Брюсов А.Я. К вопросу об индоевропейской проблеме

К содержанию журнала «Советская археология» (1958, №3)

1Более полутора веков проблема индоевропейского единства и его распада является предметом самых противоречивых гипотез и предположений. Дискуссии 1951 и 1956 гг. по этой одной из основных проблем истории древнего населения Европы, к сожалению, не принесли ожидаемых результатов 2. В противоположность западноевропейской и американской археологической литературе 3, в которой этот вопрос живо дебатируется, в советских археологических журналах «Советская археология», «Краткие сообщения ИИМК», «Археологiя» и «Краткие сообщения ИА УАН» почти не находим статей на эту тему. Не пора ли от словесных выступлений на конференциях и пленумах перейти к широкому обмену мнениями на страницах этих изданий?

Эти соображения побудили меня выступить с данной статьей, являющейся переработкой доклада, сделанного на совместном заседании Института истории материальной культуры и Института языкознания АН СССР весною 1955 г. и встреченного тогда весьма неблагоприятно.

Как известно, существует широко распространенная гипотеза о том, что индоевропейское языковое единство распалось приблизительно в III — II тысячелетиях до н. э. (иногда этот распад датируют IV тысячелетием до н. э.). Из этой датировки исходят почти все попытки определить ход этого распада, первоначальную территорию индоевропейцев и пути их расселения. Ниже приводим несколько примеров таких построений. Есть сторонники еще более позднего распада индоевропейского языкового единства, но я не знаю работ, в которых допускалась бы более ранняя дата.

Подобная точка зрения, вполне допустимая на том уровне развития археологии и лингвистики, когда сложилась эта гипотеза, т. е. более 50 лет тому назад, в конце XIX в., вряд ли может быть оправдана в настоящее время. Археологический материал, полученный в результате последних десятилетий, заставляет совсем по-иному смотреть на эту отдаленную эпоху и часто приходит в противоречие с укоренившейся гипотезой. Поэтому я беру на себя смелость набросать в качестве предположения схему сложения и распада индоевропейского единства. Естественно при этом, что, не будучи лингвистом, я опираюсь в основном на ближе мне знакомые археологические факты.

Не претендуя ни в какой мере на разрешение проблемы сложения и распада индоевропейского единства, я полагаю, что моя статья может послужить поводом для дальнейших совместных попыток археологов и лингвистов найти выход из создавшегося положения. При этом я должен подчеркнуть, что стержнем этой статьи является вопрос о времени сложения и распада индоевропейского единства и что других сторон проблемы я буду касаться только в той мере, в какой это необходимо в пределах установления этой даты.

Я не вхожу здесь в рассмотрение вопроса о том, соответствуют или не соответствуют археологические культуры этническим единствам, поскольку по этому вопросу я уже выступил в печати 4. Напомню только, что знак равенства между этими двумя категориями я считаю возможным проводить только в отношении неолитической (и, быть может, мезолитической) эпохи и эпохи ранней бронзы.

Я был бы искренне рад, если бы советские археологи и лингвисты, а также, может быть, наши зарубежные коллеги выступили со своими соображениями и возражениями по данной теме на страницах печати. Это соответствовало бы многократно высказанным на конференции 1951 г. пожеланиям и, вероятно, в значительной мере содействовало бы дальнейшему ходу разрешения сложной и волнующей проблемы о времени сложения и распада индоевропейского единства.

Археологические открытия последних лет изменили существовавшее ранее представление о культуре племен Старого Света в неолитическую эпоху. Многие культурные достижения человечества отодвинуты далеко вглубь времен, и неолитические племена (по меньшей мере в ряде областей Афревразии) вырисовываются в настоящее время далеко не такими «дикарями», какими их изображали ранее. Каменные стены с башней, окружавшие ранненеолитический Иерихон, каменные дома в Скэйра-Брэй на Оркнейских островах, мостовые в Арпачайе, Скэйра-Брэй и Айхбюле, земледелие и скотоводство, распространенные у населения этих и других (Балт, Джармо, Омозен) ранненеолитических поселений V—IV тысячеле¬тий до н. э., доказывают, что уже шесть-семь тысяч лет тому назад Евразия не только была почти вся заселена, но и населявшие ее племена в различных областях, вплоть до далекого севера, перешли к прочной оседлости, производящему хозяйству, а в некоторых случаях — к полугородскому образу жизни.

Археологические раскопки многих тысяч поселений и могильников до сих пор не обнаружили и, по-видимому, не обнаружат следов каких-либо крупных вторжений в Европу извне. Все указывает на то, что происходившие с того времени передвижения населения протекали почти исключительно внутри самой Европы. Вместе с тем имеется ряд доказательств, что материальная культура европейских племен показывает в различных областях Европы преемственность с раннего неолита (а иногда и с мезолита) вплоть до исторического времени. Среди археологов, признающих гипотезу о соответствии археологических культур этническим общностям, спор идет только о том, к какому народу индоевропейской семьи языков следует относить ту или иную археологическую культуру.

Таким образом, перед сторонниками гипотезы о распаде индоевропейского единства в III—II тысячелетиях до н. э. стоит дилемма:

1) либо признать (для соглашающихся с тем, что археологические культуры соответствуют этническим общностям), что до намечаемого срока распада индоевропейского единства все (или почти все) население Европы говорило на едином индоевропейском языке, только с диалектными различиями,

2) либо (для отрицающих соответствие археологических культур этническим общностям) считать, что индоевропейские племена расселились по Европе после указанного срока, навязав свой язык местному неиндоевропейскому населению, но переняв повсеместно и немедленно материальную культуру населения той области, в которой они поселились.

Но это только одно из затруднений, стоящих перед сторонниками гипотезы о позднем распаде индоевропейского единства.

Одним из первоначальных доказательств того, что начало распада относится к III—II тысячелетиям до н. э., послужило наличие соответствий в индоевропейских языках терминов скотоводства. Начало скотоводства в Европе действительно прежде относили к этому времени. В настоящее же время начало скотоводства даже в Европе датируется значительно более ранним временем. Наличие скотоводства обнаружено, например, в культуре Эртебёлле, которую ранее относили даже к мезолиту 5. Колесные повозки в курганах ямной культуры, находки костей домашних животных и глиняных статуэток быков и свиней на поселениях трипольской культуры и аналогичных ей культур на Балканском полуострове доказывают наличие разнообразного состава стад и вполне одомашненных животных, т. е. подтверждают существование вполне развитого скотоводства с применением тягловой силы животных. Уже одно это делает совершенно неприемлемой ссылку на соответствия в индоевропейских языках терминов скотоводства как доказательство распада индоевропейского единства в III—II тысячелетиях до н. э. Кроме того, тот факт, что во многих случаях па стоянках Европы, обнаруживающих древнейшие признаки скотоводства, состав стада представлен различными видами вполне одомашненных животных, доказывает, что часто скотоводство было заимствовано извне. А в таком случае термины скотоводства доказывали бы только то, что каждый вид скота включался в обиход населения вместе со своим наименованием, которое претерпевало звуковые изменения соответственно с внутренними законами того языка, в словарный фонд которого оно входило.

«Первоначальное тождество и распространение после распада языков (т. е. заимствование.— А. Б.) — по существу своему совершенно различны, но по большей части не представляется возможным установить, что относится к одному и что к другому» 6.

Поэтому нет оснований категорически отрицать роль заимствования при анализе индоевропейских соответствий в терминах скотоводства. Не следует забывать в этом отношении, что римские слова, характеризующие многие культурные явления и заимствованные германскими племенами, также приобрели своеобразную форму в каждом из германских наречий, и если бы не было латинского подлинника, то естественно было бы считать эти слова объединенными первобытным германским родством. Известный пример: лат. caseus, ст.-англ, chasi, ст.-сакс, kasi, англосакс, cese, англ. cheese.

Другим оружием в лингвистическом арсенале для доказательства позднего разделения индоевропейских языков служит наличие соответствий в терминах отцовского родства, что, конечно, нельзя объяснить заимствованием терминологии, а следовательно, необходимо признать господство отцовского счета родства в эпоху общего индоевропейского языка.

Отцовский счет родства принято увязывать с наличием скотоводства. Но последнее, как было показано выше, возникло задолго до III—II тысячелетий до и. э. Нельзя также пройти мимо предположения некоторых из советских этнографов, утверждающих, что переход от матриархата к патриархату может происходить и в условиях охотничье-рыболовческого образа жизни 7.

Я не могу не высказать удивления по поводу того, что лингвисты почему-то оставляют без внимания отсутствие соответствий в индоевропейских языках в таких терминах, которые связаны с родоплеменным строем. Между тем это с равным правом могло бы свидетельствовать о распаде индоевропейского языкового единства до того, как родоплеменной строй получил у индоевропейцев полное развитие.

Перейдем теперь к другой группе затруднений, которые возникают перед сторонниками позднего распада индоевропейского языкового единства. Прежде всего эта концепция идет в разрез с установленным фактом крайней устойчивости языка. Греческий язык времени сложения «Илиады» стоит несравненно ближе к современному греческому языку, чем к языкам других индоевропейских языковых групп, хотя их разделяет промежуток времени более чем в 3000 лет. Масперо считал возможным восстанавливать формы древнеегипетского языка на основании данных, почерпнутых из современного коптского языка. Временной разрыв между ними еще больше.

Сколько же времени потребовалось для того, чтобы возникли существующие различия, отличающие, например, славянские языки от кельтских или германские от индоиранских? Открытия последних лет показали, что уже в середине II тысячелетия до н. э. в Малой Азии существовало несколько индоевропейских языков. Надо полагать, что различия между ними настолько значительны, что позволяют лингвистам говорить именно о языках, а не о наречиях или диалектах. Но при этом речь идет только об одной языковой группе. Сколько же времени потребовалось для того, чтобы сначала возникла эта группа, а затем внутри нее сложились различные языки?

Если принять гипотезу о существовании индоевропейского единства в IV, III—II тысячелетиях до н. э. и вместе с тем признавать, что выделение из индоевропейского языка — основы различных языковых групп происходило постепенно (учитывая сложный дальнейший путь разделения этих групп на отдельные языки, их схождения и расхождения), то как можно уложить все это в промежуток времени нескольких тысячелетий (принимая во внимание крайнюю устойчивость языка, доказываемую массой примеров)?

Впрочем, у самих лингвистов можно найти возражения против столь поздней даты. В. Георгиев, например, полемизируя с А. С. Чикобавой, пишет, что «индоевропейские племена, а именно лувийцы, населяли западную Малую Азию уже в III тысячелетии до и. э. По всей вероятности, индоевропейские племена очень рано — в III тысячелетии и даже еще раньше — обитали в западной Малой Азии, где они находились в соприкосновении с неиндоевропейскими племенами» 8.

Но А. Мейе еще более повышал дату распада индоевропейского языкового единства. Он писал: «…потребовались века, чтобы осуществить распространение индоевропейских языков по тому пространству, которое они занимают на заре исторической эпохи, когда они начинают закрепляться в письменности, т. е. к началу второго тысячелетия до хр. эры — в отношении хеттского, и около VIII в. до хр. эры в отношении прочих языков. Каково бы ни было число этих столетий, они должны были быть (разрядка моя.— А. Б.) для индоевропейских языков периодом быстрых изменений» 9.

Нетрудно видеть, что здесь время распада индоевропейского языкового единства подменяется временем появления письменности, а вывод о быстрых изменениях сделан на основании полученных таким образом дат.

Что же касается абсолютных датировок, то можно судить о положении в этом вопросе по высказываниям самих лингвистов. Так, они пишут: «…все абсолютные датировки являются гадательными (разрядка здесь и ниже моя. — Л. Б.), и более прочной является только относительная хронология этапов распадения. Однако и здесь, даже в области индоеврепейских языков, есть совершенно неясные вопросы» 10.

