Возникновение частной собственности, классов и государства

К содержанию учебника «История первобытного общества» | К следующему разделу

Каковы бы ни были формы разложения родового общества, основным содержанием эпохи оставалось зарождение частной собственности, классов и государства.

[adsense]

Выше уже говорилось, что вопрос о происхождении частной собственности, классов и государства составляет главный мировоззренческий вопрос первобытной истории. В буржуазной науке еще имеются сторонники теории «естественного» происхождения этих институтов классового общества, якобы свойственных самой человеческой природе. Они усматривают частную собственность в личной собственности членов родовой общины на ручные орудия, предметы одежды, украшения, а государственную власть — в органах родового самоуправления или же в соответствии с патриархальной теорией — во власти главы семейства. Таким образом, эта теория противостоит марксистскому положению о том, что частная собственность, классы и государство зародились лишь в распаде первобытного общества и, следовательно, имеют исторически обусловленный, ограниченный во времени характер. Все еще распространена также так называемая теория насилия, создатели и сторонники которой (австрийский историк права Гумплович, Каутский, Кунов, Р. Люксембург, а из современных зарубежных исследователей Линтон, Бэрнес и др.) считают, что классы и государство возникли из завоевания одного племени другим, составившим господствующий класс и создавшим для закрепления своего господства органы государственной власти. Эта теория также неверна, так как в основе процесса становления классов и государства лежали прежде всего внутренние социально-экономические факторы, а такие внешние факторы, как завоевания, могли лишь ускорить этот процесс.

В последнее время получили распространение также и более изощренные теории переосмысления процессов становления классов и государства. Как мы увидим дальше, многие ранние формы эксплуатации постепенно вырастали из обычаев и порядков, свойственных первобытнообщинному строю, долгое время сохраняли обличье общинно-родовых институтов, казались взаимовыгодными обеим сторонам и в какой-то мере действительно были таковыми. Общественно полезными казались, а в определенной мере и были также предполитические институты, которые развивались для нужд перераспределения продукта. Такова основа, на которой выросла концепция «взаимной эксплуатации». В ней есть свое рациональное зерно, но зерно уродливо гипертрофированное. Одно дело — видеть диалектически противоречивый механизм генезиса эксплуатации и отделенной от народа власти и совсем другое — трактовать уже достаточно отчетливые отношения эксплуатации как взаимовыгодные. Идя этим путем, можно найти взаимность эксплуатации и в феодализме (феодал защищает крестьянина), и в рабовладении или капитализме (и рабовладелец, и капиталист организуют трудовой процесс). По существу, теория «взаимной эксплуатации» призвана снять проблему классовых противоречий в антагонистическом, в том числе и в современном капиталистическом обществе.

Возникновение частой собственности

Рост производительности труда способствовал индивидуализации производства и появлению прибавочного продукта, что давало возможность присвоения одним человеком излишков, произведенных другим человеком. В то же время возросшая производительность и общественное разделение труда делали возможным производство продуктов специально для обмена, товарное производство, создавали практику регулярного обмена и отчуждения. Так стала зарождаться свободно отчуждаемая частная собственность, которая отличалась от личной собственности эпохи классического родового строя прежде всего тем, что открывала дорогу отношениям эксплуатации. «В основании ее, — писал В. И. Ленин, — лежит зарождающаяся уже специализация общественного труда и отчуждение продуктов на рынке. Пока, например, все члены первобытной индийской общины вырабатывали сообща все необходимые для них продукты, — невозможна была и частная собственность. Когда же в общину проникло разделение труда и члены ее стали каждый в одиночку заниматься производством одного какого-нибудь продукта и продавать его на рынке, тогда выражением этой материальной обособленности товаропроизводителей явился институт частной собственности».

Начало частной собственности было положено накоплением отдельными семьями излишков продукции в виде богатств. Ими становились некоторые пищевые продукты и ремесленные изделия, металлы, производственный инвентарь и оружие, а у народов, знавших скотоводство, — прежде всего скот. К наиболее ранним видам частной собственности принадлежали и рабы, речь о которых будет идти ниже. Естественно, что те, кто имел излишки, стремился накапливать их не только в натуральной форме, но и в превращенной форме сокровищ, общепринятых эквивалентов, предметных денег.

