Древнейшие обитатели Скандобалтики

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

Скандинавский гранитный щит, острой гранью меридионального хребта Скандинавского нагорья, протянулся с севера на юг на 1700 км, разделяя Норвегию и Швецию, и поднимается отдельными своими вершинами на высоту до 2500 м над уровнем океана (гора Гальхёппиген в Норвегии — 2469 м). Западная, норвежская, часть гранитного массива круто обрывается в Атлантику. Восточная и южная, в Средней и Южной Швеции (Сконе) и Юго-Западной Норвегии (Вик, Остфольд и Вестфольд), постепенно понижаясь, исчезает под отложениями гляциальных и постгляциальных песчаных и глинистых почв. Осколками гранитной геологической платформы рассеяны бесчисленные мелкие острова, прилегающие к западному, норвежскому, берегу Скандинавского полуострова, изрезанному глубокими фьордами (заполненными морем, огромными расщелинами скально-горных гранитных массивов); эти острова и островки представляют собою вершины прибрежного подводного шельфа, почти равного по площади самому Скандинавскому полуострову. Более крупные острова образовались в Балтийском море, у восточного и юго-восточного побережья Скандинавии: Готланд, Эланд, Борнхольм и заполняющие Зунд, проливы Скагеррак и Каттегат между Скандинавией и Ютландией острова Зеландия, Фюнен и другие, составляющие вместе с Ютландским полуостровом (и отделенной от него узким проливом северной оконечностью Вендсиссель) собственно Данию, равнинную еще более, нежели соседнее Сконе. Северная оконечность Скандинавского полуострова, омываемая полярным Баренцевым морем, за мысом Киркенес отделена Киркенесфьордом от примыкающего с востока Кольского полуострова, составляющего часть той же гранитно-базальтовой геологической формации, отделенную от материка Белым морем Русского Севера.

Скандинавский полуостров, в строгом смысле слова, занимает площадь ок. 800 тыс. кв. км, достигая в длину 2000 км, в ширину — до 800 км. Дания, составляя неотъемлемую часть Скандинавии, увеличивает ее площадь всего на 43 тыс. кв. км (правда, ее можно почти удвоить за счет спорного германского Шлезвига, где и проходил с эпохи викингов «Датский вал», Danevirke). Финляндия, географически связанная со Скандинавией и представляющая собою продолжение того же гранитного щита, отделенное от основной его части морской «западиной» Ботнического залива Балтийского моря, занимает 337 тыс. кв. км. Площадь «Фенноскандии», таким образом, превышает 1200 тыс. кв. км.

Примыкающие с востока, пограничные с Финляндией (а на Кольском полуострове и с Норвегией) территории Русского Севера и Северо-Запада России, относящиеся к Беломорскому и Балтийскому морскому бассейнам, занимают более 450 тыс. кв. км. Государства Балтии, Эстония, Латвия и Литва, — в совокупности около 175 тыс.кв.км. Польша и Германия занимают около 400 тыс. кв. км площади Балтийского бассейна. Собственно акватория Балтийского моря, омывающего берега всех этих стран (кроме Норвегии, вытянутой вдоль берега Атлантического океана, его прибрежной надшельфовой акватории— Норвежского моря), — 386 тыс. кв. км. Таким образом, общая площадь «Скандобалтики» с ее Балтийским «внутренним морем» превышает 2600 тыс. кв. км, так что собственно скандинавские страны занимают едва ли треть этого пространства, составляющего вполне самостоятельный «Скандобалтийский субконтинент» Евроазиатского материка.

[adsense]

Эта область Европы, долее всех остававшаяся под мощным, многокилометровой толщины, ледовым покровом последнего Великого оледенения, по-видимому, 50 тыс. лет тому назад и ранее была недоступной для заселения человеком, примерно также, как в наши дни недоступными для обитания остаются внутренние территории Гренландии или ледник Антарктиды. Первобытные палеолитические «охотники на мамонта», осваивавшие Европу еще на заре антропогенеза (1 млн. — 700 тыс. лет тому назад: древнейшее палеолитическое местонахождение на Кавказе, откуда расходились трассы первоначального расселения человека из Африки в Азию и Европу, Дманиси в Грузии, датируется 1 млн. 800 тыс. лет), видимо, до конца «верхнего палеолита» (50-20 тыс. лет тому назад) не заходили в эти, тогдашние арктические, просторы и, в лучшем случае, в теплые периоды «межледниковий» изредка могли забредать, вдоль края ледника, вслед за стадами могучих животных, в прибрежную зону, омываемую теплыми водами атлантического течения Гольфстрим.

