Цалкин В.И. Основные задачи изучения костей животных из раскопок памятников материальной культуры

К содержанию 58-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры

(Доклад, прочитанный в Секторе неолита, бронзы и раннего железа ИИМК АН СССР 14 ноября 1953 г.) ¹

При раскопках памятников материальной культуры почти всегда обнаруживается некоторое количество костей различных животных. Нередки случаи, когда численно кости занимают первое место среди находок и, наряду с керамикой, служат основным материалом, которым располагает археолог.

Но если керамика и другие предметы материальной культуры изучаются углубленно и тщательно, то этого, к сожалению, нельзя сказать о костных остатках. Дореволюционные археологи по большей части игнорировали костный материал, не придавая значения его изучению и отбрасывая как балласт. Достаточно напомнить о раскопках Уварова, Бобринского, Веселовского, Реслера и других археологов второй половины прошлого и начала нашего столетия. Огромное количество костей, найденных ими при раскопках древних поселений, могильных полей, курганов и других памятников, осталось неисследованным. Для науки этот материал погиб безвозвратно.

В настоящее время мы имеем все основания утверждать, что материалы исследований костных остатков из археологических раскопок имеют большой и многосторонний интерес, и не только для историков материальной культуры, но и для зоологии и зоогеографии, земледелия и животноводства. Не претендуя на всестороннее освещение этой проблемы, мы остановимся лишь на некоторых основных вопросах.

Общеизвестно, что история развития общества есть, прежде всего, история развития производительных сил и производственных отношений ². Изучение этих основных вопросов всегда занимает видное место в работах археологов и историков, стоящих на позициях материалистического понимания исторического процесса. Совершенно несомненно, что изучение костных остатков является одним из важнейших путей, ведущих к конкретному пониманию социально-экономической жизни в древнейшие исторические эпохи.

Даже самое элементарное изучение костей, обнаруженных при раскопках, может дать историку материальной культуры некоторое представление о характере хозяйства населения, оставившего тот или иной памятник.

Сравнительно легко доступное специалисту определение костных остатков устанавливает состав видов животных, с которыми была связана хозяйственная деятельность человека. Это дает возможность судить о значении охоты, рыболовства, животноводства, иметь представление о производительных силах и производственных отношениях и способствует правильному пониманию исторического процесса.

К каким грубым ошибкам, серьезным искажениям представлений об историческом процессе ведет иногда игнорирование археологами костных остатков, можно судить хотя бы по следующему характерному примеру. В русской буржуазной историографии был распространен взгляд, что основным источником существования славян, обитавших на территории Восточной Европы, была охота и что лишь с XV—XVI вв. земледелие становится у них основной отраслью производства. Подобная, чуждая исторической действительности и глубоко реакционная идея не только не могла бы существовать продолжительное время, но вообще и не возникла бы, если бы исследовались костные и зерновые остатки из славянских поселений.

В течение последних лет мы имели возможность систематически исследовать костные остатки из раскопок таких городов древней Руси, как Новгород, Псков, Старая Ладога, Москва и Старая Рязань. Общее количество материала со всех памятников исчислялось многими десятками тысяч экземпляров. Обилие исследованного материала и повторяющаяся, сходная в основных чертах картина результатов исследования исключают возможность считать их случайными и убеждают, что мы имеем дело с реальным отображением действительности.

К каким же основным выводам приводит анализ костных остатков из городов древней Руси? Кости диких животных (преимущественно лося, бобра) не составляют среди них особой редкости. Ассортимент диких животных, мясо которых использовалось в пищу населением древней Руси, был даже довольно широк. Однако общее количество костей этих видов всегда крайне ограниченно и выражается лишь в немногих процентах, а иногда даже десятых долях процента общего количества определенного при исследовании материала. Основная масса неизменно принадлежит крупному рогатому скоту, овцам, козам, свиньям и лошадям. Представляется совершенно очевидным, что роль диких животных в питании населения городов древней Руси была весьма незначительной. Основу мясного питания составляло мясо домашних животных, главным образом свиней и крупного рогатого скота. Естественно, что подобное положение не могло бы существовать при низком количественном уровне животноводства. Мы должны признать, что в период VII—XVI вв. в древней Руси разводились все основные виды сельскохозяйственных животных, причем разводились в количестве, удовлетворявшем потребность населения в мясе. Интересно, что роль диких животных в питании населения в этот период не изменяется, свидетельствуя об устоявшемся хозяйственном укладе; она незначительна как в начале, так и в конце этого периода.

Можно возразить, конечно, что кухонные остатки из крупных городских поселений вообще мало пригодны для суждения о значении охоты в питании населения страны и что совершенно иную картину могут дать мелкие и тем более ранние славянские поселения. Действительно, материал из некоторых таких поселений может служить основанием для подобных предположений. Так, например, по данным В. И. Громовой ³, остатки диких животных в раннеславянских городищах вблизи г. Воронежа (Боршево I, Боршево II) гораздо многочисленнее, чем в городах. Кости лося, кабана, бобра и других диких млекопитающих составляют около двух третей общего количества костей, собранных при раскопках этих поселений. Однако подобные городища — сравнительно редкое явление. В целой серии исследованных нами славянских поселений, относящихся ко времени от рубежа до конца I тысячелетия, роль диких животных в питании населения гораздо скромнее.

Замечательным памятником, занимающим совершенно особое место по характеру костных остатков среди других одновременных ему памятников древней Руси, является Гродно, раскопки которого в течение ряда лет производились польскими археологами и были завершены Н. Н. Ворониным. Из культурного слоя, охватывающего XII—XVI вв. н. э., нами было исследовано более 18 тыс. костей — материал настолько обширный, что выводы, сделанные на основании его изучения, вряд ли могут вызвать существенные сомнения. Оказалось, что почти 57% костей принадлежало диким копытным животным — зубру, благородному оленю, лосю, кабану и косуле, т. е. видам, мясо которых безусловно использовалось в пищу. Если учесть также, что дикие животные того времени, в противоположность домашним, отличались весьма крупными размерами, то становится очевидным, что население древнего Гродно питалось преимущественно мясом диких животных. Отражает ли, однако, этот памятник общую для древней Руси картину, свидетельствуя о слабом развитии животноводства? На этот вопрос приходится ответить отрицательно.

[adsense]

Чтобы понять специфические особенности хозяйства древнего Гродно, следует обратиться к истории этого интереснейшего памятника. Первоначально — это западный форпост древней Руси на границе с. Литвой, позднее — охотничьи замки литовских и польских феодалов. Насколько был богат крупной дичью этот край, можно судить хотя бы уже по одному исторически вполне достоверному факту: перед походом на рыцарей Тевтонского ордена литовский князь Ягелло с многочисленным отрядом охотился в районе древнего Гродно, специально заготавливая мясо для предстоящего похода своей армии, состоявшей из ста тысяч человек. Легко себе представить, какое количество зверя могло быть добыто при подобном мероприятии. Не случайно именно в этих местах сплошных девственных лесов возник первый в Европе заповедник — Беловежская пуща, и возник он потому, что здесь еще сохранялась относительно очень богатая и ценная охотничья фауна. В состав ее входил и зубр, уже полностью исчезнувший к тому времени в других странах Северной Европы ⁴.

Далее, можно считать достоверно установленным, что право охоты на крупную дичь ограничивалось литовскими феодалами уже с древних времен. В литературных источниках мы находим указания, что уже с самого начала XV в. право охотиться на крупного зверя принадлежало исключительно князьям Ягелло и Витовту, а лесной устав Сигизмунда I предусматривает даже смертную казнь за недозволенную охоту на крупного зверя, вплоть до косули. В «Уставе на волоки господаря короля» великого княжества Литовского ⁵ от 1557 г. мы читаем: «вольно забити волка, лисицу, рыся, россомаху, зайца, белку и иньший зверь малый, также птахи всякие и продавати кому хотячи и не оповедаючи вреду». Таким образом, крупные звери, и прежде всего, конечно, копытные, были заповедными по всему королевству. Поэтому обилие костей диких животных в культурном слое древнего Гродно это результат реализации литовскими и польскими феодалами своих охотничьих привилегий.

Следовательно, общие итоги изучения костных остатков из различных славянских поселений показывают, что решительно нет оснований рассматривать охоту у славян Восточной Европы как важнейший источник пищи и тем более придавать ей значение основного способа производства. Она могла играть лишь чисто подсобную роль, тогда как основная принадлежала животноводству. Оговоримся, что мы совершенно не касаемся вопроса о значении в хозяйстве славян охоты на пушного зверя, являвшейся в значительной мере источником меновых ценностей. Кухонные остатки из славянских поселений почти не дают материала для суждения об этом интересном вопросе.

Следует добавить также, что в ряде случаев изучение костных остатков дает ценные указания на характер жизненного уклада населения. Известно, например, что костные остатки из поселений кочевников и оседлых жителей существенно отличаются друг от друга. Иногда состав костей из раскопок с большой яркостью отражает некоторые исторические события. Примером могут служить, в частности, памятники древнего Хорезма. Основываясь исключительно только на исследовании костных остатков, можно совершенно свободно разграничить слои, относящиеся ко времени до завоевания страны арабами и после него. Замечательно точным показателем служат в этом случае кости свиньи, полностью исчезающие из пищевых остатков при распространении ислама ⁶.

Определением видового состава фауны и элементарной статистической обработкой полученных результатов чаще всего и ограничиваются при изучении найденных при раскопках костей, используя материал лишь для характеристики хозяйства. Этим, однако, не исчерпываются возможности научного использования костных остатков.
Обратимся, например, к одной из самых важных и интересных проблем, в которой объединяются научные интересы весьма различных областей, — проблеме происхождения и эволюции домашних животных.

Приручение основных видов домашних животных относится к глубокой древности. По понятным причинам мы не располагаем какими-либо письменными источниками, которые могли бы приблизить нас к пониманию обширного комплекса вопросов, возникающих в связи с этим процессом, имевшим огромное значение в развитии человеческого общества. Естественно, что основной путь к овладению проблемой происхождения, приручения и эволюции домашних животных лежит в изучении их остатков.

Хотя над вопросом о происхождении домашних животных работали довольно много и наши и зарубежные ученые, современные знания еще очень далеки от уровня, который удовлетворял бы интересам и археологии и зоотехнии. О предках домашних животных и до сих пор существуют весьма разноречивые представления, наглядно свидетельствующие о слабой изученности вопроса. Много неясного продолжает оставаться в происхождении домашних лошадей, крупного рогатого скота, овец, свиней, собак.

В связи с проблемой происхождения домашних животных хочется в нескольких словах остановиться на взглядах, высказанных в прошлом столетии известным немецким исследователем Натузиусом, одним из основоположников изучения этой проблемы. Отмечая, что «нет ни одного такого домашнего животного, происхождение которого было бы достоверно известно», Натузиус склоняется к мысли: «не создано ли было домашнее животное таковым, чтобы сделаться домашним, как водные животные пригодными для жизни в воде, лазящие и наземные для соответствующих условий существования» ⁷. Глубоко идеалистический характер подобных взглядов, находящих защитников среди некоторых буржуазных археологов, очевиден. В свое время эти взгляды были поддержаны Н. Я. Марром. Мы имеем в виду его статью, посвященную вопросу об одомашнивании собаки ⁸. В этом труде Н. Я. Марр вполне солидаризируется с взглядами зарубежных археологов, которые он называет последним словом археологической науки, полностью совпадающим с его теорией о языке. Взгляды же эти сводятся к следующему. Биология диких собак такова, что они, пользуясь хорошо развитым обонянием, постоянно следуют за более крупными хищниками и питаются остатками их пищи. Так как величайшим хищником в отношении животного мира был всегда человек, то дикие собаки следовали за грабительскими походами скитавшихся охотников, чтобы на стоянках поедать их объедки. Позднее в тех же целях дикие собаки оказались в поселениях людей, ставших уже оседлыми. Таким образом, получается, что не человек приручил собаку, а она сама себя одомашнила. Н. Я. Марр именно так и пишет: «Дикая собака снюхалась с человеком сама», «уже изначально собака оказывается с целевой установкой приручить нюхом себя» ⁹ (подчеркнуто нами. — в. Ц.).

Прежде всего следует отметить, что понятие «дикая собака» само по себе крайне неопределенно, так как может быть отнесено к любому из видов семейства псовых — группе обширной, насчитывающей много видов и в экологическом отношении несомненно довольно пестрой. Но даже если иметь в виду лишь волка и шакала — двух наиболее вероятных предков домашних собак, то степень их синантропности чрезвычайно преувеличена. Нетрудно увидеть здесь полное идейное родство взглядов Натузиуса и Н. Я. Марра, взглядов одинаково идеалистических, одинаково порочных.

Вызывают сомнение и другие положения, высказанные Н. Я. Марром в той же статье. По его мнению, «домашние животные были уже осознаны в звуковой речи, были выявлены раньше, т. е. наречены раньше, чем звери» ¹⁰. Откуда же, спрашивается, произошли названия диких животных у народов, вообще не знавших одомашнивания?

Все это не помешало, однако, «теории» Н. Я. Марра довольно прочно закрепиться в зоотехнической литературе. В одном из новейших наших учебников общей зоотехнии ¹¹ отмечается, что «приручению способствовал и такой факт, как голод, гнавший животных к человеческому жилью, чтобы воспользоваться остатками пищи». Недостаток пищи у диких животных здесь рассматривается, следовательно, даже как фактор общего значения в процессе образования домашних животных. В книге М. О. Косвена по истории первобытной культуры, наряду с различными «теориями» одомашнения упоминается и такой взгляд, что некоторые виды оказались одомашненными благодаря мошкам и комарам, заставлявшим животных искать убежища у разведенных человеком костров и таким путем «привязываться» к человеку ¹².

Мы привели этот пример с одомашниванием собаки только для того, чтобы показать, какие совершенно фантастические идеи возникали и возникают в проблеме происхождения домашних животных в результате отсутствия достаточно углубленных исследований, стоящих методически на уровне требований современной науки.

В области изучения происхождения домашних животных советская наука имеет большие и ценные традиции, идущие от К. Ф. Рулье, Д. Н. Анучина и Е. А. Богданова. Энергичное развитие получили работы в этом направлении в тридцатых годах, когда под руководством С. Н. Боголюбского был выполнен цикл исследований, результаты которых частично опубликованы в сборниках, посвященных проблеме происхождения, эволюции и породообразования домашних животных ¹³. Эти исследования — несомненно ценный вклад в нашу науку. Тем не менее в дальнейшем работы совершенно прекратились, и за последние пятнадцать лет в нашей литературе не появилось ни одного оригинального исследования по вопросу о происхождении и эволюции домашних животных, если не считать монографии B. И. Громовой ¹⁴ по ископаемым лошадям, лишь косвенно связанной с этой проблемой.

От первого периода одомашнивания основных видов сельскохозяйственных животных нас отделяют уже многие тысячелетия. За это время домашние животные не остались неизменными. Под влиянием природных условий и под воздействием человека они изменялись. Их эволюция теснейшим образом связана с историей всей материальной культуры и, следовательно, с исторической сменой общественных формаций. Поскольку общественные формации древних эпох в существенной степени определялись развитием животноводства, изучение костных остатков домашних животных оказывает большую помощь при изучении истории развития общества.

Велико значение изучения эволюции домашних животных и для практики современного животноводства, особенно в деле создания новых пород.

C. Н. Боголюбский ¹⁵ справедливо отмечает, что здесь постоянно возникает необходимость иметь достаточно ясные представления не только о современном состоянии породы, но и об ее эволюционном пути. Это дает возможность судить о направлении подбора и тех изменениях, которые осуществлялись в породе до того, как она приняла современную форму. Особенно важно это в отношении примитивных эндемичных пород, для которых не существует племенных книг, облегчающих изучение формирования. Зоотехники, анализируя современные культурные породы, тоже очень часто сталкиваются с необходимостью разобраться в древнейших предках этих пород.

Так, например, в вопросе о происхождении тонкорунных овец широко распространен взгляд, что этот признак возник монофилетически и что единственным источником тонкорунных овец была Юго-Западная Европа. С этой точки зрения все шерстяные ткани древней Азии не могли быть тонкорунными, поскольку там не было в древности мериносов. Однако в резком противоречии с этой концепцией находится факт находки в Пазырыке (Алтай) тканей из шерсти тонкорунных овец. Изготовлены ли эти ткани из шерсти каких-то местных тонкорунных овец или овец европейского происхождения? Проблема имеет отнюдь не только чисто академический интерес, так как связана с решением вопроса о возможности создания тонкорунных овец из различных наших современных грубошерстных пород. Речь идет, таким образом, о вопросе огромного практического значения, открывающем широкие возможности в советском овцеводстве для работы по улучшению племенного состава.

Нет ясности до сих пор и в вопросе о происхождении каракульских овец.

Таким путем интересы истории материальной культуры вступают в непосредственную связь с интересами современного хозяйства нашей страны. Нельзя поэтому не присоединиться к мнению С. Н. Боголюбского ¹⁶, убедительно аргументировавшего необходимость создания новой отрасли научного знания — палеоктенологии, науки, изучающей закономерности в развитии животноводства в доклассовый и классовый периоды истории человечества с учетом социальных, биологических и географических особенностей.

Важность исторического подхода все отчетливее осознается зоотехниками, и с чувством удовлетворения можно отметить, что в некоторых советских руководствах по зоотехнии уже появились попытки дать очерки животноводства в последовательно сменяющих друг друга типах производственных отношений: первобытно-общинных, рабовладельческих, феодальных, капиталистических и социалистических ¹⁷.

К сожалению, и тот сравнительно скудный материал, который накоплен по этим вопросам современной наукой, нередко используется неполно, а иногда и преподносится в искаженном виде. Так, в учебнике по общей зоотехнии М. Ф. Томмэ и Е. А. Новикова, рекомендованном Министерством сельского хозяйства СССР и изданном тиражом 50 тыс. экземпляров, студентам сообщается, что «диким предком лошади является единственный вид — лошадь Пржевальского», что «в Средней Азии домашний крупный рогатый скот, овцы, козы и верблюды существовали за 9000 лет до нашего времени» ¹⁸, что «впервые европейский дикий кабан был одомашнен на юге Европы славянскими народами около 400 лет назад» ¹⁹. Эти примеры дают ясное представление о научном уровне раздела, посвященного происхождению домашних животных.

Может быть отмечен и еще один аспект изучения остатков домашних животных, имеющий непосредственное значение для истории материальной культуры. Существование многих видов диких животных тесно связано с определенным природным комплексом. Этим нередко пользуются для реконструкции природных условий, в которых развивалась та или иная древняя культура. Однако пригодны для этой цели не только дикие, но и домашние животные, хотя на них с этой точки зрения внимания почти не обращают.

Еще Дарвин указывал, что свойства различных домашних животных определяются не столько их происхождением от первоначальных предков, сколько природными условиями и тем воздействием, которое оказывает на них человек. Сознательный подбор, приведший к образованию современных пород сельскохозяйственных животных, начался в Европе довольно поздно, с XVII—XVIII вв. Породы сельскохозяйственных животных, с которыми мы сталкиваемся при изучении костных остатков из памятников материальной культуры, обычно принадлежат к числу примитивных, выведенных на сравнительно ранней стадии сельскохозяйственного производства. В образовании их большое значение принадлежало факторам естественного ландшафта (климата, почвы, растительности, рельефа и т. д.); развивались они под сильным воздействием естественного отбора, определившего их приспособленность к местным условиям. Изучая костные остатки домашних животных, мы можем, таким образом, составить известное представление и о характере природных условий, в которых существовала та или иная культура, и об уровне производительных сил сельского хозяйства.

И для истории материальной культуры и для зоотехнии также весьма важен вопрос об организационных и производственных формах, которые имело животноводство на ранних исторических этапах.

Не останавливаясь более на вопросах животноводства, обратимся к тем перспективам, которые открывает изучение костных остатков для зоологии и зоогеографии. Мы не говорим здесь о палеонтологии, ибо роль археологии в изучении фауны плейстоцена и в датировке раннечетвертичных отложений достаточно хорошо известна. Можно напомнить прекрасные монографии В. И. Громова ²⁰ и Веры Громовой ²¹, которые служат ярким примером взаимосвязи этих двух наук.

Современная зоогеография, изучающая распространение животных и историческое развитие естественных фаунистических комплексов, до последнего времени еще мало уделяет внимания роли человека. Хорошо известны, конечно, случаи полного исчезновения некоторых видов или сильного сокращения численности и ареала других. Известны и случаи противоположного характера, когда под воздействием человека происходило увеличение численности видов и расширение области их географического распространения. Примеры подобного рода можно найти в любом учебнике зоогеографии.

Но тем не менее за исходное состояние голоценовой фауны обычно принимается тот облик ее, который был установлен во второй половине XVIII — начале XIX в. исследованиями Палласа, Гмелина, Георги, Мессершмидта и других основоположников изучения фауны России. Мы далеки от мысли хоть сколько-нибудь умалять эпохальное значение этих исследований, но сейчас имеются все основания считать, что фауна к тому времени уже подверглась существенному, значительно более глубокому и разностороннему воздействию человека, чем это обычно предполагается. В особенности это относится к млекопитающим, имевшим охотничье значение и привлекавшим внимание человека уже с древнейших времен. В этом смысле нужно признать, что влиянию человека на фауну столько же лет, сколько лет самому человечеству. По понятным причинам оно сильнее всего проявилось в районах существования древних культур, где к прямой, истребительной деятельности человека прибавлялось воздействие разнообразных факторов его хозяйственной жизни. Распахивая целину, вырубая и выжигая лесные массивы, выпасая скот, человек сильнейшим образом изменял природные условия страны, создавая неблагоприятную обстановку для одних видов и, наоборот, благоприятствуя расселению других. Поэтому уже с древнейших времен исконные ареалы некоторых видов животных оказались в большей или меньшей степени измененными человеком.

Исторические письменные свидетельства и произведения народного эпоса, часто привлекаемые для изучения древнего распространения животных, весьма скудны, а нередко содержат указания очень расплывчатые, дающие возможность крайне произвольного толкования. Вот почему такое важное значение приобретает костный материал из раскопок, нередко дающий объективные указания на существование в отдельных районах страны таких видов, которые сейчас в них не встречаются. Иногда анализ костных находок позволяет зоологам и зоогеографам совершенно в ином свете представить себе исконный характер фауны некоторых частей страны, реконструировать ареалы ряда видов, осознать глубину и многогранность воздействия человека на животный мир.

Можно привести ряд примеров успешного использования подобного рода данных в исследованиях советских зоологов. К числу таких работ относится, например, монография В. Н. Скалона ²² о речных бобрах Северной Азии. Использовав данные археологии, этнографии, истории и зоологии, автор весьма успешно установил прежний объем ареала бобров в Сибири, последовательность, характер и причины его сокращения, наметив важные в наше время пути и возможности реакклиматизации животных. Широко использован материал из раскопок и в монографии П. Б. Юргенсона ²³ о соболях и куницах, где автор, на основе анализа ископаемых остатков, восстановил прежний ареал соболя и выяснил широкое распространение этого вида на территории Восточной Европы. Исчезновение соболя с европейской части территории распространения П. Б. Юргенсон справедливо приписывает деятельности человека. Автор отмечает, что дело заключается не только в истреблении соболя, но и в радикальных изменениях в характере лесных насаждений, вызванных лесными пожарами, обусловивших ухудшение жизненных условий для этого животного. Кости рыб из раскопок памятников материальной культуры европейской части СССР послужили для обширной монографии В. Д. Лебедева ²⁴, установившего, что наша современная европейская ихтиофауна пресных водоемов не отличается существенно от плейстоценовой.

Казалось бы, что распространение такого животного, как лось, изучено очень подробно. Однако несколько лет назад Н. К. Верещагин и Н. Наниев ²⁵, занимавшиеся изучением костей из жертвенных пещер Северной Осетии, сделали замечательное открытие: ими было найдено много черепов лосей, на основании которых достоверно установлено распространение этих животных на Кавказе вплоть до середины прошлого столетия. Чтобы понять научное значение этих находок, нужно иметь в виду, что лось считается обычно типичным представителем фауны лесной полосы Северной Европы и Азии; отсутствие лося всегда считалось одной из характерных фаунистических особенностей Кавказа, занимая видное место в зоогеографических соображениях по истории его животного мира.

Интересные результаты дало нам изучение костей животных из раскопок Неаполя Скифского (в слоях античного и римского времени) ²⁶. Правда, количество костей диких животных здесь оказалось очень незначительным, но среди них удалось обнаружить остатки видов, не только отсутствующих ныне в фауне Крыма, но и ранее для нее не известных (например, бобр, кабан, сайга, кулан). Констатация упомянутых видов показывает, что еще к началу нашей эры фауна Крыма качественно мало отличалась от фауны сопредельных районов Украины и что ее современная дефектность представляет вторичное явление, обусловленное деятельностью человека, истребившего крупных млекопитающих, служивших объектами охоты. Находка костей бобра — животного, существование которого связано с водоемами, имеющими прибрежную лесную растительность, не только значительно расширяет наши представления о прежнем распространении этого вида, но и показывает, что гидрологический режим рек Крыма был в начале нашей эры совершенно иным. Это подтвердили и данные В. Д. Лебедева ²⁷, исследовавшего кости рыб древнего Крыма и также пришедшего к заключению, что реки были значительно более многоводными. Отсюда следует, что природные условия Крыма в начале нашей эры заметно отличались от современных.

Очень интересна находка в Крыму костей кулана. Сейчас это крайне редкое животное ограничено в распространении (в пределах СССР) Южной Туркменией. Основываясь на изучении распространения кулана в последние столетия, зоологи считают этот вид типичным для зоны пустынь и полупустынь, не встречавшимся к западу от Волги. Но находка остатков его в Крыму ²⁸ и в ряде пунктов Украины вплоть до XII в. н. э. ²⁹ свидетельствует, что дикий осел населял всю степную полосу Южной России. Истребленный человеком на большей части территории своего распространения, кулан сохранился лишь в наиболее отдаленных и малонаселенных районах, в частности в пустынях Средней Азии, ставших его последним убежищем. Так, археологический материал позволяет правильно понять и оценить истинный экологический облик животного.

Примером глубокого воздействия антропологических факторов на распространение животных может служить также обширная и разнообразная группа диких баранов. Изучение особенностей строения тела, образа жизни и географического распространения баранов показало, что наблюдающееся в настоящее время тяготение их к зоне высокогорий — явление вторичное, обусловленное воздействием человека ³⁰.

В материалах из раскопок крупных городских поселений древней Руси кости диких животных обычно сравнительно редки. Но и там встречаются иногда очень интересные находки. Например, среди костей животных из раскопок древнего Новгорода нами были встречены остатки дикого быка — тура. Многочисленные и разносторонние данные позволяют считать, что тур был довольно широко распространен в историческое время в Восточной Европе. В этом убеждают и прямые упоминания в летописях и в описаниях путешествий в древнюю Русь, Литву и Польшу, и некоторые произведения русского народного эпоса, нередко содержащие упоминания о турах, и обилие географических названий, происходящих от слова «тур». И тем не менее остатки тура лишь изредка встречаются в неолитических памятниках и их совершенно нет в памятниках более поздних ³¹. Исключение, пока единственное в лесной полосе страны, представляет древний Новгород. Находка остатков тура при раскопках в Новгороде устанавливает распространение этого животного в лесной полосе северо-западной Руси от неолита до XIV—XV вв. н. э.

За последние десятилетия накопилось уже немало фактов, побуждающих пересмотреть прежние взгляды на распространение животных. Не случайно именно из этих фактов заимствует И. Г. Пидопличко ³² ряд важных и острых аргументов для критики ледниковой теории. Решение вопроса о леднике относится, разумеется, к компетенции геологов. Но нельзя не признать, что критика И. Г. Пидопличкой некоторых зоогеографических положений, привлекаемых геологами в пользу этой теории, заслуживает самого серьезного внимания.

Приведенные данные показывают, как можно существенно углубить и расширить наши представления об истории фауны изучением костей из археологических раскопок. Они являются единственным материалом для изучения фауны голоцена, в особенности на ранних его этапах.

Однако научное значение материала этим не ограничивается. В ряде случаев он может быть использован и для изучения эволюции, процесса видообразования — вопроса, находящегося сейчас в центре внимания всей биологической науки. Например, В. Д. Лебедев установил, что виды рыб, обнаруженные в четвертичных отложениях, по своим морфологическим признакам не отличаются от современных видов ³³. Повидимому, условия существования рыб в большинстве континентальных водоемов европейской части СССР в четвертичном периоде не выходили за пределы видовых приспособительных свойств населяющих их видов. В других случаях, наоборот, обнаруживаются совершенно ясные изменения животных за относительно очень небольшие промежутки времени. Например, сравнение костей зубров, оленей и кабанов из раскопок древнего Гродно с костями современных животных из этого же района показало, что размеры современных значительно меньше, чем существовавших несколькими столетиями раньше ³⁴. Измельчание зубра, в частности, оказалось в такой степени стойким, что сейчас, когда их содержат и разводят в условиях, казалось бы, вполне благоприятных, увеличить размеры до прежних еще не удалось.

Изучение костных остатков из раскопок должно иметь целью разработку трех основных проблем:

1. История охоты и животноводства как производительных сил древних обществ.
2. Происхождение и эволюция домашних животных.
3. История четвертичной фауны СССР.

С изучением этого замечательного материала дело у нас обстоит неблагополучно: он или вовсе остается неисследованным или исследование ограничивается элементарным определением видового состава животных.

Решения XIX съезда партии обязывают советскую науку занять первое место в мире. Мы думаем, что в дальнейшем развитии археологической науки изучению костных остатков должно быть уделено серьезное внимание. Оно должно стать обязательным элементом исследований каждого памятника материальной культуры. Остеологический материал добывается археологами, исторически ими освещается, сосредоточен в руках археологов и тесно связан с задачами этой науки. Следовательно, ведущая роль в организации изучения костных остатков из раскопок в интересах всей советской науки принадлежит археологам.

Важнейшая задача в указанной области заключается, по нашему мнению, в изучении проблемы истории животноводства в широком ее понимании. Это настойчиво диктуется в равной мере интересами нашей современной животноводческой науки и истории материальной культуры. Основное внимание должно быть сосредоточено на разработке вопросов: происхождение домашних животных; центры доместикации; местные формирования и заимствования домашних животных; эволюция животных в одомашненном состоянии; породная, конституционная и возрастная остеология домашних животных в целях оценки породного состава и продуктивности древнего животноводства; значение и формы животноводства в хозяйстве различных исторических периодов и в условиях различных природных ландшафтов.

Одно из основных условий, обеспечивающих успешную работу над решением поставленных задач, — совместные усилия археологов, зоотехников и зоологов, комплексность, осуществляющаяся на всех стадиях исследования.

К содержанию 58-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры