К содержанию 201-го выпуска Кратких сообщений Института археологии
На наш взгляд, главное, что дало для науки развитие такой теоретической дисциплины, как кибернетика, — это осознание того, что любой объект материального мира, который может быть представлен функционально как система, способная вести себя и корректирующая свое поведение с помощью обратной связи, есть система автоматического управления (регулирования) независимо от того, чем этот объект еще является, а, следовательно, его поведение может быть строго формализовано и прогнозируемо. Вряд ли сегодня стоит специально доказывать, что все это касается как Живого, так и Социального: это положение общеизвестно, поэтому раздающиеся иногда в адрес системных исследований в области Социального обвинения в «биологизации» Социального порождены некомпетентностью критиков. С другой стороны, необходимо отметить, что применение системного подхода к изучению различных сторон Социального, его эволюции, отнюдь не исчерпало своих возможностей.
В частности, в археологии число работ, в которых сделаны попытки подойти с системных позиций к осмыслению человеческой истории, а тем паче к собственно археологическому ее аспекту, весьма невелико 1 и не идет ни в какое сравнение с широтой применения системного подхода в биологии. Правда, следует отметить, что ряду археологов присущ «стихийный» системный подход к осмыслению исторических процессов, что находит отражение в комплексном характере изучения древней истории 2. Системный подход пробивает себе дорогу в гуманитарных науках. Им иногда пользуются лингвисты, когда пытаются осмыслить причины эволюции языковых систем как систем коммуникации, органически входящих в социальную систему 3. Это вполне естественно, так как невозможно себе представить развитие и усложнение структуры какой-либо саморегулирующей системы без совершенствования средств коммуникации, т. е. средств перемещения энергопотоков и информации, а именно к последним относится язык. Но к коммуникативным средствам в системе «социум» относятся и прочие атрибуты культуры, материальные проявления которой попадают в сферу познавательной деятельности археологии. Именно это обстоятельство послужило основанием Л. С. Клейну выступить с предложением рассматривать проблему смены культур с позиций теории коммуникаций 4.
С другой стороны, объекты культуры, будучи продуктом производства социума, воспроизводятся из поколения в поколение населением социума и тем самым как бы «самовоспроизводятся» через посредство деятельности своих производителей. Происходит процесс многопоколенного копирования этих объектов, а этот процесс неизбежно связан со спонтанно возникающими ошибками при копировании, отбором наиболее рациональных форм этих объектов, выбраковкой (элиминацией) наименее пригодных. Это дало право Б. И. Маршаку и М. И. Маршаку предположить, что имеются формальные основания для изучения процессов эволюции культуры в сравнении с эволюционными процессами в биологии, так как и там и тут происходит многократная передача из поколения в поколение некоей исходной информации 5.
Итак, с одной стороны, культура как система коммуникации, будучи полноправной и очень важной подсистемой в системе «социум», является тем самым саморегулирующейся системой, способной сохранить свою устойчивость в окружающей среде, т. е. в среде других культур. С другой стороны, как ее носители, так и ее собственные элементы способны к «самовоспроизведению» через копирование. Поскольку материальные элементы культуры подвержены износу, они, выбывая из пользования, «археологизируются», попадая при этом в поле зрения археологии. Следовательно, археология имеет возможность изучать эволюцию в пространстве и времени коммуникативной системы социума через изучение изменений ее материальных элементов. Все эти рассуждения справедливы и для экономической системы социума, так как последняя также является саморегулирующейся системой и базируется на «самовоспроизводящихся» материальных элементах. Понятно, что нельзя провести резкую грань между коммуникативной и экономической системами. Они сильнейшим образом взаимосвязаны: традиционность в формах орудий труда — результат воздействия культуры на экономику, а развитость форм коммуникаций (богатство материальной и духовной культуры) — результат воздействия экономики на культуру. Поэтому археологическая культура — это, конечно, законсервированные остатки всех подсистем системы «социум».