Ледник начинает освобождать Скандобалтику примерно 15 тыс. лет тому назад, в период 12000-8300 лет до н. э. (Fronsek 1974: 20-21). При этом на месте будущей Балтики образовалось сравнительно небольшое ледниковое озеро (акватория около 100 тыс. кв. км, при глубине до 150 м). В следующем тысячелетии морской пролив на западе соединил его с Атлантическим океаном; так образовалось теплое Литориновое море, площадью акватории несколько превышавшее современную Балтику.

Древнейшее появление человека в Скандобалтике связано со становлением мезолитической (среднекаменного века) меиендорфской культурой «охотников на северного оленя», по стоянке Мейендорф близ Гамбурга (14 000 лет до н. э.). В период 12000 — 9 000 лет до н. э. мезолитические охотники аренсбургской культуры осваивают территорию Дании и Сконе и прокладывают путь вдоль всего западного побережья Скандинавского полуострова на север. Из той же исходной области на севере Германии и Польши, в южной части бассейна Балтики, вдоль восточного побережья Балтийского моря на север, до Финляндии и Карелии расселяются близкие по укладу группы населения свидерской культуры (названия культур даны по наиболее известным и представительным местонахождениям). В Скандинавии периода 8000-4000 гг. до н. э. формируется охотничья культура маглемозе (Дания), 8000-2000 гг. до н. э. датируются культура фосна (юго-западная Норвегия) и культура комса (северная Норвегия — Кольский полуостров), которая в Финляндии граничит с культурой суомусъярви, а та, в свою очередь, с культурой кунда Прибалтики (Шумкин 2001: 18-19).

Мезолитическое население, осваивавшее Скандобалтику и Фенноскандию, относилось к существенно иной формации первобытного строя, чем палеолитические предшественники. Экология «среднекаменного века» — мезолита — принципиально отлична от экологии палеолиза, «древнекаменного века», длившегося более двух миллионов лет «предчеловеческой» истории антропогенеза (от австралопитеков и «обезьянолюдей» до кроманьонцев ископаемого вида homo sapiens). Палеолитический человек — австралопитек, неандерталец, кроманьонец — жил коллективной охотой на крупного зверя. Мамонт, кормилец-мамонт (Mammut — может быть, одно из древней¬ших сохранившихся в нашей речи слов человеческого языка той поры), обеспечивал всем необходимым: мясом, жиром, сухожилиями, меховой шкурой для одежды и обуви, бивни и кости служили сырьем едва не для всех видов изделий, вплоть до строительной конструкции жилищ, и даже массивные черепа мамонтов использовались, и как фундаментная обкладка основания кожаных каркасных жилищ (типа юрты или чума), и порою какритуальные барабаны у порога этих жилищ, первые ударные музыкальные инструменты. Организация, навыки, внутригрупповые отношения коллективной охоты отрабатывались тысячелетиями, из поколения в поколение.

Палеолитический человек — человек коллективного существования. Австралопитеки объединялись в орду, способную забить (и съесть затем) стадо почти родственных обезьян. Неандертальские орды отвоевали свои пещеры для жилья в холодную ледниковую эпоху, в длительной войне с крупнейшим хищником, трехметрового роста пещерным медведем (первая «мировая война», выигранная первобытным человеком), и в эмоциональном взрыве каждой такой победы зарождались высшие формы сознания и синкретические начальные формы искусства, в пляске победителей над поверженным грозным противником (Столяр 19В5: 138— 179). Становление Homo sapiens неразрывно связано с коллективной охотой, от начальных условий выживания до высших форм существования. Образы мамонта, бизона, оленя доминируют в великолепном изобразительном искусстве верхнепалеолитических пещерных росписей.

Они украшали своды и стены сокровенных подземных залов зарождающихся «центров общественной жизни» вполне сформированного и устойчивого «архаичного общества». Это первобытное общество обладало собственной «концепцией мифологической реальности» и выражавшей эту концепцию «особой формой искусства», дифференцирующегося по жанрам и организующего «все человеческие вещи в системе общественных отношений… «труд — общение — труд» и одновременно «человек — эмоциональное общение — человек» (Филиппов 1997:97-98, 15).

Палеолитическое общество, основанное на коллективной охоте на крупного зверя, выработало базовые архетипы сознания и стереотипы социального поведения, определяющие дальнейшее развитие человечества во всем пространстве Старого Света, на континентах Африки, Европы и Азии; заселение Американского континента через перешеек «Берингия» (исчезнувший в голоцене) начиналось из Северной Азии (через Чукотку — на Аляску), также в верхнем палеолите, 50-20 тыс. лет тому назад, и несло туда те же, по сути дела, общечеловеческие исходные архетипы и стереотипы, определившие «планетарную композицию» макрорегиональных историко-культурных зон на протяжении всей их дальнейшей истории (Основания регионалистики 1999:92-105).

Мезолитический человек, приступавший к освоению Скандобалтийского субконтинента Европы 15-10 тыс. лет тому назад, оказался принципиально в иных условиях, вырабатывая новые архетипы и подчиняясь иным стереотипам, чем те, которыми руководствовались на протяжении десятков и сотен тысячелетий бесчисленные поколения его предшественников. Палеолит от мезолита отделяет первый глобальный экологический кризис.

Причиной его, как это ни парадоксально, стали сравнительно благоприятные для экологии климатические изменения, глобальное потепление при переходе от плейстоцена к голоцену (современной геологической эпохе). По мере потепления климата Европы территория приледниковых тундр, лесотундр, лесостепи, служившая пастбищами для многочисленных стад крупных млекопитающих, сокращалась, «уступая» место лиственным, смешанным и хвойным лесам.

Море, поднимавшееся по мере таяния ледника, затапливало прибрежные равнины. Климатические изменения в сочетании с усиленной охотой кроманьонца в сокращающихся открытых пространствах привели к исчезновению огромных диких стад, основы палеолитической охотничьей экономики. Исчезли, отступая на северо-восток, к дальним окраинам Сибири, мамонты и шерстистые носороги, отходили в полярные тундры стада северного оленя, резко сократилось поголовье благородного оленя, тура, дикой лошади. В Новом Свете, в Америке, динамичное расселение человека в девственных прериях и лесах в течение тысячи лет (11,32— 10,5 тыс. лет тому назад) привело к полному исчезновению таких видов млекопитающих, как наземные ленивцы, глиптодонты, мастодонты, мамонты, лошади, доисторические верблюды, антилопы, мускусные быки, длиннорогие бизоны, — все эти виды были полностью истреблены первобытными охотниками; аналогичной, хотя, может быть, не столь динамичной, была ситуация в Старом Свете, в Европе и Азии (Ламберт 1991: 174-186).

Добычей охотника становились лесные млекопитающие: благородный олень и кабан, дикий бык и косуля, лось, бобер. Главным орудием мезолитического охотника стали лук со стрелами, основное культурное завоевание этой эпохи (Кларк 1953:45-47). Вспомогательным и очень важным новым средством охоты была прирученная собака, засвидетельствованная впервые на стоянках культуры маглемозе Миллеруп, Хольмегаард и Свердборг в Дании(8агаи\у 1903:195-196; Broholm 1931:30;Friis-Johansen 1920:261), и примерно в то же, если не более раннее, время представленная в материалах конца палеолитической эпохи Сибири, стоянки Афонтова Гора на Енисее (Кларк 1953:129).