Этнографические данные свидетельствуют, что накопление богатств происходило прежде всего в семьях родоплеменных главарей и вождей. Это и понятно: именно они были хранителями и распорядителями тех ценностей, которые первоначально принадлежали еще всей общине. Так, у северо-западных индейцев квакиютль родовые сокровища — медные пластины — считались неотчуждаемой собственностью рода, но фактически были передаваемой по наследству собственностью вождя. У меланезийцев полуострова Газели (о. Новая Британия) главари являлись хранителями всех общинных сокровищ — раковин, которые они должны были использовать для общественных нужд, но использовали и для своих целей, ссужая малоимущих. Поэтому еще до того, как главари и вожди стали присваивать себе богатства общины, распоряжение этими богатствами было важным дополнительным рычагом, с помощью которого они усиливали свое влияние и приумножали

свои богатства. Собственные сокровища одного из вождей тех же квакиютль состояли из 4 больших лодок, 4 рабов, 40 шкур морской выдры и 120 лыковых накидок; другого — из 4 больших лодок, 6 рабов, 60 меховых одеял и 200 лыковых накидок.

О накоплении частных богатств и зарождении частной собственности косвенно свидетельствуют и данные археологии. Так, вещи, находимые в погребениях додинастического Египта, уже помечены знаками собственности, несомненно не родовыми, а семейными, так как в разных погребениях они различны. Подобными знаками собственности, по-видимому, были и так называемые пуговицевидные печати, известные по энеолитическим культурам Передней Азии и Греции. К энеолиту, бронзовому и раннему железному веку Азии и Европы относятся многочисленные клады металлических слитков, оружия, орудий и украшений, игравших роль сокровищ и, по-видимому, денег. Интересен, в частности, найденный у с. Бородино близ Белгорода — Днестровского клад богатого, вероятно, церемониального оружия вождя, содержавший серебряное копье, серебряный кинжал, позолоченную серебряную булавку, нефритовые топоры — все это, судя по известным аналогиям, не местного происхождения. Наконец, к этой же археологической эпохе относятся общий рост богатств в погребениях и, что особенно важно, их неравномерное распределение, в частности появление наряду с обычными сложных по устройству и богатых по инвентарю погребений родоплеменных вождей. Таков, например, древнейший памятник этого типа на территории СССР — знаменитый Майкопский курган конца 2 тысячелетия до н. э. В нем на 11-метровой глубине, под балдахином, поддерживаемым шестиметровыми серебряными трубками, был захоронен мужчина с множеством украшений из золота, лазурита, бирюзы и сердолика, чеканными золотыми и серебряными сосудами, медным оружием и орудиями. В двух меньших и несравненно более бедных по сопровождающему инвентарю погребальных камерах кургана найдены останки двух женщин — по-видимому, убитых рабынь. Сходные с Майкопским так называемые «княжеские», но несомненно предшествующие появлению государственных образований погребения бронзового и раннего железного века известны во многих областях СССР и зарубежной Европы.

[adsense]

Становление частной собственности проходило в острой борьбе с традициями общинно-родового коллективизма. Накопление отдельными семьями излишков не нужной им продукции было противно самому духу первобытнообщинного строя, и более имущим приходилось делиться с менее имущими. Разбогатевший человек, в особенности вождь, если он не хотел лишиться своего авторитета, должен был устраивать широкие, так называемые престижные пиры, из тех же престижных соображений щедро одаривать родичей, соседей и гостей, помогать нуждавшимся и т. д. У скупого богача нередко насильно отбирали излишки имущества: так, у некоторых оленеводческих народов Сибири в XVII—XVIII вв. отдельные семьи не могли иметь стад более чем в сто голов — остальные олени, если они не раздавались добровольно, отбирались родичами или соседями. Бывало, что такого скупца убивали: исследователь папуасов Л. Посписил приводит случай, когда общинники заставили ближайших родственников богача убить его стрелами со словами: «Ты не должен быть единственным богатым человеком, мы все должны быть равны, ты всего лишь равен нам».

Ожесточенное сопротивление древних коллективистских традиций тенденциям накопления богатств вызвало к жизни широко распространенные в эпоху разложения первобытного общества своеобразные обычаи массовых раздач и даже уничтожение накопленного имущества. У многих народов при погребении умершего, в особенности главаря или вождя, его богатства уничтожались, погребались, раздавались присутствующим и лишь часть их передавалась наследникам. На некоторых островах Меланезии состоятельные люди демонстративно уничтожали запасы циновок, считавшихся одним из мерил богатства, а во время праздников резали и раздавали своих свиней. У северо-западных индейцев накопленные богатства вначале уничтожались в день смерти владельца, а позднее стали раздаваться на специальном празднике «потлач». Потлач устраивался по самым разным поводам: при получении нового имени, вступлении в тайное общество, свадьбе, похоронах, поминках и т. д. Устроитель потлача долгое время копил богатства — меха, лодки, рабов, а затем выставлял их для всеобщего обозрения и с гордостью раздавал гостям. Однако потлач, как и престижные пиры и другие сходные по содержанию (так называемые потлачевидные) обычаи эпохи, не был лишь актом горделивого саморазорения. Устроитель своей щедростью устранял соперников, обеспечивал

за собой или своими наследниками высокое общественное положение, приобретал авторитет и право на занятие общественных должностей; помимо этого он становился участником ответных потлачей, на которых возвращал обратно по крайней мере часть розданных богатств. Возможно, потлач выполнял и некоторые другие функции: советский этнограф Ю. П. Аверкиева, исходя из того, что на потлач приглашались члены не своего, а чужого рода или племени, видит в нем своеобразный институт развития обмена. Но так или иначе очевидно, что диалектически сложные и противоречивые обычаи эпохи разложения первобытного общества, даже и ограничивая накопление частной собственности, в конечном итоге способствовали развитию частнособственнических отношений.

[adsense]

Развитие частной собственности тормозилось сохранением общинной собственности на землю, бывшую основным условием и всеобщим средством труда. В то время как движимость, в том числе и орудия производства, уже стала частной собственностью отдельных семей, обрабатываемые земли, пастбища, сенокосы, охотничьи и рыболовные угодья оставались коллективной собственностью распадавшейся родовой или складывавшейся соседской общины. Более того, пока существовала коллективная собственность на землю, частная собственность имела второстепенный, подчиненный характер, не могла получить преобладающего значения, потому что, как отмечал Маркс, «частная собственность как противоположность общественной коллективной собственности существует лишь там, где… внешние условия труда принадлежат частным лицам». Индивидуализация труда и развитие частнособственнических начал с неизбежностью должны были привести к появлению частной собственности на землю. Она зарождалась в еще более ожесточенной борьбе, чем частная собственность на движимое имущество, и первоначально принимала своеобразные непрямые формы (право первопоселения, заимки и т. п.). Пахотные земли и особенно сенокосные и промысловые угодья еще долго продолжали считаться неотчуждаемой собственностью общины, но отдельные семьи, пользовавшиеся общинными наделами, всячески стремились воспрепятствовать переделам и постепенно закрепляли за собой право наследственного владения и монопольного распоряжения своим участком земли. Такое переходное состояние мы застаем, например, в Меланезии: на большинстве островов семьи владеют общинной землей лишь до тех пор, пока они ее обрабатывают, но на о. Новая Каледония надел уже сохраняется за семьей даже в том случае, если его обработка прекращена. Особенно долго сохраняли фикцию коллективной собственности на землю кочевники-скотоводы, однако и у них монопольное распоряжение вождей пастбищами и степными водоемами в большинстве случаев породило фактически частную собственность на землю. Однако в окончательном виде частная собственность на землю, как правило, складывалась только в классовом обществе.

Развитие частнособственнических отношений проникло и в большую семью, разрушая свойственные ей коллективистические порядки. Ее глава стремился стать единоличным распорядителем семейного хозяйства и собственником семейного имущества, усилить свою власть, стать неограниченным домовладыкой. Это вызывало сопротивление других взрослых мужчин, старавшихся обособить свое имущество и образовать со своими женами и детьми самостоятельные семьи. В связи с этим участились выделы и разделы — большие семьи делились на другие, пока еще также большие, но уже меньшие по размерам семьи. Но и они оказывались непрочными: раздираясь внутренними противоречиями, они делились снова и снова. Большесемейная община неуклонно уступала место малой, или нуклеарной (иногда называемой моногамной), семье, состоящей только из родителей и их детей и воплощающей в себе развившиеся частнособственнические начала.

Таким образом, если сопоставить процесс становления частной собственности с развитием семьи, то в нем могут быть выделены три этапа:

первый этап — выделение в роде собственности больших семей, частной по отношению к внешнему миру, но коллективной, групповой по отношению к самой семейной общине;
второй этап — выделение так называемой отдельной собственности глав больших семей, обособляющейся уже и по отношению к групповой собственности большесемейного коллектива;
третий этап — выделение собственности маых семей, надолго становящихся основными носителями частнособственнических отношений.

К содержанию учебника «История первобытного общества» | К следующему разделу