подобной военной обстановке укреплялись представления, подобные тому, которое бытовало у команчей. У них считалось, что в случае необходимости побратима, «брата по оружию» следовало спасти даже если для этого требовалось бросить на произвол судьбы настоящего брата или отца 32.
Поэтому нельзя не признать, что Лукиан с позиций скифов, как он их себе представлял, довольно точно объяснил причины, вызвавшие к жизни обычай побратимства: «У нас ведутся постоянные войны, мы или сами нападаем на других, или выдерживаем нападения, или вступаем в схватки из-за пастбищ и добычи; а тут-то именно и нужны хорошие друзья. Поэтому мы и заключаем самую крепкую дружбу, считая ее единственным непобедимым и несокрушимым оружием» 33.
Но для того чтобы побратимство получило широкое распространение, нужно еще одно условие, а именно, отсутствие сильной центральной власти, во всяком случае такой, которая могла бы достаточно строго регламентировать и регулировать общественную жизнь, взять на себя решение внутренних конфликтов. Все эти задачи может взять и берет на себя только государство. Сказанное дает основание предполагать с известной долей вероятия, что в V в. до н. э., по крайней мере во времена Геродота, оно еще не возникло у скифов или только делало первые шаги. Конечно, наличие или отсутствие побратимства само по себе не может служить здесь сколько-нибудь существенным аргументом. Но в сопоставлении с другими данными анализ его, каким оно мне представляется в Скифии, по-видимому, подтверждает правильность той точки зрения, по которой государство в Скифии возникает не ранее IV в. до н. э., разве что лишь в конце V в. до н. э.
О дальнейшей судьбе этого обычая в Скифии почти ничего не известно. Для IV в. до н. э. он засвидетельствован бляшками из Солохи и Куль-Обы, которые, конечно, не могут ответить на вопрос, как широко было распространено побратимство и какие особенности были в это время ему присущи.
Все же обращает на себя внимание одно обстоятельство. Для V в. до н. э. нет прямых указаний на то, что обычай побратимства был распространен лишь в дружинной среде. Но упомянутые бляшки IV в. до н. э. найдены в царских курганах. Не приобрело ли именно в это время побратимство специфически дружинный, аристократический характер? Ведь данные археологии свидетельствуют, что как раз к IV—III вв. до н. э. у скифов завершился процесс выделения военной аристократии 34. Если это так, то появляются намеки на его эволюцию со времени Геродота, соответствующую, конечно, дальнейшей эволюции скифского общества. Позднее никаких сведений нет 35. Заманчиво думать, что это объясняется исчезновением или трансформацией обычая ввиду укрепляющихся классовых отношений и государства. Но вполне возможно, что все дело в неполноте наших источников.
В заключение хотелось бы еще раз обратить внимание на возможность и эффективность использования этнографических материалов для реконструкции различных аспектов социальной истории скифов, да и не только пх. Количество письменных источников, которыми располагает наука, ограничено, и нет надежды на его сколько-нибудь существенное увеличение в будущем. Археологический материал непрерывно растет, но сам по себе он нем, его еще необходимо озвучить. Тут-то на помощь и приходит этнография. Но для осмысления письменного и тем более археологического источника с помощью данных этнографии необходим правильный методологический и методический подход. Едва ли надо напоминать, что всегда найдутся этнографические факты, подтверждающие априорные схемы и реконструкции. Вопрос в том, какую ценность будут иметь эти последние. Разработка подлинно научной методики использования этнографического материала в археологических, исторических и социологических реконструкциях является поэтому весьма актуальной и перспективной задачей.
А. М. Khazanov LA COUTUME DE FRATERNISATION CHEZ LES SCYTHES
Resume
L’article fait l’analyse des donnees des sources ecrites et archeologiques sur l’exi- stence de la coutume de fraternisation chez les Scythes. Ces counaissances sont confron- t£es avec le materiel ethnographique compare. Les donnees concernant cette coutume se rapportent a un laps de temps assez court, generalement, aux V—IVes siecles avant notre ere. A cette epoque l’importance des liens de parente chez les Scythes diminuait sensiblement tandis que le role de la famille grandissait. Aux V—IVes siecles avant notre ere la societe scythe avait un caractere transitoire ou des structures anciennes deg- radaient mais celles nouvelles, en train de se former, n’atteignaient pas encore leur vraie force. Cela contribuait a Lessor des fraternisations ou l’individu cherchait de nouvelles lignes de protection, celles anciennes perdant leur valeur.