Еще любопытнее положение с попытками выяснить исторический ход расселения индоевропейских племен, положивший начало обособлению индоевропейских языковых групп. Авторы, основывавшие свои гипотезы на предположении об относительно позднем начале распада индоевропейского языкового единства, приходят к самым различным, часто противоположным результатам как в отношении времени этого распада, так и в отношении территории, некогда занятой «индоевропейца¬ми». Ограничусь несколькими примерами.

Б. В. Горнунг полагает, что первоначальная территория индоевропейской языковой общности в конце IV — начале III тысячелетия до н. э. включала в себя большую часть севера Балканского полуострова, бассейн Среднего Дуная до Карпат к востоку от Тиссы и до Татр, а также область распространения археологической культуры Триполье А (по Т. С. Пассек). Первой из этой общности выделилась хетто-лувийская группа с экспансией в Малую Азию (трипольская и аналогичные ей культуры на Балканах). В конце III тысячелетия до н. э. происходит расселение к северу (культура шаровидных амфор). Тогда же выделяется несохранившаяся группа, представленная среднеднепровской, фатьяновской, комаровской культурами. В начале II тысячелетия до н. э. происходит «отрыв» части юго-восточной группы (позднеямная и катакомбная культуры во взаимодействии с трипольской и полтавкинской). Из дальнейших рассуждений отмечу только то, что, по мнению Б. В. Горнунга, на основе западноевропейских вариантов культуры шнуровой керамики и боевых топоров слагаются протоиллирийская (унетицкая и предлужицкая культуры), протокельтская и протоиталогерманская диалектные группы. Тогда же заселяется Греция (среднеэлладская культура) и формируется протославянская группа 11.

X. Хенкен в своей статье 12 приводит представляющиеся ему вероятны¬ми различные гипотезы о происхождении индоевропейцев. Первоначальной территорией индоевропейцев он считает область между Альпами и Вос¬точной Германией (культура полей погребений позднебронзовой эпохи конца II и начала I тысячелетия до н. э., а в Венгрии — середина II тысячелетия до н. э.). В XIII в. до н. э. началась экспансия индоевропейцев (гальштаттская культура). К латенской эпохе относится экспансия кельтов, которых X. Хенкен считает возможным выводить от племен культуры шнуровой керамики и боевых топоров, а вероятнее — от племен культуры шаровидных амфор. Впрочем, и «тевтонский» язык X. Хенкен готов связывать с языком племен культуры шнуровой керамики, которые, в свою очередь (по М. Гимбутас), могут быть потомками племен культуры шаровидных амфор. С теми же племенами следует, по X. Хенкену, увязывать и балто-славянские языки. Венетские племена и племена культуры Вилланова (неиндоевропейские), по X. Хенкену, пришли в Италию в IX—VIII вв. до н. э. Что же касается позднейших племен, говоривших на индоевропейских языках, например на латинском, то X. Хенкен считает, что они пришли с востока (с Балканского полуострова) в бронзовом веке. Племена, говорившие на славянском языке, он помещает, по-видимому, на территории Польши, Белоруссии и Северо-Западной Украины, увязывая их происхождение с племенами культуры шаровидных амфор.

Не излагая других многочисленных гипотез X. Хенкена, упомяну, что в конце своей статьи он отводит место для изложения мнений по данному вопросу Н. Трубецкого 13, Л. Пальмера 14 и др., которые мы здесь не приводим. Ограничимся только небольшой выдержкой из труда П. Глоба.

Иссыхание максимально заселенных южнорусских степей в суббореальный период привело, говорит автор, к массовому расселению. «Племена, двинувшиеся к северу, обосновались в Центральной России (фатьяновская культура), в Юго-Западной Финляндии и в Швеции (культура ладьевидных топоров). Здесь эта культура укрепилась сначала в Средней Швеции и затем распространилась к югу. Другие племена направились к северо-западу и завладели новыми землями у Балтийского моря (культура ржшева и одерская культура), в Центральной Европе (культура Злоты и саксо-тюрингская культура шнуровой керамики), в Северо-Западной Германии и Ютландии (культура одиночных погребений). Позднее саксо-тюрингская группа стала играть решающую роль в Центральной Европе и распространилась по всем направлениям…». Еще позднее происходят передвижения населения, «зависевшие, может быть в значительной мере от движения племен культуры шаровидных амфор» 15.

