Гуляев В.И. Проблемы изучения древних поселений в археологии: Социологический аспект

К содержанию 201-го выпуска Кратких сообщений Института археологии

16 и 23 декабря 1987 г. в Институте археологии АН СССР состоялось рабочее совещание по общим проблемам изучения древних поселений, организованное отделом теории и методики совместно с сектором охранных раскопок.

Открывая совещание, В. И. Гуляев отметил, что главная его цель — привлечь внимание специалистов к социологическому аспекту в изучении древних поселений и к тем методам и приемам, которые используются в современной археологической науке в нашей стране и за рубежом.

В 50-х годах в США окончательно сформировалось особое направление в археологической науке — «археология поселений» (settlement pattern archaeology) или, точнее, «археология изучения способов человеческого расселения», основателем и признанным лидером которого является Г. Р. Уилли 1. Этот исследователь под влиянием идей известного американского этнографа Джулиана Стюарда еще в конце 40-х годов осуществил широкомасштабный проект по изучению древних поселений в долине Виру, на северном побережье Перу. Впервые в практике американской археологии древние памятники целого географического района подверглись сплошному обследованию. Для всей территории долины были составлены подробные карты, для чего широко использовались данные аэрофотосъемки. Хронологические рамки бытования памятников определялись как путем их раскопок, так и на основании зондажей (шурфов) и сборов подъемного материала. В результате своих работ Г. Р. Уилли установил основные изменения в характере расселения человеческих групп в пределах небольшой горной долины на протяжении свыше полутора тысяч лет (от рубежа нашей эры до конкисты) и «увязал» эти изменения с социально-экономическими процессами и историческими событиями 2. Позднее полученные в Перу методы и навыки были успешно применены археологами США и при изучении древних поселений майя в Белизе 3.

Именно тогда и сложились окончательно основные концепции так называемой археологии поселений, занимающей и поныне весьма важное место в повседневной практике исследователей США и Западной Европы. Суть этих концепций состоит в признании огромной роли изучения древних поселений для реконструкции социально-экономических институтов оставившего их человеческого общества. «Поселения, — подчеркивает Г. Р. Уилли, — представляют собой более прямое отражение социальной и экономической деятельности древнего человека, чем большинство других аспектов культуры, доступных археологу» 4.

Сам Г. Р. Уилли определяет термин «settlement patterns archaeology» как «способ, которым человек размещает себя на окружающей местности. Это относится к жилищам, их местонахождению, характеру и расположению других зданий, связанных с жизнью общины. Поселения отражают природную среду, уровень технологии, на котором действуют их строители и различные институты социального взаимодействия и контроля для поддержания стабильности данной культуры» 5.

Близкое определение дает и канадский археолог Б. Триггер. «Я предлагаю, — пишет он, — определять „археологию поселений” как изучение социальных связей с использованием археологических данных. Это изучение должно акцентироваться как на синхронном (или структурном), так и диахронном (или эволюционном) аспектах этих связей» 6.

Методически этот новый подход к изучению древних поселений выразился в использовании трех структурных уровней анализа: микроуровень (анализ отдельных построек, выявление их функционального назначения и времени бытования); уровень целого памятника (поселение как единый и сложный социальный организм); макроуровень (региональное исследование синхронных памятников) 7.

По мнению многих западных археологов, «археология поселений» — это изучение изменяющегося характера человеческих поселений во времени и пространстве; она является частью общего анализа адаптивных взаимодействий между человеком и его природным окружением. Характер поселений определяется многими факторами, важнейшие из которых — природная среда, хозяйственная система, уровень технологии, политическая и социальная организация, демографические показатели 8.

При изучении общего характера расселения древнего человека большое значение имеет использование картографического метода, когда при сплошном обследовании района на карты наносятся по периодам группы синхронных памятников.

Пространственный анализ в археологии сопряжен с применением целого ряда сложных методов, заимствованных у географов: здесь и «кластерный анализ», и «теория центрального места» (по В. Кристаллеру) и другие концепции 9.

В рамках направления «археологии поселений» особое место занимает так называемый экологический подход и связанные с ним методы определения «продуктивности» (carrying capacity) данной территории или района и «ресурсной зоны» (site catchment) поселений.