Датский дог (собственно dog — «собака ) — любимый охотничий пес скандинавов эпохи викингов. Точно так же и остальные навыки лесной охоты и промыслов, адаптационных приемов освоения суровой экологии Севера, однажды найденные, становились достоянием всех последующих поколений. Охота с луком, стрелами и собакой превращала в легкую и постоянную добычу лесную и, особенно, водоплавающую птицу: тетерева, куропатки, а главным образом, утка, гусь, лебедь-шипун, лысуха, цапля становятся постоянной добычей мезолитических охотников; еще обильней была охота на птиц, гнездящихся на открытом морском берегу, — различные виды уток, а также гагарки, бакланы, глупыши, нырки и чайки, лебедь-кликун и тундреный лебедь, журавль и морской орел, — этот набор птиц указывает на то, что прибрежные стоянки охотников посещались, главным образом, в летние месяцы; кости орлана-белохвоста, лучшего из морских, наземных и воздушных охотников, среди находок объясняются тем, что эту птицу добывали в основном ради великолепных маховых перьев, превосходно служивших для оперения стрел. В отличие от маховых перьев гуся, они обладали и магической силой: дальнозоркий и мощный орел, сбитый лучником, передавал ему «нечто от мощи и острого зрения» (Кларк 1953: 47-49).

Ареалы гнездовий морских птиц подсказывали основные направления сезонных и территориальных миграций (Audunson, Host 1995:49-52) вдоль Атлантического побережья Средней в Северную Норвегию, к мысу Нордкап, где и сейчас можно наблюдать над полярным морем незаходящее летнее солнце: «море — спокойное и почти недвижное, которым, как считают, опоясывается и замыкается земной круг, и достоверность этого подтверждается тем, что последнее сияние заходящего солнца не гаснет вплоть до его восхода и яркость его такова, что им затмеваются звезды, да и воображение добавляет к этому, будто при всплытии солнца слышится шум расступающейся пред ним пучины и видны очертания коней и лучезарная голова», — с достоверностью очевидца описывает это явление в начале нашей эры римский историк Корнелий Тацит (Тацит, Германия, 47) и констатирует с убежденностью тысячелетнего опыта: «только до этого места — и молва соответствует истине — существует природа».

Люди, освоившие этот мир до возможных пределов его обитания, могли расселяться, обеспечивая свое существование, рассеянными и сколь угодно малыми группами, в предельном случае — одиночка-охотник с женой и собакой, подрастающими детьми вполне способен был прокормить себя в лесах, на озерах и болотах горных склонов у морского побережья (Natur og kulturlands- kap 1994). Это сказалось на демографических характеристиках мезолита: женщины достигали 35 лет, мужчины — 50 лет, что значительно превосходит палеолитические показатели (Ламберт 1991: 175). Рацион охотника дополняло женское собирательство, лесной и приморский промысел, грибов, орехов и ягод, обильных и питательных водорослей и бесчисленных моллюсков в прибрежном мелководье, яиц морских птиц на прибрежных гнездовьях. Промысел водоплавающей птицы осуществляли и с помощью силков и ловушек, большую гагарку руками берут в период высиживания птенцов, многие птицы доступны в период линьки; побережья Британских островов, Ютландии, датских островов и западный берег Скандинавии отмечают стоянки с костями большой гагарки на местах поселений древнего человека, это «Северный путь» заселения Скандинавского полуострова, проложенный изначально и до тех пор, пока он не стал устойчивым названием страны Nordr vegr, coep. Norge, Норвегия (Кларк 1953: 51, ил. 16).

На морском побережье получили дальнейшее развитие и созданные еще в верхнем палеолите рыболовные снасти: крючок, сеть, воронкообразная западня-верша, дополненные «таким важным изобретением, как лодка», еще одним революционным завоеванием мезолитического человека (Кларк 1953:51). Лодка-долбленка, а затем простейшая кожаная байдара на прутяном каркасе впервые в истории открыли для человека море — как зону тяжелого и опасного, но неограниченного по своим пищевым ресурсам промысла.

Морской промысел органично вырастал из прибрежного собирательства и рыболовства. Самыми ценными из всех животных, выбрасываемых на берега Атлантического океана, Северного и Балтийского морей, до начала XX века оставались киты (например, в Англии с 1913 по 1926 г. зарегистрировано 407 китов, выброшенных на морской берег). Олаус Магнус (1550 г.) в своей «Истории северных народов» утверждает, что один кит дает такое количество мяса для солки, жира для освещения и отопления, мелких костей на топливо и более крупных — для постройки домов и, наконец, шкуру, которой можно одеть сорок человек, что всем этим нужно загрузить от 250 до 300 телег (Кларк 1953:71). Гигантская рыба, которой питаются северные народы Гог-Магог, со времен Ал-Хасана ал-Басри и Ахмеда Ибн-Фадлана становится одним из общих мест мусульманских классиков в сочинениях IX-XI вв. о северных странах (Станг 2000:24). Викинги добывали китов длиной до 50 локтей и моржей длиною от 7 локтей (Матузова 1979: 24). Кости кита-полосатика, гренландского кита, кашалота засвидетельствованы на скандинавских стоянках каменного века; еще обильнее представлены кости дельфинов, а самой многочисленной добычей морского промысла были тюлени, чьи кости обнаружены на стоянках от Ютландии до северного прибрежья Ботнического залива и западного побережья Средней Норвегии в районе Трондхейма (Кларк 1953:80-82).