Каждый автор подкрепляет свои выводы археологическими и лингвистическими доказательствами. Ни один из этих выводов не кажется более обоснованным, чем другой. Обилие разногласий в данном вопросе заставляет предполагать, что в самом корне этих предположений имеется какая-то существенная ошибка.

Мне кажется, что надо было бы сначала установить, что общим индоевропейским языком мы будем называть язык не времени распада, а времени его существования задолго до распада и будем рассматривать, где, когда и при каких условиях он мог существовать. Это пролило бы свет на многие спорные вопросы. Возможно и вероятно, что в раннюю пору существования этого языка он был настолько же не похож на позднейшие группы индоевропейского языка, насколько древнейший латинский язык не похож на диалекты начинавших складываться романских языков. Поэтому предположение о первоначальном (в неолитическую эпоху) населении большей части Европы может подлежать сомнению.

«Возникает следующий принципиальный вопрос,— пишет В. Георгиев,— если какая-нибудь надпись, как, например, лемносская, не нашла до сих пор удачной интерпретации при помощи сопоставления с индоевропейскими языками, в праве ли мы считать ее язык неиндоевропейским, хотя никакой другой язык не помог ее интерпретации… Такой путь исследования неправилен» 16.

Тем более приложимо это соображение к языкам таинственных мезолитических и неолитических «неиндоевропейцев», от которых даже надписей до нас не дошло.

Поэтому, не прибегая к гипотезе о европейских неиндоевропейцах (исключая северо-восток Европы и некоторые области южного средиземноморского побережья Европы) и принимая гипотезу о европейском происхождении индоевропейцев как наиболее вероятную и общепринятую, попытаемся выяснить, когда и где в Европе было такое положение, чтобы на ее территории существовала относительно обширная и притом также относительно замкнутая область, единственно доступная для обитания в условиях культуры того времени.

Добавим к этому еще одно требование о том, чтобы в данной области существовал приблизительно однообразный характер ландшафта, поскольку нередко делались попытки определить основную территорию индоевропейцев до их расселения по наличию в индоевропейских языках соответствий в названии флоры.

И, наконец, одним из дополнительных требований должно быть объяснение наличия в областях, прилегающих к северному берегу Средиземного моря (Пиренейский полуостров, Южная Италия, возможно, юг Балканского полуострова, а также Малая Азия), остатков племен безусловно неиндоевропейского происхождения.

Суммируя все эти требования и рассматривая ретроспективно геологическую, палеоклиматологическую и археологическую карты Европы, мы сможем наметить только одну эпоху, значительно более древнюю, чем предполагали до сих пор.

Положение, удовлетворяющее всем поставленным выше требованиям, существовало в Европе в эпоху максимального (рисского) оледенения.

Узкая полоса на юге Европы, вытянутая с запада на восток, была ограничена обширными водными пространствами Средиземного и Черного морей — на юге, Атлантического океана — на западе, Хвалынского моря — на востоке, громадой ледника — на севере. Здесь на достаточно большом изолированном и расчлененном горными высотами пространстве мог вырабатываться общий язык с его многочисленными диалектами. Мосты суши, соединявшие Северо-Западную Африку с Пиренейским и Апеннинским полуостровами, открывали возможность заселения Пиренейского полуострова юга Апеннинского полуострова южными племенами с иным строем речи. На востоке племена с особым строем речи могли заселять Малую Азию и отсюда проникать на Балканский полуостров, соединенный с Малой Азией также мостом суши.

