К содержанию сборника «Современные проблемы археологии России».
Территория распространения памятников бархатовской культуры связана с лесостепными районами Зауралья. Данные природные условия способствовали складыванию у бархатовского населения многоотраслевой системы жизнеобеспечения. При этом одни стороны природной среды использовались для целей хозяйствования в большей степени, а другие — в меньшей. Избирательное отношение к тем или иным ресурсам места обитания определило специализацию и особенности хозяйственной деятельности представителей бархатовской культуры. Анализ палеозоологических материалов и изделий бархатовских памятников позволяет говорить, что основную роль в их экономике играло скотоводство, а вспомогательную — охота и рыболовство.
Однако ландшафтно-географические особенности ареала бархатовской культуры и стационарный характер ее более или менее исследованных поселений также свидетельствуют о благоприятных условиях для земледельческих занятий. Реконструкция характера растительности и климатических условий, формировавших среду обитания бархатовского населения, осуществляется с помощью палинологических материалов, выделенных из почвенных горизонтов селища Щетково 2 и Коловского городища, находящихся соответственно в Заводоуковском и Исетском районах Тюменской области [Рябогина и др., 2001, с. 34; Матвеева и др., 2003, с. 131-132, 139-140]. В целом палинологические данные указывают на то, что на всем протяжении развития бархатовской культуры господствующее положение занимали открытые пространства, занятые разнотравно-злаковой растительностью, и ограниченное распространение имели лесные сообщества, что соответствует современному варианту южной, типичной лесостепи. При этом характеризующие ее климатические условия считаются вполне подходящими для выращивания многих культурных растений. К неблагоприятным явлениям следует отнести возможность заморозков весной вплоть до конца первой декады июня и подверженность иногда к атмосферным засухам [Каретин, 1990, с. 26-28].
При исследовании бархатовских памятников получены прямые доказательства знакомства бархатовского населения с земледелием. В спорово-пыльцевых спектрах из поселения Щетково 2, кроме дикорастущих, обнаружены образцы зерен культурных злаков рода Avena (овес) и Secale (рожь) [Рябогина и др., 2001, с. 34-35]. Их пыльца сильно минерализована, что исключает возможность случайного засорения пробы современной пыльцой. В тесте одного из сосудов, найденного на селище Заводоуковское 10, отмечены отпечатки зерен какого-то растения, видовая принадлежность которого точно не определена [Сергеев, 1991, с. 57]. В то же время на одном фрагменте керамики, происходящем с Коловского городища, по определению карпологов, оказались следы культурного злака-семени пшеницы (Triticum sp.) [Матвеева и др., 2003, с. 150]. Еще одним свидетельством в пользу существования земледелия у бархатовцев являются остатки пригоревшей пищи на бархатовских сосудах. Ее анализ произведен Л.Л. Гайдученко, методика которого базируется на принципах гистологических и, в меньшей степени, гистохимических исследований [2003, с. 71-7]. Фрагменты зерен ячменя (Hordeum sp.) (1 обр проса (Panicum sp.) (3 обр.) обнаружены в пригарах на посуде селища Щетково 2 и Красногорского городища. Полученные данные позволяют сделать вывод о преимущественно мясомолочном характере употреблявшейся бархатовцами пищи, тем не менее, доля зерновых в их рационе составляла 23,08 %. В структуру их питания входили каши и похлебки с зерновыми добавками.
Таким образом, представителями бархатовской культуры могли возделываться овес, просо, пшеница, рожь и ячмень. Эти растения теплолюбивы, всходы появляются при —5 С. при этом к наиболее устойчивым к засухам относятся просо и рожь, а требовательным к влаге — овес и пшеница [Жуковский, 1971]. Их вегетационный период длится 60-120 суток, что соответствует условиям южной лесостепи, так как для нее характерно более 160 дней с температурой выше 5 °С [Каретин, 1990, с. 28].
Вполне обоснованно считать, что земледельческие участки располагались в пойме, где почвы лучше увлажнены и легче поддаются обработке, хотя по имеющемуся инструментальному набору бархатовской культуры трудно судить о масштабах и характере земледелия: было ли оно мотыжным или плужным. В составе орудийных комплексов бархатовских поселений есть изделия, употреблявшиеся, возможно, для рыхления почвы и разбивания комьев. С ними мы связываем своеобразные костяные орудия, напоминающие мотыжки, обнаруженные на Миасском городище, а также роговой клиновидный предмет с Красногорского городища. Для обработки земли могли применяться бронзовые кельты, которые насаживались на деревянную ручку. Единичный экземпляр этого орудия происходит с поселения Ново-Шадрино 7 [Корочкова, 1989, с. 15]. Орудиями уборки урожая могли служить бронзовые однолезвийные ножи с селищ Палатки 2 (1 экз.) и Щетково 2 (2 экз.), а также сильно изогнутый пластинчатый нож с Красногорского городища [Матвеев, 1999а, с. 105; Панина, 2003, с. 97-98]. Не исключено, что на переработку зерен бархатовцами указывают обнаруженные практически на всех исследованных бархатовских памятниках каменные песты и изделия, напоминающие зернотерки. Впрочем, этот инвентарь мог использоваться при собирательстве и в горнометаллургическом производстве для измельчения и растирания руды. В большинстве случаев песты прямоугольно-продолговатой формы, иногда округлой, имеющие стертости и мелкие выбоины на торцах. Зернотерки представлены подтрапециевидной или подпрямоугольной формой и отличаются более стертой центральной частью. Их длина достигает всего 11-23 см, поэтому на них нельзя размолоть большое количество зерна. Для хозяйственных нужд бархатовцы сооружали в постройках ямы разной конфигурации, размеры которых сильно варьируют. Достаточно крупные углубления, которые локализовались около стен или в углу, могли служить хранилищами зерна, хотя для них не характерна глиняная обмазка.
Занятие земледелием не могло не повлиять на идеологические представления бархатовского населения. Во многих земледельческих культурах Евразии имеются разнообразные глиняные скульптурки, связанные с культами плодородия полей. В довольно большом количестве они происходят из поселенческих комплексов трипольских племен эпохи энеолита, памятников бронзового века Юго-Восточной Европы, Вельского городища скифского времени и представлены в основном фигурками с ярко выраженными женскими половыми признаками, воплощающими, скорее всего, женские божества — покровительниц плодородия [Энеолит СССР, 1982, с. 251; Монгайт, 1974, с. 84; Шрамко, 1999, с. 35-50]. В материалах бархатовской культуры также присутствуют антропоморфные поделки, найденные в одном экземпляре на селище Щетково 2 и в пяти экземплярах на поселении Заводоуковское 10 [Сергеев, 1991, с. 57]. На скульптурках схематично показаны голова, верхние и нижние конечности, иногда грудь. Они сделаны довольно небрежно, поэтому связаны, скорее всего, с какими-то одноразовыми ритуальными действиями. Наиболее близкие аналогии этим предметам нам известны в материалах ирменских и позднеирменских памятников [Молодин, Чемякина, Парцингер и др., 2003, с. 333-340]. На селище Палатки 2 две женские скульптурки представляли собой прямоугольные бруски со скругленными углами и четко обозначенной в верхней части грудью, без головы, рук и ног [Панина, 2003, с. 97]. С нашей точки зрения, традицию изготовления бархатовцами антропоморфных фигурок также можно считать одним из проявлений земледельческих культов плодородия.
О существовании земледелия в лесостепном Зауралье еще в предшествующий бархатовскому период позволяют говорить отпечатки зерен ячменя и пшеницы на керамике поселения Ольховка черкаскульской культуры [Матвеев, 19996, с. 122-123]. Если учитывать, что формирование бархатовской культуры происходило на черкаскульско-пахомовской основе, то вполне правомерно предположить заимствование бархатовсцами навыков к земледелию у черкаскульского общества. На сопредельных территориях также получены прямые свидетельства о занятиях земледелием древним населением в эпоху поздней бронзы. Так, опираясь на карпологические данные, хозяйственные ямы с глиняной обмазкой, исследованные на селище Милованово 3 и ряд категорий инвентаря, Е.А. Сидоров указал на возможность знакомства представителей ирменской культуры с пашенным земледелием и обратил при этом внимание на то, что древнейшие рала изготовлялись целиком из дерева, и поэтому не сохранились [1986, с. 54-67]. Помимо орудий труда, аргументов в пользу наличия земледелия у алексеевско-саргаринских групп является находка обгорелых зерен пшеницы на Алексеевском жертвенном холме [Кривцова-Гракова, 1948, с. 114].
Приведенные выше доводы позволяют утверждать, что наряду со скотоводством, охотой и рыболовством в систему жизнеобеспечения представителей бархатовской культуры входило земледелие, хотя оно, на наш взгляд, имело ограниченный характер и играло подчиненную роль в экономике как бархатовского общества, так и в целом западносибирского населения эпохи поздней бронзы.
Список литературы
Гайдученко Л.Л. Новый источник получения массовой информации об особенностях питания населения древности // Древняя керамика: проблемы и перспективы комплексного подхода. Челябинск: СПЛИАЦ «Аркаим», ИИА УрО РАН, 2003. С. 71-74.
Жуковский П.М. Культурные растения и их сородичи. Л., 1971.
Корочкова О.Н. Отчет о раскопках поселения Ново-Шадрино 7 в Упоровском районе Тюменской области в 1989 г. / Архив КА УрГУ, ф. II, д. 469.
Каретин Л.Н. Почвы Тюменской области. Новосибирск: Наука, 1990. 270 с.
Кривцова-Гракова О.А. Алексеевское поселение и могильник // Тр. ГИМ. 1948. Вып. 17. С. 57-172.
Матвеев А.В. Зауралье в конце бронзового века и распад андроновского единства // Наука Тюмени на рубеже веков. Новосибирск: Наука, 1999а. С. 93-125.
Матвеев А.В. Новые данные о системе жизнеобеспечения черкаскульского населения Приисетья // Вестник археоло¬гии, антропологии и этнографии. Тюмень: ИПОС СО РАН, 19996. Вып. 2. С. 121-123.
Матвеева Н.П., Волков Е.Н., Рябогина Н.Е. Древности Ингальской долины: Археолого-палеогеографическое ис-следование. Вып. 1. Новые памятники бронзового и раннего железного веков. Новосибирск: Наука, 2003. 174 с.
Молодин В.И., Чемякина М.А. и др.. Глиняные скульптурки городища Чича 1 // Исторический опыт хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири. Барнаул: Алт. ун-т, 2003. Кн. 1. С. 330-340.
Монгайт А.Л. Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века. М.: Наука, 1974. 408 с.
Панина С.Н. Поселение бархатовской культуры финальной бронзы в горно-лесном Зауралье (по материалам раско¬пок памятника Палатки 2) // Международное (XIV Уральское) археологическое совещание. Пермь, 2003. С. 97-98.
Рябогина Н.Е., Семочкина Т.Г., Иванов С.Н. Реконструкция условий обитания населения Нижнего Приисетья в позднем бронзовом и раннем железном веках // Проблемы взаимодействия человека и природной среды. Тюмень: ИПОС СО РАН, 2001. Вып. 2. С. 33-39.
Сергеев А.С. Поселение Заводоуковское-10 — новый памятник бархатовской культуры лесостепного Притоболья // Проблемы поздней бронзы и перехода к эпохе железа на Урале и сопредельных территориях. Уфа: Башк. ун-т, 1991. С. 55-58.
Сидоров Е.А. О земледелии ирменской культуры (по материалам лесостепного Приобья) // Палеоэкономика Сибири. Новосибирск: Наука, 1986. С. 54—65.
Шрамко Б.А. Глиняные скульптурки лесостепной Скифии // РА, 1999. № 3. С. 35-50.
Энеолит СССР. Археология СССР. М.: Наука, 1982. 360 с.