Первый метод прямо связан с палеодемографическими подсчетами. «Продуктивность» — это максимальное количество людей, которое может обеспечить всем необходимым данный участок земли или район при существующей системе хозяйства и определенном уровне технологии.

«Ресурсная зона» — это территория вокруг данного поселения на расстоянии, легко достижимом пешком (до 3—5 км в один конец), откуда жители поселка получают основную массу своих естественных (диких) и производимых ими самими жизненно важных ресурсов (пищи, сырья и т. д.). Чем дальше расположены искомые ресурсы от поселения, тем меньше вероятность их использования его жителями 10. Практическое применение указанных методов позволяет исследователю (при сплошном изучении какого-либо микрорайона) выявить не только постоянные поселения разных типов и размеров, но и временные стоянки, лагеря, места добычи пищевых и сырьевых ресурсов 11.

Вместе с тем «археологию поселений» отнюдь не следует полностью отрывать от традиционной археологии. Интерес к древним поселениям — давнее явление в археологической науке. Еще с XIX в. археологи обычно снимали планы изучаемых поселений, наносили их на карту, а в ряде случаев и исследовали расположение археологического памятника на местности, в условиях определенного природного ландшафта. Однако верно и то, что до недавнего времени в археологии почти не появлялось трудов, где древнее поселение служило бы главным объектом широкого социологического рассмотрения или в которых исследовалось бы размещение отдельных элементов и черт культуры в пределах данного поселения и анализировалась бы их взаимосвязь. Отсутствовали и работы, посвященные анализу
синхронных поселений в рамках определенного географического района или области, выделению иерархических рядов поселений. Все это появилось в англо-американской археологии лишь в 50—60-х годах нашего века. Таким образом, здесь налицо не смена традиции, а смена акцентов в изучении древних поселений.

Справедливости ради надо упомянуть и то, что многие идеи лидеров «археологии поселений» для советской исторической науки были отнюдь не новы. Еще в 20—30-е годы археологи нашей страны всячески подчеркивали в своих трудах необходимость широкого изучения поселений для успешной социально-экономической реконструкции структуры древних обществ и успели воплотить многие идеи в реальные дела 12. Правда, впоследствии вкус к такого рода социологическим исследованиям поселений был во многом утерян. И наша задача состоит сейчас в том, чтобы, использовав все положительное из накопленного советской и зарубежной наукой, вновь возродить общий интерес археологов СССР к социологическому анализу древних поселений.

После вступительного слова В. И. Гуляева были заслушаны доклады И. С. Каменецкого «Жилище и форма семьи у меотов», А. А. Узянова «Структура городищ роменской культуры», Г. Е. Афанасьева «Иерархия салтовских поселений, долины р. Оскол», В. И. Кулакова «Поселенческая ситуация Самбии во II—XII вв. н. э.», В. Б. Ковалевской «Метод Кристаллера и определение сельскохозяйственной территории поселений алан IV—IX вв. по данным сплошных разведок», Н. А. Кренке «Система поселений железного века в бассейне Москвы-реки» и Я. М. Паромова «Карта археологических памятников Таманского полуострова».

В докладе И. С. Каменецкого сделана остроумная попытка увязать характер домостроительства у меотов Прикубанья, точнее группировки («скопления») отдельных жилищ, с наличием большесемейных патрилокальных коллективов.

На Подазовском городище, оставленном меотами, были исследованы остатки 34 жилищ. Из них только 11 или 12 сохранились настолько полно, что мы можем уверенно говорить об их устройстве. Только в двух жилищах имелись большие «хлебопекарные» печи. Из этнографии мы знаем аналогичные случаи, когда в условиях существования большой семьи пища готовилась только в одной хижине, где жила старшая йара. Остальные хижины занимали семьи детей и внуков этой пары. Представляется, что и в данном случае имеется свидетельство существования у меотов большой семьи.

Исходя из раскопок Подазовского городища, мы можем допустить, что большая семья объединяла здесь население пяти-шести хижин. Если предположить, что в «главной» хижине жило два человека, а в остальных — по пять (супруги и их дети), то численность большой семьи у меотов составит 22 — 27 человек. Если исходить из кавказской этнографии, то одну хижину можно считать гостевой. Можно допустить и существование в семье одиноких членов. При реализации одного из этих допущений состав семьи будет колебаться от 17 — 18 до 22—23 человек. В среднем на одну хижину это дает 3,4—3,8 человека.

На материалах Подазовского городища был доказан домашний способ производства лепной керамики. Основывалось это на индивидуальных особенностях ее в соседних комплексах. Такая ситуация могла возникнуть только в том случае, если изготовители лепной керамики приходили в большую семью из разных мест. Если мы примем, вслед за Поливном, что семья у меотов была патрилокальна, то, следуя логике, вынуждены будем признать, что лепную керамику делали женщины, что хорошо согласуется с нашими традиционными представлениями. К сожалению, данное заключение не может иметь обратной силы, так как у нас нет никаких фактов,подтверждающих, что лепную керамику делали именно женщины.

Гипотеза о большой семье у меотов, если ее принимать, ведет к пересчету численности меотского населения, что было сделано Г. П. Романовой и автором в отношении усть-лабинской группы меотов. Если принимать
3,5 человека на хижину, то число жителей правобережья усть-лабинской группы снизится с 61 889 до 43 322 человек. Это в свою очередь сократит полосу сплошной запашки с 7,26 до 5,08 км, а при учете кормежки скота, перелогов, дорог, неудобий и пр. — с 44,91 до 31,44 км. Полученные цифры, конечно, предпочтительнее первоначальных, хотя и остаются еще, как представляется, чрезмерно большими.

Широко распространенная гипотеза о том, что потомками меотов являются адыги и что меоты входили в адыго-абхазскую языковую семью, дает нам повод обратиться к этнографии адыгов. Для нас несомненный интерес представляет тот факт, что у адыгов существовала большая семья именно того типа, который реконструирован на основании меотских археологических материалов.

Планиграфической структуре роменских городищ Курского Посеймья посвятил доклад А. А. Узянов. Он отметил, что в 70—80-е годы значительно расширилась источниковедческая база для изучения планиграфической структуры древних поселений рассматриваемого региона, а это очень важно, так как для планиграфического анализа необходимо иметь ряд сопоставимых памятников, раскопанных значительной площадью. Он имел в своем распоряжении следующий фонд источников: Новотроицкое городище (раскопано полностью, выявлено 50 жилищ); Большое Горнальское городище (раскопана ‘Д площади, выявлено 22 жилища); Переверзевское городище (раскопана 1/3 площади, выявлены 23 постройки); Мешковское городище (раскопано на 1/3. выявлены кузница и хозяйственные постройки); селище Жерновец (раскопано 4Д площади, выявлены 72 постройки).

Изучение планировочной структуры опирается в первую очередь на выделение стратиграфических горизонтов в истории жизни на каждом из указанных памятников. Стратиграфически установлено, что рассматриваемые поселения пережили несколько разрушительных пожаров, охватывавших всю площадь поселений (изученную раскопками), и соответственно несколько раз отстраивались заново. Установлены как относительная последовательность всех, так и абсолютная датировка некоторых из этих периодов; проведена синхронизация сооружений в пределах каждого из поселений и синхронизация «стратиграфических горизонтов» всех поселений. Таким образом, исходные данные позволяют изучить динамику планировочной структуры поселений по достаточно дробной хронологической шкале, охватывающей 250 лет (IX — первая половина XI в.), разделенных на пять хронологических периодов.

В пределах хронологического диапазона существования культуры отмечены изменения не только планировочной структуры каждого из памятников, но и конструктивных особенностей сооружений, в первую очередь жилых, а также существенные изменения в конструкции печей и группировке хозяйственных построек относительно жилищ. Основными, общими для всех памятников являются следующие характеристики застройки площадки городищ:

а. Застроена всегда (во все периоды) лишь часть площадки. В ранние периоды истории на ней расположено не более 10 % всех выявленных жилых и хозяйственных сооружений. Они всегда вытянуты вдоль укрепленной, обращенной к реке (и наиболее протяженной) части городища.

б. По мере перестроек и «реконструкций» постройки «отодвигаются» к центру городища и к мощным укреплениям у напольной его части. Доля построек периодов расцвета достигает не более 50 % всех выявленных сооружений.

