В противоположность значительным нашим знаниям о палеолите Саяно-
Алтая его неолитические памятники остаются мало изученными.
В лучшем положении находится таежная область по Ангаре, и Прибайкалье и по Лене, где энергичными исследованиями иркутских археологов, а в последнее время А. П. Окладниковым, собран обширный материал. Недавно он был классифицирован в сводных исследованиях. Нужно согласиться с их автором А. П. Окладниковым в определении памятников серовской стадии как памятников матриархально-родовых групп таежных охотников и рыболовов. [1]
[adsense]
Серовские памятники неолита Прибайкалья и Ангары, дающие довольно ясное представление об оставившем их населении, имеют и еще одно очень важное значение.
Отдельные весьма характерные предметы из числа этих памятников путем, вероятно, длительного этапного обмена между соседившими охотничьими родовыми группами распространились довольно далеко за пределы собственно серовской территории и могут служить ценнейшими документами для синхронизации прибайкальских древностей с происходящими из других областей.
Из числа этих памятников прежде всего следует отметить находки каменных изображений рыб. [2]
В Прибайкалье и на Ангаре они увязываются с неолитическими погребениями серовского типа. Они найдены там в могилах Коркинского, Середкинского, Лисихинского и раннего Глазковского могильников. Это подтверждается и стратиграфией находок обломков аналогичных фигурок рыб на стоянке Улан-Хада (между IX и III слоями).
Западнее основной области серовских памятников каменные изображения рыб найдены на сильно испорченной выдувами Базанхской стоянке близ Красноярска, [3] затем в Минусинском крае — три: [4] одно на севере, в устье р. Сисима, другое южнее, у с. Лепешкина, и третье в неизвестном точно месте Минусинской котловины. Кроме того, одна каменная рыба была найдена еще дальше на западе Барабинской степи. [5] Все эти находки показывают, что в серовскую эпоху ангарско-прибайкальского неолита в соседних к юго-западу областях жило население оставившее после себя эти датирующие памятники.
Какие же местные находки могут быть отнесены ко времени занесения каменных рыб на Енисей?
К сожалению, южная часть бассейна среднего Енисея- Минусинская котловина — не может дать материала даже для предварительного ответа. Состояние культурных слоев местных стоянок более чем печально. По-видимому, древний скотоводческий режим издавна способствовал растаптыванию скотом растительного покрова дюнных холмов, вследствие чего усиливался процесс выдувания песков, хранивших культурные наслоения. Поэтому только кропотливая работа на песках, вдоль рек и в районе боровых гряд может привести к открытию отдельных фрагментов нетронутых слоев древних поселении. В настоящее время эту работу небезуспешно проводит Минусинский музей, но пока найденные археологом музея В. П. Левашовой и ее сотрудниками слои относятся к позднейшим временам. Главная же масса дюнных стоянок края предстает перед обследователем в виде беспорядочно перепутанных материалов всех эпох.
Поэтому сейчас приходится воздерживаться от подбора комплексов неолитического инвентаря минусинских стоянок и от оценки их возраста, тем более, что находки каменных орудий в позднейших погребениях края демонстрируют длительность бытования весьма архаических неолитических форм, например наконечников стрел. Однако неправильно было бы на основе столь печального состояния памятников и на фактах переживания неолитических типов орудий в позднейшее время отрицать самое наличие неолитической стадии на Среднем Енисее.
Против этого, прежде всего, говорит несовпадение уровня развития культуры, выясняемого по позднепалеолитнческим материалам Минусинской котловины и по фактам раннеметаллического времени. Исследования последних лет расширили сведения о позднейших палеолитических стоянках Енисейской долины. Это — раскопки Г. П. Сосновского на стоянках в районе с. Кокорева («Забочка» и «Красный лог»), около с. Бузуновой и на стоянке у Красноярского «Переселенческого пункта», начатой исследованием С. М. Сергеевым еще в 1912 г. Сюда же относятся раскопки Н. К. Ауэрбаха и В. И. Громова на Бирюсе (горизонты В—С),[6] а также раскопки Г. П. Сосновского, В. И. Громова и Н. К. Ауэрбаха на стоянках Афонтова гора II (верхний горизонт), Афонтова гора IV и Гремячий ключ. [7]
Все перечисленные стоянки исследователи относят к послеледниконому времени. Они лишь выделяют нижний горизонт Бирюсы (С), Переселенческий пункт, Забочку и Бузуново как более древние, принадлежащие к первой половине поздней стадии верхнего палеолита долины реки Енисея. [8] «Это время,— говорил Г. П. Сосновский,— характеризуется появлением над поверхностью воды 9—12-метровой надлуговой террасы, сухим континентальным климатом, полным исчезновением мамонта уходом песца к северу, преобладанием в составе фауны, окружавшей палеолитического человека, северного оленя и лошади.