Для охоты служили костяные гарпуны, со времен культуры маглемозе; моржей, как и тюленей, били на льдинах с легких лодок, в период линьки. Костяные крючки и кости трески, пикши, мерлана, морской щуки, палтуса сосредоточены в тех же прибрежных районах, особенно продуктивным рыболовство удочкой с лодки было на побережье Норвегии, где в глубоких фьордах рыба при-донных слоев близко подходит к берегу (Кларк 1953:93). Наскальные изображения (петроглифы) культуры комса, древнейшие в Скандинавии, выстраивают иерархию «охотничьих образов», существенно иных по сравнению с искусством палеолита: северный олень, медведь, лось, кит, тюлень (Froncek 1974: 41-42), и в этом искусстве, зародившемся 5000 лет до н. э. и развивавшемся на Севере в течение четырех тысячелетий, впервые засвидетельствованы лодки-байдарки, лыжи, сани, а затем и все последующие культурные завоевания древних обитателей Скандинавии.

Первые изображения лодок, обтянутых кожей, это, очевидно, петроглифы северо-западной Норвегии: Форсельве, Рёдёй и Эвенхус (Gjessing 1936: 197). В последнем из названных местонахождений, в Трёндалаге, по склонам скалы, открывающейся к морю, выстроена вполне целостная композиция: лоси с напольной стороны, словно следующие из прибрежного леса, на вершине сменяются размещенными по приморскому склону изображениями лодок и китов, сгруппированных вокруг человекоподобного гиганта; фронтальный силуэт (в отличие от динамичных изображений человека эпохи бронзы) словно вырубленной из дерева, почти безрукой фигуры напоминает аналогичные композиции Онежского озера — Белого моря, прежде всего фигуру «Беса» на Бесовом Носе, видимо воспроизводившую реальных деревянных идолов в лесных святилищах каменного века Европейского Севера (Столяр 1978: 209-221). Ранние(каркасные) лодки петроглифов Лейрфалль, там же в Трондхейме, увенчаны головами лося; такие же головы венчают ладьи более поздних изображений, в тех же святилищах Фенноскандии от Трондхейма до Карелии, и в этих ладьях схематично изображены команды (гребцов и охотников), размещенные между высоко поднятыми штевнями судна.

Байдары, типа эскимосского умиака, в первоначальных изображениях показаны нередко с «ушками» на носу и корме для перетаскивания легкого суденышка, у эскимосов они делались иногда из дерева (Froncek 1974: 76). Эта деталь конструкции, по мере появления более развитого каркаса килевой лодки, превращается в «сдвоенные штевни», хорошо заметные на неолитических петроглифах и затем в изображениях ладьи эпохи бронзы, которые в свою очередь соответствуют описаниям судов «свионов» начала нашей эры у Тацита (Тацит, Германия, 48).

Следовательно, с первым освоением носителями культуры маглемозе лесных озер, рек и прибрежных морских акваторий (6000 лет до н. э.) начинается линия развития северного морского судостроения, через семь тысяч лет завершившаяся появлением океанских кораблей викингов.

Выход в море, в одиночку или малой командою, готовой встретить у прибрежных скал океанскую волну, а главное — поразить и одолеть многотонное морское животное, располагая лишь гарпуном с костяным наконечником да хрупкой холодной скорлупкой кожаного суденышка, полагаег беспрецедентную и постоянную концентрацию и мгновенное, взрывное напряжение внутренней человеческой энергии; трудно сказать, какой «мерой пассионарности» можно ее измерить (Гумилев 1990: 46, 64-65, 77, 232-239). Во всяком случае, эта мера была достигнута первопроходцами Скандинавского полуострова и с приморских мезолитических культур стала исходной основой существования здесь на все последующие времена.

Мезолитические «палеоевропейцы», «пионеры освоения Северной Фенноскандии, попав в суровые условия Заполярья, развивали свою культуру и систему жизнеобеспечения первоначально почти в полной изоляции, созданной неблагоприятной природной обстановкой» (Шумкин 2001:19). В антропологическом отношении это были носители исходного для европейского населения, ярко выраженного европеоидного типа, наследованного от палеолита; начиная с неолитической эпохи (4000-1800 лет до н. э.) они вступают в контакт с племенами более южных и восточных территорий; на рубеже II и I тыс. до н. э. (ок. 2000 лет до P. X.), когда северные аборигены достигли беспрецедентного уровня организации высокопродуктивного зверобойного промысла, в приморские районы Фенноскандии поступает мощный иноэтничный импульс восточного происхождения, связанный с населением циркумполярной зоны, тундровыми племенами ымыхяхтахской культуры Таймыра и Русского Севера (Хлобыстин 1982). Этот импульс нашел отражение в новых сакральных представлениях (культ ворона, шаманская атрибутика, ритуалы и в целом институт шаманизма), хозяйственных новациях (керамическая лепная посуда из глины с примесью шерсти, «вафельный» орнамент сосудов), воздействуя также на генетическую основу, антропологический облик и, вероятно, язык аборигенов. Северная Фенноскандия становится ареалом саамов, и с приручением северного оленя, переходом к оленеводству (не позднее рубежа н. э.) они занимают устойчивую, но ограниченную экологическую нишу полярной Фенноскандии, сохраняя ее до наших дней (Шумкин 2001:20-21).

Саамы — носители языка, принадлежащего финно-угорской (урало-алтайской) языковой семье, при этом достаточно обособленного по отношению к ближайшим, в языковом отношении родственным, финнам (суоми) и еще более — «индоевропейцам» скандинавам (германцам). Первоначальное finn в норвежском (и шведском) относилось именно к саамам; собственно финны называли их lappi, лопари (отсюда древнерусское лопь, как/еииг’Тацита, относящееся также скорее к саамским соседям северных германцев). Финмаркен Норвегии, как и Лапландия Финляндии — это Край саамов (обитающих и на Кольском полуострове).

«Индейцы Европы», саамы создали и передали всем последующим насельникам Скандобалтики выработанные в мезолите и неолите («новокаменном веке») основные адаптивно-адаптационные средства и навыки северной, приморской, лесной и тундровой культуры: морского промысла и судостроения, охоты и рыболовства, собирательства, утилизации основных природных материалов — камня (кремня, кварца, сланца, жировика), дерева (включая лозу и кору), кожи, меха, птичьего пуха и перьев, способов обработки и применения рыбы, мяса и жира морских животных, сохраняющиеся в этнографических культурах норвежцев и шведов, финнов и русских поморов. Каркасная лодка и охотничьи снасти, ловчие ямы и силки, простейшие лесные жилища, лампы-жировики, зимняя баня в чуме или землянке с печью-каменкой, как и поклонные скалы и камни—«сейти», представления о морских, небесных, горных, тундровых и лесных, земных и подземных силах и духах стали базовым вкладом саамов в дальнейшее развитие культуры приполярного Севера. Оленеводство обеспечивало независимость хозяйственного уклада и даже выгодный обмен с южными и восточными соседями, а по мере сближения тех с цивилизацией Средиземноморья саамы становятся главными поставщиками не только дефицитных и прочных кож оленей и морских животных, китового уса, моржовой кости, но и ценнейшего из сырьевых ресурсов Севера в глазах окружающего мира — пушнины. Промысел соболя, белки, горностая, песца, рыси, бобра приобретает хозяйственное и внешнеторговое значение для Скандинавии в период 300-800 гг. н. э., непосредственно предшествующий эпохе викингов, и саамы в этот период выступают самостоятельными и значимыми поставщиками «пушного экспорта» (Zachrisson 1996:4-8).

Скандинавы долго видели в «финнах» могущественных колдунов, владык полярной ночи и зимнего холода, знатоков тайн земли и моря. У лапландцев, как свидетельствуют саги, они перенимали опыт изготовления крупных мореходных лодок, «в производстве которых саамы были, оказывается, большими мастерами» (Шумкин 2001: 19), передавали на воспитание их старейшинам своих молодых наследников и даже заключали соглашения посредством брачных союзов: так Гуннхильд, могущественная жена норвежского конунга Эйрика Блодикса (Кровавая Секира), родом из Бьярмаланда (Страны Бьярмов, Русского Севера), «была очень красива и умна и умела колдовать» (Сага об Эгиле, XXXVII). Сохранявшее долгое время, до конца эпохи викингов, основы культуры каменного века (Stenberger 1977: 231— 235), лесное и приморское саамское население Фенноскандии оставалось основными ее обитателями на всем пространстве к северу от Северо-Западной Норвегии и Средней Швеции.

Южная часть Скандинавского полуострова, Сконе и Дания вновь становятся очагом культурных новаций и импульсов расселения дальше на Север с переходом к климату «атлантического периода» (7750-5100 лет назад, т. е. 5750-3100 лет до нашей эры). Наступает резкое потепление: климат Сконе той поры сравнивают с современным климатом средиземноморского побережья Франции. Этот самый теплый период за всю историю Скандобалтийского субконтинента характеризовали теплое лето, мягкая зима, переменчивая и солнечная погода, обилие лесной, луговой и водной растительности. Побережье Литоринового моря у датских и германских берегов, острова Зунда и Сконе становятся ареалом культуры эртебёлле, морских собирателей, оста¬вивших на своих стоянках грандиозные «кьёккемёддинги», «кухонные кучи» — огромные скопления раковин, костей рыб и животных.

[adsense]

Эпонимный памятник Эртебёлле в Дании представлял собою кьёккемёддинг длиною 140 м, шириною 30-40 м и высотою до 1,5 м; в слое с миллионами створок раковины Litorina litorea найдено несколько тысяч кремневых орудий (в том числе характерные для неолита массивные топоры — резаки и мотыги, и трапециевидные, в отличие от длиннолезвийных мезолитических, наконечники стрел) и первые образцы скандинавской керамики, толстостенные округлые остродонные сосуды, украшенные рубчиками или ямками по краю венчика, овальные блюдца — жировые лампы возле очагов; среди костей есть человеческие, со следами каннибализма, правда «остается открытым вопрос о причинах антропофагии: связана ли она с недостатком пищи или имела ритуальное значение» (Монгайт 1973: 188). Первую из причин приходится отбросить: обилие пищи в этих приморских стоянках безусловно, моллюски и морские водоросли, рыба, добыча зубра, благородного оленя, косули, кабана, водоплавающей птицы, сбор птичьих яиц обеспечивали, судя по распространению и мощности кьёккемёддингов, устойчивое и беззаботное существование у берегов теплого моря. Ожерелья из вымываемого морем янтаря (необработанного, но просверленного), в несколько тяжеловесных нарядных нитей массивных и разноцветных, сверкающих «солнечных камней», появляются с этого времени как устойчивая часть скандинавского женского убора, а в целом уклад жизни напоминал таитянский или гавайский и никогда более потом не возникал в этом виде в условиях европейского Севера.

Вероятно, к этому времени восходит архетип северных представлений о благословенных «Островах Блаженных» у ирландцев, прекрасном «Острове Туле» (Фуле) у германцев античности, закрепившийся и за именем собственным Сконе — Skoney, «Прекрасный Остров». Со вступлением в следующий, суббореальньгй климатический период (с сохраняющимся теплым летом, но наступлением холодных зим) неолитические племена Северной Европы в III — первой половине II тыс. до н. э. совершили переход отохотничье-рыболовческого и собирательского, присваивающего, к производящему земледельческо-скотоводческому хозяйству. В западной части Балтики и южной Скандинавии его становление связано с распространением культур, создавших керамику в виде воронковидных кубков, каменные рабочие и боевые топоры, погребальные сооружения из массивных валунов и плит — мегалиты (дольмены, «коридорные гробницы», каменные насыпи).

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

В этот день:

Дни смерти
2004 Умер Валентин Васильевич Седов — археолог-славист, доктор исторических наук, профессор, академик РАН.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика
Археология © 2014