Notes:
- R. R. Marett Anthropology and the Classics, Oxford, 1908. Как известно, в англо-саксонских и многих других странах термин «антропология» включает в себя и этнографию. ↩
- Из наиболее важных работ на эту тему с.: «Die Anthropologie und die Klassiker», Heidelberg, 1910; E. E. Sikes. The Anthropology of the Greeks. London, 1914; C. Kluckholm. Anthropology and the Classics. Providence, 1961. ↩
- М. И. Артамонов. О землевладении и земледельческом празднике у скифов. Уч. зап. ЛГУ. Сер. ист. н., 1946, 15, 95. ↩
- Б. Н. Граков. Пережитки матриархата у сарматов. ВДИ, 1947, 3. ↩
- А. М. Хазанов. Материнский род у сарматов. ВДИ, 1970, 2; его же. З соціальної історіі Скіфіі. УІЖ, 1970, 9. ↩
- М. И. Артамонов. Общественный строй скифов. ВЛУ, 1947, 9, стр. 73. ↩
- А. Й. Тереножкин. Об общественном строе скифов. СА, 1966, 2, стр. 38 ↩
- А. И. Мелюкова. Войско и военное искусство скифов. КСИИМК, XXXIV. 1950, стр. 31; И. В. Яценко. Скифия VII—V веков до нашей эры. М., 1959, стр. 112. ↩
- Геродот, IV, 70. ↩
- Лукиан. Токсарис или дружба, 37. ↩
- Там же, 1—8. Ср. там же, 1: слова Токсариса о том, что скифы приносят жертвы Оресту и Пиладу, но вовсе не считают их богами, а просто хорошими людьми. ↩
- Известно, что главные сюжеты греческих трагедий почерпнуты из сказаний троянского цикла. См.: И. Тренчени-Вальдапфель. Мифология. М., 1959, стр. 348. ↩
- Лукиан. Токсарис или дружба, 5—7. ↩
- Овидий. Письма с Понта,, III, 2. ↩
- Имеется в виду тот в общем уже неплохо изученный факт, что греческие переселенцы в Северном Причерноморье, стремясь перенести свои сакрально-мифологические предания на территорию вновь обретенной родины, опирались при этом на местные как на опорные пункты, используя их в качестве аналогов. Об этом см.; например: Б. Н. Граков. Скифский Геракл. КСИИМК, XXXIV, 1950; М. Ф. Болтенко. Herodoteanea. Матеріали з археології Північного Причерноморія, III. Одесса, 1960, стр. 44. ↩
- См. Н. Schurtz. Altersklassen und Mannerbunde. Berlin, 1902; В. Вегнаг- d і. The Age-System of the Nilo-Hamitic Peoples. «Africa», 1952, 122; A. H. J. P г і n з. East African Age-Class System. Groningen, 1953. ↩
- И. С. Кон. Социология личности. М., 1967, стр. 185 и сл. ↩
- См., например, описание германских дружин, данное Тацитом (Тацит. Германия, XIII—XIV). См. там же об обязанностях вождя: «ведь от щедрости своего вождя они (дружинники.— А. X.) требуют боевого коня, той же жаждущей крови и победоносной фрамеи; что же касается пропитания и хоть простого, но обильного угощения на пирах, то они у них вместо жалованья». ↩
- J. Roscoe. The Baganda. London, 1911, стр. 268; A. Kagwa. The Customs of the Baganda. N. Y., 1934, стр. 134. ↩
- R. Lowie. Primitive Society. N. Y., 1947, стр. 320. ↩
- К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 99. ↩
- Для Западной Европы в эпоху раннего средневековья этот процесс, хорошо прослежен А. Я. Гуревичем (А. Я. Гуревич. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970, стр. 163 сл.). ↩
- Особенно в сфере международных отношений. Ср. слова Тацита про царей Армении и Грузии: «У царей есть обычай при каждом заключении союза скрещивать правые руки, связывать между собой большие пальцы и стягивать узлом; затем, когда кровь притечет к конечностям, они вызывают ее легким уколом и лижут ее друг у друга. Такой договор считается имеющим таинственную силу и как бы освященным взаимной кровью». (Тацит. Анналы, XII, 47). Сам обряд не так уж сильно отличается от описанного Геродотом и Лукианом, но тот же Тацит свидетельствует, сколь часто нарушались договора, освященные подобным образом. ↩
- Б. Я. Владимирцов. Общественный строй монголов. Л., 1934, стр. 61. ↩
- Ш. Сандаг. Образование единого монгольского государства и Чингисхан. Сб. «Татаро-монголы в Азии и Европе». М., 1970, стр. 34. ↩
- М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор. Пг., 1925, стр. 108. ↩
- Там же, стр. 108, прим. 4. ↩
- Для времени, близкого к Лукиану, вообще характерно возрождение интереса к ионийским логографам. L. Pearson. Early Ionian Historians. Oxford, 1939, стр. 9-11. ↩
- Г e p о д о т, IV, 69. ↩
- А. С. Лаппо-Данилевский. Скифские древности. ЗОРСА, IV, СПб., 1887, стр. 495; С. А. Семенов-Зусер. Родовая организация у скифов Геродота! ИГАИМК, IX, 1, 1931, стр. 32; И. В. Яценко. Ук. соч., стр. 107; Н. Г. Елагина. О родо-племенной структуре скифского общества по материалам четвертой книги Геродота. СЭ, 1963, 1, стр. 78. ↩
- Древнегреческо-русский словарь. И, М., 1958, стр. 1156. ↩
- R. Lіntоn. The Study of Man. N. Y., 1936, стр. 255—256. ↩
- Лукиан. Токсарис или дружба, 36. ↩
- И. В. Яценко. Ук. соч., стр. 112. ↩
- Вышеприведенное замечание Овидия в данном случае в счет не идет. Греки тоже почитали Ореста и Пилада долгое время после того, кик само побратимство стало для них уже пройденным этапом. ↩