По западноевропейской классификации рассматриваемая эпоха должна соответствовать самому концу мадлена пли началу азиля». [9]
Остальные из названных стоянок относятся к III группе по классификации
В. И. Громова. Они соответствуют азильским европейской классификации и характеризуются дальнейшим развитием сухого режима с господством степной фауны, с преобладанием лошади и дикого быка, а в горах — горного барана и сайги. Лишь северный олень, по-видимому, еще долгое время сохранялся в этой новой обстановке. [10]
Материалы, собранные на стоянках енисейского азиля, позволяют сделать некоторые выводы об образе жизни их населения. [11]
В составе инвентаря стоянок намечаются изменения в сторону улучшения и дифференциации орудий. Возрастает количество резцов, улучшается качество ножей — продолговатых призматических каменных пластинок, вставлявшихся в рукоятку. Приобретают симметрично листовидную форму остроконечники, служившие, по-видимому, наконечниками копий. В области рубящих орудий наряду с прежними дисковидными ручными рубилами появляются новые обошевидные топоры с полукруглыми лезвиями, обделанными с обеих сторон, возможно вставлявшиеся уже в рукоятку. Также наблюдается дифференциация и среди всевозможных мелких каменных инструментов. Зато замечается сокращение костяного инструментария. Пищевые остатки, так же как и набор орудий, убеждают в господстве охоты уже не на мамонта, а на лошадь, оленя, быка, косулю, зайцев и куропаток.
Однако в основном прежняя охотничья оснастка при наличии только ручного метательного оружия не могла обеспечить постоянный приток добычи с ограниченной территории, и это обусловило усиление подвижности и уменьшение размеров отдельных охотничьих групп.
Более древний тип стоянок с культурным слоем большой мощности сменился в это время новым, отличающимся многими тонкими слоями, разграниченными стерильными прослойками. Это говорит не о постоянстве, но о периодичности жизни на стоянках, которые часто оставлялись и вновь занимались передвигавшимися в поисках дичи охотниками. Многие черты этого нового уклада напоминают то, что можно наблюдать и в ранненеолитических слоях поселении Прибайкалья, также отличающихся малой мощностью и ограниченностью площадей и содержащих орудия еще прежней ручной метательной охоты. [12]
Таковы в общих чертах наши сведения о жизни человека в Минусинской котловине к началу неолитического времени. Учитывая их, можно смело утверждать невозможность непосредственного перехода от этой, только что обрисованной ступени, к той, о которой говорят раскопки раннеметаллических афанасьевских погребений. Там мы уже встречаемся с наличием скотоводства, постоянным употреблением лука, обработкой металла, развитой керамикой, сложностью космогонических представлений в погребальной обрядовости.
На это же указывают и находки в Минусинской котловине каменных рыб
Ниже будет случай убедиться в том, что памятники Прибайкалья китойской стадии, следующей за серовской (для которой характерны каменные рыбы), довольно точно синхронизируются именно с афанасьевскими материалами. Следовательно, серовские каменные рыбы, найденные на Енисее в песках около с. Лепешкина и в устье Сисима, должны принадлежать к минусинской неолитической культуре, более древней, чем афанасьевская.
Таким образом, уже имеются известные основания допускать наличие в Минусинской котловине между енисейско-азильскими и раннеметаллическими памятниками особой стадии развитого неолита, люди которого одни только и могли быть современниками изготовления прибайкальских каменных рыб.
Справедливость такого допущения подтверждается и другими фактами. Среди них прежде всего должны быть упомянуты немногие сохранившие остатки культурных слоев Минусинские местонахождения, которые «подозреваются» в принадлежности к неолиту.
Н. К. Ауэрбах во время своих исследований по Тубе открыл стоянку Богуртак, которую ни он, ни хорошо знакомый с его материалами Г. П. Сосновский не смогли отнести к енисейско-азильской группе стоянок. Стоянка Богуртак оказалась более поздней, несомненно неолитической. К сожалению, результаты ее исследования пока не опубликованы.
С. А. Теплоухов еще в 1929 г. сообщил мне, что в окрестностях Батеней он отыскал остатки многослойного поселения.
Нижний слой этой стоянки имел лишь одни каменные орудия, гладкую керамику, покрытую штриховкой от вытертости травой. Кости встречались исключительно диких животных. С. А Теплоухов видел в этом слое неолитическое, «доафанасьевское», местонахождение. [13]
Там же С. А. Теплоухов нашел и неолитическое доафанасьевское погребение. По словам Г. Ф. Дебеца, обследовавшего скелет из этой могилы, его череп весьма своеобразен. Он не похож на позднейшие мужские афанасьевские, среди женских же может рассматриваться как их крайняя вариация. Во всяком случае он не связывается с монголоидным типом, господствовавшим у неолитического населения таежной Енисейско-Ангарской зоны. По ряду особенностей он близок к неолитическим из окрестностей Красноярска, для которых Г. Ф. Дебец устанавливает смешанность европеоидных и монголоидных признаков (Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М.—Л, 1948, стр. 61—63 и 68, 69).
Наличие неолита в Минусинской котловине подтверждают и наблюдения по неолиту соседнего Красноярского района. В кратком обзоре приенисейских азильских стоянок уже приведены данные об азильских местонахождениях в этой более северной области.
По-видимому, жизнь на неолитических стоянках Красноярского района мало чем отличалась от быта красноярских стоянок азильского типа.
Именно это демонстрируют материалы из нижнего горизонта раскопанной В. Г. Карцовым Усть-Собакинской стоянки. [14]
К сожалению, здесь найдены не орудия, а только осколки. Зато обнаружено значительное количество костей животных. Судя по костям, жители стоянки по-прежнему были охотниками-звероловами.
По определению В. И. Громова, нижний слой заключает в себе в особенно большом количестве кости лося, затем косули, дикого кабана, медведя, белки, полка и птиц. Он мало чем отличается от слоев позднейших азильских стоянок. Чрезвычайно показательно также отсутствие в этом слое керамики.
[adsense]
Кажется вероятным весьма близкое соотношение нижнего слоя Усть-Собакинской стоянки с позднейшими слоями азильских стоянок (стоянки Кипирного и Каменного лога близ с. Кокорева, Афонтова II — верхний горизонт, Афонтова IV, Гремячий ключ, Бирюса В—С). Однако имеется и отличие — почти полное исчезновение костей северного оленя и преобладание лося, до этого в позднеазильскпх слоях енисейских стоянок не найденного. Это обстоятельство указывает также и на известную связь с последующим, вышележащим слоем Усть-Собакинской стоянки, относящимся уже к эпохе бронзы и содержащим кости домашних животных.
В. Г. Карцов считает, что режиму нижнего слоя Усть-Собакинской стоянки предшествовал режим, отображенный в слое стоянки, расположенной на территории Ермолаевского городища. [15]
Такое мнение кажется неправильным. Нужно считаться с тем, что нижний слой Усть-Собакинской стоянки не содержит никаких керамических остатков, тогда как на стоянке Ермолаевского городища обломки сосудов найдены в достаточном количестве. Они имеют при этом орнаментацию, близкую к украшающей черепки III слоя Усть-Собакинской. [16] Такому определению времени Ермолаевской стоянки (между нижним и III слоями Усть-Собакинской стоянки) на первый взгляд препятствует отсутствие в строении ее слоев каких-либо признаков перерыва.
Однако это могло бы иметь значение, если бы слои Собакинской стоянки были древнего происхождения. Между тем они получены путем произвольного деления исследователем культурного слоя Собакинской стоянки на равные горизонты мощностью в 20 см каждый. [17]
В силу этого невозможно утверждать непрерывность усть-собакинского слоя.
К сожалению, отсутствие точных промеров залегания вещей в культурном слое Усть-Собакинской стоянки заставляет оперировать слоями В. Г. Карцова как чем-то целым. При таком положении мы должны весь III слой, как он дан в описании исследователя, считать более поздним, чем ермолаевский. В этом прежде всего убеждает отсутствие в ермолаевском слое костей домашних животных, имеющихся в III усть-собакинском слое (кость барана и, может быть, свиньи), а также близость состава костей диких животных к IV, нижнему, усть-собакинскому слою (кроме отсутствующего в последнем оленя).
Пренебрегать здесь данными фаунистических различий невозможно.
В. Г. Карцов определяет возраст стоянки Ермолаевского городища как совпадающий с изучаемыми ниже афанасьевскими памятниками. Но такое определенно как раз противоречит устанавливаемой им же стратиграфии. Ведь это заставило бы докерамический IV слой Усть-Собакинской стоянки, по Карцову более поздний, чем ермолаевский, отнести чуть ли не к послеафанасьевскому времени, т. е. ко времени по меньшей мере конца вышележащего III слоя!
Между тем отнесение ермолаевского слоя к промежутку между IV и III усть-собакинским позволяет вполне последовательно разместить все памятники, что подтверждается также и рассмотрением их инвентаря.
Нижний, IV, слой Усть-Собакинской стоянки, сближаясь с позднеазильскими памятниками Енисейской долины, весьма напоминает докерамический, XI, слой Улан-Хада. Инвентарь Ермолаевской стоянки демонстрирует, как и стоянки Прибайкалья, дальнейшее развитие неолита — распространение лука (найдены наконечники стрел) и изготовление керамики. Следующий этап в керамическом деле отражен III, уже энеолитическим слоем Усть-Собакинской стоянки. Такому размещению, на первый взгляд, противоречит мнение В. Г. Карцова о том, что керамика Ермолаевской стоянки имеет афанасьевский облик. Действительно, из двух типов орнаментации, представленных исследователем, один, выполненный «гусеничным» чеканом, находит себе аналогию в афанасьевской керамике. [18] Однако нельзя не согласиться с замечанием самого В. Г. Карцова, что эта деталь, равно как и яйцевидность формы, встречается в целом ряде неолитических культур» [19] и, следовательно, сама но себе доказательством афанасьевского возраста ермолаевского слоя служить не может.
Таким образом, с известными трудностями мы находим в Красноярском крае некоторые памятники, которые можно относить к дометаллической стадии, видя в них дальнейшее развитие уклада, представленного азильскими стоянками.
Правильность такого взгляда подтверждает и находка изображения рыбы ангаро-прибайкальского типа, сделанная на площади одной из самых известных дюнных стоянок Красноярского края, расположенной у с. Базаиха против Красноярска.
Обследование этой стоянки в последние годы обнаружило признаки бывшей ранее многослойности ее культурных отложений. [20]
В подъемном же материале с этой стоянки среди вещей разных эпох мы находим и такие, которые могут быть связаны с только что разобранными памятниками неолитического облика, особенно в части керамики, наконечников стрел, топоров, вкладышевых орудий и пр. [21]
Конечно, часть этих вещей может происходить из древнейших слоев, однако находка вместе с ними изображений рыбы серовской стадии ангаро-прибайкальского неолита позволяет предположить для известной части раниих базанхских находок неолитический возраст. Таким образом, и здесь, и в Минусинской котлонине находки каменных рыб заставляют увереннее говорить о наличии на Енисее неолитической стадии, близкой к серовской Прибайкалья и Ангары.
То же, повидимому, можно сказать и о районах к северо-западу от Саяно-Алтая. К сожалению, мы не имеем оттуда пока материалов из научно проведенных раскопок. Налицо лишь разрозненные факты. О неолите в Барабинской степи, близком серовскому, можно говорить на основании находки там каменного-изображения рыбы ангаро-прибайкальского типа. [22] Южнее, в предгорных степях Бийска, Барнаула и Семипалатинска, пока совершенно нет каких-либо удовлетворительно исследованных неолитических памятников, однако зто зависит исключительно от недостаточного изучения этих районов.
В предвоенное время, благодаря энергичной работе в окрестностях Бийска
С. М. Сергеева и А. П. Маркова, Г. П. Сосновский смог исследовать верхнепалеолитическую стояйку у спуска Чуйского тракта в долину Катуни на Сросткинских высотах. [23] Это первая палеолитическая стоянка Западной Сибири, не считая известного местонахождения кремней вокруг останков мамонта на территории «так называемого Лагерного Городка» г. Томска. [24] Она с несомненностью устанавливает обитаемость Западной Сибири в четвертичном периоде, еще недавно отрицавшуюся некоторыми исследователями сибирского палеолита.
Но если, с одной стороны, мы находим на Алтае поселение верхнепалеолитического возраста, то следующим, определенно установленным комплексом памятников являются находки афанасьевского типа, относящиеся к палеометаллу (см. ниже). Резко различаясь в хронологии и в уровне развития (палеолитическая «метательная» охота и афанасьевское оседлое рыболовство, охота, начатки разведения скота), обе эти стадии и здесь не могут быть соединены непосредственво. Между ними, несомненно, существовала неолитическая ступень. Ее отдельные памятники в виде ямочной керамики и известной части кремневых орудий уже давно известны обследовавшим дюнные стоянки по верхней Оби. 1936 год принес очень много для постановки проблемы алтайского неолита. При исследовании Г. П. Сосновским афанасьевских курганов на урочище Куюм на Катуни ему удалось на той же площадке под курганными насыпями обнаружить остатки древнего поселения. [25] Верхний слой этого поселка близок афанасьевским курганам. Он содержит типично афанасьевскую керамику, кремневые наконечники стрел, кости животных.
Нижний слой Куюмской стоянки отделен от верхнего 20 см стерильного наноса. В нем оказались более архаические остатки: каменные скребки, нуклевидные орудия, ножевидные пластинки с ретушью по краю, фрагмент костяного орудия, сделанного вкладышевой техникой — в его желобке была зажата кремневая пластинка. Керамика отличалась и по орнаменту и по технике. Особенно показателен в этом отношении большой сосуд, украшенный елочкой (табл. VI, рис. 19). Стенки его в отличие от афанасьевских — гладкие. На их поверхности нет характерной для афанасьевских сосудов штриховки — следов вытирания травою. Эту керамику, присоединяя к ней некоторые случайные находки, можно сближать с открытой в 1939 г. С. П. Толстовым посудой так называемой «кельтеминарской» культуры дометаллического Хорезма. С кельтеминарским же комплексом сближают нижний слой Куюмской стоянки и совпадения в кремневых изделиях — особенно ножевидные пластинки с бокрвой ретушью, нуклевидные орудия и скребки. [26]
К нижнему слою Куюмской стоянки близко (но еще более архаично) погребение, найденное под культурным слоем стоянки Чудацкая гора близ Барнаула. [27] Гам в яме на глубине 0.75 м лежал на спине, вытянуто, костяк взрослого мужчины. При нем были найдены 4 составных удильных крючка из рога, сходных с китойскими Ангаро-Прибайкалья, роговой гарпун и до 20 каменных орудий. Из них особенно выделяется серия ножевидных пластинок с боковой ретушью, совершенно аналогичных древнейшим куюмским и кельтеминарским. Больший архаизм погребению на Чудацкой горе придает отсутствие керамики. Вытянутое положение лежащего на спине покойника также архаизирует погребение, отличая его от афанасьевских погребений Алтая.
Промежуточное положение между Чудацкой могилой и афанасьевскими погребениями Алтая, вероятно, займут памятники, пока представленные двумя погребениями, исследованными С. И. Руденко на р. Ян-Улаган в горном Алтае. [28] Костяки и здесь лежали вытянуто на спине и также при них не было найдено глиняной посуды. Они уже были окрашены посыпкой охры, как и афанасьевские, и так же, как и афанасьевские, их отмечали земляные курганы. Физический тип удалось установить только по ян-улаганским скелетам. Они оказались принадлежащими к тому же палеоевропейскому типу, что и афанасьевские Алтая и Минусинска.
Как ни малы изложенные данные, все же они достаточно ясно показывают, что доафанасьевская, неолитическая эпоха на Алтае была весьма сложной. С одной стороны, ее культура обладала чертами северосибирского неолита, а с другой, в ней бытовали особенности, указывающие на связи с Юго-Западом, со Средней Азией. Эти связи не прекратились на Саяно-Алтае и позднее.
Недостаточность материала не позволяет сейчас делать какие-либо выводы относительно образа жизни неолитического населения к западу от Ангаро-Прибайкальского бассейна. Значительное сходство в инвентаре и характер поселений позволяютпредполагатьна Енисее и на Алтае близкое подобие тому, что А. П. Окладников отметил восточнее. Мелкие матриархальные коммуны рыболовов-охотников, знавших лук, сети, полирование и натачивание камня,— это нам кажется бесспорным. Несомненна, однако, что были и чисто местные специфические особенности, обусловленные своеобразием обстановки. Эти отличительные особенности развивались в более южных степных районах — в Минусинской котловине и предгорных степях Алтая.
Этому, несомненно, помогали западные и юго-западные связи неолитического населения Саяно-Алтая, подготовившие почву для того, чтобы первая же местная металлическая культура — афанасьевская — оказалась столь близкой даже к зауральскому западу.
[adsense]
1 Окладников A. П. Каменные рыбы. Советская археология. 1936, n. I. стр. 215 — 243; его ж е. Археологические данные о древнейшей истории Прибайкалья. ВДИ, 1938. № 1, стр. 244—260; Третьяков П. Н. Первобытная охота в северной Азии. Из истории родового общества на территории СССР, Л., 1934.
2 Летом 1948 г. руководитель Иркутского музея П. П. Хороших обнаружил на территории стадиона «Локомотив» (б. Циклодром) погребения, сопровождавшиеся аналогичными изображениями рыб, сделанными из кости («Восточно-Сибирская Правда» от 17 октябри 1918 г. № 206, (8444). стр. 4).
3 Карцов В. Г. Материалы к археологии Красноярского района. Описание коллекций и материалов Музея Приенисейского края. Красноярск. 1929, стр. 36.
4 Хранятся в Минусинском музее им. Мартьянова (Окладников А. П. Каменные рыбы. Советская археология, 1936, № 1, стр. 228).
5 Анучин Д. Н. О некоторых своеобразных древних каменных изделиях из Сибири Труды Археологического съезда. 1886. т. I.
6 Сосновский Г. П. Позднепалеолитические стоянки Енисейской долины. Палеолит ССР, Л. 1935. Ауэрбах П. К. и Громов В. И. Материалы к изучению Бирюсинских стоянок близ Красноярска. Палеолит СССР, 1935.
7 Ауэрбах П. К. Доисторическое прошлое Приенисейского края. Каменный период. Красноярск, 1929; Сосновский Г. П. Поселения на Афонтовой горе. Палеолит СССР; Ауэрбах П. К. и Сосновский Г. П. Материалы к научению палеолитической индустрии и условий ее нахождения на стоянке Афонтова II. Труды Ком. по науч. четв. периода, 1932, т. I; Сосновский Г. П., Палеолитические стоянки Сев. Азин. Труды II Мождународной конференции АИЧПЕ, М.— Л., 1934, стр. 246 и сл.
8 Громов В. П. Палеонтологическое и археологическое обоснование стратиграфии четвертичного периода. Труды ИГН, вып. 64, М., 1948.
9 Сосновский Г. П. Позднепалеолитические стоянки Енисейской долины. Палеолит СССР, М.—Л. 1935, стр. 212.
10 Там же, стр. 190—191 (ср. Громов В. И. К вопросу о возрасте сибирского палеолита. Доклады Акад. Наук СССР, 1928, и Ауэрбах П. К. Доисторическое прошлое Приенисейского края. 1. Каменный период. Красноярск, 1929. стр. 13).
11 Там же, стр. 212—218.
12 По-видимому, этому соответствует и аналогичный процесс на Западе, где также меняется облик самих поселений, которые получают вид по большей части кратковременных стойбищ охотничьих орд, состоящих из групп шалашей, раскинувшихся где-нибудь на речном берегу или морском побережье (ср. Ефименко П. П. Капсийцы — охотники и собиратели. Из истории докапиталистических формаций. М.— Л., 1933, стр. 92).
13 Эти данные нельзя дополнять материалами Г. Мерхарта, так как все стоянки, которые он считал неолитическими (около Означенной, Лугавского, Батеней и др.),он видел в разрушенном состоянии. Это ограничило его работу случайным подбором материала. Несмотря на такое состояние источников, Мерхарт совершенно произвольно построил схему взаимодействия якобы трех неолитических культур — местной, связанной с палеолитом, «ангарской», сравнительно слабо действующей в Минусинском крае, и, наконец, особой культуры гребенчатой керамики, которая будто бы «пришла» с далекого Запада, широко распространилась по Енисею и докатилась до Байкала. Между тем керамика, на которую ссылается Г. Мерхарт, в большинстве своем не имеет никакого отношения к неолиту. В Минусинской котловине она главным образом афанасьевская. Севернее по Енисею она может быть и еще более поздней. В окрестностях Красноярска она связывается со слоями городищ I тысячелетия н. э. Керамика эта столь же распространена на Востоке, как и на Западе, и поэтому нет никаких оснований заставлять ее совершать переселение (Merhart G., Neolithikum — Reallexikon d. Vorgeschichte, v. M. Ebert. ßd. 12, Berlin, 1928, S. 62).
14 Карцов В. Г. Материалы к археологии Красноярского района. Красноярск, 1929, стр. 6, 22, 23, 27 и сл.
15 Карцов В. Г., ук. соч., стр. 24, прим. 3. Описание стоянки там же, стр. 7 и 21, 24 и у Карцова В. Г. Ладейское и Ермолаевское городища. Труды Ин-та арх. и искусствоэн. РАНИОН, вып. IV, стр. 559—567.
16 Карцов В. Г. Ладейское и Ермолаевское городища. Труды Ин-та арх. и искусствозн. РАНИОН, вып. IV, табл. 5, 9 и 10, стр. 566.
17 Карцов В. Г. Материалы к археологии Красноярского района, стр. 22, прим. 2 (Культурный слой «во время раскопок условно был разделен на 4 горизонта по 20 см»).
18 Карцов В. Г. Ладейское и Ермолаевское городища, стр. 565, рис. 5, фиг. 10.
19 Там же, стр. 566.
20 Карпов В. Г. Материалы к археологии Красноярского края, стр. 6.
21 Там же, стр. 27—29.
22 Окладников А. П. Каменные рыбы. Советская археология, 1930, № 1, стр. 219—220.
23 Сосновский Г. П. Палеолитические находки в предгорьях Алтая. Труды АИЧПЕ, вып. II, стр. 37—41; его же. Палеолитические стоянки около г. Бийска. Труды АИЧПЕ, вып. III, стр. 144—158; его же, Раскопки палеолитической стоянки в долине р. Катуни. Советская археология, 1940, № 5, стр. 297—298.
24 Кащенко Н. Ф. К вопросу об одновременности существования человека и мамонта. Труды X Археологического съезда, 1896, т. I, стр. 64—76; его же. Скелет мамонта со следами употребления в пишу современным ему человеком. Записки Акад. Наук по физ.-мат. отделению, 1901, VIII, т. XI, № 7.
25 Материал хранится в Гос. Эрмитаже. Некоторые сведения см. в сборнике «Археологические исследования в РСФСР 1934—1936 гг.», Л., изд. ИИМК, 1941, стр. 305—306.
26 Некоторые вещи и другие данные о «кельтеминаре» см. Толстов С. П. Хорезмская экспедиция 1939 г. Кратк. сообщения ИИМК, вып. VI, стр. 71, рис. 14; его же. Древности Верхнего Хорезма. ВДИ, 1941, № 1, стр. 156—159, рис. 2 и табл. 1, и его же: Древний Хорезм. М., 1948, стр. 59—66.
27 Грязнов М. П. Древние культуры Алтая. Материалы по изучению Сибири, 1930, вып. 2, стр. 4, табл., рис. 1—3 и 6—9.
28 Грязнов М. П., ук. соч., стр. 4—5, табл., рис. 10. Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М.- Л., 1948, стр. 67, 68.