Прошло 50 лет со времени открытия бегазы-дандыбаевской культуры в Центральном Казахстане (Кызласов Л.Р., Маргулан А.Х., 1950, с. 126-136; Грязнов М.П., 1952, с. 129-162). Отметим, что М.П. Грязнов относил памятники этой культуры к карасукскому этапу Михаил Петрович довольно часто употреблял понятие «карасукский этап» или «вариант карасукской эпохи». В историографической литературе специалисты, анализируя его наследие, трактуют эти понятия по-разному, но единодушны в критике концепции культурной принадлежности памятников поздней бронзы. На мой взгляд, карасукский этап, в понимании М.П. Грязнова, — стадия, синхронная существованию карасукской культуры, а вариант — образование в составе культурно-исторической общности (понятие современной археологии). В его работах группировка памятников происходила как вариант эпохи, а не культуры (Грязнов М.П., 1956).
За этот период значительно увеличилось количество источников, как и проблем, связанных с этой культурой. Наиболее актуальной среди них является проблема культурного и хронологического соотношения бегазинских и саргаринско-алексеевских комплексов. Ее решение нашло отражение в разных точках зрения. Не менее дискуссионна проблема ареала культуры, в частности восточной и северной границы распространения памятников, и ее взаимодействие с культурами сопредельных территорий. Именно последняя часть проблемы явилась темой данной работы. Но в ней рассматриваются материалы только погребальных памятников, которые сопоставимы друг с другом, так как их объединяет погребальная практика, ритуал, ранжированная культура и, вероятно, назначение.
Историография эпохи бронзы Западной Сибири позволяет заключить, что бегазы-данды- баевская проблема возникла в связи с исследованием материалов погребений еловской культуры (Матющенко В. И., 1974; Кузьмина Е.Е., 1974, с. 19). В последние годы вновь заметен повышенный научный интерес к бегазы-дандыбаевским древностям, прежде всего, среди сибирских археологов. Он связан с открытием памятников этой культуры в Кулундинской степи и исследованием погребений андроноидных культур на юге Западной Сибири (Молодин В.И., 1981; Удодов В.С., 1991, с. 84-90; Удодов В.С., 1994; Молодин В.И., Нескоров А.В., 1992, с. 93-97, 244-246 ил.; Молодин В.И., 1985; Иванов Г.Е., 1993, с. 132-146; Ситников С.М., 1999, с. 120-123; Варфоломеев В.В., 1987, с. 87-89; Кирюшин Ю.Ф., Шамшин А.Б., 1992, с. 46-53; Шамшин А.Б. и др., 1999, с. 36-37). Стали известны и вошли в научный оборот находки бегазы- дандыбаевской керамики с территории западного Китая — провинция Синьцзян (Молодин В.И., 1998, с. 286-289; Debaine-Francfort C., 2001, с. 59).
Историографический анализ позволяет сделать вывод о том, что основной проблемой, вызвавшей интерес к бегазы-дандыбаевским древностям, явилось определение культурной принадлежности некоторых памятников (поселений и погребений) в степных и лесостепных районах Западной Сибири. Материалы этих археологических памятников не «вписывались» в сложившуюся периодизацию культур эпохи бронзы регионов. Одним из решений этой проблемы было то, что исследователи видели в них сходство с посудой из некрополей бегазы-дандыбаев- ской культуры. Так, В.И. Молодин выделяет несколько сосудов с бегазы-дандыбаевскими чертами среди посуды из погребальных памятников ирменской культуры Барабы (погр. 1, кург. 95 — Преображенка-3; кург. 14, 16 — Абрамово-4; Гандичевский совхоз; Молодин В.И., 1985, с. 140-142). По характеристике они действительно отличались от ирменской керамики. Достаточно назвать такой признак, как гребенчатая техника нанесения орнамента. Он назвал еще два сосуда, найденных в районе с. Ордынского на р. Оби (Молодин В.И., 1985, с. 142). Приведенная в работе аргументация подкреплена точкой зрения В.И. Матющенко (1974, с. 163) о сходстве некоторых черт посуды Второго Еловского могильника с бегазы-дандыбаевской керамикой и М.Ф. Косарева (1981, с. 28) о связях бегазинцев с населением таежных районов Западной Сибири. Более определенно В.И. Молодин высказал мнение о бегазы-дандыбаевском компоненте в культурогенезе эпохи поздней бронзы Барабы по результатам исследования материалов могильника Старый Сад. Как участник этого исследования, А.В. Нескоров также принял эту точку зрения (Молодин В.А., Нескоров А.В., 1992, с. 93-97, 244-246 ил.). Дополнительными аргументами послужили: 1) прямоугольная форма планировки кургана (ров позднебронзовых курганов Барабы и каменная ограда курганов Казахстана); 2) по предварительному определению
В.П. Алексеева, антропологическое отличие от андроновского и ирменского населения. Это подтверждают некоторые антропологические материалы могильника Преображенка-3 по данным исследования Т. А. Чикишевой. Что же касается керамики могильника Старый Сад, то по форме она близка андроновской, ирменской и карасукской, а по орнаментации она в целом андро- ноидная (очень верное наблюдение. — Прим. В.Б ). Но такие черты, как неорнаментированный венчик и уступчик или валик, между венчиком и туловом сосуда, по мнению В.И. Молодина и
А.В. Нескорова (1992, с. 95), близки бегазы-дандыбаевской керамике.
В опубликованных тезисах доклада В.В. Варфоломеев (1987, с. 88) без какой-либо аргументации указывает, что самыми северными памятниками, на которых найдена бегазы-данды- баевская керамика, являются поселение Прорва и второй Потчевашский могильник на р. Иртыше. Вне сомнения, речь идет о ритуальной посуде андроноидного типа с геометрическим деко — ром в зоне плечико — тулова и в некоторых случаях неорнаментированным венчиком. В.И. Матющенко (1991, с. 63) в своих более поздних работах также допускает мысль о проникновении бегазы-дандыбаевского населения далеко на север, в лесостепные районы Обь-Иртышья.
Благодаря исследованиям археологов барнаульской научной школы открытие памятников эпохи поздней бронзы в Кулундинской степи стало значительным событием в западносибирской археологии. В контексте рассматриваемой проблемы интерес представляют памятники так называемого бурлинского типа, выделенные В.С. Удодовым (1994, с. 11-13). Тип определяют, по его мнению, сосуществование и взаимодействие традиции бегазы-дандыбаевской станковой керамики среднеазиатских земледельческих культур (Удодов В.С., 1994, с. 11). К сожалению, качественный анализ бегазинских керамических комплексов так и не получил должного освещения в публикациях. Автор исследования выделяет четыре группы сосудов, не приводя их морфологических особенностей, и считает, что первая и третья группы являются классическими бегазы-дандыбаевскими (Там же). Вероятно это та, которая в большей степени свойственна посуде погребальных памятников этой культуры.
Настораживает одно обстоятельство. За всю историю изучения бегазы-дандыбаевской культуры в степях Казахстана не открыто ни одного поселения с такой или с таким количеством керамики ритуального облика, тогда как на поселениях степного Алтая Бурла-3 и Кайгородка-3 она составляет около 40 и 50% соответственно. В ареале андроноидных культур Западной Сибири ее соотношение с кухонной посудой на поселениях менее 30%, а на андроновских поселениях — в пределах 5%. Исключение составляют такие памятники сузгунской культуры, как Суз- гун-II и Чудская гора. Их семантика, как территориальных культовых мест, не вызывает сомнения у специалистов (Потемкина Т.М., Корочкова О.Н., Стефанов В.И., 1995, с. 98-99). Феномен указанных памятников степного Алтая требует корректного объяснения. Знакомство с материалами убеждает в том, что не все керамические материалы можно определять как бегазы-данды- баевские. Это же касается и некоторых материалов поселения Курейка-3, которые Г.Е. Иванов (1993, с. 138) также считает бегазинскими. В аспекте решения проблемы о культурной принадлежности памятников северо-западных районов Алтая можно отметить следующее. Во-первых, территория, о которой идет речь, в эпоху поздней бронзы (возможно, в более широких временных границах) являлась контактной, историко-культурной зоной обществ открытых пространств Казахстана и лесостепных районов бассейна Верхней Оби. Во-вторых, учитывая первое обстоятельство, необходима критика археологических источников на качественно новом методическом и теоретическом уровнях. В-третьих, требуется качественное обоснование особенностей бегазы-дандыбаевского керамического комплекса, что до сих пор не было сделано. В специальной литературе ссылки даются на монографию А.Х. Маргулана (1979), но в ней анализ керамики дан по каждому сосуду отдельно. Соответственно, непонятно, на что указывается ссылка: на индивидуальный сосуд или на общее (стилистическое) восприятие? Последнее скорее отражает стадиальные особенности развития (стиль периода или эпохи), а не культурную специфику комплекса.
