Викинги

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

Социальная структура хундаров и фюльков вендельского периода не оставляла места для зарождения и консолидации новых общественных сил: элементы, вступавшие в противоречие с племенной знатью, опиравшейся на сакрализованный авторитет, словно «выдавливались» из общества, устремляясь на пустующие, не освященные племенными божествами земли, свободные от контроля местных вождей-жрецов; выходом поэтому стала не внутренняя колонизация (физически возможная и много позднее осуществленная конунгами), а эмиграция на ближайшие острова к востоку и западу от Скандинавии.

К исходу VIII в. фонд доступных для колонизации островных земель был исчерпан. Норманны вышли к прибрежным границам европейских государств, защищенным феодальной властью и недоступным для свободного заселения. Однако расположенные вдоль побережья неукрепленные сельские церкви и монастыри оказались легкой добычей, раскрывая перед несостоявшимися переселенцами новые возможности: не случайно в ряду импортов Хельгё найден епископский посох, который вряд ли был предметом торговой сделки. Доступ к источникам движимых ценностей (fe), традиционные каналы поступления которых были монополизированы родовой знатью, позволял общественному слою бондов быстро и глубоко перестроить свой экономический потенциал, упрочить и повысить статус, создать военно-демократическую социальную организацию и затем интегрировать в нее старую знать. Однако чтобы воспользоваться этими новыми источниками, необходима была особая форма объединения широких общественных сил; а поскольку потребность в ценностях, определявшаяся «экономической емкостью» всего совокупного слоя бондов, динамично нарастала, эта динамика вела и к количественному росту, и к самоорганизации сил и групп, взявших на себя выполнение новых социальных функций.

Широкий диапазон этих функций выявляется уже при анализе военной стороны норманской экспансии: морские разбойники, завоеватели, переселенцы, военные наемники, королевские дружинники, наконец, феодалы (типа Хастейна или Рольва) — вот спектр «социальных ролей» викингов.

[adsense]

Легендарная биография завоевателя Нормандии Роллона (Рольфа, Хрольва Пешехода — в исландских сагах) показательна для характеристики социальной природы викингов (Стриннгольм 1861: 93-98). Младший сын в знатном роде, вступивший в конфликте конунгом; пират, грабитель, торговец, военный предводитель, постоянно ищущий места для поселения (от небольшого острова Вальхерен — до обширного герцогства Нормандского); подобное сочетание столь разнородных качеств — не исключение. Среди вождей викингов мы наводим Атли, сына ярла, изгнанного из Норвегии (Сага об Эгиле, 76; Сага о людях из Лаксдаля, 5); знатный исландец, викинг Гуннар после походов в Швецию, Курляндию, Эстонию прибывает в Хедебю для сбыта захваченной добычи в большом торговом городе (Сага о Ньяле, 29-31). Эгиль Скаллагримссон и его брат Торольв в викингском походе торгуют с куршами до истечения установленного срока, а потом нападают на куршские селения и хутора (Сага об Эгиле, 46). Как правило, эти «вожди» находятся иной раз в прямой зависимости от родителей — хавдингов или «могучих бондов»; в свой первый поход Торольв, сын Квельдульва, отправляется за счет отца (Сага об Эгиле, I). Другой герой той же саги, Бьярн, сын Брюньольва, который «плавал по морям иногда как викинг, а иногда занимаясь торговлей», повинуясь воле отца, меняет свои планы и отправляется в торговую поездку вместо викингского похода: «И не надейся, — сказал Брюньольв, — боевого корабля и людей я тебе не дам» (Сага об Эгиле, 32).

Достаточно редки случаи преврашения викингов в знатных хавдингов у себя на родине — именно потому, что викингами, как правило, становились младшие сыновья. Старший брат Рольва унаследовал отцовский титул ярла — Хрольв Пешеход отправился в изгнание. Хавдинг Скаллагрим, отец Эгиля, никогда не ходил в походы, а его младший брат Торольв с молодых лет — в викинге; Берганунд и Атли в той же саге наследуют высокое положение отца, о брате же их Хадде говорится мельком, что он «ходил в викингские походы и редко бывал дома» (Сага об Эгиле, 37). Такие реплики — вряд ли просто стереотипный литературный прием: «Сага об Эгиле» сохранила в своем составе целую самостоятельную повесть, которая представляет собой прекрасный образец социальной психологии викинга, позволяя представить расстановку социальных сил в период крушения племенной системы и объединения страны при конунге Харальде Прекрасноволосом. Эту повесть можно назвать «Сага о Торольве, сыне Квельдульва»: она рассказывает о начале вражды исландского рода «людей с Болот» с норвежскими конунгами и предваряет историю Эгиля, сына Скаллагрима и племянника Торольва (Сага об Эгиле, 5-27).

Здесь рассказывается о войне Харальда, в ту пору конунга одной из южных областей Норвегии, Вика, с конунгами других фюльков. Дед Эгиля, отец Скаллагрима и Торольва, Квельдульв, один из хавдингов фюлька Фирдир, отказался выступить против конунга Харальда, но после его победы отказался и пойти к нему на службу. Предложение конунга отверг и Скаллагрим — «при жизни отца, потому что он должен стоять выше меня, пока жив». Представители племенной верхушки, Квельдульв и Скаллагрим, таким образом, весьма сдержанно отнеслись к новым порядкам, создаваемым основателем норвежского государства. Но при этом Квельдульв прозорливо заметил, что вот младший его сын, Торольв, который сейчас «в викинге», наверняка не откажется пойти к конунгу на службу. Вернувшись, Торольв обрушивается на отца и брата с упреками — в дружине конунга «самые выдающиеся мужи», которых «уважают больше, чем кого бы то ни было здесь в стране». Ни племенная солидарность, ни родовая иерархия Торольва не останавливают, вообще — не принимаются в расчет: «Я очень хочу попасть в их число, если только они пожелают меня принять». Вместе со «своими людьми», сопровождавшими его в походе, Торольв вступает в дружину Харальда.
Перед нами — новое социальное явление: викинг, в оппозиции к родовой знати, становится опорой королевской власти.

Для него это — единственная возможность повысить свой статус на родине, поднявшись над племенной иерархией и вне ее. Впрочем, не обязательно на родине: социальная мобильность связана с территориальной. Позднее, уже после крушения «феодальной карьеры» Торольва, отец не без иронии советует ему покинуть страну: «Может быть, ему больше посчастливится, если он попробует служить английскому, датскому или шведскому конунгу».

Добившись нового статуса, викинг стремится его укрепить и расширить. Товарищ Торольва, умирая, завещает ему имущество и жену — помимо родичей, в силу каких-то внутридружинных отношений. Конунг не только утверждает это завещание, но и поручает Торольву сбор даней с лопарей, облекая его властью и правами «лендрмана», королевского вассала.

Блестящая феодальная карьера викинга связана с разрушением родовых отношений во всех аспектах: в частности, нарушенный порядок наследования привел в конечном счете к гибели Торольва, оговоренного «законными» наследниками. Но пока попрание родовых прав викингом, пожелавшим стать «выше отца», вознаграждено королевским пожалованием, также вопреки родовому праву.

Став королевским ленником, Торольв, однако, не утратил привычек и представлений викинга («ведь ты все равно никому не уступишь!» — предостерегал его отец). Это привело в конечном счете к конфликту с конунгом, ибо натура викинга никак не могла безболезненно принять ограничения и дисциплину феодальной иерархии.

Торольв резко увеличивает дань с лопарей, разъезжая по Финмаркену с сильным отрядом. Объединяя, по обычаю викингов, сбор дани с торговым промыслом, Торольв, как и конунг, его покровитель, стремится не только к интенсификации, но и к экстенсивному расширению сферы эксплуатации, к монопольному праву на нее. Он заезжает в отдаленные земли: уничтожает конкурентов — «колбягов»; вторгается с викингским набегом в земли карел. Затем заключает союз с князьком финского племени квенов, «конунгом Фаравидом». Они объединяют свои силы (при этом Торольв выставляет десять дюжин воинов, а Фаравид — тридцать дюжин, добыча же делится поровну). Сперва защищаясь от карел, а затем перейдя к грабительским нападениям на них, викинги Торольва и дружинники Фаравида быстро превращаются в силу, господствующую в Финмаркене. Возникает своего рода «квено-норманское протогосударство». При этом нет и не может быть речи ни о численном перевесе, ни о завоевании или хотя бы захвате норманнами каких-то ключевых пунктов (Anthoni 1948:1-12). Союз вождя дружины викингов с князьком чужого племени, когда военно-техническое превосходство норманнов («У них были более крепкие щиты, чем у квенов», — поясняет сага) оказывается решающим фактором победы в межплеменной распре, — модель отношений, реализованная, видимо, не только в Фенноскандии, но и в Прибалтике, и на Северо-Западе Руси. Можно допустить, что именно связи такого рода объединили в IX столетии летописных варягов, северную «русь», словен ильменских, кривичей, чудь, мерю, весь. Никаких признаков «норманского завоевания» (подобного завоеваниям викингов в Ирландии, Англии, Нейстрии) здесь нет, как нет их и в предании о призвании варягов «Повести временных лет».

Неизвестно, как развивался бы этот альянс дальше: конунг Харальд вмешался в события, не без оснований заподозрив, что Торольв «решил сделаться конунгом Халогаланда и Наумудаля» (северных областей страны). Торольв отправляется в почетную ссылку на юг, «где вся его родня» и «где можно будет следить, чтобы он не стал чересчур могущественным».

Убедившись, что он утратил доверие конунга, находясь «в опале», Торольв пытается заняться торговлей; его торговый корабль с грузом товаров конфискуется конунгом. И викинг, перебравший все возможные в эту эпоху социальные роли — королевского дружинника, ленника, полунезависимого «феодала», купца, — возвращается к исходной своей ипостаси. Снарядив дружину, Торольв отправляется «в викинг» и после грабежей в Дании и Прибалтике начинает опустошать норвежские побережья, грабит поместья конунга и его «мужей» — то есть вернувшись к привычным средствам, вступает в последнюю фазу борьбы.

Викинги вроде Торольва, опустошающие скандинавские побережья и острова, — типичное для эпохи явление. Но в «саге о Торольве» важна развернутая политическая мотивировка этой направленности «викинга», как формы борьбы с укрепляющейся королевской властью; викинги как социальная сила здесь солидаризируются с бондами, ропщущими на «отнятие одаля». Торольв естественным образом оказывается во главе своего рода «демократической оппозиции». Глубокая тайна, которой был окружен рейд королевской дружины, позволила напасть на Торольва врасплох и покончить с ним. А возвращаясь, дружинники конунга «увидели множество гребных судов во всех проливах между островами. На этих судах люди шли к Торольву на помощь… Здесь собралось множество вооруженных людей». Некоторые из них продолжили борьбу с «королевскими мужами» и затем покинули страну. Так поступили и родичи Торольва.

Двойственность, точнее, многоплановость роли викингов в развитии социальных процессов выступает вполне отчетливо. «Социальная отчужденность» от племенной системы оборачивается высокой социальной мобильностью; собственно «викинг» — состояние временное, переходное (как и внутри «викинга» — временная, ограниченная и обычно вынужденная его форма — торговля). Ценностная направленность — обретение нового социального качества: феодала, королевского дружинника, купца, так или иначе принадлежащего к иной, новой, средневековой общественной структуре. Викинги — ее потенциальный «надстроечный элемент», при этом во многом избыточный.

Новая структура ограничена, возможности ее невелики. Для многих «викинг» в силу этого становится пожизненным занятием, профессией. Несмотря на ее славу и привлекательность (впрочем, судя по сагам и руническим надписям, общественное отношение к викингам было более чем сдержанным; всевозможные хвалебные эпитеты в их адрес принадлежат скальдической поэзии, развивавшейся прежде всего в собственно дружинно-викингской среде), профессия эта оставалась непостоянной, рискованной. Отсюда — разнообразные формы активности викингов, все они суть социальный эксперимент, попытки реализации новых социальных качеств.

Эти новые социальные качества появились как естественное следствие высвобождения и организации значительных социальных сил. Высвобождение, точнее, переключение «социально избыточного» элемента в новые, ранее не задействованные каналы деятельности произошло на рубеже VIII—IX вв.; организация в существенных чертах складывается уже в середине IX столетия. И то обстоятельство, что с этого времени в деятельности викингов на первый план выступает переселение (860-е гг. — в Англии, 890-е — во Франции, Исландии, позднее — далее, за Атлантикой), раскрывает социальную базу движения. Основным заинтересованным в нем общественным слоем были свободные общинники, бонды. Появление же в среде викингов «предфеодального элемента» — результат развития сложившейся особой социальной структуры, дружин викингов с их устойчивой внутренней организацией и разнообразными функциями; эволюция этой структуры происходит постепенно, возможности ее реализуются не всегда, не сразу и далеко не полностью.

Массовый характер движения, его связь с широким общественным слоем бондов, дифференциация в ходе экспансии викингов различных новых социальных функций, активно воздействующих на революционное преобразование «варварской» племенной структуры в феодальную, государственную, — все это позволяет определить «движение викингов IX-XI вв.» как социальное движение, охватившее значительные, в том числе ведущие, общественные слои Скандинавии и так или иначе связанное с кардинальными, революционными общественными изменениями.

Внутренняя организация этого движения, куда вошли представители разных социальных сил, слоев и групп, восстанавливается по отрывочным и разрозненным данным. Устойчивой реальностью дружины викингов, несомненно, стали только после 793 г. Лишь с этого времени можно допустить существование в качестве особого социального института «морских князей», ssekonungr (Снорри относил их появление к глубокой древности). Титул этот, объединявший тех, у кого erredu lidi ok altu engi lónd — «было много дружины, и совсем никакой земли» (Ynglingasaga, 30), фиксировал высший разряд дружинных предводителей, «вождей», foringi, gramr, как они назывались в скальдических песнях и рунических надписях (Мельникова 1977:196). Следовавшие за ними воины обозначались термином lid — «люди, дружина, войско» (Гуревич 1967: 130,171,174); реже применялось собирательное имя fjólmenni — «бойцы, дружина, дружинники» (Olafs saga ins helga, 22). Оба термина — достаточно неустойчивые (примерно как древнерусская «рать»), применялись и к другим воинским объединениям, от народного ополчения до королевских отрядов; за дружинами викингов они закрепляются, скорее, в силу отсутствия нового специализированного термина, такого, как leidangr/rup или hird/grid. Правда, в рунических надписях XI в. появляется термин tingalid, от tinga — «наниматься на службу», который на Западе и Востоке Европы обозначает генетически восходящие к викингам наемные дружины на иноземной службе (Мельникова 1977:196); но это — лишь финал жизни викингских объединений, понятие (как и vseringr для обозначения отдельного участника такого отряда), возникшее на поздних этапах эпохи викингов (Рыдзевская 1978: 139. 248).

Вероятно, ближе к самосознанию дружинников IX-XI вв. часто употреблявшееся в скальдической поэзии название holdr, hóldr, hauldr в его изначальном значении «воитель, герой, воин» (ср. нем. Held) — оно акцентировало военный аспект деятельности полноправного свободного человека. После упадка движения викингов, превращения военной службы либо в государственную повинность бондов, либо — в служебную обязанность королевских вассалов термин «хольд» закрепляется именно за полноправными, «могучими бондами», а в XIII в., по мере врастания вотчинников-одальманов в состав феодального господствующего класса, вытесняется новым, осознававшимся, по-видимому, как эквивалентное, понятием riddari—«рыцари» (Гуревич 1977: 178-212,267).

В песнях «Эдды», как и в поэзии скальдов, термин «хольд» встречается исключительно в первичном, военном значении. Скальды IX в. употребляют выражения hraiistra vikinga — «храбрые викинги» и hólda — «хольды» — как синонимы (Гуревич 1967:171-172). Этим именем называли себя полноправные, заслуженные участники походов, не стремившиеся отождествиться ни с bóndir, ни с hiiskarlar.

К нижнему уровню этого же социального слоя принадлежит также эддическо-скальдический термин drengr, зафиксированный в рунических надписях и расшифрованный в «Младшей Эдде» Снорри:

«Drengir зовутся лишенные надела юноши, добывающие себе богатство или славу; fardrengir (от far — «поездка». — Е. М.) те, кто ездит из страны в страну. Konungsdrengir (королевские. — Е.М.) — это те, кто служит правителям. Drengir зовут и тех, кто служит могущественным людям либо бондам. Drengir зовутся люди отважные и пробивающие себе дорогу» (Мельникова 1977:187-188).

Этимологически dreng восходит к очень древнему семантическому полю; в основе — герм. *drangja, откуда готск. driugan. слав. «дружина», а с другой стороны — очень продуктивный корень drótt, drótts (Ковалевский 1977: 105). В языке саг и судебников drótt выступает в значении «хозяин», dróttin, охватывая все ипостаси владельцев и повелителей, от бонда до конунга. Более древнее значение — первичный титул свейских конунгов Drótt, со времен Одина и до времен Дюггви (Ynglinga saga, 17), возможно, связанный не только с drótts — «дружина», но и с Idrott, ijirott—«искусство» (дар Одина!), охватывавшим все виды высшей, с точки зрения человека варварского общества, деятельности — от умения слагать стихи-заклинания до искусства владеть мечом; drottkvett — особый, «дружинный» размер в поэтике скаль¬дов (Стеблин-Каменский 1976: 21-24). Drótts — верховный судья в феодальной Швеции XIII в. (Кан 1980:31).

«Дренг» внутри этого пласта представлений, так или иначе раскрывающих отношения «вождь-дружина», фиксирует важный и трудноуловимый момент социального сдвига: все приведенные Снорри характеристики точно соответствуют аспектам социального статуса викинга, каким он восстанавливается по другим источникам. С другой стороны, в судебниках XI-XIII вв. дренг — это либо свободный человек без своего хозяйства, «добывающий богатство и славу», имеющий при этом право жить в чужой усадьбе (G., 35); либо, короче, — неженатый молодой человек, обязанный владеть неполным набором folkvapn, без лука и стрел (F., VII, 13, 15). Расшифровка Снорри была не просто ретроспективой, а опиралась на реальности XIII в., отражавшие заключительный этап жизни явлений, расцвет которых относится к эпохе викингов, когда в рунических надписях «дренг» выступает синонимом терминов «дружинник, хускарл, фелаги» (по походу викингов), вообще заключает в себе идею «братства по оружию» (Randsborg 1980:41). В сознании людей IX-XI вв., видимо, именно «дренги» отождествлялись с тем комплексом представлений, который для нас связан со словом «викинг» и который обозначил высвобождение из-под власти племенного сакрализованного вождя, Дротта, выход из подчиненной божественному авторитету племенной дружины на свободное поле деятельности; правда, с оттенком неполноправия и незавершенности.

Термин vikingr в социальной практике дренгов и хольдов употреблялся чаще в значении i vikingu — «в заморском походе» (Мельникова 1977:196). Снорри объясняет его как «морская рать» (ср. saskonungr!). По-прежнему в научной литературе сохраняются в силе этимологии др.-сев. vikingr от vik (залив) или аналогичного по значению макротопонима западной Норвегии «Викен» (Viken), равно как др.-сев. глагола vikja, совр. норв. vika, шв. avvika — ‘отъезжать’ (Vikingr 1998:1). Исконная семантика слова, впрочем (если отвлечься от ее дискуссионности), близка значениям hauldr и drengr — «воитель, витязь» (ср. фризск. и англ.-сакс. viting, vicing) (Thorson 1971:101-104).

[adsense]

При всей скупости данных социальная терминология древнесеверных памятников позволяет представить себе, во-первых, достаточно устойчивую, с элементами иерархичности, внутреннюю структуру дружин викингов: lid возглавили вожди, составлявшие иерархию (gramr, foringi, saekonungr); их влияние, видимо, было достаточно ограниченным, заметное место в дружинах занимали заслуженные, самостоятельные воины, может быть, ушедшие в поход бонды-одальманы или, скорее, их ближайшие полноправные наследники, hauldir; основной контингент состоял из молодежи, drengir, многие из которых были связаны в микрогруппы отношениями товарищества, felagi. Во-вторых, особенно в характеристиках последней группы выступает амбивалентность этого социального организма по отношению и к общинному ополчению, из которого он вышел, и к королевской дружине, в которую не вошел (в лучшем случае, на позднем этапе — как наемный временный контингент). Социальная незавершенность — на всех уровнях: «морские князья» — не вполне конунги (хотя и конунг может возглавить «морскую рать»; но в этом случае saskonungr — лишь одна из многих граней полного его статуса). Также и «лютые» — грамы, «вожаки» — форинти не тождественны херсирам и хавдингам (которые тоже могут, и с большими основаниями, собрать в поход морские дружины); «хольд» в конце концов из воина превращается в зажиточного крестьянина; «дренг», если не добился «богатства и славы», остается плохо вооруженным приживальщиком.

«Русь» рунических надписей острова Адельсё, близ королевской усадьбы на озере Мелар, напротив Бирки на острове Бьёркё, отображает эти градации, видимо, в Швеции «после 989 года», когда иерархия народного ополчения, прошедшая «фильтрацию» боевого опыта походов и дружин викингов, приобретала все более государственно-организованный и непосредственно подчиненный королевской власти конунга характер. Рунический камень U 16 сообщает:… han: uas: buta: bastr: і: пфі: hakunar — «… был из бондов лучшим в руси Хокона» (конунга Хокона Рыжего, 1073-1074?). Надпись на камне U 11 посвящена bryti: i: го}): kunuku — «брюти (смотрителю, надсмотрщику, старшему) в руси конунга». Словоупотребление «вся русь» (переданное древнерусской ПВЛ) — видимо, в оригинале allan ruр, равнозначное allan ledungr, allan almenningr — «всё войско, всё ополчение» (Ковалевский 1977:106,82; Славяне и скандинавы 1986: 202-204; Константин Багрянородный 1989: 298; Основания регионалистики 1999: 201-204 ). С другой стороны, именно материал древнерусских текстов позволяет определить в пределах IX-X вв. границу, когда термин «русь» становится синонимом понятия «дружина» (Петрухин 1985: 203-204). В социальной терминологии Швеции эпохи викингов это соответствует также соотношению видов войск Iedunger — grid, норв. Ieidangr — hird.

«Специализация» архаического значения ruр как ополченцев гребной допарусной «морской рати» свионов, в шведском Рослагене на восточном побережье страны удержавшаяся в средневековом «ледунге» Магнуса Эрикссона (1270), в общескандинавском масштабе начиналась, очевидно, «после 600 г.» с появлением первых парусных кораблей (снижавших актуальность «гребного» начального значения термина). Собирательное название морских экипажей и боевых контингентов «морской пехоты» викингов русь могло быть актуальным на Балтике VIII—IX вв., охватывая в X в. весь очерченный спектр «социальных ролей» викингов. В начале XI в., то есть именно тогда, когда появляются новые специализированные термины и для королевской дружины («хирд», «грид», «гридь» — в др.-русск.), и для военных наемных отрядов («тингалид», «верингар», «варяги»), «Русская Правда» Ярослава Мудрого оперирует новым производным термином русин, роусин. Социальный статус «русина» ст. 1 «Русской Правды» охватывает те же градации социальных ролей, что очерчены в рамках «движения викингов»: гридин любо коупчина любо ябетник любо мечник (т. е. княжеский дружинник, купец/торговый агент, сборщик даней или низший командный состав). Жизнь «русина» в этой статье, видимо, впервые приравнивается к цене жизни свободного «мужа» (аналог сканд. madr у словен ильменских), защищенной тремя кругами кровных родственников, и оценивается вирою в 40 гривен серебра (не самой высокой, по кодификации «Правды»), то есть княжеская дружина Рюриковичей лишь к XI в. добилась юридического равноправия с общинно-племенной структурой новгородцев (Лебедев 1987: 21-25). При этом в Новгороде XI в. таким «русином» мог стать не только находник-варяг или другой изгой, но и Словении, выходивший таким образом из крестьянской общинно-племенной организации, совершенно так же, как скандинавские бонды не несли ответственности за своих чад в дружине викингов или на королевской службе (Основания регионалистики 1999:203).

Параллелизм трансформаций скандинавских заимствований в древнерусской социо-военной терминологии: «русь» из rup и «гридь» из grid (спец. шведск., в значении княжеская дружина, отсюда грибница, ‘пир-шественная палата’ — Львов 1975: 281- 282) — указывает единое, взаимосвязанное и многолинейное направление социальной эволюции «движения викингов». Морфология и этимология русского ‘витязь’, если не непосредственно от др.-сев. viking, то от исходного и более раннего viting, vicing, при всей сложности путей языкового процесса, подтверждают глубокое и единое русло этой социальной эволюции на всем пространстве Скандобалтики. Пушкинские «тридцать три богатыря» —

…тридцать витязей прекрасных
чредой из вод выходят ясных,
и с ними дядька их морской…

(А. С. Пушкин, «Руслан и Людмида»)

— донесли до вершин русской поэзии почерпнутый из глубин славянско-прибалтийского, ижорско-русского фольклора (переданного Ариной Родионовной Яковлевой, няней поэта, уроженкой дер. Кобрино с Ижорской возвышенности над южным побережьем Финского залива) таинственный и неуловимый образ «морской рати». Военная организация, принадлежность к ней «на заре истории туманной» Севера, были лишь одним из условий прочного социального статуса. В состязании племенных ополчений, отрядов викингов и королевских дружин исход определялся тем, какая из сил поставит под свой контроль основные механизмы распределения совокупного общественного продукта.

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

В этот день:

Дни смерти
1984 Умер Андрей Васильевич Куза — советский археолог, историк, источниковед, специалист по древнерусским городам.
1992 Умер Николас Платон — греческий археолог. Открыл минойский дворец в Закросе. Предложил хронологию базирующуюся на изучении архитектурных комплексов (дворцов) Крита.
1994 Умер Сайрус Лонгуэрт Ланделл — американский ботаник и археолог. В декабре 1932 года Ланделл с воздуха обнаружил древний город Майя, впоследствии названный им Калакмулем, «городом двух соседних пирамид».

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014