Слагавшийся у населения этого пространства язык, конечно, не мог быть тем языком-основой, из которой исходят лингвисты для времени незадолго до так называемого «распада» индоевропейского языкового единства. Но «надо помнить, что каждая языковая семья возникла не на голом месте, что ей что-то предшествовало, что человеческая речь существовала уже многие тысячелетия до образования существующих сейчас семей языков» 17. Я опускаю конец цитаты, гласящий, что «ни одна из этих семей не может восходить к эпохе возникновения звуковой речи». Эти строки коренным образом противоречат предшествующему утверждению; принять их, значило бы признать, что был момент, когда прервалась преемственность в развитии языка, и что «существующие сейчас семьи языков», возникли действительно «на пустом месте» 18.

В этой обстановке, более или менее однообразной в климатическом, а следовательно, и в флористическом отношении, в течение тысячелетий мог развиваться язык населения, редко размещенного на этом пространстве. Как следует называть этот язык, я не знаю, но к концу ледникового периода он должен был приобрести те диалектические разновидности и те диалектические особенности, которые в дальнейшем легли в основу индоевропейских языковых групп.

С окончанием ледникового периода племена, занимавшие это пространство, стали, естественно, расселяться к северу на освобожденные от ледника и ставшие доступными для обитания области, отчасти следуя за расселением животных, охота па которых составляла основу их мате¬риальной жизни. Этот процесс расселения иногда прослеживается археологически. К этому же времени следует отнести заселение всей Англии и Ирландии по мосту суши, соединявшему эти острова с материком.

Это первичное, происходившее в конце палеолита и в мезолитическую эпоху расселение можно рассматривать как предпосылку распада индоевропейского единства. Нет возможности из-за отсутствия необходимых данных судить о том, какие языковые группы образовались при изоляции отдельных масс населения на этой огромной территории. Но в их числе могли быть языковые группы того мезолитического населения Европы, которые ныне без достаточных оснований принимают за неиндоевропейские, о чем уже говорилось выше.

В дальнейшем, как показывают археологические изыскания, имели место многочисленные передвижки населения в различных направлениях. При этом, несомненно, происходили явления ассимиляции и распада этих языковых групп, в процессе чего некоторые из существовавших языков должны были исчезнуть так же, как позднее исчезли некоторые индоевро¬пейские языки в Малой Азии. Были, несомненно, также процессы заим¬ствования из неиндоевропейских языков у населения, занимавшего части Пиренейского, Апеннинского и Балканского полуостровов, Малую Азию и Кавказ.

Вполне допустимо предположение о возможности в это время или позднее проникновения индоевропейцев с севера в Малую Азию и в Среднюю Азию, а финноязычных племен из Азии в Северо-Восточную Европу.

Набросанная мною картина, конечно, не может быть подтверждена фактическими данными и является только предположением. Но от других высказанных предположений оно отличается тем, что не противо¬речит установленным в наше время фактическим данным.

Могут быть высказаны сомнения относительно такого огромного отрезка времени, потребовавшегося для сложения и распада индоевропейского языкового единства. Можно привести и приводятся примеры более коротких сроков аналогичного процесса. Так, указывается на время, потребовавшееся для сложения греческого койнэ, для распада обще¬восточнославянского языка и т. д. Но если внимательнее отнестись к рассмотрению этих процессов, они окажутся, в сущности, только эпизодами в общем процессе схождения и расхождения языковых общностей, происходящими всегда и везде, на всем пути сложения языковых групп. Что об этом известно вообще и в отношении конкретных случаев? Только некоторые данные, и притом неполные, за последние четыре-пять тысячелетий. Между тем лингвистика признает, что процессы сложения и распа¬да языков были многообразными, многочисленными, зависели от конкретных исторических условий в отношении объединения или разобщенности населения.

Другим возражением является якобы недопустимость продления генетического родства индоевропейских языков до эпохи нижнего палеолита, до времен неандертальца! На это я уже ответил выше: либо признается, что никакой язык не возникает «на пустом месте», а тогда неизбежно придется доводить линию развития индоевропейских языков до неандертальцев; либо необходимо допустить разрывы в развитии языков и таким образом скатиться до марристских «взрывов». Отрицать наше отдаленное языковое родство с неандертальцами не есть ли то же самое, что отрицать происхождение человека от обезьяны?

