XVIII век. Начало собирания и описания археологических памятников. Особенности археологии XVIII в.

К содержанию книги А.А. Формозова «Очерки по истории русской археологии» | К следующей главе

В знаменитом указе Петра I о собирании коллекций для Кунсткамеры, вышедшем 13 февраля 1718 г. говорилось: «Также, ежели кто найдет в земле, или в воде какие старые вещи, а именно: каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские, рыбьи или птичьи, не такие, какие у нас ныне есть, или и такие, да зело велики или малы перед обыкновенным; также какие старые надписи на каменьях, железе или меди, или какое старое, необыкновенное ружье (т. е. оружие. — А. Ф.), посуду и прочее все, что зело старо и необыкновенно — такожь бы приносили, за что будет довольная дача» [1]. Это распоряжение великого преобразователя России положило начало подлинно научному подходу к русским древностям — впервые памятники прошлого были объявлены ценностью, подлежащей сохранению в государственном музее. Петр знал о переливках находок из драгоценных металлов. С этим связан специальный указ, касающийся Сибири, где находки золотых и серебряных вещей были особенно многочисленны. 16 февраля 1721 г: было приказано «Куриозные вещи, которые находятся в Сибири, покупать сибирскому губернатору, или кому где подлежит, настоящею ценою и не переплавливая, присылать в Берг и Мануфактур-Коллегию, а в оной, потому ж не переплавлнвая, об оных докладывать его величеству» [2].

[adsense]

Петр понимал, что сдачу древностей надо поощрять. Поэтому во всех указах идет речь о вознаграждении находчикам. Об этом говорит и особая записка Петра, поясняющая, какая плата будет выдаваться за находки. Здесь сделано еще одно указание: «Один гроб с костми привесть не трогая. Где найдутца такие, всему делать чертежи» [3]. Петр, таким образом, выдвинул задачу сбора и сохранения отдельных находок, выяснения обстоятельств находки, полевой ее фиксации, описания памятников.

Всем этим письменным постановлениям о сборе древностей предшествовали, очевидно, устные распоряжения Петра. Во всяком случае, еще за два года до первого указа, в 1716 г., князь Гагарин прислал царю коллекцию вещей из сибирских курганов, ссылаясь на его повеление «приискать старых вещей, которые сыскивают в земле древних поклаж» [4]. Еще раньше, в 1715 г., коллекция сибирского курганного золота была поднесена Екатерине I Демидовым [5], а в 1707 г. из Киева был прислан в столицу клад древних восточных монет, причем несколько монет из клада незамедлительно послали царю, находившемуся в походе [6]. Видимо, еще до указа 1718 г. Петр принял меры к собиранию древностей в России.

Не ограничиваясь законодательными распоряжениями, Петр сам показал пример обществу, как относиться к остаткам старины. В 1722 г., направляясь через Казань в Персидский поход, он захотел осмотреть развалины древнего Болгара. При осмотре Петр обратил внимание на ряд надписей и велел их скопировать. Уже покинув Казань, Петр, по словам Штелина, «приметивши притом, что сии памятники столь славных некогда Булгар весьма уже много повреждены были временем и впоследствии… совсем могут истребиться… прислал из Астрахани Казанскому губернатору повеление отправить немедленно к остаткам разоренного города Булгара несколько каменьщиков с довольным количеством извести для починки поврежденных и грозящих упадком строений и монументов, пещись о сохранении оных, и на сей конец всякий год посылать туда кого-нибудь осматривать для предупреждения дальнейшего вреда» [7].

Из всех этих рассказов мы видим, сколь значительный перелом в отношении к археологическим памятникам произошел в петровскую эпоху. Пусть в XVIII в. в Сибири еще ведутся грабительские раскопки и гибнут многие археологические комплексы, — первый шаг уже сделан, понята ценность археологических памятников, на смену любопытства к ним пришел научный интерес.

Это важное для истории археологической науки явление, конечно, неразрывно связано с явлением гораздо более широким — сложением в начале XVIII века новой русской культуры, идущей по европейскому пути развития. В этом широком явлении есть, как известно, две стороны: результат творческих усилий Петра, учившегося у западной культуры во время своих заграничных путешествий, призывавшего к такой же учебе русское общество, и органическая связь с путем, пройденным Россией за XVII столетие. Те же две стороны мы можем различить в интересующем нас более узком явлении.

Во время путешествий на Запад Петр бывал в музеях древностей. Известна голландская гравюра 1700 г., изображающая Петра в музее Якоба Вильде в Амстердаме: царь осматривает древние монеты и, видимо, античную статуэтку [8] (см. рис. на стр. 29). Знакомство с западноевропейскими музеями не могло не повлиять на решение Петра начать сбор древностей. Но, как мы видели, и в России к началу XVII в. немало знали о разных археологических памятниках, рассказывали о них исторические предания и сохраняли в Оружейной палате вещи давностью в несколько столетий. Таким образом, перелом в отношении к древностям, связанный с указами Петра, был подготовлен интересом к памятникам прошлого в России XVII столетия.

Велика была роль и самой гениальной личности Петра. А. В. Арциховский справедливо замечает, что «ни ископаемое оружие, ни ископаемая посуда еще не интересовали тогда ученых Западной Европы» [9]. В решении собирать не только памятники древнего искусства, но и бытовые вещи, как и в требовании наносить на чертежи условия археологических находок, Петр опередил уровень развития современной ему науки о древностях.

XVIII век выполнил оба завета Петра — в течение всего столетия проводились и сбор археологических находок для Кунсткамеры и запись сведений о памятниках старины. В 1720 г. Петр посылает в Сибнрь Д. Г. Мессершмидта (1685—1735), который проводит там семь лет, посещает Томск, Красноярск, Иркутск, Нерчинск, достигает Монголии. Во время этой поездки он покупал и собирал древности, сделал много зарисовок; проводились и раскопки [10]. Г. Ф. Миллер (1705—1783) во время своего десятилетнего пребывания в Сибири (1733—1743) также коллекционирует древности для Кунсткамеры [11]. И если в русских музеях нет археологических находок, сделанных в XVII в., то находки XVIII в. сохранены. Среди них известная сибирская коллекция Эрмитажа [12] (см. рис. на стр. 31).

Важнейшим предприятием XVIII в. была широкая постановка сбора сведений о городищах, курганах и других археологических памятниках. Известны как инструкции и анкеты ученых, составленные для сбора материалов, так и законодательные постановления по этому вопросу. Инструкции, как собирать сведения об археологических памятниках, составляли В. Н. Татищев [13], М. В. Ломоносов [14], Г. Ф. Миллер [15]. Любопытно, что из этих инструкций две первые составлены для геодезистов. Описание памятников мыслилось как часть географического описания страны. 9 апреля 1771 г. Сенат предписал землемерам при снятии уездных планов включать в журналы замечания о курганах, пещерах и развалинах [16]. Собранные тогда сведения и сейчас представляют интерес как материал для археологической карты [17]. Таким образом, сбор сведений о древностях был поставлен в XVIII в. поистине в государственном масштабе.

Знаменитые «ученые экспедиции» Академии наук неизменно давали и сведения об осмотренных по пути древностях. В «Дневных записках путешествия» Николая Петровича Рычкова (1746—1784) много страниц посвящено камскими волжским городищам, а планы их приложены к книге [18] (см. вклейку). Рисунки древностей и планы городищ появляются и в других изданиях XVIII в.

Их по праву можно считать первыми русскими археологическими публикациями. Иван Иванович Лепехин (1740 — 1802) отметил ряд курганов, каменных баб и городищ на Нижней Волге. В других разделах «Дневных записок» Лепехина говорится о чудских копях на Урале, в частности о находках древних инструментов горного дела на Гумешевском руднике, о городище на Вятке, о следах селищ в Мезенской округе. Целый раздел книги Лепехина отведен описанию Болгара, составленному сотрудником экспедиции, тогда студентом, а впоследствии академиком Николаем Яковлевичем Озерцковским (1750—1827). По отдельности охарактеризованы 44 объекта на городище и приведены переводы 50 надписей на надгробиях [19].