Выделить характерные особенности бегазы-дындыбаевской керамики очень трудно, как и погребальной посуды любой андроноидной культуры. Для нее также свойственно разнообразие форм и индивидуальность в орнаментальной композиции. Все же в коллекции преобладают плоскодонные и круглодонные горшки, диаметр венчика (горловины) которых равен или больше высоты сосуда (последних в этой типологической группе больше). Свободная от орнамента зона венчика не является правилом, почти треть сосудов в этой группе имеет декорированный венчик (11 из 32). Не менее существенным показателем является соотношение высоты венчика к высоте сосуда. В коллекции из памятников Центрального Казахстана преобладают сосуды с пропорциональным соотношением в пределах от 1:3 до 1:4. Наибольший диаметр приходится на середину высоты сосуда, но чаще ниже ее (22 экз.). Это придает посуде приземистый вид или форму. Следует также отметить, что венчик на бегазы-дандыбаевской посуде, ко — торую обычно сопоставляют с позднебронзовой керамикой Западной Сибири, поставлен прямо, обрез его прямой, округлый, реже приостренный. Особый колорит керамическому комплексу придает посуда других форм, среди которых известны также единичные (вазы, горшки «высокой» формы, банки закрытого типа и т.д.). Особо отметим сосуды на высоком поддоне, которые традиционно связывают с бегазы-дандыбаевской культурой. Е.Е. Кузьмина достаточно аргументированно показала их широкое распространение в культурах Евразии и происхождение этого типа связала с южными районами Азии. Эта же мысль, но высказанная несколько ранее, нашла отражение в работе Н.Л. Членовой. Что касается орнамента, то по технике исполнения и орнаментальным мотивам выделить свойственные только бегазы-дандыбаевскому декору практически невозможно. Вероятно, к типичным чертам относится орнаментация почти всей поверхности сосуда однотонным декором или помещение в зоне плечико -тулова только одного орнаментального пояса (последний признак предположительный и требует аргументации). Характерными мотивами, надо полагать, являлись сосцевидные налепы (6 случаев), шахматное или елочное (вертикальное) расположение заштрихованных параллелограммов, оттиски в виде половины круга и «галочки». На полиморфизм керамики и шахматный орнаментальный мотив, как характерных черт бегазы-дандыбаевской посуды, указывал А.Х. Маргулан (1979, с. 142). Орнаментальная композиция посуды этой культуры более простая, чем на керамике андроноидных культур верхнеобского бассейна и ирменской культуры. Лестничный мотив, комбинация которого формирует ме- андровый элемент андроновского декора в зоне тулова сосуда, встречен только на 4 горшках из могильника Сангру-I, а также треугольный мотив на одном сосуде формирует цепочку, обрамляющую гладкий треугольник (Маргулан А.Х.,1979, рис. 87.-2; 96.-1, 2; 97.-2; 97.-1). Культурная специфика бегазы-дандыбаевского декора в большей степени определяется на сравнительнотипологическом уровне по отсутствию тех или иных орнаментальных мотивов.
Достаточно очевидны в керамике и орнаментации этой культуры стадиальные черты: горшковидная посуда плоскодонной и круглодонной формы (последний признак в значительной степени объединяет ее с керамикой карасукской и ирменской культур), пропорциональное соотношение высоты и диаметра горловины сосуда, неорнаментированный венчик, геометрический орнаментальный стиль, индивидуальность орнаментальной композиции (этот признак нередко приводит к ошибочным выводам). Сходство стадиальных признаков в наибольшей степени прослеживается с материалами памятников Среднего Енисея и лесостепного Обь-Иртышья, чем Зауралья, Южного Урала и Приаралья. По мнению специалистов, бегазы-дандыбаевская проблема для Зауралья и лесостепного Тоболо-Иртышья не стоит остро, а черты этой культуры на посуде пахомовского и сузгунского типов они, вслед за М.Ф. Косаревым, склонны объяснять общей тенденцией трансформации андроновской (федоровской) керамической традиции (Потемкина Т.М., Корочкова О.Н., Стефанов В.И., 1995, с. 128-129). Вероятно, целесообразнее поставить проблему о влиянии «северной» андроноидной традиции на культуру Центрального Казахстана.
