Идея обслуживания наукой политических лозунгов — функционерства, — выдвинутая Ломоносовым, была чревата большими опасностями для дальнейшего развития русской археологии. К счастью, провести в жизнь эту программу тогда не удалось, да и позже такие попытки осуществлялись непоследовательно, лишь в отдельные периоды. Академический этап в эволюции нашей археологии на грани XVIII и XIX веков закончился и сменился другим, который я бы назвал этапом дворянского дилетантизма.
[adsense]
18 февраля 1762 года был обнародован указ о вольности дворянства, 21 апреля 1785 года — Жалованая грамота дворянству. Привилегированный и без того класс получил возможность устраивать свою жизнь по собственному разумению. Понималось это по-разному. Кое-кто завел крепостные гаремы, предавался всяческим бесчинствам. Но немало было и тех, про кого грибоедовский Чацкий говорил: «в науку он вперит ум, алчущий познаний». Просвещенные дворяне собирали замечательные библиотеки, домашние музеи редкостей и картин. Иные предпочитали науки естественные (Д. А. Голицын, П. Б. Козловский, П. Г. Деитдов, В. Ф. Одоевский), но преобладал все же интерес к гуманитарным знаниям, в частности — к древностям.
Уже во времена Екатерины II можно указать на А. П. Мельгунова и И. И. Шувалова. Первый в 1763 году раскопал скифский курган Литую могилу в Поднепровье, а в дальнейшем способствовал изданию журнала «Уединенный пошехонец», открывшего дорогу провинциальной русской периодике. Второй покупал в Италии для Эрмитажа и Академии художеств произведения античного искусства, осматривал развалины Геркуланума и Помпеи.
Особенно характерен этот тип для александровской поры. К нему принадлежат П. И. Сумароков — автор «Путешествия по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году» (1800) и «Досугов крымского судьи» (1803—1805), содержащих описание многих памятников Причерноморья, отец декабристов И. М. Муравьев-Апостол с его «Путешествием по Тавриде в 1820 году» (1823), А. Н. Оленин, оставивший серию работ как об античных, так и о русских древностях. К этому списку можно добавить Н. Н. Муравьева, произведшего первые раскопки среднеазиатских городищ, А. Д. Черткова, приступившего к изучению подмосковных вятических курганов, основателей Керченского и Одесского музеев И. А. Стемпковского и И. П. Бларамберга, А. С. Норова, совершившего ряд путешествий по Востоку и рассказавшего о них в серьезных книгах и т. д.
Сложение типа просвещенного любителя старины падает на тот же период расцвета дворянской культуры, когда родилась великая русская литература нового времени и создавались замечательные произведения зодчества в стиле классицизма и ампира. Но и некоторые деятели нашей науки из дворян, жившие в конце XIX, даже в начале XX века, были скорее дилетантами, чем ученым и исследователям. Это касается всех трех председателей Археологической комиссии — С. Г. Строганова, А. А. Васильчикова, А. А. Бобринского — и обоих Уваровых — Алексея Сергеевича и Прасковьи Сергеевны. Иногда интересующие нас люди входили в какие-то неофициальные объединения вроде кружков А. И. Мусина-Пушкина, Н. П. Румянцева, А. Н. Оленина.
Установки этой плеяды были прежде всего эстетическими, а далее и этическими. Прикосновение к высокой культуре античности позволяет человеку выработать вкус к истинно прекрасному, стать лучше и мудрее. Именно так смотрели на дело Н. Ф. Кошанский в 1816 году и И. А. Стемпковский в 1823 1. В той же связи стоит и пушкинский идеал: «по прихоти своей скитаться здесь и там, дивясь божественным природы красотам и пред созданьями искусств и вдохновенья трепеща радостно в восторгах умиленья» 2.
Стали ли лучше люди, скитавшиеся по миру, чтобы любоваться памятниками культуры? Сомнительно. Президент Академии художеств Оленин исключил из числа ее воспитанников всех «лиц крепостного состояния», а член следственного комитета по делу декабристов сенатор Сумароков предлагал «всех четвертовать» 3. Но так или иначе установки этой плеяды были более чисты, чем у функционеров, уже надвигавшихся на нее в николаевские времена.
Я говорю «дворяне-дилетанты», не придавая в данном контексте слову «дилетантизм» осудительного оттенка. Представители дворянской интеллигенции получали прекрасное образование, свободно владели древними и новыми языками, часто ездили за границу, слушали лекции лучших немецких и французских профессоров, знакомились с европейскими памятниками культуры и созданными на Западе методами их осмысления. Все это позволяло им рассматривать заинтересовавшие их явления русской жизни на широком фоне, что сплошь и рядом было недоступно сменившему их поколению разночинцев. Я очень люблю этих библиофилов, коллекционеров, эрудитов — за широту кругозора и умение включать, казалось бы, никак не связанные между собой наблюдения в некую общую систему. Им посвящена моя книга «Пушкин и древности» (М., 2000).
Герои ее занимались наукой серьезно, но как правило одновременно с чем-то совсем другим. А. Н. Оленин в молодости был военным, участвовал в Польской и Шведской кампаниях, потом состоял членом Государственного совета и статс-секретарем, возглавлял Петербургскую публичную библиотеку и Академию художеств, сам был художником, рисовал фронтиспис к первому изданию «Руслана и Людмилы» 4.
Эта разбросанность интересов, предохранявшая от свойственной кастовым ученым узости, таила и опасности. Прозорливые мысли нередко сочетались у дилетантов с элементарнейшими ошибками. Поэт Виктор Тепляков раньше историков и палеонтологов, уже в 1820-х годах, писал об охоте древнейшего человека на мамонта. Но эти строки затеряны в элегии «Гебеджинские развалины», где говорится о первобытности вообще. «Развалины» же, воспринятые им как мегалитические сооружения, в действительности всего-навсего выветренные скалы 5.
Сочинения археологов — современников Пушкина сохранили неувядаемую прелесть. Недаром Жан Гарден в своей «Теоретической археологии» после призывов к созданию строгого понятийного аппарата и системно-структурных исследований вдруг останавливается и вздыхает о временах «Путешествий» XVII—XVIII веков — книг, удивительных по проникновению в мир древности 6.
[adsense]
И все же эта славная плеяда была обречена, что предопределили два обстоятельства. Во-первых, николаевская эпоха требовала не вольных духом дворян, породивших декабризм, а законопослушных чиновников. Во-вторых, развитие науки подводило к организации специальных исследовательских учреждений с профессионально подготовленными работниками.
В начале XIX века возникли первые наши археологические музеи — Феодосийский (1811), Одесский (1825) и Керченский (1826). В них должен был быть, пусть небольшой, штат сотрудников. В 1830 году раскопки кургана Куль-оба, давшего множество великолепных произведений античного прикладного искусства, поставили вопрос о постоянно действующих экспедициях, призванных пополнять Золотую кладовую Эрмитажа. При Николае I такие экспедиции курировал Л. А. Перовский — сначала министр внутренних дел, а затем министр уделов.
Чиновники, взявшиеся за изучение древностей, были рангом ниже, чем дворяне-дилетанты, и посерее, и пораболепнее. Пример тому — А. Б. Ашик. Человек темного происхождения, выходец из Далмации, он подвизался в Херсоне, в канцелярии военного губернатора, потом перебрался в Керчь, где ведал торговлей с горцами, а в 1833 году попросил назначить его директором музея. И он, и его соперник — чиновник из канцелярии керченского градоначальника Д. В. Карейша — вели раскопки небрежно, сообщали неверные сведения о них, продавали находки и т. д. 7
В книге «Часы досуга с присовокуплением писем о керченских древностях» (Одесса, 1850) Ашик воспевал православную и самодержавную Россию и с умилением живописал посещение Керчи Николаем I.
Черты чиновника очень сильны и у И. Е. Забелина. Мой очерк о нем 8 большинство восприняло как панегирик забытому ученому, и только самые проницательные читатели почувствовали, что автору его герой не слишком симпатичен. Да, Забелин любил свое дело, за годы упорного труда приобрел огромный опыт, вклад, внесенный им в русскую культуру, значителен, но идеология николаевской эпохи оказала на него заметное влияние. Его обличения дворян вовсе не свидетельствуют о демократизме, а лишь повторяют типичную для николаевского времени демагогию о единении царя с народом и чуждости русским началам оппозиционного дворянства.
Раболепие сочеталось у Забелина с крайним национализмом. Это определяющая идея эпохи, пришедшей на смену периоду дворянского дилетантизма. Сразу же после поражения декабристов (3 июля 1826 года) Фаддей Булгарин доложил начальнику главного штаба генералу А. Н. Потапову свои мысли «о цензуре в России и о книгопечатании вообще». Он советовал правительству ориентироваться не на высший класс, а на среднее и низшее сословия — купцов, духовенство, чиновничество, подчеркивая, что этими читателями очень просто манипулировать: «Магический жезл, которым можно управлять по произволу нижним состоянием, есть «Матушка Россия». Искусный писатель, представляя сей священный предмет в тысяче разнообразных видов, как в калейдоскопе, легко покорит умы нижнего состояния, которое у нас рассуждает более, нежели мыслит» 9.
Эти положения, доведенные до сведения И. И. Дибича и Николая, были подхвачены и развиты. Если дворяне-дилетанты интересовались преимущественно античной культурой, то теперь самым важным почиталось изучение русских древностей. Сын образованного классика, писавшего об элевсинских мистериях, А. С. Уваров начинал с исследования античных городов Северного Причерноморья. Потом его родственник (через Разумовских) Л. А. Перовский порекомендовал ему заняться русскими древностями, и он обратился к раскопкам курганов Владимирской губернии. Тогда же А. В. Терещенко был направлен копать золотоордынский Сарай. Даже в творчестве престарелого Оленина в 1830-х годах произошло перемещение акцентов с античных на отечественные сюжеты.
Появилась литература ультранационалистического толка. Егор Классен (садовник по специальности) доказывал, что прародители греков и римлян были русские, что этруски и персы — славяне, Эней — славянин, а «Илиада» написана Бояном и т. д. 10 Всерьез это, вероятно, мало кто принял, но даже четверть века спустя почетный академик и почетный доктор русской истории четырех университетов И. Е. Забелин в своей «Истории русской жизни» (1876—1879) недалеко ушел от Классена. В том же духе оперировали с источниками Н. В. Савельев-Ростиславич, Ю. И. Венелин, Ф. Л. Морошкин. Все они говорили, что проводят в жизнь заветы великого Ломоносова и, пожалуй, имели на это некоторое право. Идея обслуживания политических лозунгов наукой в николаевскую эпоху вновь вошла в силу.
Дворяне-дилетанты создали первые научные общества — Одесское истории и древностей (1839) и Археолого-нумизматическое (Русское) в Петербурге (1846). В годы «мрачного семилетия» мирное собрание столичных антиквариев, изредка обсуждавшее сообщения об античных монетах и надписях, подверглось решительному преобразованию. В 1851 году там было организовано отделение славяно-русской археологии, и вставший во главе его директор канцелярии обер-прокурора Святейшего синода А. И. Войцехович потребовал, чтобы отныне общество занималось изучением своих, а не чужеземных древностей 11.
То же случилось в 1850 году в Русском географическом обществе, где сместили с поста президента известного ученого Ф. П. Литке и посадили на его место генерала М. Н. Муравьева, того, «который вешает» 12.
Действительно, среди основателей первых русских археологических обществ было много людей иностранного происхождения. В Петербурге это Б. В. Кене, Я. Я. Рейхель, Ф. А. Жиль, Д. И. Демези, X. Д. Френ, П. Ю. Сабатье и т. д., в Одессе — двадцать человек из тридцати шести 13. Объясняется это, скорее всего, тем, что интерес к древностям питали ренессансные традиции, сильные в Западной Европе и нехарактерные в таких формах для русских. Иного типа интерес к старине был свойствен у нас купеческим кругам, составившим позднее костяк Московского археологического общества (основано в 1864 году), достаточно резко отличавшегося от аристократически-европейского Петербургского.
Период господства чиновников в археологии в XIX веке, к счастью, был недолог. Николай I умер. Началась эпоха реформ. На историческую арену вышло поколение разночинцев. Но традиции ультранационализма живы и сегодня. Носителями их в конце XIX — начале XX века были И. Е. Забелин, Д. И. Иловайский, С. А. Гедеонов, а в середине и конце XX — Н. С. Державин, В. В. Мавродин, Б. А. Рыбаков.
Notes:
- Формозов А. А. Страницы истории русской археологии. М., 1986. С. 39—41. ↩
- Пушкин. Из Пиндемонти. 1836. ↩
- Нечкина М. В. Движение декабристов. М., 1955. Т. II. С. 405. ↩
- Евсеева М. К. Оленин Алексей Николаевич // Русские писатели. 1800—1917. М., 1999. Т. 4. С. 119—123. ↩
- Формозов А. А. Пушкин и древности. М., 2000. С. 27, 28, 132. ↩
- Гарден Ж. Теоретическая археология. М., 1983. С. 264, 265. ↩
- Мурзакевич Н. Н. А. Б. Ашик // Записки Одесского общества истории и древностей. 1863. Т. V. С. 915, 916; Он же. Записки // Русская старина. 1888. № 9. С. 586, 587; Шкорпил В. В. Из архива Керченского музея // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь. 1907. N° 40. С. 63—73. ↩
- Формозов А. А. Иван Егорович Забелин: Очерк жизни и творчества // Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI—XVII столетиях. М., 2001. ↩
- Видок Фиглярин. М., 1998. С. 47. ↩
- Классен Е. И. Новые материалы для истории славян вообще и славяно-россов дорюрикова времени в особенности. М., 1854. Вып. 1. С. III. 25 и т. д. ↩
- Веселовский Н. И. История Императорского археологического общества за первые 50 лет его существования. СПб., 1900. С. 268, 269. ↩
- Мемуары П. П. Семенова-Тян-Шанского. Пг., 1917. Т. 1. С. 190, 191. ↩
- Веселовский Н. И. История… Список членов Одесского общества истории и древностей // Записки Одесского общества истории и древностей. 1844. Т. 1.С. 517—518. ↩