Полезность приведенных рассуждений, на наш взгляд, заключается в том, что позволяет нам при изучении археологического материала глубже осмыслить причины изменений состояния оставивших этот материал человеческих коллективов. Чем отличается человеческий коллектив, социум, от любой популяции животных с точки зрения способностей к самосохранению? Главным образом тем, что человеческий коллектив обладает мощным прогностическим поведением, позволяющим ему предвидеть последствия как собственного поведения, так и возможных воздействий на него внешней среды. И если популяция животных при резких изменениях внешней среды подвергается естественному отбору за счет потери части своего состава, не сумевшей выжить в новых условиях, т. е. расплачивается за выживание частью своего генофонда, то человеческий коллектив, благодаря социальной памяти, выражающейся в культуре, благодаря небиологическим средствам адаптации (т. е. средствам защиты), опять-таки выражающимся в культуре, способен вывести из-под критического воздействия внешней среды подавляющее большинство своих членов, спасти почти весь генофонд. Однако «расплата» за такое спасение все равно неизбежна, и выражается она в необходимой перестройке небиологических систем адаптации, в смене культуры, в потере какой-то части традиционной культуры и в больших затратах труда на созданию новых ее элементов и связей. Археологически это фиксируется как смена археологических культур.
Однако из предыдущего изложения следует, что за сменой культур вовсе не обязательно должна стоять смена населения. Действительно, если культура в целом — это адаптивная система, предназначенная главным образом для энергообеспечения (экономика) и для самоуправления, для сохранения своей функциональной целостности (коммуникации), то по характеру изменений в археологических комплексах можно достаточно достоверно судить о характере событий, происходивших с носителями этих комплексов. Скажем, если археологически наблюдается смена в культурном комплексе состава орудий труда при сохранении традиций в производстве керамики, то это скорее всего свидетельствует о становлении новой системы энергоснабжения человеческого коллектива без смены его «наличного состава», т. е. без потери его целостности как единого социума. Если же археологически прослеживается смена в традиции производства керамики при сохранении того же комплекса орудий труда, то это, вероятно, свидетельствует о смене населения на данном местообитании или о каких-то существенных перестройках социума.
Разумеется, подобные построения страдают определенным схематизмом. Ведь и в производстве самих орудий труда соблюдается некая культурная традиция, прослеживаемая археологически. Функционально схожие орудия могут производиться разными путями. Поэтому, говоря о смене в комплексе орудийного состава, мы подразумеваем функциональную смену состава, так как именно последняя отражает изменения в системе жизнеобеспечения коллектива. И если археологически рассматривается докерамический комплекс, то о постоянстве населения остается судить по традиционным способам производства каменных орудий, даже если сменяется функциональный состав орудий, а о смене населения — по смене традиционных приемов производства орудий при сохранении их функционального состава.
Подход к эволюции в культуре и биологической эволюции с единых системных позиций дает возможность нетрадиционно взглянуть и на другую сторону археологических исследований. Всегда ли изменение культурных традиций в производстве материальных предметов отражает смену населения? До какой степени канонизирована эта традиционность производства? Любые ли инновации в производстве материальных предметов, будь то орудия труда или быта, отражают появление изменений в составе населения какого-либо социума? Если археологическая культура имеет достаточно большой ареал, то всегда ли локальные варианты этой культуры означают смешение ее с соседними культурами? Если смотреть на археологический материал, как на остатки небиологических адаптивных систем, с одной стороны, и как на совокупность объектов, несущих в себе информацию о традициях через сменяющие друг друга поколения, — с другой, то ответы на все эти вопросы могут быть далеко не традиционны. Рассмотрим простой пример. Пусть в некоем археологическом комплексе зафиксирована некая традиция в орнаментации керамики, выражающаяся в двухэлементном орнаменте, где каждый из двух элементов составляет 50 % от орнамента. Поскольку никакого «госстандарта» на производство лепной керамики никогда не существовало, то понятно, что вся керамика поселения, выполняемая в данной орнаментальной традиции и существующая на каждый момент времени, будет с той или иной точностью отвечать этой традиции, т. е. вся совокупность этой керамики будет распределяться по нормальному закону относительно модального типа, содержащего оба элемента в пропорции 50 на 50 %, но никогда не будет соответствовать ему в точности. Понятно также, что в этой совокупности будет небольшая часть керамики с достаточно сильным искажением пропорции, скажем, с соотношением элементов 20 и 80 % или даже больше. Это вполне понятно, так как производители керамики даже одного поколения, приступая к изготовлению какого-то очередного горшка, имеют перед собой не идеальный прототип, не канон, которого и вообще-то нет, а любой другой горшок, произвольно взятый из всей совокупности. Этот пример имеет хорошую формальную аналогию с частотой распределения некоего (любого) признака в генофонде панмиксной биологической популяции. Отсюда неизбежно сходство и в дальнейшей судьбе рассматриваемого признака при расхождении популяции со своей изначальной территории.
Если популяция расходится, раскалываясь на отдельные демы, то понятно, что каждый дем не в состоянии унести с собой весь генофонд популяции, со всем набором частот проявлений признака, он унесет только часть генофонда, в котором частота проявления признака вовсе не обязательно близка основной, модальной. В дальнейшем, живя на новой территории и дав в процессе размножения новую популяцию, дем заложит в нее «эффект родоначальника», т. е. для этой новой популяции модальная частота распределения признака будет не той, которая была присуща исходной популяции, а той, которая была присуща дему-родоначальнику. Все это имеет прямое отношение к нашему примеру с керамической орнаментальной традицией. Если под действием каких-либо факторов бытия, скажем, из-за роста демографического давления, какая-то группа обитателей поселения уходит на новое место, то она может унести с собой только часть керамики, которая вовсе не обязательно в большинстве горшков будет содержать модальное соотношение элементов орнамента — 50 на 50 %. Равновероятно, что основными в этой группе унесенных горшков будут те, которые орнаментированы в пропорции 30 на 70 %, или 20 на 80 %, или 80 на 20 %, или как-то еще — это не имеет значения. Важно отметить другое: для следующего поколения изготовителей керамики в такой ушедшей группе людей модальным орнаментом будет именно тот, с которым эти люди пришли на новое местообитание. Поэтому в дальнейшем производстве керамики может наблюдаться «эффект родоначальника», т. е. в археологических материалах этого местообитания исследователь может обнаружить керамику, разительно отличающуюся по орнаментальной традиции от керамики соседнего, изначально более древнего поселения, которое, однако, может одновременно сосуществовать с новым местообитанием длительное время. Поскольку, как нетрудно понять, все эти рассуждения в равной степени справедливы для любых культурных признаков, то очевидно, что аналогичные изменения во всем облике материальной культуры можно ожидать при процессах спонтанной сегментации некогда единого населения и расселения его на обширной территории. Но означает ли археологическая фиксация этих изменений в облике материальной культуры, что наблюдается процесс смены культур, порождаемый сменой населения? Очевидно, нет. Так же, как и вовсе не обязательным признаком смены населения или хотя бы вторжения каких-то инородных групп населения будет появление каких-то новых черт культуры. Известно, что все Живое подвержено мутациям, т. е. спонтанным изменениям, носящим зачастую абсолютно случайный характер. Все это равно относится и к Социальному. Человек как биологический вид обладает наиболее развитым поисковым рефлексом, и даже глубочайший консерватизм некоторых социальных сред не способен задавить этот рефлекс окончательно. Именно этот поисковый рефлекс помогает человеку создавать разнообразнейшие типы небиологических адаптивных систем и достаточно быстро перестраивать их в ответ на изменения воздействий внешней среды, как природной, так и социальной. С этих позиций появление инноваций в культуре может свидетельствовать именно о поисках актуальной адаптации, а не о привнесении ее со стороны. Исчезновение ее через ряд поколений — также необязательное свидетельство растворения пришлых носителей этой инновации в аборигенной среде. Это может быть свидетель¬ством снятия того фактора среды, который эту инновацию породил. Говоря языком эволюционной биологии, новый признак был элиминирован в процессе отбора как ставший неадекватным внешней среде.
С изложенных выше позиций представляется полезным взглянуть и на процессы «смешения культурных традиций», «формирования симбиотических культур в контактных зонах», столь часто наблюдаемых в археологии. Исследования на одной территории обнаруживают культуру с совокупностью признаков {А}, принадлежащую по ряду фундаментальных проявлений к определенному историческому периоду, на другой территории — культуру с совокупностью признаков (В), на том же основании датируемую этим же периодом, а затем, в процессе дальнейших исследований, на близлежащих территориях выявляется «контактная зона обеих культур», т. е. обнаруживается ряд памятников, культурный облик которых характеризуется совокупностью признаков {АВ}. При этом зачастую с удовлетворением отмечают, что обнаружение подобных памятников помогает уточнить датировку обеих исходных культур через их взаимную синхронизацию. Однако, если речь идет о памятниках дописьменной эпохи или дописьменных территорий, известно, что точность археологических датировок зачастую не укладывается в интервал в 200—400 лет (даже для эпохи бронзы), поэтому такая синхронизация памятников через «контактную зону» ничего не говорит нам об их истинном взаимном расположении на оси времени. Тем не менее, «чистые» культуры традиционно принято считать исходными, а «смешанную», т. е. характеризующуюся совокупностью признаков (АВ), — метисной.
Приведенный выше пример с керамикой, построенный как формальный аналог процессов дивергентной эволюции в живой природе, наводит на мысль, что традиционная интерпретация археологически фиксируемых процессов метисации различных культур зачастую соответствует действительности «с точностью до наоборот». «Метисная» культура (АВ) может оказаться на самом деле «пракультурой», которая, дивергируя за счет расхождения по различным территориям отдельных групп исходного населения, дала «раскол» исходной группы культурных признаков на два произвольно, спонтанно сложившихся рукава: культуру (А) и культуру (В).
Описанная исследовательская ситуация призвана заострить внимание на одной из важнейших, на наш взгляд, проблем археологии: на нашем неумении отличать метисные формы от протоформ и (вторая сторона медали) генетическое сходство от сходства, конвергентно возникшего. Попутно заметим, что подобная же «задача различения» стоит и перед биологами-эволюционистами. Приведенные примеры показывают, что эта проблема актуальна, что процессы метисации и дивергенции действительно имели место как в прошлом, так и в настоящем времени, и что отсутствие точных датировок в археологии (до двух-трех поколений!) не позволяет нам, как правило, отличить истинное направление этих процессов, что может существенно исказить историческую интерпретацию археологического материала.
Возвращаясь к трактовке экономической и коммуникативной систем социума как систем адаптивных, саморегулирующихся, можно показать, что подобная трактовка позволяет нам глубже понять процессы, стоящие за достаточно часто встречающимися в археологии фактами упрощения, редукции материального облика когда-то богатых культур. Эта редукция может достигать такого уровня, что часто трактуется как гибель, исчезновение исходной культуры. На самом же деле это вовсе не обязательно, и за этим явлением редукции далеко не всегда должна стоять гибель населения или даже существенное сокращение его численности. Нетрудно представить себе ситуацию, когда социум, обладающий системой производящей экономики, оказывается в силу мощных климатических
подвижек в среде, где эта экономическая система становится неадекватной задаче энергообеспечения. Обязательно ли это должно привести к гибели населения социума? Конечно, в ряде случаев подобная ситуация может стать катастрофической. Но если данный коллектив еще не потерял навыков охоты или рыболовства, то у него есть выход из положения: рассредоточиться из исходных мест обитания и перейти к более примитивным способам жизнеобеспечения. Очевидно, что при этом упростится, редуцируется не только экономическая система, но и вся организация, и коммуникативная система. Некогда монолитный коллектив, объединенный многочисленными социальными связями, вынужден будет разбиться в целях выживания на отдельные небольшие группы, ни структурно, ни функционально не связанные друг с другом. В такой ситуации определенные социальные институты станут просто излишними и неизбежно отомрут как неадекватные новым условиям существования. Последнее же не может не отразиться на облике материальной культуры, но за этим, как уже говорилось, не будет стоять гибель населения или приход на изучаемую территорию нового населения — носителя более примитивной культуры 6.