в. В тех случаях, когда зафиксирован период «упадка» в строительной активности (Новотроицкое и Переверзевское городища), отчетливо выделяются сокращение числа жилищ (не более 10 % от всех изученных) и концентрация их в компактную группу в центре городища.

г. Во всех «стратиграфических горизонтах» (периодах) фиксируется физическое преобладание незастроенной площади над занятой постройками. Всюду на городищах отмечено и хозяйственное освоение заброшенных котлованов вышедших из употребления жилищ — устройство в них кузниц, свалок для мусора, нивелировка и т. п.

Удалось также констатировать устойчивую бинарную оппозицию в составе керамического комплекса роменских поселений. Две группы (по составу типов посуды домашнего производства, по приемам ее орнаментики, по составу привозной круговой посуды — салтовской и древнерусской, по образцам имитации этого «импорта» навыками традиционного роменского гончарства) прослежены на всем протяжении существования культуры (во всех выделенных хронологических периодах). На каждом поселении отмечены как общие для культуры, так и ярко выраженные индивидуальные тенденции в изменениях процентного соотношения перечисленных характеристик керамического комплекса.

Отраженная в керамическом комплексе из жилищ и построек бинарная структура организации населения роменских городищ находит определенные проявления в территориальном размещении этих групп на площади поселений, в конструктивных особенностях сооружений, в занятиях металлургическим, гончарным, охотничьим и прочими промыслами и имеет, видимо, некую корреляцию с социальными и этнографическими характеристиками населения.

В заключение отметим, что с середины X в. наблюдается последовательное нарастание интеграционных процессов во всех проявлениях бинарности материальной культуры.

Доклад Г. Е. Афанасьева был посвящен одной из актуальных задач изучения системы салтовских поселений бассейна среднего Дона — проблеме перехода на качественно новый уровень исследования: от формального картографирования памятников и их субъективного сопоставления к изучению археологических карт, путем создания проверяемых моделей пространственной археологии. Этому благоприятствуют два обстоятельства. Во-первых, активные археологические разведки в регионе, проводимые с начала 70-х годов, способствовали значительному пополнению банка археологических источников, требующих интерпретации. Во-вторых, значительно усилились и поиски методических приемов изучения пространственных связей археологического материала с помощью количественных статистических процедур анализа.

В работе рассмотрено 68 долговременных салтовских поселений, открытых на 130-километровом участке лесостепного Приосколья в результате разведок Н. Е. Макаренко, Г. Ф. Денисенко, С. А. Плетневой,
А. Г. Николаенко, Г. Е. Афанасьева. Все они тяготеют к реке и образуют компактный район, выделение которого в качестве самостоятельной территориальной единицы в общей системе поселений Салтовской земли проиллюстрировано методом дескриптивного статистического анализа «ближайшего соседства», путем расчетов степени случайности распределения. В итоге докладчик пришел к выводу о том, что данную выборку памятников можно с большим основанием отнести к типу сгруппированных поселений, чем к типу поселений со случайным распределением на местности.

Следующий вопрос — определение размеров поселений с помощью правила Ципфа и правила «ранг — размер». Это правило, базирующееся на предположении о взаимосвязи между размерами поселений и их рангом — значением среди других в данном регионе, подразумевает, что изменение размеров поселений было результатом экономических, политических и других явлений. Использование этого метода позволило Г. Е. Афанасьеву определить специфику салтовских населенных пунктов и их место в типологии поселений, а также систематизировать памятники для последующего изучения путем моделирования транспортной сети в регионе.

Сопоставление археологической карты распределения салтовских поселений с особенностями рельефа местности позволило смоделировать транспортную сеть этого региона. Она состоит из 27 отрезков, объединявших между собой 23 крупнейших населенных пункта. Реконструированная транспортная сеть региона была охарактеризована и оценена с помощью ряда критериев и индексов, наиболее существенна из которых «мера центральности» того или иного населенного пункта. Ее Г. Е. Афанасьев определяет двумя взаимопроверяемыми методами: путем определения ассоциативного номера и путем исчисления «чисел Кёнига». Анализ модели реконструированных транспортных артерий региона показал, что наиболее «связанной» оказалась зона, ограниченная 8-километровым радиусом вокруг Ютановского городища, которое предстает как общее центральное место для всех салтовских поселений лесостепного Приосколья.

Для определения взаимосвязей салтовских поселений Г. Е. Афанасьев использовал так называемую гравитационную модель, в которой основными компонентами являются размеры поселений и расстояние между ними. В результате докладчику удалось выделить восемь блоков-микрорегионов, в основе каждого из которых лежит центральное поселение, окруженное мелкими поселениями-сателлитами. Центральные поселения микрорегионов выступают как центры более низкого порядка, чем общее центральное место всего региона. Можно с уверенностью говорить о том, что именно центральные поселения выполняли функции по обеспечению защиты населения в своих микрорегионах, так как все другие населенные пункты не имеют следов фортификационных сооружений. Кроме того, центральные поселения выступали и как места по организации торговли в своих микрорегионах. Поселения-сателлиты выполняли функции сельскохозяйственно-ремесленных объединений.

Таким образом, Г. Е. Афанасьеву удалось показать, что изучение пространственных связей между поселениями на макроуровне создает предпосылки для получения качественно новой информации о долговременных поселениях лесостепного Приосколья.

Проблемы пространственной археологии (spatial archaeology), выяснение динамики заселения древних регионов, определение границ племенных территорий в последнее время все более привлекают внимание исследователей прошлого Прибалтики. В этой связи следует упомянуть доклад В. И. Кулакова о развитии системы расселения древних пруссов в течение II—XIII вв. в пределах четко выраженного микрорегиона полуострова Самбия (Калининградский полуостров) на побережье Балтийского моря. В. И. Кулаков прослеживает все нюансы в изменении типов местных поселений (разнообразных городищ и селищ) и могильников, фиксирует общее их количество на каждом хронологическом отрезке и, наконец, приводит довольно обоснованные демографические расчеты (так, поправляя письменные источники XIII в., В. И. Кулаков считает, что пруссы Самбии смогли противопоставить натиску Тевтонского ордена не более 300 воинов-дружинников, а вместе с челядью и ополченцами — до 1 тыс. человек).

О применении новых методов пространственного анализа при изучении систем расселения древнего человека говорилось в докладе В. Б. Ковалевской. Сплошное обследование правых притоков р. Подкумок позволило определить, что поселения, расположенные часто группами по два—четыре, находились на удобных скотопрогонных путях на летние пастбища, у источников, на мысах над долиной реки. Приводились наблюдения над топографией поселений в микрорегионах, чему способствовали сплошные разведки по долинам правых притоков Подкумка, позволившие определить размеры сельскохозяйственной территории, тяготеющей к каждому населенному пункту. Используя выработанный западноевропейскими учеными эффективный и простой кристаллеровский метод моделирования путем построения шестиугольников, сопоставленных с естественными границами расчлененных речными долинами плоскогорий, удалось определить, что площади эти при колебании от 1 до 5 кв. км концентрируются вокруг значения в 3,3 кв. км, что соответствует среднему расстоянию между крепостями около 2 км. Эти данные были сопоставлены с материалами верхнего течения Кубани, где расстояние вдвое больше при площадях 6, 8 и 10,3 кв. км, и с картами средней и южной Галлии, где наблюдается такое же систематическое расположение аланских поселений на торговых путях, реконструированных по данным топонимики со средними расстояниями между поселениями от 4 до 40 км. В последнем случае значительно большие размеры сельскохозяйственной территории находят объяснение в занятии западных алан в V в. н. э. скотоводством. Запрошенные ими на условиях несения военной службы земли (как мы знаем по Бахраху) вдвое превышали те площади, которые им собирались дать, исходя из того, что они занимаются земледелием. Анализ сельскохозяйственной территории, относящейся к каждой раннеаланской крепости, говорит о том, что это были равные по социальному смыслу и хозяйственному укладу поселения, а их расположение группами, однотипность, структурная близость, зрительная связь, даты связанных с ними могильников свидетельствуют об их одновременности и взаимосвязанности. Эти данные В. Б. Ковалевская сопоставила с соответствующими картами и схемами из работ Ходдера, Хиггса, Вита-Фйнци, рассмотрела точку зрения И. Пригожина о возможностях применения метода Кристаллера в археологии. Метод анализа окрестностей можно применять при сплошном обследовании и для могильников I тысячелетия н. э. в том случае, если есть основание предполагать, что одному могильнику соответствует одно поселение.

Н. А. Кренке в докладе рассказал о системе поселений железного века в бассейне Москвы-реки. Автор использует данные о 162 поселениях дьяковской культуры и исследует их на двух уровнях — микро- и макрорегиональном. В качестве эталонных микрорегионов рассмотрены наиболее полно обследованные участки среднего течения рек Пахра, Истра, окрестности Дьякова городища в Москве. Анализ материалов микрорегионов позволил установить: 1. Все крупные и средние длительно функционировавшие городища были окружены значительным числом (три—пять) сезонных (?) неукрепленных поселений. Экстраполяция этих данных, полученных по микрорегионам, на бассейн Москвы-реки в целом дает возможность примерно оценить количество еще не найденных селищ дьяковского времени. 2. Взаиморасположение дьяковских селищ и городищ, сопоставленное с результатами изучения систем поселений земледельцев в Европе и Азии, проведенного Чишольмом, Хиггсом и др., позволяет выдвинуть предположение, что носители дьяковской культуры уже на начальных этапах ее развития занимались земледелием, которое определяло систему расселения. Это предположение хорошо коррелируется с палеоботаническими данными.

Изучение системы поселений железного века в бассейне Москвы-реки, проведенное на макрорегиональном уровне, позволило охарактеризовать динамику численности населения в изучаемом регионе на протяжении 1,5 тыс. лет, предположительно определить размеры территориальных субпопуляций, на которые подразделялось дьяковское население бассейна Москвы-реки, и количество этих субпопуляций.

В заключительном докладе Я. М. Паромова речь шла о принципах выявления системы расселения на Таманском полуострове в античную эпоху. На протяжении полутора столетий Таманский полуостров являлся полигоном, на котором развивалась и совершенствовалась отечественная археология. Все это время на повестке дня стояла задача сплошного обследования территории полуострова. В последние годы эта задача получила разрешение в результате исследований Разведочного отряда Института археологии АН СССР, базировавшихся на новой методической основе. Целью доклада явилось освещение методики этих исследований, связанных с «поселенческой археологией».

Комплексный метод, выработанный в процессе пятилетних исследований, включает изучение свидетельств древних и средневековых авторов, данных предшествующих и современных исследований памятников археологии Таманского полуострова. Впервые для данного региона были привлечены аэрофотосъемки и современный картографический материал. Это позволило сделать объектом исследований не отдельное поселение или группу памятников, а систему расселения на данной территории в целом, проследить ее изменение во времени. Полный комплекс работ включал в себя полевые исследования, обработку коллекций и их анализ.

При обследовании были привлечены архивные аэрофотосъемки Главного управления геодезии и картографии 1958 — 1974 гг., производившиеся в топографических целях. Обращение к архивным аэрофотосъемкам раскрывает широчайший по охвату новый источник в археологических исследованиях, привлечение которого связано с минимальными финансовыми затратами. Следует особо отметить информативную ценность этого источника при изучении организованной сельскохозяйственной территории (хоры) античных государств Северного Причерноморья. Это было убедительно доказано исследованиями А. Н. Щеглова, успешно применившего архивные аэросъемки при изучении земельного кадастра Херсонеса. Исследования Я. М. Паромова были обеспечены аэрофотосъемками, картами и планами землепользования совхозов единого масштаба 1 : 10 ООО (в 1 см — 100 м). Этот материал в силу точности снимает всякие проблемы, связанные с привязками, поиском и отождествлением памятников.

Высокая степень информативности плановых аэрофотосъемок Таманского полуострова объясняется тем, что практически все земли здесь в настоящее время распаханы. Распашка обнажила следы деятельности человека на протяжении многих веков. Эти следы, зафиксированные на аэрофотоснимках, в совокупности составляют достаточно полное отображение системы расселения с основными ее элементами. Осветленные пятна поселений на снимках связаны темными лентами древних дорог, а сельскохозяйственная территория расчерчена светлыми размытыми линиями межевания полей античного времени. Следует отметить, что основным строительным материалом на полуострове в античное время и в средневековье служил сырец, что и определяет эти признаки. В первом приближении эти линии всегда светлее окружения. Разница во времени между античными и средневековыми поселениями обусловливает более яркое изображение последних. Масштаб аэрофотосъемок при благоприятных обстоятельствах позволяет проследить внутреннюю структуру поселений.

Особое внимание было уделено определению границ памятников. Истинные границы поселения с учетом их динамики могут быть определены лишь в результате полного археологического исследования всего объекта. Поэтому в докладе автор опирался на понятие «границы памятника», которые отождествлялись с реальными границами распространения подъемного материала, а также границами, образованными природной средой. В условиях Таманского полуострова практика полевых исследований показала достаточно четкую выраженность границ памятников, а также их совпадение с данными аэрофотосъемок.

Одной из основных является проблема репрезентативности подъемного материала при определении периода существования поселений. Предварительные датировки в докладе построены на фрагментах амфор — самом массовом материале поселений античного времени. Датировка ряда типов амфор, пересматриваясь, будет уточняться и в дальнейшем, но это может внести в работу лишь систематическую корректировку.

Касаясь подъемного материала, следует отметить существующую убежденность исследователей в том, что он дает лишь ориентировочную дату, преимущественно верхнюю. Однако, отображая верхний горизонт культурного слоя памятника, подъемный материал является тем самым производным процесса формирования культурного слоя в целом. В процессе активной жизнедеятельности поселения происходит постоянный вынос на дневную поверхность материалов более ранних слоев. Это приводит к тому, что любой отдельно рассматриваемый слой, как правило, наряду с присущими только ему элементами (материалами) в той или иной мере содержит в себе материалы всех более ранних слоев. При этом материалы нижних слоев в количественном отношении иногда преобладают. Эти наблюдения позволяют предположить, что подъемный материал достаточно полно отражает время существования поселения. Сопоставление датировок по данным раскопок и разведок, проведенное почти по 30 памятникам — всем поселениям, когда-либо подвергавшимся раскопкам, — достаточно наглядно убеждает в надежности определения периода существования поселений по подъемному материалу.

Итогом исследований Разведочного отряда явилась «Археологическая карта Таманского полуострова», на которой обозначено 217 поселений античного времени. Из них 120 ранее никем не были зафиксированы. Кроме того, впервые выявлено и обследовано более 100 км древних дорог, а также прослежено по аэрофотосъемке деление земельных наделов античного времени на плошади около 450 кв. км.

К содержанию 201-го выпуска Кратких сообщений Института археологии

Notes:

  1. Willey G. R., Sabloff J. A. A History of american archaeology. San Francisco, 1974. P. 148-150.
  2. Willey G. R. Prehistoric settlement patterns in the Viry Valley // BAEB. Washington, 1953. N 155.
  3. Willey G. /?., Rullard W. a. o. Prehistoric settlements in the Belize Valley, British Honduras // PPM. Cambridge Mass., 1965. V. 54.
  4. Willey G. R. (ed.). Prehistoric settlement patterns in the New World // VFPA. N. Y., 1956. N 23. P. 1.
  5. Ibid. P. 1.
  6. Trigger R. G. Settlement archaeology — its goals and promise // American Antiquity. Washington, 1967. V. 32, N 2. P. 151.
  7. Green E. L. (ed.). In search of man. Boston, 1973. P. 311.
  8. Fagan R. M. In the beginning: An Introduction to archaeology. Boston, 1981. P. 379.
  9. Ibid. P. 379; Hodder J., Orton C. Spatial analysis in archaeology. Cambridge, 1976; Clarke D. L. Spatial archaeology. London, 1977.
  10. Roper D. C. The Method and theory of site catchment analysis: A Review // Advances in archaeological method and theory. N. Y., 1979. V. 2. P. 120—142.
  11. Fagan В. M. In the beginning… P. 397, 398.
  12. Брюсов А. Жилище: История жилища с социально-экономической точки зрения. Л., 1926; Киселев С. В. Поселения: Социологический очерк // Тр. секции теории и методологии РАНИОН. М., 1928. Т. 2.

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014