И. Г. Георги (1768—1802) в дневниках своего путешествия упоминает об осмотре многих городищ и курганов в Западной Сибири, в Прикамье и в Поволжье [20]. Василий Федорович Зуев (1754—1794) во время путешествия в Херсон осматривал курганы по Днепру, в том числе и прославившийся после раскопок И. Е. Забелина Чертомлыцкий курган. Больше всего заинтересовали Зуева каменные бабы. Два изваяния он подробно описывает [21], а изображения их приводит в своей книге. Множество древностей описано Петром Симоном Палласом (1741 — 1811). Среди них античные памятники, пещерные города и средневековые укрепления — исары Крыма, находки в древних рудниках Урала и Сибири, Енисейские курганы и т. д. [22] Как видим, во время ученых путешествий Академии археологические памятники зафиксированы в самых разных районах страны: в Крыму, в Приднепровье, в Поволжье, на Урале и на Крайнем Севере.

Но особенно повезло в XVIII в. Сибири. Богатые находки в курганах, наскальные изображения, каменные изваяния, следы горных разработок, древние развалины, кости мамонта — все привлекает внимание путешественников. Уже в первой половине XVIII в. обширные сведения обо всех этих древностях собирают, помимо Мессершмидта, геодезисты В. и И. Шишковы, пользовавшиеся анкетой Татищева, и особенно Сибирская экспедиция Г. Ф. Миллера и И. Ф. Гмелина [23].

Кроме сбора древностей и описаний археологических памятников, в XVIII в. проводились и первые раскопки. Уже в 1722 г. Мессершмидт копает в Сибири, стремясь «узнать, каким образом эти язычники в старину устраивали свои могилы» [24]. В 1734 г. Миллер под Усть-Каменогорском исследует курганы, желая «усмотреть внутреннее их состояние и положение костей» [25]. В 1763 г. генерал А. П. Мельгунов раскапывает замечательный скифский курган — Литую могилу под Елисаветградом. В 1772 г. раскопки курганов в Сибири проводит Паллас, чтобы «иметь некоторое понятие о внутреннем их состоянии» [26]. Все эти раскопки позволили составить об археологических памятниках России, в первую очередь о курганах, достаточно четкое представление.

К 1740 г. относится замечательный документ — инструкция, написанная Миллером для адъюнкта И. Фишера. Фишер должен был сменить Миллера в Сибирской экспедиции, и Миллер хотел передать ему свой опыт, чтобы Фишер не начинал, как он, с самого начала. Эта инструкция, состоящая из 100 пунктов, показывает, как много уже было известно ученым XVIII в. об археологических памятниках и что Миллер понимал значение самых разных полевых наблюдений. Миллер различает до десятка типов сибирских погребальных сооружений и предписывает Фишеру исследовать множество вопросов. Надо выяснить и число погребений, и глубину их, и ориентацию, и есть ли при погребениях костяки овец и коней. Надо записать, где лежат вещи — в ногах или в головах.

Интерес появляется не только к курганам, но и к городищам, писаницам, развалинам, изваяниям. Блеск сибирского золота не затмил для Миллера значения рядовых находок: «Глиняные сосуды не следует при этом оставлять без внимания», — пишет он [27]. Инструкция Миллера — свидетельство огромного прогресса в исследовании русских древностей за короткое двадцатилетие после петровского указа.

Рассмотреть здесь все материалы по археологии, собранные в XVIII в., нет возможности, да пожалуй, и особой нужды. Попытаемся уловить общие черты в работах исследователей XVIII в. Бросается в глаза, что прежде всего проявился интерес к археологическим памятникам окраин России, а не центра. Для первых трех четвертей XVIII века больше всего данных об археологических изысканиях в Сибири. В последней четверти столетия преобладают уже сообщения о древностях Причерноморья. Выход России к морю, присоединение Крыма впервые познакомили русских ученых с памятниками античности. Внимание людей, воспитанных в традициях классицизма, быстро переключается на эти остатки старины, более понятные и близкие, чем сибирские древности.

Проявлялся интерес и к Кавказу. На участников Персидского похода Петра I большое впечатление произвели огромные по протяженности крепостные стены Дербента VI в. н. э. Дмитрий Кантемир (1673—1723)— отец поэта — снял план этих стен и сделал их описание.

На барельефе «склонися древний Дербень вечному в славе Петру» (1727—1730), предназначавшемся для триумфального столпа в намять Петра I, А. К. Нартов довольно точно воспроизвел внешний вид дербентских стен [28] (см. рис. на стр. 34—35). В те же годы специальную статью о дербентских стенах написал по материалам Кантемира Г. Байер [29]. Татищев организовал исследование средневековых памятников в Северном Предкавказье, в частности, известных Маджар [30].

И наряду со всем этим мы почти не видим интереса к археологии Средней России, к древностям собственно русским. Это весьма примечательно. Успехи русской науки XVIII в. в области археологии не надо переоценивать. Здесь была немалая доля интереса к экзотическим странам, к «куриозитетам» загадочного Востока. В сибирских краях, населенных «дикими инородцами», находят следы какой-то неизвестной высокой культуры — памятники искусства из золота, письмена, развалины. Это интересно, это надо понять.

Совсем иное — скромные городища и курганы Средней России; они примелькались всем, кто ездит по стране; известно, что богатых находок в них нет. В общем, это что-то обыденное и вряд ли интересное. Собирая и исследуя русские летописи, историки XVIII в. еще не думали о том, что раскопки этих курганов и городищ помогут разобраться во многих темных вопросах истории древней Руси. Археологический метод изучения прошлого применялся очень ограниченно, в основном там, где письменные источники вообще отсутствовали.

Характерно, что археология в работах XVIII в. тесно сближается с географией. Правда, уже Татищев говорит: «В древних могилах находятся старинные вещи и ко изъяснению гистории весьма полезные» [31], а Миллер пишет Фишеру: «Главнейшая цель при исследовании древностей этого края должна, конечно, заключаться в том, чтобы они послужили к разъяснению древней истории обитателей его, чего и можно смело ожидать от различных древностей, встречающихся в Сибири» [32]. Таким образом, связь древностей с историей понималась учеными. Но все же не случайно древности описываются геодезистами, не случайно курганы и городища исследуются не специально, а во время ученых путешествий, имевших комплексный, но в основном все же географический характер, не случайно Ломоносов считает изучение древностей частью географии [33]. В XVIII в. археологические исследования — только часть одной большой науки: «землеописания». Из этой науки уже выделился ряд самостоятельных наук. Уже ставятся специальные физические, химические, астрономические исследования. Но специально археологических исследований еще нет. Нет попыток поставить древности на службу истории во всех районах, а не только в экзотических краях.

Отношение к самим археологическим памятникам, также еще несколько робкое. В анкете Татищева и в других источниках XVIII в. усиленно подчеркивается особая ценность вещей с надписями по сравнению с остальными. Ученые XVIII в. еще не думали, что можно изучать древнюю историю по одним вещественным памятникам. Загадки сибирской старины хотели решить только путем расшифровки древних надписей. Заставить говорить вещи в XVIII в. еще не умели. С этим связано и восприятие разнородного археологического материала, как одновозрастного. Сложность, многослойность памятников прошлого еще не поняты до конца. Иногда делаются верные наблюдения. Миллер пишет, что в Енисейских курганах находят вещи только из красной меди и заключает: «Народ, похоронивший там своих покойников, может быть, не знал употребления железа. Следовательно, сии могилы гораздо старее прочих» [34]. Как будто, создается понятие о бронзовом веке. Но в той же статье говорится, что самые разные типы могил в Сибири могли принадлежать одному народу [35], а в «Истории Сибири» Миллер относит все сибирские древности ко времени Чингиз-хана [36]. Такое восприятие археологического материала в одной плоскости проходит через все исследования XVIII в. о древностях Сибири и проявляется в работах первой половины XIX в., — у Г. И. Спасского [37] и Э. И. Эйхвальда [38].

Это показывает, что попытки А. П. Окладникова [39] увидеть в работах русских ученых XVIII столетия систему трех веков: каменного, бронзового и железного, основанные на отдельных метких замечаниях Миллера, Гмелина и Радищева, — все же не состоятельны. Никогда в XVIII в. эта система не была выражена в целом, и не лежала она в основе описаний древностей. Нигде не говорилось, что каменные орудия старше бронзовых. Итак, методы исторической работы на одном вещевом материале из раскопок в XVIII в. почти не известны.

Но были намечены два других метода. Первый метод — сопоставление археологических находок с данными письменных источников. В XVIII в. «собранием переводчиков» было опубликовано на русском языке огромное число произведений античных авторов (сочинения некоторых авторов есть на русском языке только в переводах XVIII в.) [40]. Всем были хорошо известны сообщения греческих и римских источников о древнем населении территории России. Отсюда, во всех работах, касающихся древностей, появляются рассуждения — чьи это памятники: скифов, сарматов, или какого другого народа. Сопоставления еще неумелы. Даже такой опытный исследователь, как Миллер, приписывал Мельгуновский курган уграм [41]. Но важно, что самый метод сопоставления письменных и вещественных источников уже найден.

Второй метод — использование этнографических данных при объяснении находок. Тот же Миллер совершенно правильно объясняет, зачем зарывались вещи в курганы. Параллели из этнографии Индии, Якутии позволяют ему показать, что это связано с представлениями о загробном мире; многие народы считали, что на том свете покойнику пригодятся вещи, служившие ему при жизни [42]. Знакомство исследователей Сибири с живым каменным веком у камчадалов, как верно заметил А. П. Окладников, помогло русским ученым понять независимо от западной науки и происхождение «громовых стрел». В те самые годы, когда французская Академия осуждала Магюделя за то, что он считал «громовые стрелы» орудиями древних людей (1730), русские ученые были твердо в этом убеждены. В 1731 г. в «Примечаниях к Санкт-Петербургским ведомостям» напечатана специальная статья «О перунах или громовых стрелах», где прямо утверждается, что «они у наших древних предков вместо военного оружия были» [43]. О том же говорит и Миллер: «Вне могил встречаются в земле… секиры древних или так называемые громовые стрелы, да каменные наконечники стрел и долота, сделанные из агатов и яшмы» [44].

Итак, в XVIII в. русские научились сохранять археологические находки, ученые зарегистрировали очень большое число памятников, провели первые раскопки, собрали первые коллекции древностей. Впервые в русской литературе появились рисунки древних вещей и планы городищ, придавшие работам характер археологических публикаций. Нащупывались методы объяснения археологических памятников путем сопоставления с этнографическими данными и материалами письменных источников. Прогресс, по сравнению с XVII в. колоссален. Но многое еще предстояло сделать. Еще совсем не исследовались славянские памятники. Курганы с богатыми находками еще заслоняли от глаз исследователей поселения с их скромным инвентарем. Наконец, характер самой археологической науки не был осознан до конца. Это предстояло сделать в XIX в.

[adsense]

1 ПСЗ (1 собр.), т. V, № 3159.
2 ПСЗ (1 собр.), т. VI, № 3738.
3 Распоряжение Петра I о вознаграждении за археологические находки. PC, 1872, № 10, стр. 474.
4 А. А. Спицын. Сибирская коллекция Кунсткамеры. ЗОРСА, т. VIII, вып. 1. СПб., 1906, стр. 235.
5 Там же, стр. 230.
5 Е. В. Барсов. О кладе, найденном в Киеве при Петре Великом. «Древности», т. IX, вып. II—III. М., 1883, протоколы, стр. 22, 23.
7 Я. Штелин. Подлинные анекдоты о Петре Великом, ч. I. М., 1830 (3 изд.), стр. 130. Ср. [И. И. Голиков]. Деяния Петра Великого, ч. VIII. М., 1789, стр. 194.
8 П. П. Пекарский. Наука и литература в России при Петре Великом, т. I. СПб., 1862, стр. 8, 9.
9 А. В. Арциховский. Археология. Большая Советская Энциклопедия, т. 3, 1950, стр. 167.
10 В. В. Радлов. Сибирские древности. МАР, № 3, 1888, стр. 5—19.
11 Там же, № 15, 1894 стр. 125, 126.
12 А. А. Спицын. Сибирская коллекция Кунсткамеры.
13 В. В. Радлов. Сибирские древности. МАР, № 15, стр. 142, 143.
14 Д. М. Гурвич. Ломоносов и археология. «Краткие сообщения Института истории материальной культуры», XLI, 1951.
15 В. В. Радлов. Сибирские древности. МАР, № 15, стр. 106—114.
16 ПСЗ (1 собр.), т. XIX, № 13593.
17 См., например, С. И. Порфирьев. Древности Казанского края в актах генерального межеванья. ИОАИЭ, т. XX, вып. 1—3. Казань, 1904, стр. 1—16.
18 Журнал или дневные записки путешествия капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства в 1769 и 1770 году. СПб., 1770, стр. 3—25, 44—52, 140—142, 148—150; Продолжение журнала или дневных записок путешествия капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства в 1770 году. СПб., 1772, стр. 56, 70, 74-79, 81, 82,115, 116, 126, 130.
19 Дневные записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства, ч. I. СПб., 1771, стр. 234, 235, 265—283, 336—341, 378—380, 392, 393, 425; ч. II, 1772, стр. 97, 98, 276, 277; ч. III, 1780, стр. 226, 227; ч. IV, 1805, стр. 203—205.
20 I. G. Georg i. Bemerkungen einer Reise im Russischen Reich in den Jahren 1773 und 1774. Zweiter Band. S.-Ptsb., 1775, S. 527, 555, 617, 633, 863 и др.
21 Путешественные записки Васнлья Зуева от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 гг. СПб., 1787, стр. 246, 264—267.
22 П. С. Паллас. Путешествие по разным провинциям Российского государства, т. III, первая половина. СПб., 1788, стр. 537—541; его же. Рассуждение о старинных рудных копях в Сибири и их подобии с венгерскими, различествующими от копей римских. «Академические известия на 1780 г.», ч. V, стр. 312—337; его же. Поездка во внутренность Крыма вдоль Керченского полуострова и на остров Тамань. ЗООИД, т. XII, 1881; т. XIII, 1883.
23 Материалы Гмелина, Миллера, Шишковых и др. собраны В. В. Радловым в «Сибирских древностях». MAP, № 3, 1888; № 5, 1891; № 15, 1894.
24 В.В.Радлов. Сибирские древности. МАР, № 3, стр. 13.
25 Изъяснение о некоторых древностях, в могилах найденных. «Ежемесячные сочинения и известия об ученых делах»,1764, декабрь, стр. 494.
26 П. С. Паллас. Путешествие по разным провинциям…, стр. 504.
27 В. В. Радлов. Сибирские древности. МАР, № 15, стр. 114.
28 История русского искусства, т. V. М., 1960, стр. 485.
29 О стене кавказской. «Краткое описание комментариев Академии наук». СПб., 1728, стр. 167—207.
30 Д. М. Гурвич. Татищев и русская археологическая наука. CA, XXVI, 1956, стр. 159—161.
31 Б. В. Радлов. Сибирские древности. MAP, № 15, стр. 143.
32 R. В. Радлов. Сибирские древности. МАР, № 15, стр. 107.
33 Д. М. Гурвич. Ломоносов и археология…, стр. 119.
34 Изъяснения о некоторых древностях…, стр. 489.
35 Там же, стр. 484.
30 Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. I. М.— Л., 1937, стр. 170.
37 Г. И. Спасский. Древности Сибири. «Сибирский вестник», ч. 2. СПб., 1818.
38 Э. И. Эйхвальд. О чудских копях. ЗРАО, т. IX, вып.2. СПб., 1857.
39 A. П. Окладников. Неолит и бронзовый век Прибайкалья. МИА, № 18, 1950, стр. 19—24.
40 В. Я. Адарюков. Книга гражданской печати в XVIII веке Сб. «Книга в России», ч. I. М., 1924, стр. 219—225.
41 Изъяснение о некоторых древностях…, стр. 502.
42 Изъяснение о некоторых древностях…, стр. 486.
43 О перунах или громовых стрелах в прибавление к примечаниям о громе. «Исторические, генеалогические и географические примечания к Санкт-Петербургским ведомостям», ч. CXXXIX. СПб., 8. XI. 1731, стр. 363—366.
44 В. В. Радлов. Сибирские древности. МАР, № 15, стр. 113.

К содержанию книги А.А. Формозова «Очерки по истории русской археологии» | К следующей главе