Близкая ситуация может сложиться, если происходит отток избыточного населения из какого-то мощного, высокоиерархизированного культурного центра на новые малозаселенные территории. Попытка сохранить при этом привычные формы хозяйствования и привычные социальные институты, ставшие неадекватными в новых условиях, может привести к гибели переселенцев — так погибли скандинавские поселенцы в Гренландии. Но если своевременно произошел отказ от ставших ненужными атрибутов экономики и организации, — выживание переселенцев обеспечено. Именно так можно трактовать упрощение структур коллективов, вышедших из зон цивилизаций первого порядка и расселившихся на новых, малозаселенных территориях. При сохранении культурной традиции в материальном производстве они, очевидно, лишились ряда социальных институтов за ненадобностью последних в новых условиях. По крайней мере, уровень социальной иерархизированности таких переселенцев явно снизился (как это наблюдается, скажем, в Сапаллитепа 7).
Подводя итоги, можно заключить:
1. Как биологическая, так и культурная эволюция идет главным образом под действием триединого механизма: изменчивость — наследуемость — отбор, но если в биологической эволюции изменяются сами организмы как адаптивные саморегулирующиеся системы, то в эволюции культуры изменяются небиологические адаптивные системы: экономическая, коммуникативная и т. д.
2. Обращение к формальным аналогиям в процессах адаптации и в процессах передачи наследуемой информации в эволюции биологической при осмыслении эволюции культуры оказывается полезным, так как позволяет по-другому взглянуть на возможности исторической интерпретации археологического материала и поставить под сомнение некоторые традиционные интерпретативные штампы.
К содержанию 201-го выпуска Кратких сообщений Института археологии
Notes:
- См., например: Лебедев Г. С. Системный подход: Перспективы в археологии // Количественные методы в гуманитарных науках. М., 1981; Клейн Л. С. Проблемы смены культур и теория коммуникации //Там же; Маршак Б. И., Маршак М. И. Сходные информационные процессы в развитии вещей и эволюции живых организмов // Там же; Хмелев А. М. Система, систематика, системный подход // Типы в культуре. Л., 1979; Лебедев Г. С. Археологический тип как система признаков //Там же; Массон В. М. Системный подход к исследованию палеоэкономических структур // КСИА. М., 1978. Вып. 152; Черносвитов П. Ю. Экологические и демографические процессы как факторы изменения археологических культур // СА. 1985. № 3. ↩
- См., например: Косарев М. Ф. Западная Сибирь в древности. М., 1984. ↩
- Мельников Г. П. Системный подход в лингвистике // Системные исследования: Ежегодник. М., 1972; Поликарпов А. А. Аналитическое развитие — адаптивная реакция языка на условия его интенсивного распространения // Количественные методы в гуманитарных науках. М., 1981; Он же. От экологической семиотики — к социолингвистике // Там же. ↩
- Клейн Л. С. Проблемы смены культур… ↩
- Маршак Б. И., Маршак М. И. Сходные информационные процессы… ↩
- Подобная трактовка археологических данных имеется у М. Ф. Косарева (Бронзовый век Западной Сибири. М., 1981. С. 236, 237). ↩
- Аскаров А. А. Древнеземледельческая культура эпохи бронзы юга Узбекистана. Ташкент, 1977. С. 135-144, 154-156. ↩