Серьезным возражением могли бы служить доказательства существования в Европе в ранненеолитическое время неиндоевропейских языков. Но, как я уже говорил выше, таких безусловных доказательств нет, за исключением южной части Европы и ее северо-востока. А это не противо¬речит моему предположению.

Итак, по моему предположению, процесс расселения индоевропейцев и распад индоевропейского языкового единства должен был закончиться ко времени мезолитической и ранненеолитической эпох. К IV—V тысяче¬летиям до н. э. археологический материал обнаруживает четкую картину заселенности почти всей территории Европы. Дальнейшие перемещения населения, все более и более отчетливо выявляемые археологией, происходили в основном только внутри этой области и не дают никаких оснований видеть в них приток массы иноязычного населения.

Обрисованная здесь схема далека, конечно, даже от обоснованности типотезы. Она носит характер простой вероятности, или, иными словами, не противоречит, как мне кажется, ни современным данным археологии, ни выводам языкознания. В этой схеме могут найти место и наличие достаточно развитых индоевропейских и неиндоевропейских языков в Малой Азии во II и даже в III тысячелетии до н. э., и древний характер заимствований из индоевропейских языков в финно-угорской речи, и наличие неиндоевропейских языков на южных полуостровах Европы, и распределение индоевропейских языковых групп в общем в меридиональном направлении.

Во всяком случае, мне кажется, что пора отказаться от агностицизма в этой области и общими усилиями представителей исторических дисциплин составить рабочую схему или даже несколько рабочих схем относительно проблемы возникновения, развития и распада индоевропейского языкового единства.

К содержанию журнала «Советская археология» (1958, №3)

Notes:

  1. Примечание редакции. Наши археологи, к сожалению, не высказываются по индоевропейской проблеме, хотя мнение археологов здесь важно. Поэтому редакция считает нужным напечатать статью А. Я. Брюсова. Как пишет сам автор, его выводы были встречены археологами и лингвистами весьма неблагоприятно. Тем не менее они должны быть напечатаны и обсуждены.
  2. См. материалы совещания по методологии этногенетических исследований, проведенного Институтами языкознания, истории, этнографии и истории материальной культуры АН СССР 27/Х—3/XI 1951 г., и прения по докладу Б. В. Горнунга «Проблема распространения индоевропейской речи в доисторические эпохи» на сессии Отделения исторических наук АН СССР в 1956 г.
  3. См., например, Н. Неnсkеn.Indo-European Languages and Archeology. American Antropologist, т. 57, № 6, ч. 3, Menasha, Wise. 1955; J. Bronsted. Omkring indoeuro- paeerproblemet. Corolla archaeologica in honorem C. A. Nordman. Helsinki, 1952; K. Jett mar. Zur Wanderungsgeschichte der Iranier. Die Wiener Schule der Volkerkunde. Festschr. z. 25-Jahr. Bestand. 1929—1954, стр. 327—348; см. также многочислен¬ные высказывания по этой проблеме в целом ряде общих трудов по археологии, как, на¬пример: М. Qimbutas. The Prehistory of Eastern Europe. Cambridge, Massachusets, 1956; P. V. Glob. Studier over den jyske Enkeltgravskultur. Aarboger for nordisk old- kyndyghed og historie. K0benhavn. 1944.
  4. См. А. Я. Брюсов. Археологические культуры и этнические общности. СА, XXVI, 1956, стр. 5—27.
  5. J. Тrоеls — Sгnith. Ertebollekultur-bondekultur. Resultater af de sidste 10 aars undersogelser i Aamosen, Vesterjaelland. Aarboger for nordisk oldkyndighed og historie. Kobenhavn, 1953.
  6. Б. Грозный. Доисторические судьбы Передней Азии. ВДИ, 1940, № 3—4, стр. 44. Б. Грозный высказывает предположение, что наименование быка было заимствовано от шумеров египтянами, некоторыми суданскими, древнеиндийским, зендским, китайским и тибето-бирманскими языками. См. также А. Мейе. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М.— Л., 1938, стр. 382.
  7. См., например, М. О. Косвен. Очерки истории первобытной культуры. М., 1953, стр. 116.
  8. В. Георгиев. Вопросы родства средиземноморских языков. ВЯ, 1954, № 4, стр. 63.
  9. А. Мейе. Ук. соч., стр. 423.
  10. Б. В. Горнунг, В. Д. Левин, В. Н. Сидоров. Проблема образования и развития языковых семей. ВЯ, 1952, № 1, стр. 54.
  11. Б. В. Горнунг. Проблема распространения индоевропейской речи в доисторические эпохи (к постановке вопроса в лингвистико-археологическом отношении). Тезисы доклада на сессии Отделения исторических наук АН СССР 1956 г.
    Из этих тезисов мною приведены только некоторые данные, без выписок их обоснований, поскольку нас в данном случае интересует только наличие разногласий по вопросу о первоначальной территории и путях расселения индоевропейцев у сторонников «гипотезы о позднем распаде индоевропейского языкового единства.
  12. Н. Henken. Ук. соч., стр. 44, 79, 20—27, 37, 38, 46, 49.
  13. N. S. Тгubеtzкоу. Gedanken iiber das Indo-germanenproblem. Acta linguistica, 1-81—89. Copenhagen, 1939.
  14. L. R. Palmer. Achaeens and Indo-Europeens. Oxford, 1956.
  15. P. V. Glob. Ук. соч., стр. 241—258. Для того чтобы не внести каких-либо искажений, цитирую по французскому резюме самого автора.
  16. В. Георгиев. Вопросы родства средиземноморских языков. ВЯ, 1954, № 4 стр. 61.
  17. Б. В. Гориунг, В. Д. Левин, В. Н. Сидоров. Ук. соч., стр. 64.
  18. Здесь уместно сказать несколько слов о так называемом «праязыке». Если правильно утверждение, гласящее: «о том, что представляли собой индоевропейские языки, например, Средней Европы, хотя бы к началу нашей эры, лингвисты не имеют никакого представления» (Б. В. Горнунг. Ук. соч., стр. 56), то несомненно, что судить, о языках европейских племен не только в палеолитическую, но и в ранненеолитическую эпоху они не могут. Но это не довод для отрицания существования более ранних языков или языка, к которому генетически восходят существующие сейчас языковые семьи, как бы мы эти ранние языки ни называли, хотя бы и праязыком. Отрицать, непрерывность развития языка (в общем смысле этого термина) значило бы скатиться к марристокой «теории» языковых «взрывов». Не случайно, повторяя с некоторыми изменениями слова И. И. Мещанинова, И. В. Сталин исключил из них конечный вывод. У И. И. Мещанинова сказано: «Если из языков родовых ячеек образовались позднее племенные языки, а из них, в свою очередь, образовались народные и затем национальные, то где здесь можно видеть единый праязык? — я его не вижу» (Уч. зап. ЛГУ„ серия востоковедческих наук, № 2, Л., 1948, стр. 17). И. В. Сталин пишет: «Что касается дальнейшего развития от языков родовых к языкам племенным, от языков племенных к языкам народностей и от языков народностей к языкам национальным, — то везде на всех этапах развития язык, как средство общения людей в обществе, был общим и единым для общества…» (И. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. Госполитиздат, 1953, стр. 12).

В этот день:

Дни смерти
1984 Умер Андрей Васильевич Куза — советский археолог, историк, источниковед, специалист по древнерусским городам.
1992 Умер Николас Платон — греческий археолог. Открыл минойский дворец в Закросе. Предложил хронологию базирующуюся на изучении архитектурных комплексов (дворцов) Крита.
1994 Умер Сайрус Лонгуэрт Ланделл — американский ботаник и археолог. В декабре 1932 года Ланделл с воздуха обнаружил древний город Майя, впоследствии названный им Калакмулем, «городом двух соседних пирамид».

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014