Морфологические отличия посуды андроноидных культур бассейна Верхней Оби (елов- ская и корчажкинская) от бегазинской в том, что у нее только плоское дно (исключения крайне редкие), соотношение высоты венчика к высоте сосуда от 1:5 и более, наибольший диаметр приходится на середину сосуда и выше. Венчик на андроноидных сосудах, как правило, поставлен наклонно (наружу) и не имеет прямого обреза. Орнамент разнообразный и сложный, с четким зональным подчинением. Его определяет геометрический стиль. Среди орнаментальных мотивов ведущими являются: заштрихованный треугольник, лестничный (заштрихованная полоса), ромб, сетка. Разнообразие комбинаций демонстрируют треугольник и лестничный мотив. Нередко они находятся в сочетании. Часто использовали прием усиления негативного изображения. Так, при декоре из треугольников, соединенных вершинами (позитив), между ними образовывался гладкий ромб (негатив). На ромб наносили дополнительные фигуры (перекрещенные линии, циркульный орнамент и др.), что придавало орнаментальной фигуре самостоятельный вид, как и у позитивного изображения. Заштрихованные треугольники часто выступали как основным, формирующим композицию мотивом, так и для обрамления (усиления) этой основы. В последнем случае они напоминают андроновскую манеру завершения орнаментального поля на некоторых сосудах геометрического и меандрово-геометрического стиля. Нередко на андроноидных сосудах культур Верхней Оби орнамент наносили в нижней части зоны венчика. И чаще всего это были ряды заштрихованных треугольников. Лестничный мотив в силу своей простоты формировал более сложные композиции и использовался исключительно для декора плечико -тулова. Его использовали для украшения в виде параллельных линий зигзага или перекрещивающихся, в виде вписанных треугольников, Г-образных фигур (иногда переплетающихся), классического и упрощенного меандра, в виде взаимопроникающих прямоугольников.
Приведенная краткая характеристика погребальных керамических комплексов андроноидных культур Верхней Оби (здесь раздельно особенности еловской и корчажкинской культур не учитываются) подчеркивает специфику бегазы-дандыбаевской керамической традиции. В соответствии с этим обозначим следующее.
1. По культуродиагностирующим, а не стадиальным, типолого-морфологическим признакам формы и декора керамика памятников лесостепной Барабы (Абрамово-4, Преображенка-3, Гандичевский совхоз и особенно Старый сад) имеет близость к идентичным комплексам андроноидных культур Верхнеобского бассейна. Они также ближе к материалам Прорвы, Второго Потчевашского могильника и погребений на городище Потчеваш (Евдокимов В .В., Стефанов В .И., 1980; с. 41-51; Стефанов В.И., 1979, с. 82-90; Федорова Н.В., 1974). В.И. Молодин (1985, с. 142) также обращает внимание на это обстоятельство. Что же касается прямоугольной формы организации пространства кургана, то она известна в погребальной практике корчажкинской культуры Кузнецкой котловины (Бобров В.В., 1995, с. 75-78). Если вывести барабинские памятники из состояния, синхронного ирменской культуре, что более соответствовало реальности, то они могут быть отнесены к андроноидной культуре (не исключено, что самостоятельной) Барабы.
2. Было бы ошибочным полностью отрицать наличие бегазы-дандыбаевских комплексов на памятниках северо-западных районов Алтая. Это доказано достаточно аргументированно. Пастушеско-скотоводческий уклад хозяйства бегазы-дандыбаевцев определил подвижный образ жизни, они передвигались, вплоть до Синьцзяна. Обратим внимание, что археологически движение отмечено в широтном направлении по степям. Вопрос о том, насколько корректным явилось определение культурной принадлежности всех материалов алтайских памятников (без учета комплексов КВК, саргаринско-алексеевской и станковой), остается открытым. Проблема осложняется тем, что на территории алтайской части ареала корчажкинской культуры пока не известны могильники и соответственно культура погребений. Напомним, что степной Алтай — контактная культурно-историческая зона.
3. В бегазы-дандыбаевском комплексе обращает на себя внимание культурный компонент, связанный с переднеазиатской традицией и нашедший отражение в кубках на высоком поддоне (их орнаментация требует отдельного анализа) и сосудах с высокой шейкой. Несомненно, другим компонентом в культуре был андроновский, который не мог не вызвать появления морфологических и декортивно-типологических черт, свойственных всему постандроновскому миру.
4. В лесостепи Западной Сибири сформировалась свита андроноидных культур, хозяйственно-экономический уклад населения которых, с одной стороны, приводил к стационарному образу жизни, с другой — вызывал демографические изменения (рост численности населения). Нетрудно заметить, что первоначальным их очагом была периферия андроновского мира, а затем происходило освоение территории метрополии. В результате этого процесса должно было произойти их взаимодействие с населением бегазы-дандыбаевской культуры. В специальной литературе неоднократно упоминались факты, свидетельствующие о карасукском или ирменском влиянии на культуру поздней бронзы казахстанских степей. Собрать их и обозначить решение проблемы о связях культур в постандроновское время — одна из актуальных задач современного изучения эпохи поздней бронзы в зоне контакта Северной и Центральной Азии.