Эпоха первых цивилизаций

Раннеземледельческие общества образовывали тот исходный пласт, на основе которого в определенной ситуации происходило формирование цивилизации. Рост населения и создание эффективных способов получения продуктов питания были важнейшими отправными моментами дальнейшего прогресса. Новый образ жизни, основывающийся в области материальной культуры на определенной системе жизнеобеспечения, расширяющийся и усложняю­щийся спектр личных и общественных потребностей стимулировали развитие специализированных производств. Параллельно и взаимосвязанно шли изме­нения в социальной структуре, складывались и развивались ранее неизвест­ные социальные институты. В результате происходящих изменений ранне­земледельческая эпоха сменяется качественно новым периодом. Археологиче­ские открытия и успехи в дешифровке древних систем письменности ярко характеризуют как особое, эпохальное явление тип первых цивилизаций, выдвинутый историческим прогрессом на авансцену истории как в Старом, так и в Новом Свете в конце первобытной эпохи.

[adsense]

Есть основания считать, что в исторической последовательности различ­ных типов цивилизаций первые цивилизации представляют собой эпохально специфическое и в известном смысле стадиальное явление. Источники информации, представляющие собой главным образом (а для формативного периода цивилизации исключительно) археологические данные, позволяют прежде всего охарактеризовать материальную культуру первых цивилизаций. Уже в этой сфере можно наблюдать явления, имеющие специфический качественный характер, отражающий временные особенности. Как справед­ливо отмечает Г. Н. Волков, в прогрессе предметного мира как опредмеченной силе знания отражается общий прогресс общества (Волков, 1976, с. 15).

Социально-экономической сущностью процессов формирования древних цивилизаций является сложение классового общества и становление государства. Признаки цивилизаций, известных в значительной мере по предметному миру культуры, изучаемому археологией, обычно объединяются в триаду — города, монументальная архитектура и письменность (Daniel, 1968, р. 25; Redman, 1978, р. 216 — 218). Возможно, первый из признаков, а именно города, может быть заменен высокоразвитым ремеслом, отделив­шимся от земледелия, составлявшим, кстати, одну из существенных сторон самого процесса градообразования и последующего функционирования город­ских структур. Центры, выполнявшие урбанистические функции (от руковод­ства сельской округой до идеологического лидерства), в условиях различных систем расселения и специфических культурных традиций могли иметь различный морфологический облик. В Передней Азии, Индостане и древнем Китае это были города со скученной застройкой и высотной архитектурой, в крито-микенской Греции — дворцово-хозяйственные комплексы, в Новом Свете преобладал рассредоточенный тип застройки. Региональные и централь­ные функции этих структур, имеющихся во всех древних цивилизациях, по содержанию аналогичны функциям городов, и лишь особенности морфологии ведут к известным оговоркам в употреблении термина «город» (Ленцман, 1963, с. 130; Гуляев, 1979).

Имеющиеся данные позволяют охарактеризовать некоторые существен­ные особенности экономического базиса первых цивилизаций, выйти на характеристику присущего им способа производства. Как известно, способ производства является фундаментальным понятием исторического материа­лизма и рассматривается как исторически определенный способ добывания материальных благ, необходимых людям для производственного и личного потребления, как диалектическое единство производительных сил и произ­водственных отношений (Очерки по историческому материализму, 1981, с. 82 — 86; Куликов, 1980, с. 17—18). Вместе с тем советские исследователи указывают на различные аспекты этого фундаментального понятия. Так, если иметь в виду материально-вещественный образ производства, то он предстает как технологический способ производства (Куликов, 1980, с. 17), учитывая терминологию, употреблявшуюся К. Марксом (Маркс, Энгельс, т. 49, с. 89 — 90). Г. Н. Волков характеризует технологический способ производства как исторически определенный способ соединения различных элементов производительных сил, прежде всего человека и техники (Волков, 1976, с. 42). Весьма важна развернутая характеристика производительных сил, даваемая этим исследователем, который отмечает, что постепенно в про­изводительную деятельность втягивались все более широкие области жизне­деятельности человека. При этом имеется в виду и рост населения с соответ­ствующим увеличением числа трудоспособных, и разделение труда, и его кооперация, и улучшение средств общения, и образование, получаемое трудящимися (Волков, 1976, с. 42). Советские историки отмечают также, что К. Маркс в своих работах употреблял термин «способ производства» в разном объеме — как всеобщую категорию и как конкретное понятие, имея в виду способ производства различных реальных обществ («национальный способ производства») (Павловская, 1965, с. 93; Качановский, 1971, с. 32). После этих общих замечаний и соображений обратимся к конкретным материалам. Как уже неоднократно отмечалось исследователями, к числу очагов древнейших цивилизаций, возникающих независимо и самостоятельно, о чем свидетельствует их культурная специфика, включая системы письмен­ности, относятся Шумер (рис. 10), Египет, Хараппа, иньский Китай, крито-микенская Греция, группа мезоамериканских цивилизаций и древние циви­лизации Перу. В последнем случае, правда, иероглифическую письменность заменяли более примитивные способы хранения и передачи информации — система фасолин с нанесенными на них знаками в культуре мочика (Берез­кин, 1983а, с. 47—98), а позднее известное инкское узелковое «письмо» — кипу. Но в других формопроявлениях процесс сложения древней цивилиза­ции в южноамериканском центре представлен достаточно ярко. Уровень разнообразных производств во всех этих первичных очагах был весьма высоким, хотя и основывался во многих случаях на технических достижениях неолитической эпохи. При упрощенном понимании производительных сил как некоего фетиша распространено представление о кардинальном, каче­ственном значении внедрения медных изделий в производство и замены ими каменных орудий труда. С этим, в частности, связано стремление в общих трудах объяснить успехи первых цивилизаций переходом от неолита к энео­литу. При таком подходе за бортом оказывается весь комплекс ранних цивилизаций Мезоамерики, где металлические изделия вообще не были известны. Формативный период древнеперуанской цивилизации вплоть до комплексов мочика также обеспечивался в значительной мере неметалли­ческими орудиями. Как показало изучение эффективности древних орудий труда, орудия неолитического типа зачастую почти не уступают по произво­дительности медным изделиям. Например, производительность серпа с крем­невым наборным лезвием оказалась практически равной производительности серпа, изготовленного из меди (Коробкова, 1978; 1981а, с. 68 — 73). Недаром вкладышевые кремневые серпы были распространены в Египте в эпоху первых династий, как показывают находки из гробницы в Саккара. Речь должна идти не о большей эффективности медных орудий по сравнению с каменными, а в первую очередь об эффективности самого процесса их производства, особенно с внедрением литья, позволяющего массовое тиражи­рование объектов (Археология СССР, 1982, с. 6).

Рис. 10. Южное Двуречье. Пиктографические надписи.

Рис. 10. Южное Двуречье. Пиктографические надписи.

Рассмотрение производительных сил в широком аспекте, без однобокого сведения их к материалам, используемым при изготовлении орудий труда, показывает тот существенный скачок, который характеризует технологиче­ский способ производства первых цивилизаций. Таково прежде всего резкое увеличение численности работоспособного населения, важнейшего компо­нента производительных сил, что было одним из существенных последствий неолитической революции. И не случайно очаги первых цивилизаций харак­теризует высокая концентрация населения. Так, на Крите, по ориентиро­вочным оценкам, число жителей на 4000 г. до н. э. определяется в 12 000 чело­век, на 3000 г. в 65 000 и на 2000 г. в 200 000 (Renfrew, 1970, р. 383—400). В Шумере, в области Урука, для середины IV тыс. до н. э. установлено существование 17 мелких поселений и трех крупных центров («городков»). К концу этого тысячелетия, ко времени появления пиктографических табли­чек храмового хозяйства, их число соответственно возрастает до 112 и 10, не считая роста самого Урука, превращающегося в своего рода суперцентр (Adams, Nissen, 1972, p. 18). Общая численность населения майя в низменных районах оценивается в 1 млн человек (Willey, 1980, р. 513—563; Weaver, 1981, р. 271). Эти значительные массы оседлого населения обеспечивали резкое увеличение объема продуктов производства прежде всего в сфере земледелия, которое становится высокоспециализированным. Как правило, в это время в широких масштабах используется кооперирование труда. Фактически рост прибавочного продукта в сфере земледелия и рост населе­ния представляют два взаимосвязанных явления.

Хорошо известна высокая эффективность поливного земледелия древней Месопотамии, где применение искусственного орошения позволяло собирать два урожая в год. Даже масса зерен злаковых растений в зонах орошения Южного Двуречья вдвое превосходила массу зерен аналогичных сортов более северных районов. Вместе с тем работы по созданию системы каналов и ее поддержанию, по мелиоративным мероприятиям в условиях заболочен­ности нижнего течения Тигра и Евфрата требовали организованной и целенаправленной деятельности значительных коллективов. Это был решаю­щий фактор прогресса при сохранении в земледелии архаических орудий труда. Как известно, для изучения древней истории большое значение имеет работа К. Маркса «Формы, предшествующие капиталистическому производству». Опираясь на сравнительно поздние проявления азиатской древ­ности, К. Маркс дал в ней теоретический анализ генетически весьма ранних структур. Он специально подчеркивал, что «общие для всех условия действи­тельного присвоения посредством труда, ирригационные каналы», в древ­ности представлялись «делом рук более высокого единого начала — деспо­тического правительства, витающего над мелкими общинами» (Маркс, Энгельс, т. 46, ч. I, с. 464). Высокопродуктивные земледельческие системы первых цивилизаций при всех естественных локальных различиях, как пра­вило, требовали общего труда. При этом в Месопотамии и Перу он был нацелен на ирригацию и создание системы каналов, в Египте на мелиоративные работы, в Китае на гидротехнические мероприятия по борьбе с наводне­ниями, угрожающими посевам на плодородных участках в непосредственной близости от Хуанхэ. Как показали новые исследования, в зоне мезоамерикан­ских цивилизаций подсечно-огневое земледелие при всей его эффективности в данной экологической ситуации не было единственным видом землеполь­зования. В областях, занимаемых ранее местными цивилизациями, установ­лено наличие и террасированного земледелия на склонах, и использование участков, затопляемых во время паводков, и существование разветвлен­ных систем каналов мелиоративного характера. Имеются в Мезоамерике и системы водосборных каналов и резервуаров для воды, предтечи со­временных водохранилищ (Гуляев, 1982, с. 88—97). Такое комплексное земледелие также могло функционировать лишь в условиях организованного общего труда. Иконография и мифология всех основных центров первых цивилизаций отразили принципиально важное значение организованного труда в земледелии, которое, как правило, символически возглавлялось на первых этапах представителем верховной власти, часто вооруженным орудиями, имевшими скорее церемониальный, чем рабочий характер.

Второй важнейшей составной частью технологического способа произ­водства первых цивилизаций были специализированные ремесла. Наряду с техническим прогрессом здесь, как и в земледелии, налицо сохранение архаического набора орудий труда, эффективность которых возрастала лишь в условиях разделения труда, специализации и роста профессионализма. На Ближнем Востоке особенно заметны успехи в сфере теплотехники, будь то создание специализированных двухъярусных горнов для обжига керамики или изготовление сплавов различных металлов и изделий из них. Усложнение ремесленной деятельности, прочно отделившейся от сельскохозяйственного труда, требовало не только возрастающей специализации, но и как другой стороны этого процесса технологической и организационной кооперации, возникновения объединений ремесленников, древних мастеров, хорошо из­вестных по раскопкам как в Старом, так и в Новом Свете (Массон, 1976б, с. 67 — 69; Гуляев, 1979, с. 63—68). Эффективность таких производственных объединений была весьма значительной, о чем свидетельствует их продукция, включающая, в частности, сотни и тысячи высокохудожественных образцов. Достаточно указать на достижения ювелиров Древнего Востока, на худо­жественную бронзу иньского Китая и на изготовлявшуюся в формах керамику мочика, представляющую собой нередко первоклассные реалистические скульптуры. Именно поэтому наблюдается тенденция локализовать эти высо­коэффективные производства в крупных царских или храмовых хозяйствах со строгим контролем со стороны администрации. Уже в первых документах Урука мы видим «большого (главного) кузнеца», видимо возглавлявшего соответствующее производство (Тюменев, 1956, с. 44, 55, 56, 60). В иньском Китае существовали ремесленники правителя — вана (вангуны) и храмовые ремесленники (История древнего мира, 1982, с. 153). По мнению некоторых исследователей, в центральных мастерских древнего Китая использовался труд рабов (Серкина, 1982, с. 114—116). Тщательно контролировалась деятельность ремесленников в царских хозяйствах Пилоса и Кноса, где часть ремесленников прямо принадлежала к числу «людей двора» (История древнего мира, 1982, с. 291, 292). В мочикском Перу в ходе раскопок крупного центра городища Пампа-Гранде были открыты специализированные мастер­ские — меднолитейные, ткацкие, по производству извести. Нахождение их в одном квартале с культовым центром и отсутствие поблизости жилых строений приводят исследователей к заключению, что это были храмовые или государственные мастерские, обслуживавшиеся приходящими работни­ками (Березкин, 1983а, с. 125).

В эпоху первых цивилизаций налицо и кардинальное улучшение средств общения, что, естественно, также оказывало положительное воздействие на технологический прогресс. В Старом Свете колесные экипажи получают широкое распространение во всех основных центрах древних цивилизаций. Повсеместно развивается и кораблестроение, приобретающее в отдельных случаях, как это, видимо, имело место в Эгейском мире, специализированный характер. Но особенно большое значение имело применение систем письмен­ности для хранения и передачи информации, необходимой для нормального функционирования общественных организмов. Объем такой информации в первых цивилизациях чрезвычайно возрос и фактически поставил тради­ционные формы передачи информации — устную и художественную — перед критической ситуацией. Потребности четкой фиксации агрономического ка­лендаря, хозяйственного учета, чему с увлечением отдались создатели шумерской цивилизации, тенденция к созданию единой канонической си­стемы религиозных воззрений настоятельно требовали фиксации и надежного закрепления. Кроме того, для овладения сложными системами древнейшей письменности нужно было длительное время. Все это вызвало необходимость в специальном обучении определенных категорий лиц, в той или иной форме вовлекаемых в производственный процесс. По хеттским законам, затраты на подготовку подмастерья по специальностям ткача, гончара, коже­венника или валяльщика составляли стоимость одной коровы или шести овец (Массон, 1976б, с. 66). Специальные «школы» писцов или жрецов, известные по материалам Месопотамии (Дьяконов, 1982, с. 61 и след.) и городам-государствам Мезоамерики (Кнорозов, 1955, с. 49), при разной степени культовой окраски систем обучения преследовали в числе прочих задач и цель передачи положительных знаний в области астрономии, математики, ведения отчетной документации.

Интенсивное крупномасштабное земледелие и специализированные ре­месла составляли основу технологического способа производства первых цивилизаций. Их функционирование, а также существование лиц, занимав­шихся непосредственно производительным трудом, отмечается уже в рамках исходной молекулы общества — общины. Это было точно подмечено К. Марк­сом, который писал, что в условиях восточного деспотизма существует общинная собственность, «порожденная по большей части сочетанием про­мышленности и сельского хозяйства в рамках мелкой общины, благодаря чему такая община становится вполне способной существовать самостоя­тельно и содержит в себе самой все условия воспроизводства и расширен­ного воспроизводства» (Маркс, Энгельс, т. 46, ч. I, с. 464). Однако реализа­ция этих предпосылок в рамках одной, отдельно взятой общины была ограничена ее производственным потенциалом, препятствующим углублению специализации и разделению труда в сфере ремесленной деятельности. Наоборот, в крупных центрах, превращавшихся в городские и становившихся символом технологического и культурного прогресса, расширенное воспро­изводство могло быть реализовано и действительно реализовывалось в значи­тельных масштабах, в частности, благодаря кооперации в рамках ремеслен­ных мастерских, которые обладали неизмеримо большими возможностями по сравнению с мастерами-одиночками, обслуживавшими свою общину или деревню. В крупных центрах были сосредоточены и зачатки положительных знаний, широко использовалась письменность, функционировало нечто вроде школ профессионального обучения. Именно в крупных хозяйственных систе­мах, руководимых единым организационным началом, которым в целом ряде мест являлись храмовые центры, получался наиболее значительный прибавочный продукт. В этих хозяйствах и мастерских начиналась и эксплуа­тация лиц разного экономического и юридического положения, работников подневольного труда. Частично применялся и труд рабов, но следует иметь в виду, что положение рабов представляло собой идеальную модель эксплуа­тации, не всегда согласуемую с потребностями эффективности производства, что порождало целый ряд промежуточных состояний или социальных страт (Массон, 1979а, с. 7 — 10).

В историческом аспекте сосуществование и в определенной мере взаимо­действие двух секторов, мелкообщинного и крупнохозяйственного, оказывало заметное воздействие на общий прогресс. При катаклизмах и дезинтеграции, которые были нередкими в истории первых цивилизаций, именно мелкие общины обладали особой устойчивостью и способностью к регенерации. В периоды упадка крупных центров, сопровождавшиеся культурным регрес­сом вплоть до исчезновения систем письменности, как это было в харапп­ской Индии и в крито-микенской Греции, именно общины составляли питательную среду для культурной и в рамках представляемого ими уклада социально-экономической преемственности.

Впечатляющей особенностью культуры первых цивилизаций, включая стадию их формирования, является создание и увеличение объема монумен­тальных построек, по большей части бывших культовыми комплексами. Эти памятники не только весьма эффектны внешне, но и показательны с точки зрения производственного потенциала создавших их обществ. В них как бы реализован прибавочный продукт, получаемый в данной экономиче­ской системе, отражен организационный уровень общества, умело использую­щего приемы кооперации. В уже упоминавшемся исследовании К. Маркса специально подчеркнута и эта особенность изучавшегося им типа древних обществ. Он отмечал, что города могут возникнуть, в частности, в тех местах, «где глава государства и его сатрапы, выменивая свой доход (прибавочный продукт) на труд, расходуют этот доход как рабочий фонд» (Маркс, Энгельс, т. 46, ч. I, с. 464). Действующим лицом в подобном случае могло быть и руководство союза общин, не переросшего в деспотическую монархию, и теократическое руководство храмового организма, но политическая сущность явления остается неизменной. Подобная концентрация сил и средств была недоступна замкнутой автаркичной общине. Именно объем вложенного труда отличает первые храмы от рядовых общинных святилищ, для сооружения которых достаточно было усилий нескольких, а то и одной малой семьи.

В шумерском Эреду наглядно прослежено, как небольшое общинное святи­лище постепенно сменяется все более величественными сооружениями, возне­сенными на платформы. Так, древнейшее святилище слоя Эреду XVIII, относящееся, скорее всего, еще к началу V тыс. до н. э., представляет собой по существу небольшой однокомнатный дом площадью около 9 м2 с квадрат­ным алтарем-очагом в центре. Постепенно планировка таких святилищ усложняется, их внешние стены декорируются контрфорсами, они превраща­ются в специализированные архитектурные сооружения. Храм слоя VI, относящийся к началу IV тыс. до н. э., имеет размеры 23.5X12.5 м и располо­жен на платформе, поднимающейся над окружающей равниной на 15 м (Lloyd, Safar, 1948). Предпринимались попытки и как-то охарактеризовать трудовые затраты на возведение этих величественных сооружений. Так, например, подсчитывался труд, затраченный на постройку Белого храма в шумерском Уруке (рис. 11). Ольмекский храмовый центр в Ла Венте, т. е. постройка периода формирования основ мезоамериканской цивилизации, требовал для своего сооружения значительных коллективных усилий (см. с. 00). Неоднократно оценивались гигантские трудовые затраты на постройку египетских пирамид, которые в связи с этим один английский математик с позиций рационализированного миросозерцания современной эпохи назвал «монументальным абсурдом». Чавиноидные культовые комплексы Перу формативной стадии цивилизации хорошо иллюстрируют подобное раннее появление монументальной архитектуры. Относящийся к предчавинской поре, расположенный в горной зоне культовый комплекс Пако-пампа имеет размеры основания платформы 200X400 м при максимальной ее высоте 35 м (Березкин, 1982). Городище, считающееся центром цивилизации мочика, имело две крупные пирамиды — Уака-дель-Соль с размерами по основанию 159X342 м при высоте 40 м и Уака-дела-Луна с основанием 80X95 м при высоте 20 м. Для постройки этих пирамид потребовалось несколько миллионов сырцовых кирпичей. Еще более впечатляющим является культовый комплекс недавно подробно исследованной северной, и видимо более поздней, столицы мочика — городища Пампа-Гранде (рис. 12). Находящаяся здесь пирамида Уака-Форталес имеет в основании 200X300 м и высоту 55 м (Березкин, 1983а, с. 42, 43, 124, 125). Оценка трудовых затрат на сооружение крепост­ных оград на раннеиньском городище Чжэнчжоу также указывает на огром­ную концентрацию людских ресурсов, подразумевающую наличие относи­тельно свободной от прочих занятий рабочей силы и масштабной организации кооперативного труда (см. с. 219).

Рис. 11. Урук. Белый храм. Реконструкция.

Рис. 11. Урук. Белый храм. Реконструкция.

Устанавливаемая в ряде первых цивилизаций эволюция культовой архи­тектуры, скорее всего, отражает также и этапы развития возглавляемого жреческой кастой храмового организма, осуществлявшего хозяйственно-организационные, а в какой-то мере, видимо, и политические функции.

Подобные древнейшие храмовые организации Шумера убедительно про­анализированы И. М. Дьяконовым (История древнего мира, 1982, с. 35; История Древнего Востока, 1983, с. 140). Шумерские храмы имели свое земледельческое, скотоводческое и ремесленное хозяйства, к которым добав­лялись добровольно-обязательные дары, являвшиеся завуалированной фор­мой зарождавшегося налога. Вместе с тем лица высшей храмовой администра­ции получали особые наделы, и поэтому сосредоточивавшиеся при храмах запасы представляли собой резервный и обменный фонд общины или группы общин и шли на жертвоприношения и на содержание рядового служебного персонала и лиц, занятых в хозяйственных секторах. Как форма хозяйст­венно-политической организации общества храмовые объединения в ряде случаев предшествовали утверждению царской власти. На формативной стадии целого ряда цивилизаций именно в монументальных культовых комплексах воплощался прибавочный продукт, расходуемый на рабочую силу, и не без основания раннегородские или протогородские центры имену­ются «храмовыми городками» («temple-town») (Redman, 1978, p. 202; Мас­сон, 1981а, с. 107 — 108).

Рис. 12. Пампа-Гранде, Перу. Пирамида Уака-Форталес.

Рис. 12. Пампа-Гранде, Перу. Пирамида Уака-Форталес.

При всей выразительности материальной культуры первых цивилизаций не следует забывать о том, что движущими силами процесса формирования классового общества и цивилизации были в первую очередь социально-экономические явления — наличие регулярно получаемого прибавочного продукта, что обеспечивалось способом хозяйственной деятельности, и возможность его перераспределения, что обеспечивалось развивающейся социальной системой. Разумеется, это общее положение не следует понимать прямолинейно и механически. Другие факторы, описывать которые так любят западные исследователи, от плотности населения до развития торговли и обмена, оказывали свое воздействие на сложение первых цивилизаций (Lamberg-Karlovsky, Sabloff, 1979, p. 114, 115, 330, 331; Массон, 1982д, с. 166 —169). Но это были вторичные факторы, которые могли способствовать ускорению или замедлению соответствующих процессов общественного разви­тия, приданию им более или менее четких и выразительных форм. Наиболее благоприятное взаимодействие основных движущих сил и вторичных факто­ров соответственно давало максимальный эффект.

[adsense]

В ходе трансформации первобытных отношений отчуждение прибавочного продукта длительное время сохраняло внешние формы, традиционные для общинно-родовых порядков (Аверкиева, 1974, с. 335). Постепенно под их покровом происходили качественные изменения, в частности непосредствен­ный захват больших участков общинных земель. Подобная узурпация об­щинных земель выделившейся верхушкой отмечена у горных народов Индии и в целом ряде других обществ, переживавших стадию распада первобыт­нообщинных отношений (Маретина, 1980, с. 217). Неудивительно, что на заре истории письменности Шумера мы застаем огромные для своего времени наделы, принадлежавшие правящей верхушке общества. По пяти документам из Джемдет-Насра, в которых приводятся размеры полей, две трети из перечисленных площадей в 9000 га принадлежат главному жрецу-правителю. Земельный надел правителя пилосского царства также отли­чался значительными размерами (Вайман, 1966). Род вождя, или «царский род», образовывал вершину социальной иерархической пирамиды, но рядом с ним существовал целый ряд «благородных родов» со своими правами и обязанностями, со своим статусом. Регламентация этих прав и обязанностей идет в привычных формах первобытных правопорядков. Но по содержанию это явление, когда большие группы лиц различаются по месту в системе общественного производства и по способам получения и размерам получае­мой доли общественного богатства, явно связано с процессами классообразо­вания. Распределение продукта в зависимости от места группы лиц на иерархической лестнице отражало лишь внешнюю социально-политическую ситуацию. За этим в конечном итоге скрывалось положение такой группы в системе общественного производства. Это был прообраз классовой струк­туры, новый по содержанию, но еще традиционный по формам. Ю. В. Бром­лей справедливо полагает, что для подобной формативной стадии можно говорить о своего рода «предклассах» (Бромлей, 1981, с. 160).

Постепенно приспособление традиционных обычаев к новой ситуации классового общества перерастало в прямую эксплуатацию. Среди начальных форм эксплуатации помимо внутриобщинных способов повсеместно представ­лены рабство и данничество (Першиц, 1979, с. 59—65). Началом собственно домашнего рабства была адаптация военнопленных на правах младших до­мочадцев, выполнявших главным образом тяжелые и неприятные работы. Захват военнопленных широко документируется как иконографией, так и письменными текстами первых цивилизаций. Воины и военнопленные пред­ставлены на стелах перуанского культового комплекса Серро-Сечин, кото­рый при всех разногласиях в датировке явно относится к домочикскому времени (Березкин, 1982, с. 50, 51). В протошумерской письменности раб обозначался как «человек (чужой) горной страны». Всего в древнейших документах Шумера, подвергнутых исследованию, учтено 30 рабов и 27 ра­бынь (Вайман, 1974а). Затем число их возрастает в несколько раз. Многообразие древнекитайской терминологии, связываемой исследователями с обозначением лиц подневольного труда (Серкина, 1982), может отражать реальное многообразие путей формирования этих категорий и способов их использования в производстве и обыденной жизни. Постепенно, по мере усложнения социально-экономических и производственных инфраструктур, развивается и долговое рабство, различные категории лиц рабского состоя­ния образуют целый класс. Данничество, рассматриваемое как проявление формы зависимости одной этнической группы от другой, так же как и рабы-военнопленные, было тесно связано с увеличением межобщинных столкно­вений и противоборства. Постепенно архаические правовые нормы, в которых происходила первичная эксплуатация, сменяются новыми порядками, и опти­мальным объектом эксплуатации становится раб, чье фактическое бесправ­ное положение дополняется соответствующим юридическим статусом.

Таким образом, парадокс исторического прогресса состоял в том, что сложение цивилизации было тесно связано не только со специализацией деятельности, но и с развитием классового антагонизма, с резкой концентра­цией общественного богатства в руках отдельных слоев или даже отдельных лиц, с распространением бесправия и угнетения.

Наряду с процессом классообразования шел процесс институализации и все большего обособления власти. Уже на последних этапах первобытного строя аристократия, обладавшая более или менее фиксированными социаль­ными и имущественными привилегиями, вершила общими делами и контро­лировала распределение продуктов. Зачастую внешние войны или процесс освоения новых земель стимулировали авторитарные тенденции верховного вождя-правителя (Маретина, 1980, с. 217). Отметим также, что с монопо­лизацией права редистрибуции власть вождя-лидера приобрела и экономические функции. В результате этих процессов вождь-лидер посте­пенно подчиняет себе аппарат общинного самоуправления и с его помощью возглавляет общественную организацию трудового процесса. Теперь члены этого аппарата уже в силу своего положения в тех или иных формах участвуют в присвоении значительного объема общественного продукта. Недаром в уже упоминавшихся древнейших документах Шумера 6000 га рассматриваются как надел правителя, а 3000 га разделены между пятью должностными лицами, среди которых жрец-прорицатель, главный судья, старшая жрица, старшина торговых агентов-тамкаров. Распоряжались осо­быми земельными наделами, естественно уступавшими по размерам наделу правителя-ванака, и высшие должностные лица пилосского «царства» (Исто­рия древнего мира, 1982, с. 293). В иньском Китае члены аппарата управления, видимо, имели не наделы, а обеспечивались натуральными выдачами (История древнего мира, 1982, с. 158).

В различных модификациях распространена точка зрения, что древнейшие государства сложились в первую очередь как аппарат управления со все более усложняющимся общественным производством и что они отнюдь не связаны с тем социальным и имущественным расслоением, которое сопро­вождает процесс классообразования (Васильев, 1980, с. 172 — 196). С нашей точки зрения, при таком подходе совершенно напрасно противопоставля­ются две стороны одного и того же процесса. Разумеется, такая функция государства, как организация общественных работ в условиях масштабных земледельческих систем, была весьма важна для общества в целом. Но государственный аппарат, являвшийся на первых порах трансформируемым общинным муниципалитетом, состоял отнюдь не из бескорыстных идеали­стов. С самого начала этот орган практически находился в руках зажиточной верхушки, и участие в его деятельности, особенно на достаточно высоких постах, способствовало вхождению в ряды социальной и имущественной элиты и закреплению в ней. Естественно, укомплектованные таким образом органы государственного аппарата нацеливались на соблюдение интересов этой элиты. В числе движущих сил формирования государства возникаю­щие в обществе классовые противоречия и совершенствование организа­ционно-управленческой системы образовывали взаимозависимое единство. Общинная администрация была собранием авторитетных лидеров, государст­венная администрация была одновременно и властью принуждения, и властью авторитета. Затем сам факт возможности принуждения рождал насильственно утверждаемый авторитет.

Рис. 13. Военнопленные эпохи первых цивилизаций. а — оттиск цилиндрической печати из Месопотамии (эпоха Урука); б — антропоморфный сосуд из Перу (эпоха мочика).

Рис. 13. Военнопленные эпохи первых цивилизаций. а — оттиск цилиндрической печати из Месопотамии (эпоха Урука); б — антропоморфный сосуд из Перу (эпоха мочика).

Обостряющаяся в эпоху формирования первых государств военная ситуа­ция создавала дополнительные стимулы для возвышения вождя-лидера над прочими общественными структурами. Содержание этого фактора было много­образно. Как отмечал К. Маркс, война «есть один из самых первобытных видов труда каждой из … естественно сложившихся общин как для удержания собственности, так и для приобретения ее» (Маркс, Энгельс, т. 46, ч. I, с. 480). Таким образом, вооруженное насилие выполняло опреде­ленные экономические функции и само становилось непосредственным эконо­мическим фактором (Злобин, 1980, с. 147). Вооруженные экспедиции приво­дили не только к насильственному перераспределению прибавочного про­дукта. Под прикрытием вооруженных отрядов осуществлялся доступ к цен­ным источникам сырья — залежам металлов, строительному лесу, поделочным и драгоценным камням. Особое значение придавалось захвату военноплен­ных, о чем прямо повествуют как изобразительные сцены (рис. 13), так и письменные документы. Военнопленные со связанными за спиной руками, картины триумфа на поле боя, сцены кровавых жертвоприношений — излюбленные сюжеты рельефов и росписей во всех первых цивилизациях. В походах иньских воинов захватывалось единовременно свыше полутора тысяч пленных (История древнего мира, 1982, с. 157). Войны, таким образом, превратились в регулярный промысел. Преданная вождю дружина способ­ствовала его возвышению и вместе с тем потенциально являлась одной из составляющих формирующегося государственного аппарата подавления. Довольно живуче представление о теократическом характере власти, существовавшей во многих ранних цивилизациях. Этот вопрос в советской литературе хорошо рассмотрен В. И. Гуляевым, который убедительно показал, что в обществах Мезоамерики царская власть приобрела первенствую­щее положение в первых веках нашей эры, т. е. по существу с завершением формативного периода цивилизации. В мезоамериканских материалах широко представлены и атрибуты власти светских правителей, и изображе­ния царя на поле брани, и архитектурные комплексы, которые можно рассматривать как царские резиденции (Гуляев, 1972, с. 206 — 217; 1976, с. 191—248). Широкие военные полномочия имел иньский ван, и, судя по всему, он осуществлял функции военного вождя, верховного жреца и орга­низатора производства (История древнего мира, 1982, с. 151). Социологи­ческий анализ сюжетов мочикской живописи показывает, что верховный правитель был в значительной мере военным предводителем: он неизменно фигурирует в сценах вооруженных столкновений, триумфа и человеческих жертвоприношений. Насильственное умерщвление людей в «царских» гроб­ницах, представленное в большинстве первых цивилизаций, демонстрирует безжалостные формы идеологического закрепления авторитета военного и политического лидера. Потоки крови обагряли тернистый путь, ведущий к вершинам цивилизации.

Несомненно, военные функции в немалой степени способствовали победе светской власти над теократическими поползновениями жречества в тех случаях, когда существовало подобное противоборство. Для рассмотрения истоков этого явления весьма важны шумерские материалы. И. М. Дьяконов подчеркивает сложную внутреннюю связь различных аспектов деятельности общественного лидера. Поскольку организация оросительных работ входила в ведение жреца-правителя, тем более важными оказывались и жреческие функции вождя (История Древнего Востока, 1983, с. 140). Фигура вождя-жреца (эн), получавшего упоминавшийся выше максимальный земельный надел, видимо, предшествует утверждению примата светской власти. Вскоре «большие люди» — военачальники с титулом «лугаль» становятся выше верховных жрецов (Дьяконов, 1959, с. 121 — 126, 163; История древнего мира, 1982, с. 32 — 56). Такова, видимо, тенденция установления политиче­ских форм, наследующих «храмовым городкам», вырастающим из перво­бытнообщинных структур. В первых цивилизациях при всех локальных, вполне естественных особенностях наблюдается утверждение власти прави­теля, опирающегося на воинскую силу и узурпирующего с течением времени жреческие функции, если он не обладал ими изначально в качестве жреца-правителя. Новоявленный лидер также начинает претендовать на божественное происхождение и стремится наложить руку на реальные материальные блага — храмовые хозяйства — там, где они получали раз­витие.

Огромную роль в этих социально-политических процессах играли и идеологические факторы (Массон, 1980, с. 3—6). Вместе с утверждением в обществе роли вождя-лидера идет сакрализация его должности и функций. Личность вождя высокого ранга объявляется священной, он носит особую одежду, появляются специфические атрибуты его власти, формируется прижизненный и заупокойный культ. Изобразительные искусства художест­венными средствами закрепляют эту тенденцию. С использованием традици­онного для общин мифологического мышления начинается идеологическое обоснование классового деления общества и власти вождя-царя. Соответ­ственно вносятся изменения в мифологическую схему устройства мира, где на первое место выступает культ верховного божества. Шумерские города-государства и египетские номы в междоусобной борьбе стремятся закрепить военно-политические успехи утверждением в этой главенствующей функции именно своих локальных богов-покровителей. Происходит определенная трансформация популярных аграрных культов и связанных с ними церемо­ний — в священный брак с богиней плодородия теперь вступает земной владыка. Особое развитие получает культ правителей, генетически связан­ный с древним и традиционным культом предков. Эти культы идеологиче­ски подкрепляли утверждавшееся в обществе социальное неравенство, а ги­гантские погребальные сооружения становились своего рода монументаль­ной пропагандой.

Происходившие в обществе социально-экономические, политические и идеологические процессы представляли собой в целом динамичную систему прямых и обратных связей, воздействующих на весь культурно-общественный комплекс цивилизации. В числе движущих факторов немаловажное место занимали растущие потребности общества и отдельных индивидов. При этом помимо экономических потребностей, порожденных необходимостью в вещественных материальных благах, все большую роль играют духовные, а также социально-политические потребности, вытекающие из потребностей функционирования надстройки. Все это вместе взятое и обусловило качест­венно новое состояние общества, определяемое как цивилизация.

Таким образом, можно говорить о целой эпохе, или стадии, первых цивилизаций как начальной ступени классовой формации. Как мы знаем, определение сущности да и самого наименования наиболее ранней формации вызвало значительные дебаты, известные как дискуссия об азиатском способе производства. Получил права гражданства более осторожный термин — раннеклассовые общества, определяемые как общества переходного периода, по наиболее содержательному обзору этой проблематики, предложенному Л. В. Даниловой (Марксистско-ленинская теория…, 1983, с. 348—362). Как нам кажется, во всяком случае с позиций культурогенеза, формирова­ние такой социально-культурной общности, как цивилизация, означает переход к качественно новому этапу исторического развития, подводящему, несмотря на сохранение многих архаических и пережиточных явлений, итоговую черту первобытной эпохе. Возможно, первые цивилизации следует рассматривать как проторабовладельческие общества ранней древности, имея в виду основную тенденцию их развития.

Это был важнейший этап всемирной истории, на котором ярко выступает повторяемость ряда явлений в различной этнокультурной среде. Типологи­чески к первым цивилизациям помимо стран Древнего Востока безусловно следует относить и общества Мезоамерики и Перу, где формативная стадия цивилизации засвидетельствована по крайней мере с I тыс. до н. э. Судя по новым открытиям в Перу, истоки цивилизации могут уходить и вглубь II тыс. до н. э. Вместе с тем, как неоднократно подчеркивалось советскими исследо­вателями, понятия «общественно-историческая формация» и «способ произ­водства» представляют собой общие историко-типологические понятия, научную абстракцию в максимально чистом виде. В исторической реальности формация существует в отдельных обществах в качестве их внутренней сущ­ности, их объективной основы (Семенов, 1978, с. 61—62; 1982, с. 66—96). С этих позиций можно рассматривать и сами первые цивилизации как кон­кретные социально-культурные общности, типологически единые, но раз­личающиеся в ряде отношений способами производства (шумерский, египет­ский, микенский и т. п.). Различия эти охватывают разнообразные стороны: от практикуемых в том или ином обществе форм высокопродуктивного зем­леделия и характера общего труда в этой сфере хозяйственной деятельности до значения и судеб храмового сектора в экономическом базисе, не говоря уже о надстроечных явлениях, в которых эпохальные черты неразрывно переплетены с этнокультурной спецификой. Тип первых цивилизаций как синхростадиальное явление отражает единство всемирно-исторического процесса и генеральную тенденцию прогрессивного движения общества.

С возникновением первых цивилизаций усилилась неравномерность исторического развития, но сами эти цивилизации нередко были лишь неустойчивыми образованиями в бескрайнем море первобытных племен, как это верно подметил В. Н. Никифоров (1975, с. 247). Особенно это касается этапа их формирования, когда налицо лишь отдельные стадиальные компоненты культурного комплекса, но не весь набор признаков. В отдельных случаях концентрация власти и соответственно прибавочного продукта позволяли уже на предгосударственном уровне создавать значительные культурные ценности, особенно впечатляющие в виде сооружений монументальной архитектуры, будь то погребальный курган или храмовый комплекс. Затем мог наступить регресс и своего рода перерыв постепенности, отбрасывающий общество на исходные рубежи. Эти явления, известные и в период сложив­шихся цивилизаций, пожалуй, еще более многочисленны для поры их форми­рования. В этом и проявляется сложный, противоречивый характер кон­кретно-исторического процесса (Массон, 1983а, с. 7—14), того диалектичес­кого единства общего и особенного, которое активно исследуется последние два десятилетия советской исторической наукой. Археологические материалы различных регионов позволяют рассмотреть именно конкретный характер различных путей развития от раннеземледельческих обществ до первых цивилизаций.

В этот день:

Дни смерти
1935 Умер Джеймс Брэстед — американский археолог и специалист по цивилизациям Древнего Ближнего Востока, ввел термин «Плодородный полумесяц».

Рубрики

Свежие записи

Обновлено: 30.05.2015 — 19:40

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014