Волосовская культура

К оглавлению книги «Эпоха бронзы лесной полосы СССР»

Волосовская культура была впервые выделена В. А. Городцовым на основе раскопанных им Волосовской и Панфиловской стоянок (Городцов, 1915, 1926). Материалы, добытые в первой из них, он отнес к неолитическому времени (V тыс. до н. э.) и назвал эту культуру волосовской, а материалы второй датировал эпохой палеометалла (2500—2000 л. до н. э.) и назвал эту культуру панфиловской (Городцов, 1926). При сравнении этих комплексов В. А. Городцов пришел к заключению об их генетической связи (Городцов, 1926, с. 20). Впоследствии исследователи объединили эти памятники и близкие к ним в одну волосовскую культуру, тем более что и сам В. А. Городцов считал, что «народ, создавший культуру волосовского типа, жил долго, перешел в этой стране в металлический период, выделяя и давая начало производным культурам, дожившим до ранней поры неометаллической эпохи» (Городцов, 1926, с. 20). К концу 20-х годов разными исследователями были открыты новые стоянки этой культуры не только на Оке, но и на Верхней Волге, но лучше других они были изучены на Нижней Оке.

Впервые карту распространения памятников волосовской культуры и их интерпретацию дал А. Я. Брюсов (Брюсов, 1952). Она была ограничена частью р. Оки и ее притоков в районах городов Мурома и Вязников, но А. Я. Брюсов при этом высказал предположение о возможности распространения волосовских памятников далеко к западу и северу от Оки (Там же, с. 72).

По керамике он наметил три хронологических этапа в развитии волосовской культуры, причем происхождение ее связывал с местным докерамическим неолитом, а развитие основных памятников волосовской культуры относил ко всему II тыс. до н. э. Однако позднее он изменил свою точку зрения и на происхождение, и на датировку этой культуры (Брюсов, 1965, 1968).

Более развернутую характеристику волосовской культуры дала И. К. Цветкова (Цветкова, 1953). Она так же, как и А. Я. Брюсов, отнесла волосовские памятники, расположенные на Нижней и Средней Оке, к неолиту и датировала их II тыс. до н. э. Составленная ею карта волосовских памятников охватывает не только нижнее и среднее течения р. Оки, но и выходит за ее пределы на Верхнюю Волгу (Буньково, Языково, Станок, Никола-Перевоз). Однако, к основной территории автор отнесла только Оку, причем наметила распространение волосовской культуры в направлении Среднего Поволжья, считая более ранними памятники района г. Мурома. На основе анализа главным образом керамики она выделила три хронологических этапа в развитии волосовской культуры. В последующие годы И. К. Цветковой были исследованы новые памятники волосовской культуры на Оке и в Ярославской области (Цветкова, 1948, 1957). По вопросам волосовской культуры высказала свое мнение и М. Е. Фосс (Фосс, 1952). Особенно интересен ее вывод о преемственности кремневой техники населения волосовской культуры от льяловских традиций (Фосс, 1959).

Значительное внимание волосовским древностям уделил О. Н. Бадер (Бадер, 1953а, 1966а, 1970, 19726 и др.). Он первым обратил внимание на сходство волосовских и турбинских памятников и указал на их связь с местным уральско-камским неолитом. Кроме того, он высказал гипотезу о камском происхождении волосовцев и их прафинском этносе.

Вопросов волосовской культуры касался и П. Н. Третьяков (Третьяков П. Н., 1966). Он вслед за О. Н. Бадером связывал ее происхождение с уральско-камскими племенами. П. Н. Третьяков считал, что «расселение уральско-камских племен на Нижней Оке и Верхней Волге было, очевидно, не единичным явлением, не одной волной, а многократным процессом» (Третьяков П. Н., 1966, с. 55).

Представляют интерес карты волосовских поселений и распространения «фигурных кремней», приведенные П. Н. Третьяковым в его книге, рисующие несколько иную, более обширную территорию распространения волосовских древностей, чем на картах И. К. Цветковой и А. Я. Брюсова. Заслуживает внимания и отнесение П. Н. Третьяковым стоянок Бологое, Коломцы, Копчапское к памятникам, близким волосовским.

А. X. Халиков более подробно рассмотрел проблему волосовской культуры во всех ее аспектах (Халиков, 1969). Он, так же как О. Н. Бадер и П. Н. Третьяков, придерживается мнения о волго-камском происхождении волосовской культуры и рисует картину еще более широкой экспансии волосовских племен на запад, северо-запад и север, однако никак не объясняет причин такого широкого расселения волосовцев.

А. X. Халиков первым дает характеристику Волго-Камского региона волосовской культуры и выделяет в Волго-Камье ранние и более поздние памятники. Однако, разработанная им периодизация волосовской культуры (Халиков, 1969) не имеет твердой хронологической и стратиграфической основы.

Ко взглядам указанных авторов на волосовскую проблему близок и В. П. Третьяков (Третьяков В. П., 1961, 1966, 1967а, 1970, 1972, 1975а и др.).

В. М. Раушенбах исследовала несколько волосовских памятников в Московской и Владимирской областях, посвятив ряд статей описанию этих памятников и решению некоторых общих вопросов волосовской культуры (Раушенбах, 1953, 1960, 1969, 1970). В Московской области ряд волосовских поселений исследовал В. В. Сидоров (Сидоров, 1971, 1973, 1975, 1976).

В Новгородской и Калининской областях волосовские памятники исследовала М. П. Зимина (Зимина, 1968, 1973, 1974, 1975). Памятники Репище и Кончанское дали прекрасный материал, характеризующий погребальный обряд волосовцев.

На волосовской стоянке в урочище Модлона Вологодской области С. В. Ошибкина обнаружила раннюю волосовскую керамику с раковинной примесью, предметы искусства (скульптура лося) и получила радиоуглеродные даты разных горизонтов волосовской культуры (Ошибкина, 1966, 1976, 1978).
Н. Н. Турина также уделяла внимание отдельным вопросам волосовской культуры (Турина, 1960, 1963, 1970).

Средневолжским памятникам волосовской культуры посвящены исследования В. В. Никитина (Никитин В. В., 1976, 1977). Характеризуя памятники Марийского Поволжья, он уделил особое внимание анализу жилищ, поселений и металлургии. Датировка этих памятников требует уточнения в связи с передатировкой волосовской культуры.

Верхневолжской экспедицией Института археологии АН СССР (рук. Д. А. Крайнов) исследовались волосовские поселения в Ивановской, Ярославской и Калининской областях (Сахтыш I, II, VII, VIII, Стрелка I, II, Толстуха, Клячино I, II, Уница, Ивановское III, VII, Торговище, Иванково IV, Ронское I, II, III и др.).

В работах Д. А. Крайнова (Крайнов, 1964, 1965, 1972б, 1976б, 1977б, 1978а, 1981 и др.) было высказано мнение о местном происхождении волосовской культуры на основе смешения верхневолжской культуры и культуры ямочно-гребенчатой керамики, разработаны вопросы хронологии, периодизации, взаимоотношений с фатьяновской культурой, проанализированы погребальный обряд, искусство волосовских племен и другие вопросы.

Проблеме металлургии волосовской культуры посвящены работы Е. Н. Черных и С. В. Кузьминых (Черных, 1966; Черных, Кузьминых, 1977; Кузьминых, 1977а).

За последнее время в Куйбышевской, Саратовской и Оренбургской областях были открыты и исследованы поселения, близкие волосовским. Судя по предварительным данным, эти поселения разновременны (Тезисы докладов конференции. Оренбург, 1981). Сейчас еще трудно судить об их характере и культурно-этнической принадлежности, но их открытие

Карта 1. Распространение основных памятников волосовской культуры а — памятники; б — территория распространения культуры 1 — Репище; 2 — Бологое; 3 — Кончанское; 4 — Коломицы; 5 — Иванково I; 6 — Модлона; 7 — Ронское; 8 — Языково I; 9 — Польцо; 10 — Уница; 11 — Вашутино; 12 — Иловец; 13 — Петровские озера; 14 — Тростенское озеро; 15 — Никола- Перевоз; 16 — Буньково; 17 — Заречье; 18 — Маслово Болото VII; 19 — Коренец; 20 — Ушмар; 21 — Владычино; 22 — Ибердус; 23 — Черная Гора; 24 — Панфилово; 25 — Легалин Бор; 26 — Волосово; 27 — Володары; 28 — Гавриловна; 29 — Холомониха; 30 — Стрелка I; 31 — Толстуха; 32 — Сокольское; 33—36 — Сахтыш I, II, VII, VIII; 37, 38 — Ивановская III, VII; 39 — Борань; 40 — Станок; 41 — Безводная; 42 — Удельно-Шумецкая; 43 — Майданская; 44 — Руткинская; 45 — Сумская; 46 — Обсерватория III; 47 — Токаревская; 48 — Ахмыловское II; 49 — Подборице-Щербинская; 50 — Яндашево; 51 — Кубашево; 52, 53 — Выжумское I

Карта 1. Распространение основных памятников волосовской культуры
а — памятники; б — территория распространения культуры 1 — Репище; 2 — Бологое; 3 — Кончанское; 4 — Коломицы; 5 — Иванково I; 6 — Модлона; 7 — Ронское; 8 — Языково I; 9 — Польцо; 10 — Уница; 11 — Вашутино; 12 — Иловец; 13 — Петровские озера; 14 — Тростенское озеро; 15 — Никола- Перевоз; 16 — Буньково; 17 — Заречье; 18 — Маслово Болото VII; 19 — Коренец; 20 — Ушмар; 21 — Владычино; 22 — Ибердус; 23 — Черная Гора; 24 — Панфилово; 25 — Легалин Бор; 26 — Волосово; 27 — Володары; 28 — Гавриловна; 29 — Холомониха; 30 — Стрелка I; 31 — Толстуха; 32 — Сокольское; 33—36 — Сахтыш I, II, VII, VIII; 37, 38 — Ивановская III, VII; 39 — Борань; 40 — Станок; 41 — Безводная; 42 — Удельно-Шумецкая; 43 — Майданская; 44 — Руткинская; 45 — Сумская; 46 — Обсерватория III; 47 — Токаревская; 48 — Ахмыловское II; 49 — Подборице-Щербинская; 50 — Яндашево; 51 — Кубашево; 52, 53 — Выжумское I

расширяет наши представления о волосовской общности и заставляет по-иному взглянуть на происхождение ее различных вариантов и их взаимосвязь.

Несмотря на обширную литературу и расширившиеся масштабы исследований, многие вопросы волосовской культуры остаются нерешенными. Это вопросы ее ареала, хронологии, периодизации, локальных вариантов, происхождения и др.

Ареал волосовской культуры, или, вернее, волосовской культурно-исторической общности, оказался значительно шире, чем это представлялось раньше (карта 1). Наряду с компактной группой памятников Нижней и Средней Оки, а также Нижней Камы и Среднего Поволжья, наблюдается скопление памятников в Ивановской, Владимирской, Московской и Ярославской областях, причем здесь так же, как на Оке и в Среднем Поволжье, есть поселения различных хронологических этапов.

В Костромской области пока известны только несколько поздних стоянок, в Калининской и Новгородской областях открыты и ранние, и поздние памятники. В Вологодской области находится известная стоянка Модлона. Возможно, здесь будут открыты и другие волосовские памятники, так как на некоторых стоянках найдены валикообразные топоры, топоры карельского типа, «рубанки» (krummeisse) и другие вещи, встречающиеся на северных волосовских поселениях.

Сходные с волосовскими и одновременные им поселения и могильники обнаружены в Эстонии и Латвии; на некоторых из них встречена типичная волосовская керамика. Если их и нельзя считать волосовскими, то во всяком случае можно отнести к родственной группе.

Таким образом, выясняется широкое распространение памятников волосовской культуры — от Прибалтики до Камы и от Вологды до Пензы (карта 1). Это по существу почти вся лесная территория, занятая прежде культурами с ямочно-гребенчатой керамикой.

Трудно себе представить, что на таком огромном пространстве существовала одна культура. Очевидно, мы здесь имеем дело с несколькими одновременными родственными культурами и их локальными и хронологическими вариантами, представляющими в совокупности единую большую историко-культурную общность. П. Н. Третьяков собственно волосовскими называл только волго-окские памятники, а остальные — западные и восточные — «близкими волосовским» (Третьяков П. Н., 1966). Сейчас предварительно можно выделить пять основных вариантов волосовской культурно-исторической общности: верхневолжский, западный, средневолжский, окский, северо-западный.

Топографическое положение волосовских памятников также неодинаково. На Верхней Волге они в основном расположены на местах неолитических стоянок на берегах древних озер или около них недалеко от устьев или истоков небольших речек. Часть окских стоянок располагается в таких же условиях, но значительное количество памятников находится на первой надпойменной террасе низкого берега Оки или на невысоких песчаных дюнах.

Средневолжские памятники занимают в основном края надлуговых террас или дюнные всхолмления (Никитин В. В., 1976). Местоположение волосовских поселений зависело и от природных условий, и от хозяйственной деятельности. Так, поздние поселения с металлом встречаются на более высоких местах, а ранние — на низких, ближе к воде. Первые в основном расположены в Среднем Поволжье и низовьях Камы, т. е. ближе к месторождениям медистых песчаников.

Следует отметить большое количество волосовских поселений в Марийском Поволжье (около 60 памятников), где они расположены вдоль Волги, в приустьевой части Ветлуги и в бассейнах рек Большой Кокшаги и Илети. Топография поселений, характер жилищ, своеобразие орнаментики керамики, особые типы каменных орудий, отсутствие погребений и другие данные выделяют средневолжскую группу памятников в особый культурный вариант волосовской общности (Никитин В. В., 1976б).

Значительное скопление волосовских поселений наблюдается в среднем и нижнем течении Оки. Их исследование началось еще в XIX в. (Уваров, 1881; Кудрявцев, 1893) и начале XX в. (Иверсен, 1903; Городцов, 1914б). Окские памятники отличаются от средневолжских и расположением поселений, и формой сосудов и их орнаментикой, и формами кремневых орудий, обилием изделий из кости, предметами искусства, наличием погребений и пр. Особый характер окских волосовских памятников неоднократно подчеркивался исследователями (Цветкова, 1953, 1985).

На территории Верхней Волги (в Ивановской, Ярославской и Калининской областях) сейчас открыто значительное количество волосовских памятников. Наиболее известными волосовскими стоянками в Верхнем Поволжье, исследованными за последние два десятилетия, являются Сахтыш I, II, IV, VIII, Поляна, Клячино I, II, Толстуха, Ивановское III, VII, Стрелка I, II, Языково I, III, Польцо, Уница, Слободка, Берендеево и др. Почти все эти поселения располагаются на многослойных неолитических стоянках и только несколько являются чисто волосовскими однослойными (Клячино I, II, Иванково IV и др.) или двуслойными (Стрелка I).

Верхневолжские памятники имеют свою специфику, что отличает их от средневолжских и окских. Это особые мотивы в орнаментике керамики, наличие оригинальных форм кремневых, каменных и костяных орудий, линейное расположение поселков вдоль речек, специфика погребального обряда, культ медведя и куниц и пр. Очевидно, эти памятники составляют особый культурный вариант волосовской общности.

В западной и северной частях ареала волосовской общности исследовано меньше памятников. Здесь наряду с известными стоянками Коломцы, Бологое, Кончанское выявлены новые поселения и могильники, это: Репище, Иванково IV, Иловец, Ронское I, II, III в Новгородской и Калининской областях, в Вологодской известны стоянки Модлона, Кубенино. В Костромской области встречены только поздние поселения: Станок, Борань, Федоровская. Вероятно, в этих частях ареала будут выделены особые варианты.

Степень исследованности волосовских памятников Среднего Поволжья, Оки и Верхней Волги почти одинакова, хотя в последнем регионе они были выявлены сравнительно недавно и в литературе не получили еще должного освещения. Недостаточная исследованность памятников разных регионов затрудняет более подробную характеристику указанных вариантов и этапов их развития.

Одним из сложных и спорных вопросов является хронология волосовских памятников и их периодизация.

В датировке волосовской культуры у исследователей нет единогласия, поскольку данные по С14 появились недавно. Определение хронологии сравнительным и типологическим методом привело к различным датам — от V до последней четверти II тыс. до н. э.

А. Я. Брюсов первоначально датировал начало собственно волосовских памятников концом III — последней четвертью II тыс. до н. э. (Брюсов, 1952); позднее появление волосовской культуры он относил к IV тыс. до н. э., не имея на это фактических данных (Брюсов, 1965, 1968). И. К. Цветкова относила волосовскую культуру ко II тыс. до н. э. (Цветкова, 1953). О. Н. Бадер датировал волосовскую культуру концом III — последней четвертью II тыс. до н. э. (Бадер, 1970). Тех же дат придерживались П. Н. Третьяков и А. X. Халиков.

Особняком стоят даты В. А. Городцова. Он отнес раннюю стадию (Волосовскую стоянку) к V тыс. до н. э., а позднюю (Панфиловскую стоянку) — к середине и концу III тыс. до н. э. (2500—2000).

Как видно из приведенных данных, большинство исследователей датировали волосовскую культуру от конца III до последней четверти II тыс. до н. э.

В свете новейших исследований эти даты не могут быть приняты, так как они построены без учета стратиграфических данных, разницы в топографических особенностях расположения поселений, данных исследования по С14 и т. д.

Одним из важнейших факторов в установлении хронологии волосовской культуры является стратиграфия многослойных поселений Ивановское III, VII, Сахтыш I, II, VIII, Стрелка I, Языково I и др. Исследования этих поселений показали, что волосовские культурные слои всюду залегают непосредственно над слоями с так называемой «протоволосовской керамикой», представляющей собой результат смешения верхневолжской культуры и культуры с ямочно-гребенчатой керамикой (Крайнов, Хотинский, 1977б; Крайнов, 1978б, 1981). Особенно хорошо прослежена смена неолитических культур волосовской культурой в жилище 1 на стоянке Сахтыш I. Здесь установлены четыре строительных горизонта (Крайнов, 1972а, 1973а, 1984): нижние два относятся к культуре с ямочно-гребенчатой керамикой, третий горизонт характеризуется протоволосовской керамикой, над ним располагался четвертый строительный горизонт с ранней волосовской керамикой с раковинной примесью. Нижние два горизонта датируются по С14 временем 5150±40 лет (ЛЕ—1024), 5000±70 лет (ЛЕ=1020), т. е. концом IV — началом III тыс. до н. э. Следовательно, «протоволосовский» слой будет датироваться примерно началом второй четверти III тыс. до н. э., а лежащий выше ранневолосовский слой — серединой III тыс. до н. э.

Исследуя стоянки Сахтыш I, Стрелка I и др., Д. А. Крайнов установил, что для раннего этапа волосовской культуры характерна керамика с раковинной примесью, а для поздней — с растительной примесью, что подтверждается данными стратиграфии. К такому же выводу пришла И. К. Цветкова, изучая окские стоянки (Цветкова, 1959). Таким образом, вопреки мнению А. X. Халикова (Халиков,
1969), раковинная примесь в керамике может служить хронологическим показателем. Стратиграфические наблюдения подтверждаются радиокарбоновыми датами, полученными к настоящему времени по восьми волосовским поселениям:

volosovskaya-kultura-2

Таким образом, начало волосовской культуры, ее протоволосовский этап, датируются первой четвертью III тыс. до н. э., а конец — первой четвертью II тыс. до н. э. Однако протоволосовский этап мог начаться еще в IV тыс. до н. э. Эта датировка волосовской культуры подтверждается и радиокарбоновыми датами культур с пористой керамикой Прибалтики, близких волосовской культуре.

Стоянки Лубанской низменности.
ТА-6 4780±225 (2830 г. до н. э.)
ЛЯ-750 4670±150 (2620 г. до н. э.)
ЛЯ-748 4520 ± 120 (2570 г. до н. э.)
ТА-4 4350 ±200 (2400 г. до н. э.)

Начало волосовской культуры согласуется с радиокарбоновыми датами позднего неолита. Что же касается ее позднего этапа, то он может датироваться концом первой четверти II тыс. до н. э. На многих многослойных стоянках Верхнего Поволжья фатьяновская керамика и погребения встречаются в поздневолосовских слоях. Фатьяновская культура на Верхней Волге Датируется по С14 1800—1700 гг. до н. э. (Тургиновский и Волосово-Даниловский могильники). Этим же временем по С14 датируются и могильники с боевыми топорами в Прибалтике. Контакты волосовских и фатьяновских племен отмечались многими исследователями (О. Н. Бадер, А. X. Халиков, Д. А. Крайнов, В. М. Раушенбах и др.). Не исключено, что самые поздние волосовские памятники просуществовали в некоторых регионах до середины II тыс. до н. э. (особенно в восточной части ареала).

Палинологические данные по стоянкам Ивановское III, Языково I и Сахтыш I (Крайнов, Хотинский, 1977) фиксируют то же время для волосовской культуры, т. е. начало и середину суббореального периода, середину III — начало II тыс. до н. э.

Таким образом, на основе стратиграфии, радиокарбоновых и палинологических анализов устанавливается более ранняя датировка волосовской культуры, чем она была до сих пор принята в специальной литературе.

Многие исследователи пытались создать периодизацию волосовской культуры, выделяя в ней два, три и четыре этапа (Городцов, 1928; Брюсов, 1952; Цветкова, 1953; Бадер, 1970; Халиков, 1969 и др.). Однако все эти периодизации плохо обоснованы хронологически и исходят из неверных посылок о происхождении волосовской культуры. В связи с новыми датировками памятников волосовской культуры и новыми данными, полученными при раскопках волосовских памятников в Верхнем Поволжье и на Оке, придется несколько иначе подойти и к выделению этапов развития волосовской культуры. Не исключено, что в Прикамье и Среднем Поволжье содержание этапов будет иное, чем на Оке и Верхнем Поволжье, так как, очевидно, в разных регионах по-разному проходило развитие культуры. В Среднем Поволжье нельзя не учитывать влияния балановцев и абашевцев на волосовское население, а на Верхней Волге — фатьяновцев и других племен. Например, металл у волосовцев в Среднем Поволжье появляется раньше, чем на Верхней Волге.

Исходя из новейших исследований, для Верхней Волги и Оки можно наметить предварительно четыре этапа в развитии волосовской культуры.

Первый — протоволосовский этап относится к позднему неолиту. Датируется по С14 началом второй четверти III тыс. до н. э. (не исключено и удревнение этого этапа — IV тыс.). Это гибридный комплекс позднего неолита, образовавшийся путем смешения двух культур — верхневолжской и культуры с ямочно-гребенчатой керамикой. Он характеризуется особой ямочно-гребенчатой керамикой с примесью в тесте дресвы или дробленой раковины речного моллюска. Кремневые и каменные орудия по технике производства двух видов: отщепы и пластины. Каменный и костяной инвентарь близок к местному неолитическому. Поселения расположены на берегах озер и речек, хозяйство охотничье-рыболовческое с преобладанием рыболовства. Наиболее характерными являются соответствующие слои следующих поселений: Сахтыш II, VIII, Ивановское III, VII и др. Так называемые протоволосовские слои прослеживаются и на Оке (стоянка Владычино и, возможно, Волосово).

Второй — ранневолосовский этап возникает на базе протоволосовского и только там, где основным (ведущим) компонентом является комплекс верхневолжской культуры. Он датируется по С14 и другим данным (стратиграфии, палинологии и пр.) серединой III тыс. до н. э. Характеризуется этот этап керамикой с примесью раковины и сосудами с утолщенным или скошенным венчиком и округлым дном. Форма сосудов полуяйцевидная и горшковидная. В орнаментике доминируют зубчатые и ямчатые узоры, веревочный, нарезной и другие виды орнамента. Появляется и развивается характерный кремневый инвентарь с прекрасной двусторонней ретушью. Представлены всевозможные каменные орудия: тесла, желобчатые долота, топоры и пр., встречены разнообразные костяные орудия. К этому этапу относятся следующие основные поселения на Оке и Верхней Волге: Стрелка I (нижний слой), Сахтыш I, II, VIII (ранние волосовские горизонты), Языково I, Модлона, Владычино (верхний слой), Коренец, Бологое (ранний слой) и др.

Третий этап относится к развитому волосовскому времени. Датируется он, вероятно, последней четвертью III тыс. до н. э. Господствует керамика с органической примесью, но есть и смешанная примесь: раковина и органика. Форма сосудов горшковидная, с уплощенным и плоским дном, но встречаются еще и округлые днища. Сосуды более толстостенные. Орнамент сосудов разнообразен: господствуют зубчатые штампы, ромбы, елочки, зигзаги и пр. Кремневый инвентарь становится разнообразней, развиваются всевозможные комбинированные орудия. Техника вторичной обработки кремня достигает совершенства. Появляются усложненные жилища, погребения, всевозможные украшения. Охотничье-рыболовческое хозяйство достигает высокого развития. К этому времени относятся следующие основные памятники: Стрелка I (верхний слой), Сахтыш I, II, VII, VIII — средние волосовские горизонты, Уница, Польцо, Володары, Колпь I и др.

Четвертый этап — поздневолосовский, он датируется первой четвертью II тыс. до н. э. Характеризуется керамикой с органической примесью и другими смешанными примесями. Сосуды плоскодонные с Г-образным и Т-образным венчиками, шириной по срезу до 3 см, форма сосудов горшковидная. На самом позднем отрезке этого этапа появляются сосуды с выраженной шейкой, возникшей под влиянием фатьяновской культуры. Продолжает господствовать кремневая, каменная и костяная индустрия, но появляется металлообработка. Развиваются каменные орудия, сопутствующие металлообработке; возникают поселки с большим количеством жилищ с переходами, со сложными очагами. На поселениях появляются компактные могильники.

Господствующей формой хозяйства остаются охота и рыболовство, но уже появляются домашние животные и, возможно, земледелие (под влиянием фатьяновцев). Ведущими памятниками являются Клячино I, II, Толстуха, верхние горизонты волосовского слоя стоянок Сахтыш I, II, VIII, Иванково IV, Холомониха, Панфилово, Сокольская, Подборица-Щербининская, Вашутинская, Рождественский Остров и другие более поздние памятники, близкие к поздняковским. Возможно, поздняковские памятники, во всяком случае развитая культура с сетчатой керамикой, имеют одним из компонентов поздневолосовскую культуру.

В настоящий момент мы не можем дать полного освещения каждого этапа, а остановимся на общей характеристике культуры. Площадь волосовских поселений различна: от 1500 до 5000 кв. м, а иногда 6000 кв. м. Мощность культурных слоев также различна (от 0,10 до 1,5 м). Наряду с многочисленными вещественными остатками на поселениях встречены: жилища, мастерские, погребения, ритуальные сооружения и различные хозяйственные и бытовые детали.

Почти ни одно из волосовских поселений не раскопано полностью, и поэтому судить об устройстве поселков пока трудно, но, судя по значительному количеству жилищ, их характеру и компактности, можно утверждать о существовании у волосовцев довольно больших поселков, основанных на прочной оседлости. Жилища обнаружены на всех волосовских поселениях, они имеют близкий характер на всей территории волосовской общности.

Некоторые исследователи считают, что на волосовских поселениях существовали жилища двух форм: округлые или овальные землянки и большие прямоугольные столбовые полуподземные жилища, углубленные в землю на 0,40—1,00 м.

Округлые большие землянки были исследованы первооткрывателем волосовской культуры В. А. Городцовым на стоянках Волосовской и Панфиловской (Городцов, 1914, 1926). Впоследствии на тех же стоянках были открыты прямоугольные жилища с переходами (Жуков, 1927; Горюнова, 1961). Отрицать наличие округлых жилищ у волосовцев вряд ли возможно, так как и сейчас исследователи находят их. В. В. Никитин исследовал округло-овальное жилище на Ахмыловском поселении в Марийской АССР (Никитин В. В., 1977). Округлые жилища обнаружены и на стоянках Сахтыш I, II (Гадзяцкая, Крайнов, 1965).

На всех других поселениях прослежены только четырехугольные и прямоугольные жилища площадью от 40 до 150 кв. м, соединенные узкими переходами. Среди них есть как наземные, так и полуподземные жилища. На Средней Волге жилища прослеживаются в виде характерных западин, встречающихся компактными группами.

На Майданской стоянке, расположенной недалеко от устья Ветлуги, было обнаружено 12 жилищ, соединенных переходами (размеры 7,5X7; 7X8; 9X6 м). Стены их были углублены на 50—70 см в землю (Халиков, 1969). На Ахмыловском поселении зафиксированы 16 жилищ. Они также соединялись переходами и располагались вдоль дюны в направлении с запада на восток (Никитин В. В., 1977). Да 30 волосовских поселениях в Марийском Поволжье зафиксированы 260 западин от жилищ-полуземлянок. Число жилищ в каждом из них исчислялось от 5 до 17 (Никитин В. В., 1976а). На многослойных поселениях Волго-Окского междуречья обнаружены такие же жилища, но западины их на поверхности стоянок не прослеживались, за исключением Вашутинской стоянки (Крайнов, 1984).

На окских волосовских поселениях прямоугольные жилища с переходами встречены на Волосовской, Панфиловской, Володарах, Ибердусе II, Подборице-Щербининской и других стоянках (Цветкова, 1953, 1958, 1961а) (рис. 7).

Большинство этих жилищ являются полуподземными, некоторые — наземными, как, например, жилище на стоянке Подборица-Щербининская со сложной деревянной конструкцией (Цветкова, 1961а.)

На волосовских поселениях Верхней Волги (Стрелка I, Сахтыш I, II, VII и VIII в Ивановской области) также исследованы прямоугольные жилища.
На стоянке Стрелка I были раскопаны три волосовских жилища. Особый интерес представляет большое жилище 1 прямоугольной формы, углубленное в землю на 1,5 м, площадью 130 кв. м. На дне его были прослежены очаги, хозяйственные ямы, тлен от столбов кольев, плах, бревен, веток и пр., развалы сосудов, береста, заготовки крупных кусков глины, груды толченых раковин. Около жилища встречены и погребения.

Очевидно, жилище 1 имело промысловый характер, на что указывают его размеры, расположение на мысу при впадении р. Люлех в р. Лух и находки большого количества костей и чешуи рыб (крупные осетровые, сомы, язи, щуки и пр.), костей промысловых животных (куница, северный олень, бобр, лось, медведь, кабан и др.) и костей водоплавающих птиц.

Такое же большое промысловое жилище обнаружено на стоянке Сахтыш I. Здесь полуподземное жилище волосовского времени (четвертый горизонт) площадью около 180 кв. м имело выход прямо к речке. Волосовские прямоугольные жилища более позднего времени располагались выше, на Малом Островке. Около этих жилищ встречены погребения и ритуальные памятники. Особый интерес представляют жилища, обнаруженные на стоянке Сахтыш VIII (Крайнов, 1976а, 1977а, 1978б). Здесь ближе к р. Койке исследовано большое прямоугольное жилище ранневолосовского времени. Площадь его около 60 кв. м. Оно вытянуто с ССЗ на ЮВВ. В центре сохранились остатки большого столба, уходящего в материк на 1 м. Столбы и тлен от бревен прослеживались по краям жилища. В центре его помещался очаг, углубленный в материк на 0,4 м. Около очага сохранились костные остатки млекопитающих, рыб и птиц. В западной части жилища много столбов — возможно, от нар. В северо-западном конце жилища остатки сосуда, около которого лежали крупная кремневая кувалда и мотыгообразный предмет из кости. Над южной стеной жилища обнаружены более поздние волосовские погребения с янтарными украшениями (Крайнов, 19786). Жилище по данным палеогеографии можно датировать примерно серединой III тыс., или началом суббореального периода, когда вода в озере и речке стояла ниже. Это подтверждает недавно полученная дата этого жилища по С14—ЛЕ=1427, 4400±60 (2420 г. до н. э.).

На самом высоком месте стоянки Сахтыш VIII обнаружен целый поздневолосовский поселок, состоящий из прямоугольных полуподземных жилищ, углубленных в землю на 0,3—0,4 м и соединенных друг с другом узкими переходами. Пока что исследовано 5 жилищ. Это столбовые жилища площадью 50—60 кв. м, ориентированные с юго-востока на северо-запад; они вытянуты в одном направлении и расположены параллельно друг другу. К этому же позднему волосовскому поселку относится и большой могильник, расположенный ниже. Находки янтарных украшений в жилищах и на могильнике указывают на их одновременность. Очевидно, этот поселок поставили дальше от речки в связи с повышением уровня воды в озере и речке или в связи с большими наводнениями. Подобный же поселок обнаружен на стоянке Сахтыш II (Крайнов, 19786) (рис. 7).

Восстановить архитектуру волосовских жилищ трудно. Все они были столбовыми, деревянными. По остаткам тлена от столбов, бревенчатых стен и других деревянных вещей (плах, веток, бересты, мха и пр.), степени углубленности жилищ в землю можно судить, что стены делали из бревен и укрепляли столбами. Столбы разных диаметров поддерживали деревянные стены и, очевидно, двускатную крышу. На верхне¬волжских стоянках (Стрелка I, Сахтыш I, II, VII, VIII) хорошо прослежены остатки столбов, расположенных по центру и вдоль стен жилищ, остатки бревен, плах, ветвей и бересты от крыш. О прочности таких жилищ свидетельствуют толстые столбы, затесанные на конце и уходящие в грунт от 0,5 до 1 м. Во всех жилищах прослежены очаги, вырытые в земляном полу, округлой или овальной формы, нередко имеющие с боков вспомогательные ямы для сосудов, других хозяйственных надобностей. Иногда очаги обмазывались толстым слоем глины (Крайнов, 1975а) или обкладывались камнями. Обычно очаги помещались в центре жилища и у выхода. Размеры их различны: 1,5X1,7 м и глубина до 0,5 м. Часто у края очага зафиксированы остатки столбов, служивших, вероятно, для подвешивания над очагом сосудов с пищей, кусков мяса и рыбы для копчения. Около очагов сосредоточены и разнообразные кухонные остатки в виде костей животных, птиц и рыб. Дым из очагов уходил в отверстие на крыше.

Наряду с очагами прослежены разные хозяйственные ямы с кухонными остатками, развалами сосудов, с вещами домашнего обихода, кладами кремневых орудий, посыпанных красной краской, и пр.

Полы жилищ были земляными, хорошо утрамбованными. Нередко прослеживаются прослои песка, которым засыпали пол. Часто на полу жилищ встречались ямы в виде опрокинутого горшка, заполненные углем и золой и покрытые берестой (Сахтыш I, II, Стрелка I и др.). Очевидно, они служили для отопления жилища и высушивания пола. И в прямоугольных и в округлых жилищах встречаются нары и лежанки, возвышающиеся над полом (Городцов, 1926; Крайнов, 1964г).

Таким образом, на всех волосовских поселениях Среднего Поволжья, Оки и Верхнего Поволжья господствующей формой были прямоугольные жилища полуземляночного и наземного типа с узкими переходами и выходами, площадью от 20 до 180 кв. м (рис. 7). На стоянках Сахтыш I, II, VIII, Володары, Ахмыловской, Уржумкинской и других эти жилища составляют целые поселки, вытянутые вдоль берегов рек и речек компактной группой. Следует заметить, что волосовские поселки с большим количеством жилищ появляются на позднем этапе развития культуры.

Наряду с жилищами на волосовских поселениях обнаружены мастерские по выработке кремневых и костяных орудий. Обычно мастерские располагались рядом с жилищем. В них найдены кремневые желваки, нуклеусы, отщепы и осколки разных размеров, заготовки орудий, обломки испорченных орудий, отбойники, наковальники, полировальные плиты и другие готовые орудия. В самих жилищах мастерские встречаются редко.

Культурные остатки на волосовских поселениях состоят из обломков глиняной посуды, кремневых, каменных, костяных, роговых, деревянных и других изделий, предметов искусства, украшений из кости, камня, янтаря и зубов животных, отходов производства, кухонных остатков в виде костей животных.

Основную массу культурных остатков волосовских поселений составляет керамика. По примесям в тесте, по форме сосудов и орнаментике эта керамика резко отличается от ямочно-гребенчатой керамики тех же стоянок. На первый взгляд создается впечатление резкой смены культуры. Волосовская керамика имеет разные примеси: раковинную или органическую, а также смешанную на основе этих исходных. Волосовская посуда производилась из местной темной глины. Лепили ее с помощью ленточной техники.

В женской половине жилищ стоянок Сахтыш I и Стрелка I обнаружены заготовки кусков глины, рядом с ними лежали кучки толченых раковин и целые раковины речной двустворки. Около них были найдены женские украшения и предметы домашнего обихода — очевидно, гончарным делом занимались женщины.

Полуяйцевидная и котловидная форма сосудов с округлым дном, с прямыми стенками, суживающимися ко дну, и несколько утолщенным венчиком характерна для ранней стадии волосовской культуры. Позднее появляются сосуды горшковидного типа с уплощенным, а затем с плоским дном. Наряду с большими сосудами существовали миски и чашки с прямым срезом венчиков.

В процессе развития волосовской керамики наблюдается тенденция к утолщению венчиков, и в позднее время появляются Г-образные и Т-образные венчики с шириной среза до 3 см. В самом конце эпохи встречаются сосуды с выраженной шейкой.

Толщина стенок сосудов различна: тонкостенная посуда (более ранняя) имеет толщину стенок от 0,5 до 0,6 см, а толстостенная — от 0,7 до 0,8 см и от 0,9 до 1,4 см. Часто внешняя поверхность сосудов заглажена, а внутренняя покрыта штриховкой в виде расчесов при помощи зубчатого штампа. Позднее появляется штриховка и на внешней поверхности сосудов.

Волосовские сосуды имеют своеобразную орнаментику, нанесенную костяными, каменными или кремневыми штампами (рис. 1). Преобладающими элементами орнамента являются: зубчатый, ямчатый, шнуровой, рамчатый, линейный, ямочный и др. Зубчатый орнамент разнообразен как по форме, так и размерам зубцов и композиции узора. Во-первых, сам зубчатый штамп различен — крупный, средний, мелкий, частый, редкий и пр. Оттиски этого штампа бывают короткие, длинные, узкие и широкие. Во-вторых, они расположены на сосудах по-разному: наклонно, вертикально, горизонтально, иногда беспорядочно. Отпечатки зубчатого штампа образуют разные узоры: ромбическую решетку (или сетку), горизонтальную елочку, «шагающую гребенку», ромбические или треугольные фигуры, зигзаги — широкие, длинные, узкие, короткие, наклонные отпечатки и пр. Нередко отпечатки зубчатого штампа образуют сложные композиции. Часто они встречаются на одном и том же сосуде с другими элементами орнамента (ямчатым, линейным, шнуровым, рамчатым и др.). Зубчатый орнамент существует на всех этапах развития волосовской культуры и доминирует над всеми другими элементами орнамента.

Рис. 1. Керамика из поселений волосовской культуры 1—3 — Сахтыш I; 4,5 — Сахтыш VIII; 6,8—10 — Сахтыш II; 7,11—13 — Стрелка I

Рис. 1. Керамика из поселений волосовской культуры
1—3 — Сахтыш I; 4,5 — Сахтыш VIII; 6,8—10 — Сахтыш II;
7,11—13 — Стрелка I

Вторым элементом орнаментики волосовской керамики являются всевозможные ямчатые вдавления (рис. 1, 4, 12). Это крупные бесформенные вмятины, мелкие ямки, вдавления овальные, треугольные, четырехугольные, линзовидные, каплевидные, фигурные, ногтевидные, парные и др., образующие разнообразные узоры. Ямчатые вдавления располагаются вертикально, горизонтально и наклонно, создавая иногда геометрические фигуры: треугольники, ромбы, зигзаги, «елочку» и т. д. Наряду с ямчатыми вдавлениями, нанесенными разными тычковыми инструментами, встречаются и конические ямки, близкие ямочно-гребенчатой керамике. Это главным образом тонкостенные сосуды с раковинной примесью или примесью дресвы. Такие сосуды круглодонные и относятся к раннему времени. Но встречаются и сосуды толстостенные с раковинной или органической примесью со сплошным ямочным орнаментом.

Рис. 2. Элементы орнамента и орнаментальные мотивы волосовской культуры

Рис. 2. Элементы орнамента и орнаментальные мотивы волосовской культуры

Рис. 3. Элементы орнамента и орнаментальные мотивы волосовской культуры

Рис. 3. Элементы орнамента и орнаментальные мотивы волосовской культуры

Рамчатый штамп характерен для развитого этапа волосовской культуры, он чаще встречается на Верхней Волге и Оке, на Средней Волге его мало. На стоянках Верхней Волги рамчатый штамп изощренно разнообразен (рис. 1, 7, 8, 11). Простые рамчатые узоры наносятся зубчатым штампом, а сложные — разными инструментами. Сложные узоры заполняются ромбической сеткой, зигзагом, елочкой, крестиками, косыми или прямоугольными линиями и т. д. Эти узоры бывают в виде удлиненных прямоугольников, удлиненных овалов в виде лодок с острыми концами, коротких овалов (мокрицеобразные) и пр. Располагаются они по вертикали и по горизонтали, ипогда беспорядочно. В сочетании с другими элементами орнамента они составляют сложные композиции.

Шнуровой, или веревочный, орнамент употребляется реже, чем предыдущие элементы. Он состоит из коротких отпечатков шнура, намотанного на палочку. Эти отпечатки располагаются по-разному: россыпью по орнаментальному полю или в виде вертикальных, косых, горизонтальных полос, образующих разные узоры: сетку, ромбы, фестоны, елочку и пр. (рис. 1—3). Этот орнамент характерен для ранних этапов волосовской культуры. На стоянке Стрелка I он встречается в самом низу волосовского слоя в значительном количестве, а выше — в меньшем. Этот орнамент связывает волосовскую орнаментику с ямочно-гребенчатой и верхневолжской орнаментикой, где он также присутствует.

Довольно широко в орнаментике волосовской керамики развит так называемый линейный или нарезной узор. Он разнохарактерен: или в виде коротких косых насечек (мелких, глубоких, узких, широких), длинных или коротких линий, образующих ромбическую сетку, треугольников, зигзагов, вертикальных и горизонтальных, или в виде сложных узоров (рис. 2). В более позднее время встречаются широкие полосы (канавки) такого рисунка. Этот орнамент появляется в ранневолосовское время (Стрелка I) и существует вплоть до поздних памятников.

Наряду с этими основными узорами встречаются и другие элементы орнаментики. Среди них особый интерес представляет так называемый «перевитой узор» из 8-образных знаков, или спиралеобразный. Он встречается в развитое волосовское время, но присутствует и позднее. Сюда же можно отнести «волнистый узор», образованный двумя волнистыми линиями.

Характерен кружковый орнамент, нанесенный полой трубчатой костью. Для ранней стадии типичен пунктирный узор, сближающий волосовский орнамент с верхневолжским. На стоянке Стрелка I встречен орнамент, напоминающий колосья пшеницы или ячменя. На некоторых сосудах (на наружной и внутренней стенке) встречаются отпечатки сети (рис. 1, 1, 3). Следует отметить тонкость нитей, из которых плелась сеть.

Орнамент на волосовских сосудах располагается по всему тулову, но он не сплошной. В более позднее время орнамент переходит и на внутреннюю часть венчика, а иногда даже ниже. Срезы венчиков орнаментируются и в раннее, и в позднее время.

Керамика волосовской культуры является ценным материалом для выделения хронологических этапов. Эволюция форм волосовской керамики, примесей и орнаментики хорошо разработана рядом исследователей (И. К. Цветкова, А. X. Халиков, В. П. Третьяков, В. В. Никитин, Д. А. Крайнов и др.). С нашей точки зрения, ими правильно выделены ранние, развитые и поздние признаки. Эти общие признаки характерны для всех вариантов волосовской культуры. Однако в каждом регионе (средневолжском, окском, верхне¬волжском, западном и северном) имеются свои специфические черты, присущие только ему и не встречающиеся в других регионах. В каждом регионе име¬ются ранние признаки не только в керамике, но и в других категориях материальной культуры, что опровергает мнение о происхождении волосовцев из одного какого-либо региона.

На втором месте по количеству находок идет кремневый и каменный инвентарь. Он отличается большим разнообразием и высокой техникой обработки. Следует отметить, что в Волго-Окском междуречье ранний волосовский инвентарь трудно отличить от предыдущих неолитических форм, что доказала М. Е. Фосс (Фосс, 1952). В дальнейшем у волосовцев развиваются присущие только им формы орудий. Они достигают своего совершенства, о чем свидетельствует знаменитый «Волосовский клад» (Цветкова, 1957). В нем кремневые изделия (наконечники дротиков, стрел, кинжалы, ножи и пр.) изготовлены в единообразной манере с применением прекрасной отжимной и струйчатой техники в ретушировании орудий. Создается впечатление, что они вышли из-под руки одного мастера. В этом кладе встречаются все основные виды кремневых и каменных орудий, характерные для развитого этапа волосовской культуры. Следует отметить, что у волосовцев господствует отщепная техника в изготовлении кремневых орудий, но встречается и отжимная — пластинчатая.

Наиболее распространенными видами кремневых орудий волосовской культуры являются всевозможные скребки на отщепах и сколах: прямые, скошенные, дуговые, угловые и пр., низкие, средние и высокие. Размеры разные: от миниатюрных микроскребков до больших скребков-скребел (рис. 4, 15—19, 23, 24). Среди них есть своеобразные формы секирообразных или сегментовидных скребков, топоровидные скребки, квадратные с обработкой всех сторон прекрасной струйчатой ретушью, всевозможные скребковидные орудия и орудия типа ложкарных инструментов.

По количеству скребки и скребковидные орудия доминируют над всеми другими видами и, судя по разнообразию их форм, имели разное функциональное назначение: служили не только для обработки шкур, но и для обработки дерева и кости. К этой же категории орудий относятся широко распространенные скобели и резчики на отщепах.

В значительном количестве встречаются во всех волосовских горизонтах разнообразные ножи на пластинчатых отщепах и сколах. Форма их различна: есть ножи с длинным прямым лезвием (рис. 4, 26—28), коротким лезвием, концевые ножи со скошенным лезвием, изогнутые, коленчатые, серповидные с прекрасной двусторонней обработкой и др.

Также многочисленны и всевозможные наконечники дротиков, копий и стрел. Среди них есть характерные, типично волосовские формы, как, например: листовидные широкие и узкие, черешковые (рис. 4, 1—6, 12,11—14, 20—22, 29, 30), треугольные с черешком, с выемками на чзрешке, иволистные, ромбические и другие формы.

Рис. 4. Кремневые и сланцевые орудия волосовской культуры: 1—6, 12 — наконечники стрел (Сахтыш II, VIII); 11, 13,	23, 24 — скребки (Сахтыш I, II, Стрелка I); 26—28 — ножи 14, 20—22, 29, 30 — наконечники дротиков (Сахтыш I, II, VIII, Стрелка I); 7—70 — проколки (Сахтыш II); 15—19, (Сахтыш I, VIII); 25, 31, 32 — штампы (Сахтыш I, II)

Рис. 4. Кремневые и сланцевые орудия волосовской культуры:
1—6, 12 — наконечники стрел (Сахтыш II, VIII); 11, 13, 23, 24 — скребки (Сахтыш I, II, Стрелка I); 26—28 — ножи
14, 20—22, 29, 30 — наконечники дротиков (Сахтыш I, II, VIII, Стрелка I); 7—70 — проколки (Сахтыш II); 15—19, (Сахтыш I, VIII); 25, 31, 32 — штампы (Сахтыш I, II)

Следует особо отметить небольшие, а иногда миниатюрные наконечники стрел с двусторонней обработкой и такие же миниатюрные наконечники на пластинчатых отщепах ромбической формы, листовидной и с черешком. Некоторые из этих наконечников близки формам постсвидерских наконечников верхневолжской культуры. Разнообразие форм наконечников дротиков и стрел и их тщательная обработка свидетельствуют о дифференциации этих орудий и применении их для разных объектов охоты, а также в вооружении.

Интересны кремневые сверла и проколки разных размеров и форм (рис. 4, 7—10). Сверла оформляются резцовыми сколами. Широкое распространение этих орудий указывает на развитие обработки дерева и кости.
Особенно надо отметить массовое появление на развитом этапе волосовской культуры всевозможных комбинированных кремневых орудий, среди которых скребки-резчики, скребки-сверла, скобели-сверла, скобели-проколки, ножи-скобели, ножи-резчики, ножи-сверла и др. Этими орудиями можно резать, сверлить, скрести, скоблить и пр. Сосредоточение в одном инструменте нескольких функций увеличивало производительность труда.
Наряду с указанными орудиями у волосовцев имелись кремневые тесла, долота, топоры и рубанки разных форм с частичной или полной заполировкой. Из других кремневых изделий встречаются «фигурные кремни», пластинки, штампы и др.

Кремневые орудия производились из местного валунного кремня. В мастерских обнаружены: крупные кремневые куски, желваки, нуклеусы (конические, призматические, плоские и др.), отщепы и осколки разных размеров, чешуйки, заготовки и обломки орудий, отбойники, ретушеры, плитки и т. д. На стоянке Сахтыш VIII около волосовского жилища обнаружена большая мастерская, в которой найдено несколько тысяч отщепов и осколков (Крайнов, 1978б).

В волосовских поселениях в значительном количестве встречаются шлифованные каменные орудия и поделки. Наиболее характерными являются топоры разных размеров и форм, среди которых есть миниатюрные сланцевые топорики, тесла, желобчатые долота, широкие и узкие, стамески, рубанки, клинья, колуны, колотушки, молоты, куранты-терочники, бруски, полировальные плиты, ретушеры, отбойники и др. Большое количество этих орудий и их обломков, особенно в волго-окских поселениях, свидетельствует о развитии домостроительства, а также об изготовлении различных деревянных изделий.

Из других каменных орудий в волосовских поселениях найдены:- ромбические каменные сверленые «топоры», часть которых украшена по краям нарезками. Эти «топоры» могли служить мотыгами. В поздних верхневолжских поселениях встречаются черешковые топоры лепельского типа. Их присутствие указывает на связи с Прибалтикой и Западной Белоруссией, где находился первоначальный центр их производства. Среди каменных изделий есть штампы разных форм и размеров из сланцевых плиток, подвески, кольца и плитки с нарезками.

В волго-окских и северо-западных поселениях, особенно приозерных, обнаружено большое количество орудий и поделок из кости и рога. Основную массу костяных орудий составляют гарпуны разной формы (рис. 5, 22, 28—32), употреблявшиеся не только для рыбной ловли, но и для охоты на бобров, выдр и т. п. Встречены рыболовные крючки разных форм и размеров (рис. 5, 1, 9, 11—13). Некоторые крючки близки металлическим, так называемым щучьим крючкам, как, например, крючок из стоянки Стрелка I. Большую группу составляют костяные биконические наконечники стрел разных размеров (рис. 5, 19—21, 24—27), игловидные, уплощенные и др. Найдены костяные копья, кинжалы и ножи. В домашнем хозяйстве применялись костяные пешни, лощила, струги, мотыги из рогов лося, оленя и косули; долота разной длины, ширины и толщины; проколки, шилья, кочедыки, челноки для плетения сетей, иглы, игольники, накладки для луков, колотушки, крюки, рукоятки для орудий и пр. Из кости, рога и зубов также делали штампы, скульптуры людей, зверей, птиц, украшения и другие предметы искусства (рис. 6).

Рис. 5. Костяные орудия волосовской культуры 1—9, 11—13 — рыболовные крючки (Сахтыш I, II); 10, 14—18, 22, 29—32 — гарпуны (Стрелка I, Сахтыш II); 19—21, 24—27 — наконечники стрел (Сахтыш I, II); 23 — игла (Стрелка I)

Рис. 5. Костяные орудия волосовской культуры
1—9, 11—13 — рыболовные крючки (Сахтыш I, II); 10, 14—18, 22, 29—32 — гарпуны (Стрелка I, Сахтыш II); 19—21, 24—27 — наконечники стрел (Сахтыш I, II); 23 — игла (Стрелка I)

На костяные изделия шли главным образом кости лося, рога оленя, лося, косули, медвежьи кости, кабаньи и птичьи. Волосовские костяные орудия и поделки связаны с местным мезолитом и неолитом.

Набор кремневых, каменных и костяных орудий и предметов домашнего обихода характеризует разнообразие хозяйственной и домашней деятельности волосовцев.

Также широко были распространены и всевозможные деревянные изделия: крюки, остроги, дубинки, ковши, верши и пр. Надо полагать, что у волосовцев были и всякие плетеные кошели, корзины и прочие вещи из прутьев и корней.

Несмотря на появление у волосовцев металлических изделий, их уклад по-прежнему оставался неолитическим. Основой хозяйства были охота, рыболовство и собирательство, а относительно появления у них скотоводства и земледелия вопрос остается нерешенным.

Об охотничье-рыболовческом оседлом хозяйстве волосовцев можно судить по топографии поселений, кухонным остаткам и характеру вещественных материалов. Тяготение всех волосовских поселений к водным пространствам свидетельствует о доминанте рыболовства в их хозяйстве. В кухонных остатках встречается много рыбьих костей и чешуи (Крайнов, 1967; Цветкова, 1948, 1953, 1980; Городцов, 1926 и др.).

На стоянках Сахтыш I и Стрелка I определены кости осетровых рыб размерами свыше 1 м, сомов до 2 м, язей, щук, окуней, карасей, плотвы и др. Разные размеры и формы гарпунов свидетельствуют о дифференцированной рыбной ловле в разное время года. Большое количество костяных «пешней» указывает на развитие зимнего подледного лова. Рыболовные крючки разных форм и размеров свидетельствуют о развитии и индивидуального способа рыбной ловли. Однако основой было коллективное рыболовство. У волосовцев были сети, сплетенные из тонкого и толстого волокна. Отпечатки их обнаружены на керамике. Найдены каменные грузила и поплавки из коры и бересты. Обнаружены верши, сделанные из прутьев и тонких подпрямоугольных палочек.

У волосовского жилища на поселении Сахтыш I на р. Койке прослежены «заколы» и завалы, перегораживающие речку для постановки верш, морд и др. Эти коллективные способы рыболовства прослеживались около многих поселений. Рыболовство, очевидно, было основой хозяйства волосовцев, об этом свидетельствуют и скульптуры рыб из кремня и кости (сомы и осетры), найденные на поселениях. Очевидно, рыбу ловили круглый год. Наличие у волосовцев лодок подкрепляется находками весел. Вероятно, прочная оседлость связана именно с развитием рыболовства.

Охота на диких животных давала мясо и шкуры. Промысловыми животными были куница, бобр, северный олень, лось, кабан, медведь, косуля, заяц, барсук, волк, лисица, выдра, хорь и др. Следует отметить, что процентное соотношение костей разных животных неодинаково по отдельным регионам, что свидетельствует о существовании разных объектов охоты. Однако повсюду больше всего костей лося, северного оленя и кабана, мясо которых шло в пищу, а среди пушных зверей — куницы и бобра.

Находки огромного количества костей куницы на стоянках Сахтыш I и Стрелка I (80% от общего состава), наличие зубов и челюстей куницы среди украшений, скульптура куницы на стоянке Сахтыш I и «святилище» из скопления черепов и челюстей куницы свидетельствуют о важном значении этого зверя в хозяйстве волосовского человека. Не исключено, что шкурки куиицы служили основной меновой единицей в обмене с прибалтийскими племенами.

О большом значении охоты на лося указывают не только костные остатки, но и находки скульптур лося (Сахтыш I, II, Модлона, Володары и др.). О существовании культа лосихи у охотничьих племен написано много работ (Рыбаков, 1976; Студзицкая, 1969 и др.). Из костей лося делали все крупные костяные орудия. О значении охоты на лося, северного оленя, куницу и бобра свидетельствует открытие на стоянке Сахтыш II «святилища», отражающего сложный жертвенный обряд, связанный с культом промысловых животных (лося, северного оленя, куницы и бобра) (Крайнов, 1980). Охота на медведя, вероятно, имела особый характер, так как он почитался священным животным. Кости его, особенно черепа, сопровождают погребения людей, а клыки служили амулетами.

Рис. 6. Кремневые и костяные скульптуры с поселений волосовской культуры:  1—4, 12, 27 — скульптуры животных; 5—8, 18—26 — фигурки птиц; 9—11, 15—17 — антропоморфные фигурки; 13 — фигурный наконечник стрелы; 14 — лунница; 28, 29 — фигурки куницы и выдры; 30 — головка змеи; 31, 32 — фигурки рыб (1—4—Стрелка I; 5—8, 12, 13, 15—17, 27—29, 31, 32 — Сахтыш I; 9—11 — Сахтыш II, VIII; 14 — Сахтыш VIII; 30 — Сахтыш II; 18—26 — Стрелка I, Сахтыш

Рис. 6. Кремневые и костяные скульптуры с поселений волосовской культуры:
1—4, 12, 27 — скульптуры животных; 5—8, 18—26 — фигурки птиц; 9—11, 15—17 — антропоморфные фигурки; 13 — фигурный наконечник стрелы; 14 — лунница; 28, 29 — фигурки куницы и выдры; 30 — головка змеи; 31, 32 — фигурки рыб (1—4—Стрелка I; 5—8, 12, 13, 15—17, 27—29, 31, 32 — Сахтыш I; 9—11 — Сахтыш II, VIII; 14 — Сахтыш VIII; 30 — Сахтыш II; 18—26 — Стрелка I, Сахтыш

Большим подспорьем была охота на водоплавающих птиц (утки, гуси, лебеди, гагары и др.) и на боровую дичь (тетерева, глухари, рябчики, куропатки и др.). Кости их часты среди кухонных остатков. О значении этого вида охоты свидетельствуют многочисленные находки костяных и кремневых скульптур птиц на волосовских поселениях (особенно волго-окского региона).

Лучная охота на зверя и дичь доминировала над другими способами. Вероятно, в этом виде охоты большое значение имела собака, существование которой у волосовцев доказывается ее костными остатками и копролитами в жилищах. Собака — главный помощник человека в охоте. Находки захоронений целых собак на поселениях (Волосовском, Володары) подтверждают значение ее в хозяйстве волосовцев.

Относительно существования у волосовцев других домашних животных среди исследователей нет единого мнения. В. А. Городцов обнаружил на Панфиловской стоянке кости молодых поросят, что дало повод для предположения о существовании у панфиловцев домашней свиньи (Городцов, 1926). Много костей домашней свиньи было найдено в верхнем горизонте стоянки Стрелка I (Крайнов, 1969). Не исключено, что на позднем этапе волосовской культуры под влиянием фатьяновцев у волосовцев появляется домашняя свинья, но на основании только этих находок окончательное решение вопроса вряд ли возможно.

А. Я. Брюсов, исходя из большой плотности волосовского населения и некоторых косвенных данных (отпечатки сетей из льняных волокон), высказал предположение о существовании у волосовцев примитивного земледелия и скотоводства (Брюсов, 1952).

О. Н. Бадер также считает возможным существование скотоводства у волосовцев (собаки и свиньи) (Бадер, 1972б). О скотоводстве и примитивном земледелии у волосовцев пишет и А. X. Халиков (Халиков, 1969). Он считает, что на втором этапе развития волосовской культуры появляется земледелие и скотоводство. Однако исследования костных остатков Ахмыловского поселения и других, даже более поздних, не обнаруживают домашних животных (Петренко, 1977). Последние могли появиться у волосовцев только под влиянием фатьяновцев и балановцев и то на самом последнем этапе.

Следует признать, что охотничье-рыболовческое хозяйство волосовцев достигло высокого развития и обеспечивало пищей довольно большое население поселков. Собирательство плодов, ягод, желудей, орехов, грибов, съедобных кореньев и трав служило важным подспорьем в хозяйстве волосовского человека. Всем этим можно объяснить позднее появление в лесной зоне производящих видов хозяйства.

Высокого развития у волосовцев достигло ремесло. Постройка больших деревянных домов, лодок, изготовление лыж, заколов и прочих предметов быта при помощи только каменных орудий требовали большого мастерства. Значительное количество кремневых резчиков, ложкарей, скребков, ножей и других орудий для производства деревянных ковшей, ложек, лопаток, весел, луков, мутовок свидетельствует о процветании деревообработки.

Большого искусства волосовцы достигли в косторезном деле. Однотипность костяных биконических наконечников стрел, игловидных наконечников, гарпунов, рыболовных крючков, шильев, долот и других костяных изделий заставляет предполагать существование особых мастеров, специализировавшихся на обработке кости. Об этом же говорят прекрасные костяные скульптуры животных, птиц и рыб.

В выделке каменных орудий волосовцы достигли вершин расцвета. Многие каменные полированные желобчатые долота, рубанки, стамески и тесла являются верхом мастерства. Известный волосовский клад содержит однотипные кремневые наконечники стрел и дротиков; техника их вторичной обработки доведена до совершенства. Даже появление медных орудий не могло вытеснить каменную индустрию.

Определенного прогресса волосовцы достигли и в гончарном деле. Для изготовления сосудов волосовские гончары пользовались местными болотными темными глинами (заготовки больших кусков такой глины обнаружены в жилищах стоянок Сахтыш I, II и Стрелка I). Сосуды лепились от руки. В. А. Городцов упоминает о двух способах выделки сосудов у панфиловцев (Городцов, 1926).

Существование металлических изделий у поздних волосовцев не подлежит сомнению. Они найдены на десятках волосовских поселений Среднего Поволжья, где наряду с металлическими вещами были обнаружены и многочисленные тигли с остатками застывших капель меди. Небольшое количество металлических вещей (медный клинок, шилья, обломки спиралек, кусочки медных предметов, слитки и пр.) было обнаружено и на окских стоянках (Панфиловская, Холомониха и пр.). На верхневолжских стоянках их еще меньше (в поздних волосовских слоях стоянок Сахтыш I и Сахтыш II). В западных и северных даже поздних стоянках металл не встречается.

Основная масса металлических изделий была найдена в восточном регионе волосовской культурной общности, расположенной ближе к месторождениям медистых песчаников. Можно согласиться с Е. Н. Черных и С. В. Кузьминых, что у волосовцев еще не было собственной металлургии, а существовала только первоначальная металлообработка, возникшая под влиянием фатьяновско-балановских и частично полтавкинских племен (Черных, Кузьминых, 1977; Кузьминых, 1977а). Но не исключено, что восточные волосовцы знали металл раньше фатьяновцев.

Е. Н. Черных ставит вопрос о выделении волосовского металлообрабатывающего очага в досейминское время (Черных, 1966). Однако эта металлообработка лосит еще примитивный характер, отсутствует техника литья (Кузьминых, 1977а). Кроме того, у волосовцев еще нет разнообразия в изделиях и своих оригинальных орудий. Анализами установлено, что все волосовские изделия были сделаны из чистой меди. Рудной базой являлись медистые песчаники Среднего Поволжья и Прикамья, так же как и у фатьяновско-балановских племен.

Вряд ли можно согласиться с утверждением С. В. Кузьминых, что «волосовская культура — культура — эпохи раннего металла» (Кузьминых, 1977а). Он сам пишет, что металл у волосовцев появляется на позднем этапе. По этому вопросу среди специалистов до сих пор нет единого мнения. Одни относят волосовскую культуру к неолиту, другие — к энеолиту. Очевидно, начальные стадии ее развития следует считать неолитической культурой. Об этом свидетельствуют охотничье-рыболовческий характер хозяйства, господство каменных орудий, обряд погребения и другие данные.

Одной из характерных черт волосовской культуры являются разнообразные кремневые и костяные фигурки людей, животных, птиц и рыб. Оригинален и выразителен орнамент на костяных и каменных изделиях и на керамике.
Эти предметы искусства представляют интерес не только для выяснения социально-экономических условий жизни волосовцев, их духовной культуры, но и для воссоздания этногенетических процессов, передвижений племен и их взаимосвязей.

Находки кремневых фигурок концентрируются в основном на волосовских поселениях Волго-Окского междуречья и в Среднем Поволжье, т. е. в грапицах волосовской ойкумены, и изредка встречаются на ее периферии. Классическое описание кремневых фигурок и карту их распространения впервые дал С. Н. Замятнин (Замятнин, 1948). Эти фигурки немногочисленны, но разнообразны. Среди них имеются антропоморфные, зооморфные, солярные и др. Антропоморфные скульптуры названы нами условно, вслед за С. Н. Замятниным (Замятнин, 1948). Они обнаружены на стоянках Среднего Поволжья (Майданской и Мало-Кокузинской), на окских (Волосовской, Владычинской, Ибердус, Холомонихе, Подборице-Щербининской, Володарской) и верневолжских поселениях (Сахтыш I, II, VIII, Уницкой, Николо-Перевозской, Никольской II, на берегу Тростнинского озера, Пиросе, Алексеевской, Иловец I). На северо-западе антропоморфные фигуры найдены на стоянке Репище. Все они сделаны из кремневых отщепов разного цвета и размера (рис. 6, 9—11, 15—17) и выполнены в основном схематично. На некоторых фигурках голова округлая, на других — треугольная, на третьих вместо головы «лунарное изображение». На некоторых фигурках выделяется шея. Руки большей частью вытянуты вдоль туловища или отсутствуют. Ноги даны в виде коротких отростков (иногда одна нога короче другой) или показаны одним выступом.

Некоторые «антропоморфные» фигуры скорее можно считать изображением медведя или медвежьей шкуры. Здесь «руки» и «ноги» даны хорошо обозначенными выступами. Шея всегда выражена слабо и сливается с головой, имеющей прямой срез. Следует отметить, что у всех таких фигур наблюдается искривление ног, характерное для медведя, когда он стоит на задних лапах. Эти изображения, вероятно, связаны с медвежьим культом, который прослеживается у волосовцев и по другим данным и отмечен в разных регионах волосовского ареала.

Скульптуры животных встречаются чаще, среди них есть фигурки лося, медведя, барсука (или собаки), кабана, «зубра», черепахи (рис. 6, 1—4, 12, 27— 32) и др.

Если антропоморфные фигуры выполнены во фронтальном положении, то животные сделаны в профиль. Несмотря на некоторую схематичность, в каждой из них можно узнать изображенное животное. Основная часть их найдена на стоянках Сах¬тыш I, Стрелка I, Ронское I, Модлона, Волосовская, Синяя гора и др.

Кремневые фигурки птиц встречаются редко. Среди них есть изображения уток, глухарок, тетерок и хищных птиц (рис. 6, 5—8, 18—26). Выполнены они в реалистическом стиле, часть в профиль, часть фронтально. Особый интерес представляет скульптура хищной птицы (ястреба, орла?), изображенная фронтально в полете. Размах крыльев 5 см, длина от края хвоста до края головы 8,9 см (!). Найдена на стоянке Сахтыш I. Близкой к ней является фигура из стоянки Волосово I, трактуемая С. Н. Замятниным как символическое изображение лунарно-солярного знака (Замятнин, 1948, с. 109, рис. 6, 17).

Наряду с ними есть фигуры, похожие на птиц, но допускающие иную трактовку. Это скульптуры в виде распростертых крыльев, якорьков, двойных крючков и пр. С. Н. Замятнин относит их также к солярно-лунарным знакам. Они найдены на стоянках Сахтыш I, II, VIII, Модлона, Никольская II и др.

Кроме перечисленных скульптур, найдены фигурки, расшифровка которых затруднительна. Некоторые из них напоминают рыб, змей и пр. Непонятной является фигурка в виде многозубчатого наконечника стрелы на стоянке Сахтыш II (рис. 6, 13). Часты находки лунниц с прекрасной двусторонней обработкой (рис. 6, 14). Их можно трактовать как лунарные символы. По форме к ним близки небольшие серповидные ножи.

Широко представлены на волосовских стоянках всех регионов кремневые фигурки в виде клыков хищных животных с выемкой на конце для привязывания. Встречаются кремневые кружки со сверлиной в центре, а также каменные и глиняные кружки.

Большинство кремневых фигурок имеет выемки для привязывания и ношения их в качестве украшений или амулетов. Все они отличаются единообразием техники обработки и стандартностью форм. Среди них доминируют изображения основных промысловых животных (медведь, лось, кабан, дикий бык, выдра, бобр, барсук и пр.) и птиц (утки, боровая дичь). Очевидно, они имели культовое магическое значение.

Не меньший интерес представляют и костяные скульптуры, найденные в волосовских поселениях Верхнего Поволжья и Оки. Антропоморфные фигуры редки, в основном это изображения женщин. Их всего 4 экз., они найдены в жилищах стоянок Сахтыш I, Стрелка I. Они схематичны и незаконченны. Но у всех четырех художник подчеркнул женские признаки — грудь и живот. Возможно, что эти фигурки имели магическое значение, как палеолитические трипольские и подобные им скульптуры.

Костяные скульптуры животных также редки. Это изображения лосихи, медведя, выдры, куницы и др. Костяные скульптуры окских стоянок подробно изданы (Цветкова, 19696, 1970, 1975). На верхне¬волжских стоянках представляет интерес большая скульптура головы лосихи, выполненная в профиль из рога. Художник не закончил свое произведение, но успел подчеркнуть все характерные особенности головы, дав ее в идеально правильных пропорциях. Близкой к этой скульптуре является голова лосихи со стоянки Модлона, но на ней имеется солярное изображение (Ошибкина, 1976 и др.). Скульптуры лося встречены и в других волосовских поселениях: Сахтыш II (Гадзяцкая, 1966, с. 21, рис. 8, 21).

Близкие изображения (роговые и костяные) найдены на многих стоянках Прибалтики, относящихся к тому же времени (Лозе, 1970). Известно, что лось — излюбленная фигура в искусстве неолитических и более поздних охотничьих племен (Студзицкая, 1969, с. 39—68), особенно часто он встречается в наскальных изображениях Урала (Чернецов, 1971) и Карелии (Савватеев, 1977).

Не исключено, что у волосовцев существовал культ лося (лосихи). Культу лосихи и верованиям первобытных охотников посвящены статьи Б. А. Рыбакова (Рыбаков, 1975, 1976).

Из других животных особый интерес представляет фигурка выдры, найденная в жилище стоянки Сахтыш I (Крайнов, 1978в). Она выполнена в реалистическом стиле (рис. 6, 29). Особенно хорошо проработаны голова и глаза (в виде ямок). Вместо лап сделаны выступы с отверстиями (для нашивки или привязывания). На спине прочерчены в одну линию три ромба, семантика которых пока не выяснена. Аналогию этой фигурке можно усмотреть в предмете со стоянки Валма в Эстонии (Янитс, 1959а), но она без рисунка.

Загадочна скульптура пушного зверя (очевидно, куницы), найденная в волосовской жилище стоянки Сахтыш I. Она объемна и сделана очень тщательно. Отмечены все основные детали тела, но несколько схематично, особенно изображенный зубчатым хвосг (рис. 6, 28). Возможно, художник хотел этим подчеркнуть его пушистость.

Наряду с реалистическими изображениями животных найдены схематические скульптуры, как, например, фигурка животного с птичьей головой и длинным хвостом, загнутым на конце. Сделана она на пластинке (рис. 6, 27). Ноги изображены в виде небольших отростков. На спине одно отверстие, а на животе — пять, очевидно, для нашивки или подвешивания. Возможно, схематичность этой фигурки (Сахтыш I; Крайнов, 1972а) можно объяснить тем, что она употреблялась в качестве штампа для нанесения орнамента.

Костяные скульптуры рыб встречаются реже. Две найдены на стоянке Сахтыш I (Крайнов, 1975а, 1978в) и на стоянке Владычино. Одна фигурка изображает сома (рис. 6, 31), она выполнена в реалистическом стиле. Глаза нанесены высверлинами, рот оформлен двумя глубокими надрезами, а хвост едва намечен. Вторая фигурка изображает осетра (рис. 6, 32) . Глаза выполнены так же, как у сома, жабры и плавники показаны выступами, на хвосте два отверстия для подвешивания.

Скульптуры рыб часты в прибалтийских стоянках того же времени и связываются исследователями с магическими обрядами промыслового значения (Лозе, 1970, с. 22, рис. 7, 7, 8 и с. 28).

Наиболее многочисленную группу изображений представляют скульптуры птиц. В них легко можно узнать гусей, уток, гагар, чаек, куликов, лебедей, тетерок, орлов, глухарей и др. Почти все они представлены объемными формами, выполненными из кости. Особенно хорошо в реалистическом стиле сделаны фигурки гусей, уток и других птиц (рис. 6, 5—8, 18—26). Выполнение их в одном стиле указывает на установившиеся канонические традиции. Первобытный художник в своих удивительно реалистических скульптурах тонкими штрихами подчеркивает самые характерные особенности каждого вида этих птиц. Найдены скульптуры в основном только на верхневолжских и окских стоянках (Волосово, Сахтыш I, VIII, Стрелка I, Ивановское VII и др.). Их отсутствие на средневолжских стоянках свидетельствует о специфике хозяйства каждого региона волосовского ареала или о хронологическом разрыве.

Кроме готовых изделий, найдены и заготовки их из костей и клыков кабана. Выделяется фигура водоплавающей птицы (утки) со стоянки Сахтыш I (рис. 6, 25). Она изображена на костяной пластинке в профиль с наклоненной головой. Хвост и лапы обозначены обрубленными уступами. На спине от головы до хвоста идут зубчики. Вверху — два отверстия рядом, а внизу — два отверстия по краям живота. Клюв, хвост, лапы и спина скульптуры служили сложным штампом для нанесения орнамента на посуду.
Рассмотренные нами кремневые, костяные и роговые скульптуры отражают не только наблюдательность и высокое мастерство первобытных художников, но и их мировоззрение и представления об окружающем мире.

О назначении кремневых и костяных скульптур существуют разные мнения, но большинство исследователей считают их ритуальными предметами и видят в них отражение культа предков, тотемизма, солярного культа и т. д. Очевидно, они служили амулетами или иными сакральными атрибутами при выполнении тех или иных культовых обрядов.

И. А. Лозе видит в костяных скульптурах птиц предметы культа, связанные с представлениями об уходе души в загробный мир (Лозе, 1970, с. 28). Конечно, семантика их трудна, но безусловно одно: все эти предметы отражают внутренний мир первобытного человека. По мнению С. Н. Замятнина, кремневые скульптуры имели такое же значение, как и петроглифы, и занимали одно из центральных мест при исполнении обрядов в дни календарных праздников (Замятнин, 1948).

Сейчас, пожалуй, ни у одного исследователя но возникает сомнений в отнесении кремневых и костяных скульптур, находимых в стоянках Поволжья, Волго-Окского междуречья и Марийского Поволжья, к волосовской культуре. В. А. Городцов первым усмотрел связь кремневых скульптур с выделенной им волосовской культурой. Он отнес их ко времени первых металлических изделий и, не имея еще достоверных данных, правильно очертил границы их распространения (Городцов, 1926, с. 362—364). Нельзя согласиться с С. Н. Замятниным (Замятнин, 1948, с. 99) и А. А. Формозовым (Формозов, 1959, с. 102-103), связывавшими кремневые и костяные скульптуры с культурой племен с ямочно-гребенчатой керамикой. Если сопоставить карту распространения этих скульптур, составленную С. Н. Замятниным (Замятнин, 1948, с. 98, рис. 1), с картой ареала волосовской культуры, то они совпадут.

Что же касается редких находок скульптур, сходных с волосовскими, в Прибалтике, Карелии, Беломорье и Приуралье, то их присутствие там можно объяснить или заимствованием, или частичными передвижениями волосовских племен, или существованием обмена у родственных племен в этих регионах. О тесных связях волосовских племен с родственными балтийскими племенами свидетельствуют многие факты: сходство в орнаменте и примесях в керамике, сходный обряд погребения, а главное — общая закономерность в развитии культур с мезолита.

К предметам искусства относятся и волосовские музыкальные инструменты. На стоянке Сахтыш I найдена флейта из большой округлой кости с семью игровыми отверстиями. Подобные музыкальные инструменты были найдены и на окских стоянках (Цветкова, 1970, с. 11, рис. 22, 23).

С изобразительным искусством волосовцев связана и великолепная резьба по кости. Древние художники украшали сложными геометрическими узорами костяные предметы. Особо следует отметить находку костяной пластинки на стоянке Сахтыш II с изображением жилища. Насечки и нарезки часто встречаются и на каменных орудиях, особенно на штампах.

Самыми распространенными украшениями волосовцев являются подвески из клыков и зубов животных (лося, кабана, медведя, куницы, лисицы, собаки и др.). Эти подвески украшали ожерелья, одежду, сумки, пояса, обувь и пр. Они обнаружены в жилищах и погребениях (Гадзяцкая, 1966; Гадзяцкая, Крайнов, 1965; Крайнов, 1972а, 1982).

Медвежьи клыки с нарезками для подвешивания, вероятно, служили амулетами. Они всегда встречаются единичными экземплярами. Для этой же цели служили, очевидно, и фаланги медведя со сверлинами. Находки этих амулетов подтверждают существование у волосовцев медвежьего культа.

Очень часты находки подвесок из челюстей куницы, встречается много привесок из костей животных. Есть и фигурные костяные подвески.
Цилиндрические пронизки из птичьих круглых костей встречены в небольшом количестве главным образом в погребениях (Гадзяцкая, Крайнов, 1965). Подобные пронизки являются основным украшением и в ожерельях фатьяновцев.

Широкое распространение у волосовцев имели костяные хорошо отполированные подвески прямоугольной, овальной, подквадратной, треугольной, редко округлой и асимметричной форм. Размеры их различны. Некоторые подвески сделаны из клыков кабана. Эти подвески служили и для ожерелий, и для нашивки на одежду. Иногда по краям подвесок наблюдаются нарезки (Цветкова, 19696).

Одним из наиболее характерных украшений волосовцев являются каменные пластинчатые подвески разных размеров и форм: овальные, круглые, трапециевидные, подпрямоугольные. Как и костяные, они имеют сверлины в середине верхнего края. Сделаны они из разных пород камня (сланца, диорита и др.). В одном из погребений могильника Сахтыш VIII (Крайнов, 19736, с. 51, рис. 3) найдено 12 экз. подвесок. Шесть из них и три пронизки из круглых птичьих костей лежали возле тазовых костей, очевидно, украшая набедренную повязку или пояс. Встречаются каменные подвески и в жилищах стоянок Сахтыш I, II, VII, VIII, в Стрелке I и др. Они известны и с окских стоянок (Цветкова,, 19696), имеются и в известном волосовской кладе (Цветкова, 1957, с. 17, IV, табл. XIII, 5). Обнаружены каменные подвески и в волосовских стоянках Среднего Поволжья.

В стоянках с ямочно-гребенчатой керамикой они не встречаются. Из других каменных украшений для волосовцев характерны каменные кольца и полулунницы из сланца. Они идентичны прибалтийским кольцам (Янитс, 1959б).

Особый интерес представляют янтарные украшения, встреченные на многих волосовских поселениях и в погребениях. Они найдены в значительном количестве на стоянках Сахтыш I, II, VIII (Крайнов, 1973б), Иловец (Урбан, 1969), Модлона (Брюсов, 1951, 1952), Кончанском, Репище (Рерих, 1903, с. 23; Зимина, 1974), Белом озере (Фосс, 1952), на Майданской стоянке (Халиков, 1969, с. 140, рис. 37, 4), Языково I (Портнягин, Урбан, 1972), в Володарах и др. (Цветкова, 1975, с. 103). Большая часть янтарных украшений найдена в погребениях (Сахтыш VIII и Кончанском). В жилищах они встречаются реже, за исключением стоянки Модлона, где они обнаружены в значительном количестве.

Формы янтарных украшений довольно разнообразны. Это округлые пуговицы с У-образным отверстием разной величины и формы, кольца, цилиндрические пронизки, удлиненные и короткие, цилиндрические пронизки с утолщением в середине, пластинчатые привески — подпрямоугольные, трапециевидные, овальные, квадратные, прямоугольные, каплевидные, асимметричные и др. Янтарные украшения на стоянках Сахтыш I, II и VIII связаны с поздними волосовскими погребениями и поздними жилищами.

О назначении янтарных украшений можно судить по местам их находок в погребениях. Часть их использовалась в качестве пронизок в ожерельях (находки на шее и груди), а большая часть нашивалась на одежду, головные уборы, пояса, обувь, о чем свидетельствуют их находки в области черепа, рук, таза, ног и пр. Повторяемость расположения украшений свидетельствует об определенной традиции в украшении одежды и головного убора. Следует указать, что они встречены в женских погребениях.

Все перечисленные формы янтарных украшений встречаются в Прибалтике, например на стоянках Лубанской низменности в Латвии найдены абсолютно идентичные формы янтарных украшений. И. А. Лозе предполагает, что на Верхнюю Волгу они попали именно из Лубанской низменности (Лозе,
1969). Она датирует их серединой III — серединой II тыс. до н. э.
На стоянке Сарнате также встречаются все сахтышские формы янтарных украшений (Ванкина, 1970). В связи с этим важно отметить, что на стоянках Лубанской низменности и Сарнате встречаются обломки сосудов, близкие волосовским по примесям в тесте и по орнаментике. Очевидно, это объясняется родством волосовских и прибалтийских племен с культурой пористой керамики.

Подобные украшения найдены и на стоянках Эстонии, где, кроме того, имеются сходные с волосовскими погребения, каменные кольца, фигурки животных и пр. (Янитс, 19596). Очевидно, янтарные украшения попадали на волосовскую территорию по Двине и Волге и доходили до Средней Волги (Майданская стоянка). Вероятно, в III—II тыс. до н. э. между верхневолжскими и балтийскими племенами были более тесные связи, которые вряд ли можно объяснить только обменом. Возможно, между ними существовали родственные связи.

Своих покойников волосовцы хоронили на поселениях около жилищ, а иногда и в самих жилищах. Отдельных кладбищ, как у фатьяновцев, у них не было, они появляются только на более позднем этапе, но опять-таки не вдали от поселений, а на них (Крайнов, 19736). Обычно погребения располагались в культурном слое на глубине от 10 до 40 см, проследить в таких случаях могильные ямы и другие ритуальные сооружения невозможно. Очень редки могилы, уходящие в материк. Иногда погребения встречаются над очажными ямами, как, например, на Панфиловской стоянке (Городцов, 1926) и на стоянке Сахтыш VIII (Крайнов, 1978б).

На всех волосовских поселениях большинство погребенных положены вытянуто на спине, реже на животе и только в позднее время встречаются скорченные погребения. Скорченный обряд погребения не свойствен волосовцам, но встречается, особенно в коллективных захоронениях, в волосовских и близких им памятниках Верхнего Поволжья (Гадзяцкая, Крайнов, 1965, с. 37; Цветкова 1969а) и Прибалтики (Лозе, 1979, с. 49—54; Янитс, 1959а). Очевидно, появление скорченных погребений относится ко времени контактов волосовцев с фатьяновцами (Крайнов, 19726, с. 267-272).

Ориентировка погребенных различна: север, северо-восток, восток, юго-восток, запад, юго-запад. Такое разнообразие ориентировки иногда на одном и том же поселении пока трудно объяснить. Возможно, они разновременны.

Встречаются как одиночные, так и коллективные погребения, как, например, на стоянке Сахтыш II (Гадзяцкая, Крайнов, 1965; Крайнов, 1982, с. 80, рис. 1), Языково I (Урбан, 1971) и на стоянке Володары (Цветкова, 1948). Вероятно, в коллективных могилах похоронены или убитые, или умершие одновременно от эпидемии. Самое большое коллективное погребение (16 человек) встречено в 1984 г. на стоянке Сахтыш II (Крайнов, 1985). Иногда погребенных завертывали в бересту (Сахтыш I и Берендеево I).

Рис. 7. Планы жилищ с поселений волосовской. культуры 1 — Сахтыш II; 2 — Ибердус II; 3 — Ахмыловское II; 4 — Уржумкинское

Рис. 7. Планы жилищ с поселений волосовской. культуры
1 — Сахтыш II; 2 — Ибердус II; 3 — Ахмыловское II; 4 — Уржумкинское

Во многих погребениях обнаружена красная краска, густо посыпанная по всей могиле или около головы и ног (Сахтыш I, II, VIII, Репище, Иловец, Языково I, Владычино-Береговая и др.).

Очевидно, красная краска как символ крови и огня играла большую роль в обряде погребения волосовцев. «Клады» кремневых орудий, иногда сопутствующие погребениям, также посыпались красной краской (Сахтыш II, VIII, Володары и др.), в жилищах волосовцев нередки находки ее скоплений.

Большую роль в обряде погребения играл огонь как «очистительная сила». Кострища около погребений прослежены на стоянках Сахтыш II, VIII, Языково I и др. Вероятно, эти костры горели длительное время, так как почва под ними сильно прокалена. Следует отметить частые находки около погребений костей (особенно разбитых черепов) медведей, оставленных здесь преднамеренно при совершении каких-то ритуальных действий, связанных с культом медведя (стоянки Сахтыш I, II, VIII).

Находка в «ритуальном кладе» стоянки Володары костяной булавки с навершием в виде головы лосихи (Цветков, 1975, с. 109) и другие данные о культе лосихи подтверждают существование культа лося у волосовцев.

Для всех погребений волосовской культуры характерно отсутствие посуды и сравнительно редкие находки вещей. Волосовские погребения найдены на многих стоянках в различных регионах волосовской культуры: Стрелка I, Сахтыш I, II, VIII (Гадзяцкая, Крайнов, 1965; Крайнов, 1969, 1973а, 1982, 1985); Ивановское VII (Крайнов, 1974, 1975а); Вашутинская (Гадзяцкая, Крайнов, 1985); Иловец (Урбан, 1969); Языково I (Бадер, 1936, 1937; Урбан, 1971; Портнягин, Урбан, 1972); Репище и Кончанское (Зимина, 1974, 1975, 1976, 1984), Коломцы (Бадер, 1970); Волосово (Бадер, 1970; Жилин, Кольцов, 1980; Цветкова, 1980, 1985); Панфиловская (Городцов, 1926); Холомониха (Бадер, 1970); Володары (Цветкова, 1980); Владыченская-Береговая (Цветкова, 1980); Модлона (Брюсов, 1951) и др. В последнее время волосовские погребения обнаружены и на Средней Волге (Габяшев, 1984). Отнесение перечисленных могильников и погребений к волосовской культуре или общности не вызывает сомнений.

Таким образом, на более чем 20 волосовских поселениях Верхней Волги, Оки, севера и востока ареала волосовской культуры были прослежены погребения. Почти все они найдены около жилищ или в жилищах, и только на стоянке Сахтыш VIII обнаружено компактное кладбище. Количество погребенных различно. Самыми большими могильниками являются: Сахтыш II, VIII, Языково I, Репище, Кончанское и Володары.

К погребальному инвентарю достоверно можно отнести только предметы украшений из кости, камня, янтаря и отдельные орудия из камня и кости.
В последнее время на волосовских погребениях стоянок Сахтыш II, Вашутинская, Волосово и др. встречены наряду с украшениями орудия из камня и кости (особенно в мужских погребениях). Среди орудий особое место занимают наконечники стрел, они кучно лежали в области таза скелета (Сахтыш II, Вашутинская). Возможно, они были положены в колчанах. Встречаются и костяные наконечники стрел, а также отдельные кремневые орудия (скребки, ножи). Керамику в погребениях ни разу не встретили.

Сходство погребального ритуала указанных стоянок является бесспорным доказательством родства племен западного и восточного регионов волосовской этнокультурной общности. Погребения, близкие к волосовским, обнаружены в Эстонии на стоянках Акали, Нарва, Тамула, Валма и др. (Янитс, 19596, с. 63, 101, 102, 105; 1956, 1957; Турина, 1955).

Анализ краниологических остатков из погребений позволяет определить антропологический тип носителей волосовской культуры. Определимые остатки со стоянок Сахтыш I и II отнесены Г. В. Лебединской и Р. Я. Денисовой к европеоидному антропологическому типу. Черепа из погребений 1, 2 стоянки Володары по определению М. М. Герасимова также принадлежали к европеоидному типу (Цветкова, 1959), а череп из Панфиловской стоянки отнесен к ярко выраженному европеоидному типу (Городцов, 1926). Следует отметить близость антропологического черепа панфиловского волосовца и волосовца со стоянки Сахтыш II с фатьяновским антропологическим типом. Этот факт свидетельствует или о родстве фатьяновцев и волосовцев, или об их тесных контактах. Наряду с этим в волосовских погребениях встречается европеоидный антропологический тип с монголоидными или, скорее, лапоноидными признаками (Герасимов, 1955). По мнению некоторых антропологов (Гохман), лапоноидность является местной антропологической чертой, наблюдающейся на территории Восточной Европы с эпохи палеолита.

Этот антропологический тип волосовцев, включающий европеоидов и европеоидов с признаками монголоидности или лапоноидности, является результатом смешения населения двух культурно-этнических общностей: верхневолжской и населения с ямочно-гребепчатой керамикой. Следует указать, что количество европеоидных черепов в волосовских погребениях доминирует над черепами с монголоидными (лапоноидными) признаками. Очевидно, волосовцы принадлежали к этнической группе северных европеоидов, потомков населения верхневолжской культуры, являющейся основой волосовской культуры (Крайнов, 1981), а монголоидность (лапоноидность) они могли получить от второго составного компонента — носителей культуры с ямочно-гребенчатой керамикой, относящихся, вероятно, к другой этнической общности, или от смешанного населения, существовавшего здесь раньше.

Такая же картина наблюдается при антропологическом изучении населения Прибалтики, относящегося к культурам с пористой керамикой и родственного волосовской культуре (Денисова, 1975). Здесь также наблюдается смешанный антропологический тип, получившийся от смешения населения нарвской и гребенчато-ямочной культур. Однако тип населения волосовской культуры и культуры типа «пиестиня» различен на разных территориях. Там, где преобладали носители верхневолжской и нарвской культур, зафиксирован европеоидный тип.

Недостаточная изученность волосовских памятников на всей территории их распространения, особенно хронологии и периодизации волосовской культуры, а также спорность смены неолитических культур, предшествовавших волосовской культуре, привели к возникновению различных гипотез о ее происхождении. Одни исследователи связывали волосовскую культуру с местным волго-окским неолитом (Городцов, 1926; Брюсов, 1952; Цветкова, 1953; Крайнов, 19736 и др.), другие — с волго-камским или камско-уральским неолитом (Бадер, 1953а, 1966а, 1970, 19726; Третьяков П. Н., 1966; Халиков, 1969; Раушенбах, 1969 и др.), третьи указывали на связь с прибалтийскими неолитическими культурами и, наконец, высказывались взгляды о связи с ямной и белевской культурой. К настоящему времени выявились две точки зрения: о волго-окском и камско-уральском происхождении волосовской культуры.

И. К. Цветкова, поддерживая первую точку зрения, пришла к выводу, что волосовская культура на Оке связана с волго-окскими культурами с ямочно-зубчатой керамикой (Цветкова, 1968).

Поиски решения проблемы происхождения финно-угров на территории Восточной Европы привели к возникновению гипотезы о происхождении волосовской культуры из уральско-камского региона. Впервые эту гипотезу обосновал О. Н. Бадер (Бадер, 19536). Он высказал мнение, что волосовцы являются одной из групп камских племен, близких племенам гаринского этапа турбинской культуры (Бадер, 1953б, 1966а). Позднее вместе с А. X. Халиковым О. Н. Бадер стал искать «корни» волосовской культуры в волго-камской неолитической культуре (Бадер, 1970, 1972б; Халиков, 1969). По их мнению, волосовские племена на грани III — II тыс. до н. э. распространились из Волго-Камья на Оку и Верхнее Поволжье, где заняли территорию населения с ямочно-гребенчатой керамикой и постепенно ассимилировали его. В дальнейшем они распространились на запад вплоть до Прибалтики и на северо-запад до Карелии и Беломорья. В своей позднейшей работе О. Н. Бадер несколько изменил свой взгляд, назвав прибалтийские и северо-западные племена уже не волосовскими, а близкими им. Турбинскую же культуру (которую он ранее считал протоволосовской) О. Н. Бадер отнес к родственной волосовцам культуре, возникшей, как и последняя, на основе западной группы неолитических племен камской этнокультурной области (Бадер, 1972).

О. Н. Бадер видел в волосовских поселениях центра Русской равнины следы мощной уральской, древне-финской миграционной волны, а в их обитателях — древнейших предков волжских и окских финнов.

П. Н. Третьяков также связывал происхождение волосовской культуры с уральско-камскими неолитическими племенами, одна из групп которых продвинулась из области бассейна Камы на Оку и далее на запад (Третьяков П. Н., 1966). Волосовцы, по его мнению, являются протофиннами. Однако, отрицая связь волосовцев с местным ямочно-гребенчатым неолитом, он все же считал, что местные неолитические племена не исчезли, а сыграли, хотя и подчиненную, но значительную роль в дальнейшей этнической истории Волго-Окской области.

A. X. Халиков, развивая дальше эту гипотезу (Халиков, 1969), пытается обосновать переход западнокамских неолитических племен к ранней волосовской стадии (майданской), их дальнейшее развитие в Прикамье и экспансию волосовцев в Волго-Окское междуречье и дальше к западу, северо-западу и на север. Однако, как и предыдущие авторы, он никак не объясняет причин такой колоссальной экспансии волосовцев. В. П. Третьяков также развивает гипотезу восточного происхождения волосовцев (Третьяков В. П., 1969, 1972 и др.).

B. М. Раушенбах связывает происхождение волосовцев с уральскими племенами горбуновской культуры (Раушенбах, 1969). А. Я. Брюсов впоследствии также стал поддерживать гипотезу восточного происхождения волосовцев (Брюсов, 1965, 1968).

В. В. Никитин высказал мнение, что формирование волосовской культуры в Волго-Окском междуречье происходило на местной неолитической основе, но при сильном влиянии пришлых с востока элементов пра-финно-угров (Никитин В. В., 1977). Наконец, к защитникам восточного происхождения волосовских племен надо отнести и С. В. Студзицкую (Студзицкая, 1969).

Доводы восточных связей волосовцев, приведенные О. Н. Бадером, А. X. Халиковым и другими исследователями, в свете новых данных вряд ли могут быть приняты. Таблица сходства ряда элементов волосовской, турбинской и неолитической волго-камской культур, предложенная О. Н. Бадером как «бесспорное» доказательство (Бадер, 1970, с. 35), не может служить основой для решения вопроса о происхождении волосовской культуры из Волго-Камь» (Крайнов, 1981).

Благодаря исследованиям последних лет верхневолжских многослойных поселений, открытию новой ранненеолитической верхневолжской культуры и установлению новой хронологии волосовской культуры методом С14 можно с новых позиций рассмотреть проблему происхождения волосовской культуры и вопрос о смене культур неолита и энеолита центра Русской равнины.

Раскопки многослойных поселений, особенно торфяниковых (Ивановское III, VII, Языково I, Сахтыш I, Ронское I и др.), показали следующую закономерность в смене культурных комплексов данного региона: внизу над мезолитическими слоями (Ивановское III, VII, Золоторучье III, Пеньково, Федюково I и др.) залегали культурные остатки верхне-волжской ранненеолитической культуры, открытой в 1972 г. (Крайнов, Хотинский, 19776), над ними располагались культурные комплексы с ямочно-гребенчатой керамикой. В верхних горизонтах этого слоя всюду появляется так называемая редкоямочная тонкостенная керамика с фигурным ямочным орнаментом и гребенчатым узором, отнесенная к прото- волосовскому этапу позднего неолита. Над этими культурными остатками располагается ранневолосовский комплекс с круглодонной керамикой с раковинной примесью. Выше идут горизонты с развитой поздней волосовской керамикой.

Такая последовательность в смене культурных комплексов устанавливается стратиграфически на всей территории центра Русской равнины. Эта же закономерность прослеживается и в Прибалтике, где слои с нарвской керамикой сменяются слоями с гребенчато-ямочной керамикой, выше которой залегают близкие волосовским культурные комплексы типа культуры «пиестиня». Эта последовательность в смене культур подтверждается и их новой хронологией (Крайнов, Хотинский, 1977б). Раньше волосовская культура датировалась рубежом III—II тыс. (начало) и до последней четверти II тыс. до н. э. (конец). Теперь же, как мы видели, волосовская культура датируется радиокарбоновым, палинологическим, стратиграфическим, сравнительно-типологическим и другими современными методами началом III, а возможно, и концом IV тыс. до н. э. по конец первой четверти II тыс. до н. э., что противоречит теории происхождения волосовской культуры из Волго-Камья.

Верхневолжскую и волосовскую культуры сближают общие элементы в орнаментике, такие общие признаки, как сквозные отверстия под венчиком сосудов в определенном, одном и том же месте, штриховка на внутренней стороне сосудов в виде расчесов, нанесенных зубчатым штампом, и наличие «пустых» мест на орнаментальном поле.

Следует также указать на преемственность и сходство форм костяных орудий, на присутствие призматических пластинок в «волосовском кладе» (Цветкова, 1957) и в волосовских слоях стоянки Стрелка I (Крайнов, Гадзяцкая, 1967, 1969), На наконечники стрел на пластинках и пластинчатых отщепах, найденных на волосовских поселениях Верхней Волги. Наблюдается совпадение ареалов верхневолжской и волосовской культур и их локальных вариантов. Необходимо также отметить близость керамики верхневолжской культуры с ранненеолитической керамикой Нижнего Прикамья, т. е. близость основы, на которой возникли волосовские древности в обоих регионах.

Однако непосредственный переход от верхневолжской культуры к волосовской сомнителен, так как между ними значительный хронологический разрыв; кроме того, в волосовской культуре встречаются элементы, связанные с культурой ямочно-гребенчатой керамики. Очевидно, кроме верхневолжского основного компонента в происхождении волосовской культуры участвовала и культура с ямочно-гребенчатой керамикой, поздний этап которой имеет сходные с ранневолосовской керамикой элементы. Это прежде всего полуяйцевидная форма сосудов с округлым дном и венчики с тенденцией утолщения наружу. Есть близость и в орнаментике: это наличие ромбов, «елочек», рамчатых, гребенчатых, ямчатых и других узоров. Кстати, ранняя волосовская керамика Верхнего Поволжья имеет значительный процент ямочного и ямчатого орнамента.
Кремневая индустрия ранней стадии волосовской культуры идентична индустрии культуры с ямочно-гребенчатой керамикой. Волосовские поселения Верхней Волги и Оки располагаются непосредственно на местах предшествующих неолитических поселений. Наблюдается одинаковое соотношение количества костей и особей промысловых животных у поздненеолитических и волосовских племен, а также приемов охоты и рыбной ловли. Есть преемственность и в искусстве, например в изображениях водоплавающих птиц на ямочно-гребенчатой и волосовской керамике (Сахтыш I, VIII), в скульптурных головках водоплавающих птиц в неолитических и волосовских слоях на стоянках Сахтыш I и др. Наблюдается близость и в формах прямоугольных жилищ в поселениях с балахнинской и льяловской ямочно-гребенчатой керамикой. Существование в волосовских поселениях жилищ овальной и прямоугольной формы указывает на двойственную основу волосовской культуры.

Приведенные факты свидетельствуют, что культуры с ямочно-гребенчатой керамикой стали одним из компонентов волосовской культуры. Очевидно, последняя могла возникнуть только на основе местного гибридного «протоволосовского» этапа позднего неолита, возникшего в результате смешения верхневолжской культуры с культурами ямочно-гребенчатой керамики (льяловская, рязанская, балахнинская и др.). Процесс слияния культур наблюдается в это время и в Прибалтике (нарвская и гребенчато-ямочная) и в Среднем Поволжье (волго-камская и балахнинская); здесь также возникают гибридные культуры, близкие волосовской.

«Протоволосовские» горизонты позднего неолита прослежены на многих многослойных поселениях Верхней Волги (Ивановское VII, Сахтыш I, VIII и др.). Наиболее характерным протоволосовским памятником является торфяниковая стоянка Ивановское VII (Крайнов, 1974, 1975а, 1976а). Здесь в одном слое обнаружена тонкостенная керамика трех типов:
1) с ямочным и ямчатым орнаментом с примесью дресвы или раковины; орнамент двоякий: типичный позднеямочный (фигурный) и ямочный, нанесенный тычковым инструментом; 2) с гребенчатым орнаментом с примесью раковины; 3) со смешанной примесью — дресвы и раковины. Микроскопический анализ этой керамики, произведенный лабораторией ИА АН СССР (Бобринский, Цетлин), позволил установить в ней две культурные традиции: 1) использование в качестве примесей пресноводных моллюсков с дробленой раковиной и 2) крупной дресвы. Присутствие смешанного рецепта указывает на смешение носителей двух традиций. По заключению лаборатории, процесс смешения находился на начальной стадии, так как чистые рецепты значительно преобладают над смешанными.

Над этим «протоволосовским» слоем располагался слой с типичной волосовской керамикой, костяными скульптурами водоплавающих птиц и погребениями. Этот слой является дальнейшим звеном в развитии волосовской культуры.

Таким образом, фактический материал опровергает гипотезу о возникновении волосовских племен только в Прикамье и их миграциях на Оку, Верхнюю Волгу и северо-запад. Очевидно, волосовская культура или общность является результатом дальнейшего развития местных неолитических племен. На Верхней Волге она развивается на основе смешения двух культур — верхневолжской и ямочно-гребенчатой (льяловской) с доминантой первой; на Оке — при смешении верхневолжской и рязанской культур или балахнинской. Вероятно, такая же картина наблюдается и при возникновении западных и северо-западных волосовских памятников (Репище, Иловец, Бологое, Коломцы, Модлона и др.).

В Волго-Камье и на Средней Волге волосовская культура возникает также на основе смешения двух культур, с доминантой волго-камской. В этом регионе она появляется только там, где наблюдаются контакты ранней волго-камской культуры (близкой верхневолжской) и культуры с ямочно-гребенчатой керамикой. Выше по Каме, где нет этих контактов, возникают другие культуры, отличные от волосовской, типа левшинской, турбинской и др.

Что касается большого количества поздних волосовских памятников, выявленных в некоторых регионах (Марийская АССР, Костромское Поволжье и более северные области), то они могли появиться там в результате расселения волосовских племен.

Мы уже отмечали, что некоторые элементы материальной и духовной культуры волосовцы получили из Прибалтики (раковинная примесь в керамике, штриховка внешней поверхности сосудов, каменные кольца, некоторые формы костяных орудий, черешковые топоры и пр.). О тесных связях с прибалтийскими племенами свидетельствует наличие в волосовских памятниках балтийских янтарных украшений и др. Однако нельзя согласиться с авторами, связывающими происхождение волосовской культуры от прибалтийской. Гипотезы ее восточного и западного происхождения опровергаются огромной территорией распространения волосовских поселений и наличием локальных вариантов этой культуры. Уже одно существование огромного ареала волосовской общности опровергает теорию миграции волосовских племен из Прибалтики или Волго-Камья.

Локальные варианты волосовской культуры еще недостаточно изучены. Сейчас пока можно говорить о пяти вариантах: это средневолжский, окский, верхневолжский, западный и северо-западный. Не исключено, что их будет больше. Все названные варианты имеют много общих черт, указывающих на генетическое родство населения.

Таким образом, на огромной территории центра Европейской части СССР исследованиями последних лет выявлены волосовские и близкие к ним памятники, относящиеся к разным вариантам большой волосовской общности. Близкое сходство ее отдельных элементов с одновременными культурами Прибалтики, а также тесные их связи заставляют предполагать родственную близость населения, жившего в III — начале II тыс. до н. э. в центре Русской равни¬ны — от Прибалтики до Волго-Камья.

Установление существования огромного ареала волосовской культурно-исторической общности (близость форм хозяйства, погребального обряда, предметов искусства и пр.) позволяет утверждать, что племена волосовской культуры были тесно связаны между собой не только экономически, но и генетически. От восточных волосовских племен племена Оки и Верхней Волги получали металл, вероятно, в слитках. На стоянках Сахтыш I и II найдены медные вещи, тигли и медные «выплески». Тесные связи и широкий обмен были налажены с западными прибалтийскими племенами, жившими на территориях современной Латвии и Эстонии. Подобные контакты существовали и с соседями на северо-западе и севере, о чем свидетельствуют находки волосовских фигурных кремней в Беломорье и заимствование с территории Карелии керамической примеси асбеста. О связях с племенами ямной культурно-исторической общности свидетельствует сходство в формах сосудов и орнаментике в контактных зонах.

О тесных контактах племен волосовской территории можно судить по быстрому распространению по всему ареалу новшеств в материальной культуре, хозяйственной деятельности и проявлениях духовной жизни (топоры карельского типа, топоры лепельского типа — круммайзе, каменные кольца, металлические предметы, украшения и т. д.). Не исключено, что имели место и отдельные передвижения волосовских групп внутри волосовской ойкумены.

Расположение волосовских поселений компактными группами внутри локальных вариантов общности указывает, вероятно, на принадлежность их отдельным племенам, а отдельные крупные поселения следует рассматривать как поселки родовых общин.

Первобытнообщинный характер социально-экономической организации волосовцев подтверждается устройством общинных поселков, состоящих из ряда домов, соединенных переходами друг с другом; господством коллективных форм охоты и рыболовства; наличием общих промысловых помещений, больших мастерских по выработке орудий труда; существованием общего культа предков (культ медведя, лося) с совершением обрядов и празднеств.

Очевидно, все взрослые мужчины и женщины участвовали в коллективном охотничье-рыболовческом хозяйстве. Женщины играли главную роль в домашнем хозяйстве, производстве глиняной посуды и пр. Одинаковое положение погребенных в волосовских могильниках свидетельствует об отсутствии какого-либо имущественного неравенства в волосовской коллективе.

Значительная площадь жилищ с несколькими или одним большим очагом указывает, что в нем могла проживать большая семья. Эти семьи, очевидно, составляли родовую волосовскую общину, объединенную кровным родством и общим ведением хозяйства. По мнению А. Я. Брюсова, в больших волосовских жилищах проживало несколько десятков человек, а на поселении обитало несколько сот людей (Брюсов, 1952). Возможно, эти цифры завышены. Скорее ближе к истине И. К. Цветкова, считающая, что волосовское поселение состояло из 50—60 взрослых людей, составлявших род, а несколько поселений, расположенных компактной группой недалеко друг от друга, составляли племя (Цветкова, 1953).

Наличие данных о сложном коллективном хозяйстве у волосовских племен, организованности, широком межплеменном обмене, о столкновениях с враждебными племенами позволяют предполагать у них существование вождей — родовых и племенных.

Установившийся ритуал в погребальном обряде волосовцев (определенное положение, ориентировка погребенных, красная краска, ритуальные кострища, «клады» и т. д.), а также наличие культа медведя и, возможно, других животных (лосихи, куницы), присутствие на поселениях «святилищ» (Крайнов, 1981; Цветкова, 1980) могут служить косвенными доказательствами существования особых хранителей традиций — «шаманов».

Волосовская культурно-историческая общность завершает эпоху энеолита центра Русской равнины. Начавшись в неолите, она продолжает свое развитие в эпоху энеолита и бронзового века. Что же касается хозяйства, то на всем протяжении развития волосовской культуры оно остается охотничье-рыболовческим. Позднее под влиянием фатьяновских и других пришлых скотоводческо-земледельческих племен у волосовцев появляется скотоводство и земледелие.

Дальнейшие судьбы волосовских племен в разных регионах их ареала различны. В центре Русской равнины огромное влияние на их дальнейшее развитие оказали пришлые скотоводческие племена (фатьяновцы, балановцы, абашевцы и др.), а на востоке — турбинско-сейминские племена. На западе, северо-западе, Оке, Верхней Волге и Среднем Поволжье волосовцы не только входили в контакт с фатьяновцами, но и смешивались с ними (Крайнов, 1972б и др.). В некоторых фатьяновских могильниках прослеживались метисные черты, указывающие на это смешение. О тесных контактах волосовцев с фатьяновцами и балановцами свидетельствуют и факты нахождения фатьяновских вещей на волосовских стоянках (Сахтыш I, II, VIII, Рождественский Остров, Торговище и др.) и появление так называемой гибридной керамики (Турина, 1963; Халиков, 19666; Бадер, 1970; Крайнов, 1964, 1972б, 1980 и др.).

Появление скотоводческих племен в центре Русской равнины привело в дальнейшем к крупным хозяйственным, культурным и этническим изменениям в истории местных племен. Вероятно, поздние волосовцы растворились или были ассимилированы племенами культуры с сетчатой керамикой, быстро распространившейся почти по всей территории лесной полосы Восточно-Европейской части СССР.

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика
Археология © 2014