Гольмстен. В.В. Буртасы

К содержанию 13-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры

Торговые сношения, возникшие в конце I тысячелетия н. э. между мусульманским Востоком и восточной Европой, вовлекли в поле зрения истории ряд племен и народов Поволжья. В известиях арабских писателей и путешественников не раз упоминается имя буртасов; иногда приводятся сведения об их хозяйстве, социальном строе и пр. Наиболее подробное описание буртасов дает Ибн-Русте, писатель начала X в.: «Земля буртасов лежит между хазарской и булгарскою землями, на расстоянии пятнадцатидневного пути от первой. Буртасы подчиняются царю хазар и выставляют в поле 10 тысяч всадников. Нет у них верховного главы, который бы управлял ими и власть которого признавалась бы законной; есть у них в каждом селении только по одному или по два старшины, к которым обращаются они за судом в своих распрях. Настоящим образом подчиняются они царю хазар. Земля их просторна и изобилует лесистыми местами. На булгар и печенегов, будучи сильны и храбры, производят они набеги. Вера их похожа на веру гузов.

[adsense]

Собою они стройны, красивы и дородны. Если один из них обидит другого или оскорбит, или поранит ударом или уколом, соглашения и примирения между ними не бывает, прежде чем понесший вред не отомстит обидчику. Девица у них, когда войдет в лета, перестает повиноваться отцу и сама по желанию своему выбирает себе кого-либо из мужчин (для сожития с ним), пока не явится к ее отцу жених, который сватается за нее и, если нравится отцу, получает от него дочь в замужество. Буртасы имеют верблюдов, рогатый скот и много меду; главное же богатство их состоит в куньих мехах. Одни из буртасов сжигают покойников, другие хоронят. Земля ими обитаемая ровна, а из деревьев чаще всего встречается в ней хелендж. Занимаются они и землепашеством, но главное их богатство составляют мед, меха куньи и мех вообще. Страна их как в ширину, так и в длину простирается на 17 дней пути» ¹.

Довольно подробные сведения содержатся также и в компиляции Аль-Бекри, который, по мнению его переводчика и комментатора В. Розена, пользовался теми же источниками, что и Ибн-Русте ². Но поскольку текст Аль-Бекри, хотя и более краткий, несколько отличается от вышеприведенного, помещаем его полностью: «Что же касается земли Фрдас-ов ³, то она лежит между хазарами и блкр. Между ней и землей хазар — 15 дней пути. Они [буртасы] воюют с блкарами и печенегами и вера их сходна с верою гузов. Они имеют обширную страну и много торговых мест; земля их имеет в длину 1,5 месяца пути и в ширину столько же. Число их доходит приблизительно до 10.000 всадников. Большая часть их деревьев — хелендж и главное их богатство — мед и куний мех. И имеют они большие стада рогатого скота и овец и обширные пашни. Одно из их племен сжигает своих убитых, а другое хоронит их. И когда у них девушка достигнет совершеннолетия, то у отца ее нет больше власти над ней: она избирает себе мужем кого захочет» ⁴.

Остальные известия восточных писателей о буртасах обычно более кратки и лишь изредка дают какие-нибудь новые сведения. Так, Масуди, писавший в первой половине X в., говорит о реке Буртас, по которой плавают суда хазар и булгар, а также о походе на Каспийское побережье русов, остатки которых после неудачного для них сражения с хазарскими мусульманами были окончательно истреблены в земле буртасов ⁵. Истахри (середина X в.) упоминает о земле буртасов, описывая течение Волги, которая «проходит по булгару, затем по буртасу, пока не впадает в хазарское море» ⁶. Сведения, сообщаемые Ибн-Хаукалем, кратки, но весьма существенны: «Язык булгар сходен с языком хазар, буртасы же имеют, другой язык, также язык русов различен от языка хазар и буртасов» ⁷.

Нельзя не обратить внимания, что Ибн-Фадлан, который, в противоположность большинству восточных авторов, был сам в Булгарах, ничего не говорит о буртасах. Как могло произойти, что Ибн-Фадлан, так подробно описавший даже племена, встреченные им по дороге в Булгар, игнорировал такое крупное этническое образование, как буртасы — южные соседи булгар? Возможно, что причиной этого был не совсем обычный для восточных путешественников путь, которым Ибн-Фадлан ехал в Булгары — не по Волге, а через закаспийские и заволжские степи, путь, которым он, предположительно, и возвращался ⁸. В этом случае он не проезжал землю буртасов, и они могли выпасть, из его поля зрения. Могла иметь место и другая причина — фрагментарность дошедшего до нас текста, иначе говоря — утрата той части рукописи, где могли быть сведения о буртасах. Недавно изданная мешхедская рукопись обрывается на рассказе о русах и хазарах, и нет ничего невероятного, что следом за ним могли быть известия о буртасах.

Вопрос об этногонии буртасов занимал многих авторов работ по истории народов Поволжья, и заключения их сильно расходятся между собой. Одни были склонны видеть в буртасах одно из булгарских племен, другие утверждали, что буртасы были предками чувашей, третьи были склонны роднить их с мещерой, четвертые — с мордвой и т. д. Безуспешность этих попыток кроется в односторонности использованных источников. Обычно авторы гипотез о народности буртасов не шли далее толкования одних и тех же немногочисленных исторических сведений, лишь иногда пользуясь данными топонимики. Поэтому даже в тех случаях, когда заключения были в основном близки к истине, они не могли быть вынесены за пределы гипотезы и не могли быть прочно обоснованы и утверждены. Особенно винить авторов, пытавшихся в прошлом столетии разрешить буртасский вопрос, не приходится: в их распоряжении мало было тех материалов, которые могут сыграть в данном случае решающую роль — материалов археологических. Археологические исследования последних десятилетий в Поволжье открывают источник новый и в достаточной мере достоверный для проверки, подтверждения или опровержения данных восточных писателей о буртасах.

Одним из спорных пунктов в нашей старой литературе был вопрос о месте нахождения земли буртасов: на правом или левом берегу Волги жили буртасы? И. Н. Смирнов, автор большой монографии «Мордва» ⁹, опровергая возможность отождествления буртасов с мордвой, старается доказать, что буртасы жили на левом берегу Волги. Аргументация его заключается в довольно произвольном толковании арабских известий или основана на догадках. Ссылаясь на Ибн-Русте, он пишет: «Земля буртасов примыкала с севера… к земле булгар,—
говорит он (т. е- Ибн-Русте. — В. Г.), а булгары, как известно, занимали левобережье Волги… На левом же берегу Волги помещает Ибн-Даст и хазар, с которыми буртасы соприкасались на юге» ¹⁰. Так толкуется единственная фраза Ибн-Русте о месте обитания буртасов: «Земли буртасов лежат между хазарской и булгарской землями, на расстоянии пятнадцатидневного пути от первой». Что касается хазарской земли, лежащей якобы на левом берегу Волги, то об этом у того же автора нет ни слова. Ибн-Русте пишет: «От земли печенегов до земли хазар десять дней пути по степным и лесистым местам… Хазарская же земля — страна обширная, одною стороною прилегающая к Великим горам, тем самым, в отдаленнейших окраинах которых живут тулас и лугар и которые простираются до Тифлисской стороны» ¹¹. Где же в этих словах можно усмотреть указание на нахождение хазарской земли на левом берегу Волги? Если к этому прибавить, что булгары, т. е. Волжская Булгария, занимали не только левый, но и правый берег Волги, то становится ясным, насколько шатки доказательства И. Н. Смирнова. Другим основанием для помещения буртасской земли на левом берегу Волги у Смирнова является ссылка на известия Масуди о походе русов в прикаспийские страны в 913—914 гг. Утверждая, что битва русов с хазарскими мусульманами произошла на правом берегу, Смирнов заставляет остатки потерпевших поражение русов переправиться на другой (следовательно, левый) берег Волги, где они были уничтожены буртасами, и делает из этого вывод, что буртасы жили на левом берегу ¹². Однако в тексте Масуди таких указаний не имеется. Когда русы возвращались с награбленной добычей из похода, они вошли из Каспийского моря в Хазарскую реку (Волгу), и хазарские мусульмане, желая отомстить за своих прикаспийских единоверцев, напали на русов. У Масуди сказано: «Мусульмане же собрались и вышли искать их при входе в Итиль по воде. Когда же они увидели друг друга, русы вышли из своих судов. Мусульман было около 15 тысяч с конями и вооружением, с ними были также многие из христиан, живших в Итиле. Три дня продолжалось между ними сражение. Бог помог мусульманам против русов, и меч истребил их — кто был убит, а кто утоплен. Около же 5 тысяч из них спаслись и отправились на судах в страну, примыкающую к стране буртас, где они оставили свои суда и стали на суше; но из них — кто был убит жителями Буртаса, а кто попался к мусульманам в стране булгар и те убили их» ¹³.

Ни о месте сражения, ни о переправе на другой берег, как видно из приведенного текста, у Масуди нет и речи. Объяснение такому произвольному толкованию его можно видеть в пользовании И. Н. Смирновым неправильным пересказом Масуди ориенталиста Григорьева в его «России и Азии». С данными топонимики, противоречащими его концепции, И. Н. Смирнов поступает очень просто, подыскивая какое-либо объяснение, хотя бы и необоснованное. Так, наличие на волжском правобережье ряда урочищ, сел и рек, имеющих в основе корень «буртас», он объясняет тем, что буртасы были увлечены в более позднее время с левого на правый берег половцами при их передвижении на запад.

Мы остановились на рассмотрении доказательств И. Н. Смирнова, помещающего буртасов на левом берегу Волги лишь потому, что автор, считающийся компетентным историком Поволжья, может ввести и даже вводил в заблуждение пользующихся его трудами. Не приводя ряда доказательств противного, которые можно извлечь из письменных источников, как например, сведения Ибн-Фадлана о племенах, обитавших в степях Заволжья, не имеющих ничего общего с буртасами и др., для решения вопроса о месте нахождения буртасской земли обратимся к данным археологии.

Известия восточных писателей рисуют буртасов как оседлое земледельческо-скотоводческое население, в хозяйстве которого большое значение имела пушная охота. Культура такого населения, как правило, запечатлевается на месте его обитания и бесследно исчезнуть не может. В настоящее время все левобережье Нижней и Средней Волги является достаточно, археологически изученным, и сменяемость культур, и их характерные особенности хорошо известны. С полной уверенностью можно утверждать, что в степной части Заволжья оседлость, существовавшая в эпоху бронзы, исчезает в начале I тысячелетия до н. э. После на много веков вплоть до русской колонизации (если не считать золотоордынских поселений в южной части) указанная территория переходит во владение кочевых племен, сначала скифо-сарматских, позже тюркских. Никаких признаков оседлости здесь нет, и единственными археологическими памятниками этого периода является громадное количество ранне- и позднекочевнических курганов. Один этот факт отсутствия следов оседлого населения в степях Заволжья в IX—X вв. между землями хазар и булгар достаточно красноречиво свидетельствует о том, что не здесь следует искать буртасскую землю.

[adsense]

Совершенно иначе обстоит дело на волжском правобережье, где имеется большое число памятников оседлого населения, среди которых можно выделить комплексы, относящиеся к IX—X вв., т. е. такие, которые могут быть связаны с населением, известным восточным жителям под именем буртасов. По правому берегу Волги, в частности на Самарской луке, по течению рек Суры, Цны и верховью Мокши, известно значительное число древних поселений типа открытых селищ, часто занимающих большую площадь. Доказательством их принадлежности к интересующему нас времени является наличие в составе их культурного слоя керамики булгарского типа, составляющей примесь к основной массе грубой, лепной керамики. Рядом с этими селищами обычно расположены одновременные им городища, которые отличаются мощными укреплениями: высокими валами и глубокими рвами, иногда двойными. Часто эти городища имеют весьма слабый культурный слой, что, учитывая характер их защитных сооружений, позволяет видеть в них временные убежища, обслуживавшие в минуты опасности обитателей незащищенных поселений. Кроме этих городищ есть городища с культурным слоем более насыщенным остатками, что указывает на постоянное обитание их. Подобные поселения изучены еще далеко не достаточно, но все же дают керамический и иной вещественный материал, устанавливающий их однокультурность с могильниками того же времени. Из числа могильников можно назвать: могильник у Пензы, в верховьях Суры, Краснослободский и Зубаревский в верховьях Мокши, Лядинский на Цне, далее по ее течению Крюковский, Елизавет-Михайловский и Томниковский. Нам уже приходилось отмечать, что часть данной территории при наличии поселений указанных типов отличается отсутствием могильников, и высказывать взгляд на возможность существования здесь формы надземных погребений ¹⁴. Все перечисленные памятники, известные под общим именем «финских» или «восточно-финских», бесспорно оставлены коренным, автохтонным населением. Указанием на это служит их генетическая связь с более ранними памятниками той же территории, как поселениями, так и могильниками. Среди последних можно, например, указать: Арамеевский V—VII вв., находящийся на р. Узе, Иваньковский IV—VI вв. в низовьях Суры близ г. Ядрина, Сергачский III—VI вв. в низовьях р. Пьяны (левый приток Суры). Все они однокультурны с вышеназванными памятниками IX—X вв. Не менее ясно выступает связь между ними и более поздними — XI, XII, XIII и следующих веков. Таким образом, изучение археологических памятников восточного Волго-Окского междуречья дает полное представление об его древнем оседлом населении. Чтобы убедиться в тождестве его с буртасами арабских географов, необходимо сопоставить их известия с данными археологии.

Кроме разобранных выше сведений о местоположении буртасской земли, в письменных известиях содержатся и указания на размеры ее. Ибн-Русте упоминает, что «страна их как в ширину, так и в длину простирается на 17 дней пути»; у Аль-Бекри приводится другая цифра — 1,5 месяца пути. Если считать «день пути» равным в среднем 25 км, то площадь земли буртасов, по Ибн-Русте, простиралась на 425 км в длину и столько же в ширину. Судя по распространению археологических памятников по указанной территории, следует признать, что данные Ибн-Русте близки к действительности: по прямому направлению восток — запад от волжского берега до Цны расстояние составляет около 450 км; по направлению север — юг от Волги до водоразделов Сура — Хопер и Цна — Воронеж расстояние приблизительно то же. На площади же, указываемой Аль-Бекри, могли бы поместиться не только буртасская земля, но и вся Волжская Булгария, и Хазария, и обширные пространства степей, занятых различными кочевыми племенами.

Среди остальных известий восточных писателей о буртасской земле можно отметить еще упоминание Масуди о реке Буртас, по которой плавают суда хазар и булгар. Трудно сказать, о какой реке идет речь. Так мог называться и соответствующий отрезок Волги, которая фигурирует у разных восточных писателей не только под распространенным именем Итиль; иногда часть ее течения носит название по имени народа, жившего по ее берегам, как, например, Хазарская река или Славянская река. Во всяком случае, было бы неправильно подразумевать под этим названием сохранившую до настоящего времени название Буртас небольшую речку, приток Выши, впадающей в Цну. Речка Буртас на столько невелика, что даже в древности не могла быть судоходной. Для нас она интересна лишь как доказательство обитания в бассейне Цны буртасов, поскольку, по замечанию Н. Я. Марра, на реки переносилось имя жившего на ней племени, а не наоборот.

В известиях восточных писателей отмечается лесистый характер буртасской земли. Это вполне совпадает с данными о древнем ландшафте Волго-Окского междуречья. До сравнительно позднего времени здесь сохранились обширные массивы лесов, и это в полной мере соответствует производственной деятельности буртасов.

Сведения о хозяйственной деятельности буртасов, содержащиеся в письменных источниках, нисколько не противоречат данным археологии. Если сопоставить известия одних и тех же авторов о земледелии у буртасов и у булгар, то получается, что у последних оно имело более высокий удельный вес, чем у первых. Однако, хотя у буртасов земледелие и не являлось ведущим производством, все же оно было и в дальнейшем получило широкое развитие. «Занимаются они и землепашеством, но главное их богатство составляют мед, меха…» и т. д. (Ибн-Русте); «имеют они большие стада рогатого скота, овец и обширные пашни» (Аль-Бекри). Находки на селищах и городищах серпов формы, близкой к современной, и круглых ручных жерновов, а также, в несколько более поздних памятниках, частей плуга — свидетельствуют о знакомстве населения с пашенным земледелием. Оно было распространено, повидимому, больше в долинах рек и вообще в открытых местах. В глухих лесных пространствах оно носило более экстенсивный характер и играло менее значительную роль в хозяйстве.

О скотоводстве буртасов восточные авторы сообщают: «Буртасы имеют верблюдов, рогатый скот» (Ибн-Русте); «имеют они большие стада рогатого скота и овец» (Аль-Бекри). Костный материал из древних поселений позволяет определить состав стада: крупный и мелкий рогатый скот, лошадь и свинья. Может показаться странным, что в арабских известиях в перечне домашних животных отсутствует лошадь, занимавшая в хозяйстве, по археологическим данным, одно из первых мест. Кроме находимых при раскопке поселений костей лошадей, употребленных в пищу, имеются данные о значении коня и как средства передвижения: это частые находки в могильниках принадлежностей конской сбруи и седловки, что не оставляет сомнения в широком использовании коня под верх. Но если лошадь отсутствует в перечне домашних животных, все же на развитое коневодство указывают слова Ибн-Русте на возможность буртасов выставить в поле 10 тысяч всадников, т. е. вооруженных конных воинов, а Аль-Бекри определяет даже численность буртасов, употребляя выражение «10 тысяч всадников», т. е. применяя обычный для конных народов способ исчисления. Некоторых историков Поволжья смущает упоминание о верблюдах, имевшихся якобы у буртасов. Это указание иногда даже служит аргументом для утверждения о кочевом образе жизни буртасов и для помещения их в степях Заволжья. Однако нельзя не обратить внимания на то, что верблюдов упоминает один лишь Ибн-Русте, в то время как пользовавшийся, повидимому, тем же источником Аль-Бекри при перечислении видов скота у буртасов о верблюдах ничего не говорит. Уже это одно заставляет отнестись с осторожностью к словам Ибн-Русте. Та часть буртасов, которая могла быть предметом непосредственного наблюдения восточных путешественников, обитала в южной лесостепной полосе, здесь они близко соприкасались со степными кочевниками — печенегами, позже с половцами. Следами близкого соседства буртасов с кочевыми племенами являются позднекочевнические курганы, имеющиеся в южной части буртасской земли. Между теми и другими племенами безусловно существовали культурные связи, получившие свое отражение, например, в некоторых могильниках, где встречаются предметы вооружения, части конского убора, одежды и прочие предметы близкие, а иногда и тождественные с позднекочевническими. Здесь буртасы могли не только видеть верблюдов, но в единичных случаях их и получать. Во всяком случае, верблюд Ибн-Русте — это та единственная ласточка, которая не делает весны.

Особенно упорно восточные авторы говорят о лесных промыслах буртасов: «Главное богатство их составляют мед, меха куньи и меха вообще» (Ибн-Русте); «большая часть их деревьев — хелендж, и главное их богатство — мед и куний мех» (Аль-Бекри). Значимость пушного промысла в экономике буртасов была несомненно велика. Недаром лучшие меха, повидимому, чернобурых лисиц, ценившиеся исключительно высоко на мусульманском Востоке, носили название «буртасских». Пушная охота по вполне понятным причинам не могла получить прямого отражения в памятниках. Указанием на существование в интересующее нас время широкого обмена с Востоком являются находки в могильниках значительного числа предметов импортного характера. Таковы серебряная и бронзовая посуда, иногда с арабскими надписями, поясные наборы с серебряными бляхами и разнообразные личные украшения восточного происхождения.

При этом надо иметь в виду, что могильники сохранили до нашего времени, по всей вероятности, лишь незначительную часть предметов иноземного происхождения. Во-первых, многие предметы, изготовленные из малоустойчивых материалов, например, ткани, не могли сохраниться в земле, и, во-вторых, у местного населения существовали культовые воззрения, заставлявшие избегать сопровождения умершего вещами чужеземного происхождения, и это делалось лишь в редких случаях. Об этом можно судить по следующему факту: в то время как на поселениях рядом с местной грубой лепной посудой находится большое количество остатков гончарной посуды булгарского происхождения, в могильниках погребения сопровождаются исключительно лепными сосудами своей выработки. Даже при наличии в быту большого числа привозных изделий в могилу клались предпочтительно предметы своего изготовления. На основании этого наблюдения следует допустить значительно более широкое бытование привозных вещей, получавшихся в обмен на пушнину, чем это может казаться при учете наличных находок в погребениях. Нельзя не обратить внимания на один факт, определяющий характер торговли буртасов. Как известно, результатом торговли с мусульманским Востоком было распространение по Европе в большом количестве арабских серебряных монет. Их находки отмечены по всем речным торговым путям — Волго-Камскому, Волго-Окскому, Днепровскому и др.; местами же, например, на территории Волжской Булгарии, Прибалтики, Верхней Волги и др., находки особенно многочисленны. Но восточное Волго-Окское междуречье, несмотря на близость к Волжскому торговому пути — главному проводнику серебряной арабской монеты, отличается почти полным ее отсутствием. На этой территории, в пределах буртасской земли, находки эти единичны, причем часть их является имитацией арабских монет. Из этого можно заключить, что буртасы стояли в стороне от той формы денежного обращения, которая существовала, например, между Востоком и славяно-русским миром, и что их торговля носила чисто меновой характер. Трудно отнестись с доверием к словам Аль-Бекри. писавшему, что в стране буртасов «много торговых мест». Наоборот, ничтожное количество восточных монет может служить указанием на отсутствие непосредственных сношений этих охотников за пушным зверем с приезжавшими с Востока купцами. Большинство импортных предметов, находимых в могильниках и поселениях, — это изделия булгарских ремесленников, булгары же были и посредниками в передаче буртасам в обмен на их пушнину привозимых предметов восточного производства. При таком положении арабская серебряная монета оседала в Булгарии, а буртасы за свои меха получали от булгар натурой глиняную и металлическую посуду, ткани, серебряные украшения, поясные наборы и т. п.

Как можно видеть из изложенного, известия восточных писателей о хозяйственной жизни буртасов почти полностью подтверждаются археологическими данными о населении буртасской земли. Также не расходятся эти источники и в отношении социального строя буртасов. Сведения об отсутствии у них «верховного главы», о старшинах, творящих суд над своими родичами, об обычае мести за обиду, о свободе девиц — все это определяет буртасов как не вышедших еще за пределы первобытно-общинного строя. Могильники их представляют типичные родовые кладбища, где однако наблюдается уже далеко зашедший распад родовых отношений, выразившийся в отличии могильного инвентаря в погребениях более или менее имущественно обеспеченных родичей.

Подчиненность буртасов царю хазар, о чем упоминают восточные авторы, могла иметь характер даннических отношений, обычных для племен, соседивших с такими раннефеодальными государствами, каким была Хазария. В силу этих отношений буртасы могли быть принуждаемы выставлять по требованию хазар известное количество воинов, возможно конных. Количество этих всадников (по известиям восточных писателей — 10 тысяч), а также обширность буртасской земли заставляют думать, что под именем «буртас» нельзя понимать одно племя. Вернее предположить, что под этим именем существовало объединение нескольких родственных племен, быть может — союз племен. Это как будто подтверждается теми небольшими локальными различиями, которые наблюдаются в могильниках разных частей буртасской земли. Даже могильники, расположенные недалеко один от другого, например, по Цне — Лядинский (близ Тамбова) и Крюковский (близ Моршанска), будучи безусловно однокультурными, дают различия, например, в форме женского головного убора, отдельных украшений и пр., что можно рассматривать как признак племенных различий.

Установив тождество населения восточного Волго-Окского междуречья IX—X—XI вв. с буртасами восточных авторов, нетрудно найти правильное решение вопроса этногонии буртасов. Генетическая связь археологических памятников этого времени с более поздними приводит нас к эпохе, которая достаточно исторически освещена.

В XIII в. В. Рубрук об интересующей нас местности сделал следующую запись: «Эта страна за Танаидом очень красива и имеет реки и леса. К северу находятся огромные леса, в которых живут два рода людей, именно: Моксель, не имеющие никакого закона, чистые язычники. Города у них нет, а живут они в маленьких хижинах в лесах… В изобилии имеются у них свиньи, мед и воск, драгоценные меха и соколы. Сзади них живут другие, именуемые Мердас, которых Лангины называют Мердинис» ¹⁵. Эти сведения вполне подтверждаются более поздними, определяющими территорию восточного Волго-Окского междуречья как мордовскую землю. Ее большая юго-восточная часть была занята одной ветвью мордовского народа — мокшей, северо-западная часть — другой — эрзей. К XIII—XIV вв. относится значительное количество мордовских памятников, среди которых особенно показательными являются могильники. В них четко определяются черты, характерные для мокшанской и эрзянской разновидностей одной мордовской культуры. Районы распространения могильников того или иного типа достаточно ясно разграничены, причем территория, занятая мокшанскими памятниками, почти полностью совпадает с буртасской землей.

Русские летописи не знают имен ни мокши, ни эрзи, и называют их общим именем — мордва; восточные же писатели мокшу называли буртасами, а эрзю — артой. Повидимому, и мокша и эрзя составляли хотя и родственные, но различные племенные группировки; в частности, в образовании мокши приняли участие несколько более мелких племен, и одно из них, быть может, носило имя буртасов, которое было перенесено ее восточными соседями на всю группу племен. Здесь уместно вспомнить слова Ибн-Хаукаля: «Язык булгар сходен с языком хазар, буртасы же имеют другой язык, также язык русов различен от языка хазар и буртасов». Вполне понятно, что язык буртасов, будучи одним из мордовских наречий, должен был существенно отличаться от хазарского и булгарского, а также от языка русов.

Так решается вопрос о буртасах — вопрос, бесплодно дебатировавшийся в течение ряда десятилетий. Следует отметить, что один из первых русских комментаторов известий восточных писателей, П. С. Савельев, почти сто лет тому назад выдвинул гипотезу о тождестве буртасов с мордвой-мокшей ¹⁶. Однако последующие авторы не приняли выводов П. С. Савельева и внесли в буртасский вопрос много путаницы. Лишь в свете археологических открытий, сделанных в советское время в Поволжье, стало возможным, оставив путь бесплодных блужданий вокруг известий восточных писателей и проверив их на конкретном археологическом материале, разрешить буртасский вопрос.

К содержанию 13-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры