Структура северной торговли и раннегородских центров

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

Образ викинга, жестокого и отважного морского разбойника, грабителя и убийцы, надолго заслонил в глазах европейцев (не только средневековых хронистов, но и историков нового времени) другие гран и эпохи. Лишь в XX в., и особенно в последние десятилетия его, в научной литературе стала осознаваться парадоксальная на первый взгляд ситуация: эпоха бури и натиска, военных опустошений и грабежей была одновременно эпохой активного экономического строительства, создания прочной системы трансконтинентальных коммуникаций и центров, расцвета международной, устойчивой и многосторонней «северной торговли» (Jankuhn 1963: 17-46, 161-242; 1974: 310- 312; Herrmann 1975: 142; Кирпичников, Лебедев, Булкин, Дубов, Назаренко 1978: 81-82).

Города, пути, транспортные средства для этой торговли были те же, что и для военных походов викингов. Оба вида деятельности разворачивались на одной и той же арене. Основные же предпосылки для северной торговли сложились задолго до эпохи викингов, и вне Скандинавии.

В течение всего VII в. происходит последовательный подъем экономики северо-восточных областей Франкского государства. Наряду с мелкотоварным крестьянским хозяйством и ремеслом (сукноделие у фризов) возобновляется городское производство гончарной керамики, стекла, железных изделий. Рейн, Шельда, Маас приобретают значение важных торговых путей. Здесь возникают центры, известные под латинско-германским названием vicus (герм. Wik, в значении «порт, гавань, залив»). Термин в значении «торговый порт» закрепляется не только за северо-морскими прибрежными поселениями, такими как Квентовик во Фризии, но даже за городами, известными с римской эпохи: Lundenwic назван Лондон в 604 г. (Vogel 1969: 197-200). Уже в VIII в. североморские «вики» играют заметную роль в экономике, в некоторых из них начинается чеканка монеты. Франко¬фризская торговля втягивает в свой ареал Британию, Ютландию, Скандинавский полуостров. достигает Ладоги (Давидап 1968: 54-63; Arbman 1937: 238; 1962: 40). Формируется западная ветвь морских торговых путей.

[adsense]

Торговый оборот обеспечивал растущий обмен городской продукции на северную пущиину и шкуры морских животных. «Сапфериновые меха», известные со времен Йордану, по-прежнему пользовались спросом в Италии и других средиземноморских странах, десятина пушниной в Центральной Европе была вполне обычной нормой феодального обложения, а для племен Северной и Северо-Восточной Европы меха лесных зверей и шкуры, кожи, бивни морских животных были основным богатством, пользовавшимся спросом на рынках как Запада, так и Востока. Предмет роскоши для обитателей средиземноморских стран как в VI, так и в XI В. — пышные и теплые меха для мантий и покрывал, балдахинов и головных уборов, парадных шуб и опушек нарядных одежд, в которые, как знак высшей престижности социального статуса, облачались правители и вельможи, знатные дамы и богатые патрицианки столиц и торговых городов Европы — северяне охотно меняли на добротное фризское и английское сукно. Адам Бременский писал об обитателях «Янтарного берега» Самбии: «Также обладают они во множестве необыкновенными мехами, благоухание которых смертоносная отрава жажды роскоши принесла в наш мир… так что мы жаждем за единый мех куницы той же цены, что за вечное блаженство… они же просят у нас шерстяные ткани, что у нас зовутуя faldones (плащи, накидки) за столь ценимые шкурки куницы» (Adam, IV, 18). 

Обмен, таким образом, в основе носил вполне натуральный характер (мех — на «штуку», или кусок, ткани). Возможно, как предположил И. Херрманн, распространение средиземноморско-византийских мозаичных и глазчатых бус в VII-VIII вв. через Западную Европу и вдоль Балтийского побережья до Старой Ладоги также объясняется их использованием в это время как менового эквивалента начального, «безмонетного этапа» северной торговли (Херрманн 1986:77). Со времени возникновения поселения в Старой Ладоге там занимались обработкою янтаря и изготовлением янтарных бус (Давидан 1984: 125). В 753-770 гг. кузнечно-ювелирная мастерская первых ладожских поселенцев определенно связана с западными центрами Скандинавии и Скандобалтики, в следующем десятилетии проявляется связь этого поселения с местными культурами лесной зоны Восточной Европы («северных длинных курганов» и других носителей традиции украшений из «оловянистых сплавов»). После каких-то бурных событий и пожара ок. 780 г. в Ладоге появляются первые клады арабского серебра, одновременно начинает действовать стеклодельная мастерская, до рубежа 830-840-х гг., с одной стороны, использующая новую для скандобалтийского региона «средневосточную» технологию стеклоделия (и привозное сырье), а с другой, определенно ориентированная на сложившийся «цикл» экономического оборота, основанного на обмене стеклянных бус на пушнину и пушнины — на арабское серебро (Львова 1970:89-111; 1977:106— 109; Рябинин 1997:43-49; Кузьмин 2000:64). Схема: «1 буса = 1 мех = 1 дирхем», выработанная на этой, следующей за «начальной», фазе торгового оборота с Западом, в полном объеме обеспечивала и выход северных торговцев («ар-рус», «русов» арабских источников) на рынки Востока, при этом гарантируя на конечном отрезке достаточно высокую норму прибыли, достигавшей 1000% и более (Херрманн 1986:82).

Вместе с северными мехами (поставщиком которых, вполне самостоятельным, была и собственно Скандинавия, по крайней мере Средняя Швеция и более северные области) устойчивым спросом на Западе пользовались другие «лесные товары». Воск, прежде всего для церковных (и бытовых) свечей, был обеспечен стабильным, емким, растущим рынком, как и сопутствующий ему дикий мед лесных пчел. Дань «медом, воском и скорою (шкурою, мехами)» неоднократно фиксирует древнерусская летопись. Арабский географ Ибн Хаукаль приводит список северных товаров, интересовавших мусульманский мир от Андалусии до Хорезма: «Вывозимые из их (хазар) страны в исламские страны мед, свечи и пушные товары ими (хазарами) ввозятся только из местностей руси и булгар. Так же обстоит дело и с вывозимыми по всему миру бобровыми мехами. Они (бобры) водятся только в этих северных реках в местностях булгар, руси и Krbanah. Те бобровые меха, что имеются в Андалусии, составляют лишь часть находящихся в реках Сакалиба (славян, в более широком собирательном значении — северян, обитателей северных стран). Они (меха) в вышеописанном морском заливе (Балтийское море), лежащем в земле Сакалиба, грузятся на корабли… Большая часть этих мехов, да почти все, добыты в стране русов, некоторые же из этих мехов, наивысшего качества, попадают из местности Гога и Магога (североскандинавских племен) на Русь, потому что она соседствует с этими Гогом и Магогом и ведет с ними торговлю; затем они (русы) перепродают их (меха) булгарам. Так было до 358 года хиджры (965 г.), потому что в тот год Русь разрушила города Булгара и Хазарана. И порою вывозились эти бобровые меха и другие дорогие пушные товары в Хорезм. потому что хорезмийцы часто приходят в страну булгар и Сакалиба, и потому что они также ведут священную войну (джихад, войну с неверными) против них, грабят их и обращают в рабство. Склад для торговли Руси — всегда Хазаран. Здесь товары, привозимые ими, облагаются десятинной податью (взимаемой хазарами)» (Valid! 1939: 321; Херрманн 1986: 73).

Вскоре после основания первых «факторий» на Балтике, по крайней мере, появления фризского поселка в пределах Хайтабу и скандинавской «судоремонтной мастерской» в Ладоге, то есть на противоположных концах трансбалтийского морского пути середины VIII в., начинается движение ценностей и средств обмена в восточной части Европейского континента, по Волжскому пути. Уже в VIII в. арабское серебро из стран Переднего Востока и Средней Азии через Северный Кавказ по Волге распространяется далеко на север, достигая обских угров, а к рубежу VIII—IX. вв. — Волго-Окского междуречья и Ладоги (Янин 1956: 86-100; Лещенко 1971:9, 19; Даркевич 1976: 144-146; Носов 1976: 96-110). Складывается восточная ветвь трансъевропейской системы торговых связей.

Формирование ее, очевидно, связано с прекращением арабо-хазарского военного противостояния в 760 г. и активной политикой багдадских халифов династии Аббасидов; за время правления первых пяти аббасидских халифов (750-809 гг.) исламская империя достигла небывалого расцвета. Экономический подъем проявился в бурном росте восточных городов, развитии внутренней торговли, коммутации ренты (перевода доходов феодалов из «натуральной» формы в денежную). Аббасиды начали массовую эмиссию медной и серебряной монеты, что создавало благоприятные условия для серебряного «экспорта» за рубеж (Фомин 1982а: 18). Одновременно устойчивый спрос на Востоке устанавливается на северную пушнину: первые клады арабского, и особенно сасанидского, серебра за пределами исламского мира появились вскоре после мусульманского завоевания Месопотамии в VII в. (651 год — гибель Йездигерда III, последнего персидского царя Державы Сасанидов), сасанидские серебряные сосуды и монеты были вывезены купцами, в обмен на пушнину, далеко на север таежной зоны, в Прикамье, и достигли Северного Приуралья и Западной Сибири в низовьях Оби (Лещенко 19716: 19). В начале IX в. волна сасанидской торевтики, вместе с арабскими дирхемами, охватывает Урал (где найдено в общей сложности 170 серебряных сосудов иранского, среднеазиатского и византийского происхождения), устанавливая пределы коммерческих интересов мусульманских купцов на дальнем Северо-Востоке.

Посредниками в торговле арабов с таежными северными землями были Хорезм, мусульманские города Южного Прикаспия, Хазарский каганат и Волжская Булгария; дальше Булгара, по сообщению арабского географа Ибн Хаукаля, мусульманские купцы не забирались. Волжская речная артерия, на которой располагались столицы Хазарии — Итиль, и Волжской Булгарии — Булгар, играла главную роль в товарообмене Азии с Восточной и Северной Европой. Караванный путь через плато Устюрт соединял волжские города с Ургенчем — северо-западным форпостом Хорезма (Даркевич 1976:150, 152-153). Кроме Хорезма и иранских городов Каспийского побережья, откуда на Волгу попадали морским путем, поток арабского серебра со второй половины VIII в. поступал из западной части Халифата, с африканского побережья через Сирию в Закавказье, а оттуда — в пограничные города и столицу Хазарии. Ранние клады с примесью дирхемов африканской чеканки, поступавших из ал-Андалус (Испании) и Сицилии, характеризуют «первый период обращения арабского серебра в Восточной и Северной Европе» (780-е—833 гг.). Города Закавказья, в торгово-денежном обороте которых ближневосточное сирийское серебро в это время было вытесно «африканским», сыграли определенную роль в начальной фазе становления трансконтинентальной системы денежного обращения, где первоначально, по-видимому в качестве ведущего посредника с исламским миром, лидировал Хазарский каганат (Мельникова, Никитин, Фомин 1982:38-41; Фомин 1982б). 

Доминирование Хазарии очевидно проявляется и в составе, и в топографии ранних кладов, и в «дополнительной» информации монетного материала, которую предоставляют нанесенные в ходе обращения дирхемов «граффити», нарезные рисунки, надписи и подобные начертания (Добровольский, Дубов, Кузьменко 1991). Один из ранних кладов, т. н. «Петергофский клад» (809-825 гг.) на южном берегу Финского залива, сохранил граффити, где наряду со скандинавскими рунами представлены руны тюркские (хазарские) и даже греческий «автограф» византийского купца, что указывает на возможное «партнерство» византийцев с хазарами в становлении «восточной торговли» Севера (Лебедев 2002:21-35). Первоначальная направленность «серебряного потока» с низовьев Волги и из Предкавказья на северо-запад, к побережью Балтики убедительно документируется картографированием монетных находок верховьев Дона, Днепровского Левобережья, Средней Десны и Немана: «Днепровско-Неманский путь» выводил к Янтарному берегу Балтики, торговым центрам Трусо и Кауп в Самбии и в начале IX в., безусловно, начинался в Хазарии (Андрощук, Зоценко 2002: 11).

Столь же бесспорно и раннее использование «Великого Волжского пути», проходившего через Хазарию и Булгар, а затем расходившегося либо в подвластное булгарам Прикамье (и далее — по Белой на Печору и крайний Северо-Восток), либо — в низовья Оки. Реки Волго-Окского междуречья, Клязьма, Нерль, Которосль, озера и волоки между ними были вовлечены в систему водных торговых коммуникаций еще в «дославянское время» (судя по находкам на позднедьяковских городищах местной, дославянской культуры «ростовской мери» или ее ближайших предшественников), активным торговым партнером «восточной» и «северной торговли» с этого времени стало возникшее на местной основе Сарское городище на озере Неро, вероятно, племенной центр мери (Леонтьев 1974: 85-89: 1981: 141-149; 1988а: 6-32; 19886: 94-102; 1991: 27-31,15-21; 1996). В начале IХв. Сарское городище становится важным узлом связей с путями Балтийского бассейна, по рекам Приладожья и Приильменья достигающим Старой Ладоги, а затем и торговых центров Скандобалтики (Дубов 1989: 128-130; Но¬сов 1976:96-110).

Арабские «куфические монеты» в качестве платежного средства с конца VIII в. достигают северных районов Европы; крупнейший из городов Закавказья VIII—X вв., Двин, входивший в состав провинции Армения аббасидского Халифата, выступал регулятором денежного обращения, направленного далеко за пределы мусульманского мира и к 800 г. затронувшего торговые центры южного побережья Балтики (междуречье Одера-Эльбы), равно как Ладогу на Балтийско-Волжском пути. В 810-е гг. арабское серебро продолжает поступать в Эльбо-0дерский регион, появляется в Нижнем Повисленье, на о. Готланд; клады 820-х гг. известны и на Готланде, ивдолинеозера Мелар(Фомин 1982а: 18-19).

С 810-х гг., таким образом, арабское серебро непосредственно вовлекается в обращение торгово-ремесленных центров в землях скандинавских викингов и быстро становится решающим фактором движения ценностей. Волхов, в низовьях которого находится Ладога, ближайший и наиболее ранний выход с морской трассы на речные пути Восточной Европы, обеспечивал продвижение на Балтийско-Волжский путь. Караваны верблюдов из Болгара в IX-X вв. за 20 дней доходили через днепровское лесостепное Левобережье до Киева на Днепре (Даркевич 1976: 155). что открывало возможность дальнейшего речного движения из Среднего в Верхнее Поднепровье и на Двинско-Волховские речные трассы Балтийского бассейна. Однако значительная часть товарного и денежного оборота, достигавшая из Хазарии Среднего Поднепровья, шла в то время на Балтику Днепровско-Неманским путем. Очевидно, при вовлечении скандинавов в эти «исламо-хазаро-византийские» торговые отношения (отображенном рунами Петергофского клада) начинается поиск любого рода сокращенных и «обходных» путей, позволяющих сократить время транспортировки товаров с тех или иных баз, равно как смягчить жесткость «таможенного контроля» Хазарии. В первой трети IX в. (клад у д. Кислая в Днепро-Двинском междуречье, 825-833 гг., и другие находки) Волховско-Днепровская магистраль начинает использоваться как трасса для движения из Балтики в Черное море и византийско-исламское Средиземноморье, летописный Путь из Варяг в Греки (Лебедев 2002: 29; Lebedev 1980:90-101).

В конце VIII—начале IX в., со стабилизацией коммуникативно-транспортной функции Ладоги как выхода с основных восточноевропейских речных путей — в Балтийское море, западная и восточная ветви смыкаются на Балтике, образуя уникальный в своем роде «серебряный мост», перекинутый через северо-европейский Barbaricum и связавший пространства от Британии на западе до Прикамья на востоке, от окраинных областей Норвегии на севере до причерноморско-каспийских степей, византийских, хазарских и мусульманских крепостей и портов на юге Европы.

Первые сто с лишним лет действия этой трансъевропейской системы путей движения арабского монетного серебра и встречного потока товаров наполнены разнообразными и динамичными событиями. Решающие из них происходили в течение следующего, X века. В 921-922 гг. багдадский халиф аль-Муктадир направил посольство во главе с Сусаном ар-Расси к булгарскому «царю славян» Алмушу, сыну Балтавара, принявшему ислам. В составе посольства, с особой миссией проверки деятельности мусульманского духовенства в Булгаре, находился Ахмед Ибн-Фадлан, оставивший замечательное по своей подробности описание этого путешествия (Ибн-Фадлан, 9-51,87-182). Караван в 3000 лошадей и 5000 человек вышел из Джурдана (Ургенча) 3 марта и прибыл в Булгар 12 мая 922 г.: караванный путь в 2000 км, пройденный за два с лишним месяца, был вполне надежной и достаточно стабильной трассой (Херрманн 1986: 73). С установлением прямой субординации булгарского и багдадского престола, при нарастающем давлении киевских князей на хазар, доминирование в «восточной торговле» переходит к Булгару. По расчетам американского нумизмата Т. Нунена, в этот период торговый оборот по Волжскому пути достигал 1 млн 125 тыс. дирхемов ежегодно, что предполагает эквивалент в количестве 500 000 мехов, или 12 500 «сороков» пушных шкурок в год, поставляемых на восточные рынки (Noonen 2002: 206).

Безусловно, меха были существенной, но не единственной статьей «северного экспорта». Около 985 г. арабский географ Мухаммед ал-Мукаддаси отмечал: «Соболь, белка, горностай, чернобурая лиса, лисы, бобровые шкуры, пестрые зайцы, козьи шкуры, воск, стрелы, береста, шапки, китовый ус, рыбий зуб, бобровая струя, янтарь, выделанная кожа, мед, лесные орехи, ястребы, мечи, панцири, кленовая древесина, славянские рабы, мелкий скот и быки — все это из Булгара» (Херрманн 1986: 103). В этом дробном перечне соединены: «сырьевые ресурсы» Северной и Восточной Европы — пушные меха, мед, воск, лесные орехи, бобровая струя, клен и береста сравнительно южных областей, равно как китовый ус и «рыбий зуб» с морских побережий северной Атлантики, янтарь южной Балтики; домашние животные — мелкий скот и быки; сельскохозяйственная продукция — козьи шкуры, выделанные кожи, шапки; и более высококвалифицированные ремесленные изделия, стрелы, панцири и мечи (очевидно, не один раз отмеченные арабами «каролингские мечи» франков и викингов). Особое место в ассортименте товаров занимают «рабы ас-сакалиба»: захват пленников в христианских странах викингами, равно как «попутное» пополнение фонда «живого товара» на речных путях Восточной Европы, составили новую, существенную и весьма прибыльную статью «восточной торговли».

В сложении этой трансконтинентальной системы важную роль сыграли норманны и славяне. В начале IX в. фризские фактории в Скандинавии уступают место норманским поселениям, таким, как Скирингссаль-Каупанг в Норвегии, Хедебю и Рибе в Дании, Бирка в Швеции. На южном берегу Балтики, в землях славян и балтов к началу IX в. возникли свои центры — Ральсвик на Рюгене, Менцлин на Пеене, Колобжег и Волин в Поморье, Трузо Рльблонг) в земле прусов, Себург (Гробини) в Курземе, Даугмале на Даугаве. Вместе с Ладогой они завершили оформление циркумбалтийских коммуникаций на раннем этапе. Все более активную роль играют речные пути. Немецкий Гамбург на Эльбе связывал Франкскую империю не только с фризами и норманнами, но и с глубинами западнославянского мира. Возрастает значение Одера, Вислы, Немана, Западной Двины, Невы. С подключением к этой водной системе Днепровской магистрали образуется новый канал международного общения — Путь из Варяг в Греки. Находившиеся на нем древнерусские города — Новгород, Полоцк, Смоленск, Киев — увеличивают прочность и жизнеспособность системы. Их партнерами со временем становятся североевропейские города «нового поколения» — Старый Любек, Старгард (Олденбург), Мехлин (Мекленбург), Росток, Шверин, Аркона, Щецин, Гданьск, Сигтуна, Лунд, Орхус, Нидарос, Берген, Осло, — те самые, на основе которых столетия спустя сформируется Ганза.

«Северная торговля» конца VIII — первой половины XI в. впервые представляла собой налаженное движение встречных потоков товаров, затрагивавшее так или иначе весь континент и выходившее за его пределы. Западные страны (в первую очередь Франкская империя) вывозили на север серебро и изделия высококвалифицированного ремесла (Arbman 1937:142-156; Jankuhn 1963:40- 46; Stenberger 1977: 468, 474). Структурно близкий ассортимент товаров экспортировал мусульманский Восток (Даркевич 1976: Мб- 148; Stenberger 1977:471-473). С Севера экспортировалось главным образом сырье; определенное значение имел и транзит товаров. Важнейшей статьей вывоза была пушнина: соболь, горностай, чернобурая лисица, бобр — из Восточной Европы; меха куницы, белки — из Восточной Европы и скандинавских стран; шкуры оленя, моржа, тюленя — из Скандинавии. Вывозили также мед, воск, лен, выделанные кожи, дерево, янтарь, мамонтовую и моржовую кость. Заметное место в экспорте занимала торговля рабами и рабынями (Даркевич 1976:146-148; Jankuhn 1963: 180-209). В обмене между славянами и скандинавами зафиксирован вывоз на Север славянской гончарной керамики и ввоз скандинавских железных изделий, каменных сосудов, продукции ювелирного ремесла (Leciejewicz 1979: 177-178).

В циркулировании этой массы материальных благ были свои особенности, заставляющие говорить о «торговле» лишь с известными оговорками. Основные товары северного экспорта могли поступать на рынки в результате неэкономической деятельности (как дани или военная добыча). Не случайно большое мест о в этом обращении занимаег работорговля (Callmer 1977: 174). Дань мехами («скорою») взимали не только древнерусские князья, но и норвежские хавдинги (П ВЛ, 946 г.; King Allred’s Orosius, Periplus). Точно так же и встречный поток товаров мог достигать Севера не только в результате торговых сделок: первые партии арабского серебра поступили в Скандинавию, скорее всего, в качестве отмеченной русской летописью «варяжской дани» (Потин 1970:69). Военное вмешательство и морской разбой так же, как систематические грабежи торговых центров (они, в частности, привели к запустению Дорестада во второй половине IX в.) (Arbman 1937: 14), существенно корректировали динамику обращения товаров. Рабы-христиане так же, как «датское серебро», составляли ощутимый вклад в «северную торговлю», при этом вовсе не зависевший от доброй воли западноевропейских партнеров норманнов. Столь же значительным фактором было, видимо, практически непрерывное перераспределение ценностей в среде самих викингов, осуществлявшееся вооруженной рукой.

Эта торговля, сопровождавшаяся высокой военной активностью и еще лишенная твердой правовой основы, порождала своеобразные организационные формы. Временные объединения компаньонов («товарищей»), fćlagi, могли создаваться как для торговых поездок, так и для военных походов (Мельникова 1979: 154). Структура отношений внутри военной дружины и купеческого товарищества если не совпадала, то была очень близкой. В первых десятилетиях X в. эта структура в Восточной Европе, безусловно, кристаллизовалась в объединениях, именовавшихся «русь», русы, ар-рус восточных источников. Отбор bastr, bryti и прочих «лучших в руси (ruth)» уппландских надписей Адельсё, начинавшийся в Бирке, ставил их во главе военно-торговых объединений, привычных на Волге для восточных купцов 920-х гг., воспринимавших этих «русов» как один из «разрядов ас-Сакалиба»; переводя это определение как «один из родов славян», исследователи Нового времени попадали в ту же ловушку, что и франкские дипломаты Людовика Благочестивого в 839 г. в Ингельгейме. Gens и в этом случае означал не просто «род» (др.-сев. aett, kyn); будучи genlem.. .Rhos, можно было одновременно оставаться gentis sueomim, «рос» в данном случае — шведы, находящиеся на Востоке в торгово-военной поездке (Лебедев 1978: 23; Лебедев, Станг 1999:146—149). Торговый характер такой поездки мог мгновенно трансформироваться в военный, и с Востока эти «русы» обрушиваются на Севилью через пять лет после «посольства Вертинских анналов» в 844 г., выступая для арабов и как «аль-маджус» (Гог-Магог) того же загадочного Севера, профильтрованного через Восток на Запад (Stang 1996: 152-179; Станг 2000: 27-38). Сорок, без малого, лет тому назад весьма критичный исследователь письменных и археологических источников Питер Сойер подчеркивал, что «деятельность викингов на Востоке была не просто романтическим и впечатляющим проявлением скандинавской предприимчивости, имевшим небольшое или вовсе нулевое значение для европейской истории: события в России предельно важны для какого бы то ни было понимания периода викингов, и их воздействием на Западную Европу нельзя пренебрегать… одной из причин того, что в конце Х века скандинавы представляли собой столь опасных противников, являлись колоссальные богатства Балтийского региона, поощрявшие и питавшие организованное пиратство в невиданных для Северной Европы масштабах» (Sawyer 1967: 12; Сойер 2002: 14).

Сложным, внутренне противоречивым и переходным по своему характеру образованием были и центры этой социальной фильтрации, концентрации и перераспределения ценностей в процессе оборота и развития «северной торговли» — вики (Jankuhn 1971; Klindt-Jensen 1957). При всей зыбкости и нечеткости структуры, они стали местом кристаллизации качественно новых социально-экономических функций. Здесь концентрировалась торговля и зарождалось ремесло, здесь развивались формы городского самоуправления и права, формировались новые общественные группы — купцы, ремесленники, а на определенном этапе — и раннефеодальный дружинный слой (Булкин, Лебедев 1974: 11-17). И хотя семантическое соотношение wik-vikingr остается дискуссионным (Thorson 1971: 101-102; Pritsak 1981:22; Vogel 1969: 197-200,236), историческая взаимосвязь этих явлений бесспорна: оба принадлежат переходной эпохе, воплотили ее генеральные тенденции развития.

Вики и структурно близкие им центры развивались, во многом отступая от классической схемы генезиса раннего города: рост земледельческой округи — подъем земледелия — разделение труда, отделение ремесла — развитие обмена, выделение торговли — концентрация ремесленно-торговых функций в неаграрных поселениях (Массон 1976:140-144). Межобластной обмен, связанный с различной хозяйственной специализацией разных районов Скандинавии, видимо, уже зарождался в вендельское время. В эпоху викингов на рынках виков бонды, конечно, охотно покупали местного производства железные изделия и горшки из жировика в обмен на свою сельскохозяйственную продукцию: а она, в свою очередь, пользовалась спросом у фризских, немецких и славянских купцов наряду с пушниной или корабельными канатами (Foote, Wilson 1970: 191). На основе центров локальной торговли, местных рынков возникли многие города Скандинавии XI1-XIV вв. (Schuck 1933: 15-17; Ковалевский 1977:60-61).

Однако трудно сказать, насколько эти локальные центры определяли динамику торговли в VIII—IX вв., так как археологически такие местные рынки, не связанные с внешней торговлей, неизучены. Рунические надписи, которые косвенным образом (упоминания о строительстве мостов, дорог, переправ) свидетельствуют о налаживании внутренних коммуникаций, появляются лишь в конце эпохи викингов (Stenberger 1977:501). Показательно и происхождение специальных терминов для обозначения местных торговых центров; они заимствованы либо из староанглийского (ceaping = koping), либо из славянского (torg) языков (Foote, Wilson 1970: 194), то есть появились уже после расцвета международной «северной торговли», вероятно не ранее X- XI вв.

Основанная прежде всего на внешних связях торговая функция вика предшествовала его функциям как центра развития ремесла (Jankuhn 1963: 161-261), и последнее в течение эпохи викингов так и не обрело законченной цеховой организации. Отсюда — отсутствие прямой преемственности между виками IX-XI вв. и собственно средневековыми городами Дании, Норвегии, Швеции.

Эти обстоятельства заставляют историков делать оговорки о «частичном» отделении ремесла, «особом» развитии международной торговли, выделении «экономически мощного слоя» без его точной историко-социологической атрибуции (Шаскольский 19746: 62-82). Но подобные оговорки не раскрывают сути явления. Она же заключается в том, что вики, как и «северная торговля», были следствием не только непосредственно экономического развития. Для их расцвета огромное значение имело систематическое поступление на Север значительных материальных ценностей, добытых неэкономическим путем. В известной мере расцвет виков есть результат походов викингов; наряду с торговым оборотом, именно военная добыча составляла устойчивую гарантию процветания этих центров.

Суммируя все известные данные и характеристики северной торговли, общества эпохи викингов и его внешних контрагентов, можно выделить внутренние и внешние факторы, определившие динамику развития виков.

Внутренние факторы:
/ подъем экономики Скандинавии в VI- XI вв.;
/ вызванный этим подъемом рост могущества родоплеменной знати в VII—VIII вв., создание предпосылок для обмена, налаживание его путей и центров, монополизация внешней торговли родоплеменной знатью, что со временем ведет к обострению противоречия между знатью и свободными общинниками;
/ экспансия викингов, как способ разрешения этого противоречия;
/ дифференциация в ходе экспансии ее различных аспектов: а) колонизационного, связанного с общественным слоем бондов и реализованного во второй половине IX — первой половине X в. на Британских остро¬вах, в Исландии, в Нормандии; б) торгового, выразившегося в выделении слоя «торговых людей» и организации в XI в. первых купеческих объединений (Jankuhn 1963:177); в) военно-феодального, воплощенного в деятельности профессиональных военных дружин, вожди которых основывали новые владения или включались в сложившиеся феодальные структуры других государств; этот слой выступает в конечном счете основным потребителем в сфере северной торговли, а на определенном этапе (около середины X в.) стремится занять в ней господствующие позиции (ср. «торговлю русов», дружинников киевского князя середины X в., ежегодно сбывавших в Константинополе собранную дань (Константин Багрянородный, 9; Рыбаков 1982: 318-342).

Внешние факторы:
1) западные.
/ перемещение ввиду арабской опасности в VII в. центра Франкской державы на север;
/ подъем экономики северо-восточной Франции и Фрисландии;
/ торговая активность фризов в VII — первой половине IX в.
2) восточные:
/ поступление с конца VIII в. арабского серебра Халифата Аббасидов в Восточную Европу;
/ формирование к началу IХв. Волжско-Балтийского пути;
/ включение в торговые связи славянских, финно-угорских, балтских племен.

Генеральная тенденция, определившая действие всех этих факторов, — формирование в Европе раннефеодального строя, с соответствующим перераспределением излишков общественного производства. В передовых обществах (Франкская империя, Византия, Арабские халифаты) этот процесс регламентировался раннефеодальным государством. На периферии феодального мира, в «варварских обществах» Северной и Восточной Европы, накопленные богатства циркулировали более свободно. Если в условиях застойной структуры племенного общества (норманны вендельского периода, саксы перед франкским завоеванием, прусы и пр.) поступавшие ценности монополизировались племенной знатью, то в условиях широкой экспансии, ослабления этой структуры у славян времен расселения в Средней и Восточной Европе и у скандинавов эпохи викингов приток новых средств стимулировал активность обширного «военно-демократического» дружинного слоя, а сами средства — многократно, нередко насильственным путем перераспределялись. Лишь постепенно, в ходе длительной конкурентной борьбы выделились наиболее организованные и сильные коллективы, объединившиеся вокруг могущественных и авторитетных вождей, первых князей и конунгов предфеодальных государственных объединений.

[adsense]

Центрами этого перераспределения ценностей, а проще говоря — местами дележа награбленной добычи, даней и выкупов, а также полученных в обмен на эти средства заморских товаров — драгоценностей, украшений, оружия, дорогих тканей, рабов, серебра и прочих атрибутов социального престижа, и стали древнесеверные вики — исторические предшественники городов Северной Европы. Ряд формальных характеристик объединяет все эти «торговые места», или, по определению видного западногерманского археолога-медиевиста Г. Янкуна, «города старшего типа» (Jankuhn 1974:312).

Вики характеризуются системно связан-ными признаками:
/ в отличие от городов—столиц областных или племенных территорий, они нередко расположены на «ничейной земле», на пограничье племен и народов (что обусловливало их свободу от юрисдикции местных властей);
/ находясь на важных торговых магистралях, они, как правило, удалены от морского побережья на сравнительно безопасные места;
/ по крайней мере на раннем этапе вики не имели укреплений, оборонительные валы сооружались по мере роста поселения (в Бирке и в Хедебю они появились лишь в Х в.); в качестве раннеурбанистических «протогородов» они выступают в виде «открытых торгово-ремесленных поселений»;
/ вики отличались значительной площадью, в несколько раз превышавшей площадь современных им западноевропейских городов;
/ численность населения была непостоянной, пульсирующей в зависимости от торговых сезонов;
/ динамика застройки, на раннем этапе — свободная, с «пятнами селитьбы», постепенно уплотняющаяся, приобретающая регулярный характер с элементами городского благоустройства (мостовые, набережные, колодцы и прочее);
/ вики окружены могильниками с разнообразными вариантами обряда: связанные в массе с чужеродным населением, пришлым, не располагавшим правами на землю в округе, эти могильники теснятся близ виков, накладываясь на территорию поселений;
/ вещественный материал фиксирует сравнительно ранние следы торговой деятельности, местное ремесло организуется позднее, на определенном этапе существования торговых центров;
/ расцвет виков ограничен VIII-X вв., в XI в. они исчезают, сменяясь основанными королевской властью «городами младшего типа», которые со временем перерастают в средневековый правовой город.
Сходство структуры объединяет фризские и скандинавские вики и ряд синхронных им западнославянских поселений (Ральсвик, Менцлин, ранний Волин). В Восточной Европе она представлена в так называемых «открытых торгово-ремесленных поселениях» (ОТРП): Ладога второй половины VIII — первой половины IX вв., Гнездово под Смоленском, Тимерево под Ярославлем (Булкин, Дубов, Лебедев 1978:139). Все они составляли единую систему центров и путей, двигаясь по которой арабское серебро достигало Британии, а изделия ирландских ювелиров — Верхней Волги (Arne 1914:14; Дубов 1982: 170,226).

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе