Средняя Азия и Древний Восток

К содержанию журнала «Советская археология» (1968, №1)

В. М. Массон. Средняя Азия и Древний Восток., М.— Л. 1964 г.

Гордон Чайлд в своей блестящей книге «Древнейший Восток в свете новых раскопок», хорошо известной по переводу на русский язык, писал: «Нигде в области археологических или антропологических исследований не было сделано таких потрясающих открытий, как на территории Древнего Востока. Стоит только вспомнить об открытии в Бадари некогда процветавшей неолитической культуры, более древней, чем любая из всех ранее известных неолитических культур,— открытии, вписывающем совершенно новую главу в историю древнейшего Египта, или о всем великолепии шумерийской цивилизации конца IV тысячелетия до н. э., или о драматическом вступлении Индии на арену истории Востока в результате раскопок Хараппы и Мохенджо-Даро» 1.

Своего рода продолжением этой книги Чайлда и является работа В. М. Массона, но продолжением в полной мере своеобразным и оригинальным не только по построению, но и по методологии, а также по материалу. Г. Чайлд имел в поле зрения, по его собственным словам, «три древнейших центра подлинной цивилизации», составлявших ту часть древнего мира, которая первой «приблизительно за три тысячи лет до начала нашей эры вступила на путь истории» 2 или, иначе говоря, на путь становления классового общества и государства. Это — Египет, Шумер и Индия. В книге же Массона речь идет не только о Шумере, Иране, Индии, но и о той в полной мере новой для науки области древнейшей раннеземледельческой и раннеклассовой цивилизации, которая осталась за пределами сводки Чайлда,— среднеазиатской. Открытие этой цивилизации советскими учеными представляет не менее увлекательную главу в истории археологических открытий, чем исследования неолитического поселения в Бадари или в Маади — в Египте, которые так высоко оценивает Чайлд.

Открытие древнеземледельческих культур на территории Средней Азии тем интереснее, что они тесно связаны с архаическими цивилизациями Переднего Востока и в известной мере составляют их часть, имели общую с ними судьбу, проходили сходный в основе путь развития. Именно эта мысль, эта основная идея определяет содержание и структуру книги В. М. Массона, в которой идет речь не только о культурах Переднего Востока и не только о культурах Средней Азии, но и о тех и о других вместе, об их взаимодействии и общих закономерностях исторического процесса в этих странах.

Таким образом, книга Массона существенно расширяет не только географический, но и собственно исторический диапазон событий, о которых ранее писал Чайлд.

Она, вместе с тем, заполняет большой пробел в нашей советской исторической литературе. Как известно, интерес к древнейшим культурам Древнего Востока, вызванный той огромной ролью, которую играли в начальной истории человечества Двуречье и соседние с ним области Ирана и Малой Азии, издавна существовал в нашей литературе.
Прямым выражением этого интереса являлись, например, труды И. И. Мещанинова, посвященные керамике и искусству архаического Элама.

Древнейшие культуры Переднего Востока, предшествующие возникновению классового общества и эпохе ранних классовых обществ, нашли отражение и в соответствующих главах первого тома «Всемирной истории» (см., например, параграф 4 третьей главы, где говорится о первых земледельцах в долине Нила, Ирана, Ирака и Средней Азии). В первом томе «Всемирной истории» отмечено было и то обстоятельство, что древние племена Средней Азии проходили сходный с племенами Переднего Востока исторический путь.

Совершенно конкретно проблема взаимодействия древнейших культур ранних земледельцев Средней Азии и Переднего Востока была поставлена и в исследованиях Б. А. Куфтина. В составе Южно-туркменской археологической экспедиции он впервые осуществил широкие полевые исследования раннеземледельческих поселений в предгорьях Копед-Дага, в том числе знаменитого Джейтунского поселения, открытого ранее А. А. Марущенко. Работы эти, начавшие повую эру в археологии Средней Азии, были прерваны трагической смертью этого выдающегося исследователя. Накопление нового материала по раннеземледельческим памятникам Средней Азии, тем не менее, продолжалось и вступило в новую фазу с началом систематических, еще более широких исследований, организованных руководителем и создателем ЮТАКЭ М. Е. Массоном. Новый обширный материал по раннеземледельческим культурам Туркменистана собран был и работниками Института истории, археологии и этнографии АН ТуркмССР. Теоретическим завершением всех этих работ и является труд В. М. Массона, которому принадлежит наиболее существенный вклад в исследование раннеземледельческих памятников Туркменистана.

В книге В. М. Массона впервые собран, критически рассмотрен и обобщен в рамках единой исторической концепции огромный фактический материал по древний культурам Переднего Востока и Средней Азии.

Первая часть ее посвящена эпохе сложения на Древнем Востоке раннеземледельческих культур. Эта проблема в последние годы занимает одно из центральных мест в древневосточной археологии благодаря открытию целого ряда памятников. Достаточно назвать широко известные раскопки К. Кеньон в Иерихоне или многочисленные работы Р. Брейдвуда по этому вопросу. Соответствующие памятники были открыты и исследованы на территории Средней Азии. Их характеристика лается в I главе (стр. 11—38). В начале главы справедливо указывается, что связи Средней Азии и Древнего Востока восходят еще к эпохе палеолита, после чего дается краткая характеристика мезолита юго-восточного Прикаспия, основанная на памятниках западной Туркмении (Джебел, Дам-дам-чешме) и Ирана (Гари-Камарбанд, Хо ту). На этой мезолитической основе складывается древнейшая известная в настоящее время земледельческая культура Средней Азии — джейтунская.

Основной памятник этой культуры раскопан почти полность 3. Обширные материалы позволяют дать довольно полную характеристику культуры и хозяйства этого периода. Здесь четко прослеживаются новые прогрессивные явления, связанные с развитием земледелия и зарождением скотоводства (прочная оседлость, глинобитная архитектура, расписная керамика, мелкая глиняная скульптура), и архаические элементы, восходящие к охотническо-собирательскому хозяйству поры мезолита (микролитоидная кремневая индустрия с большим числом трапеций, большая роль охоты, широко развитая обработка шкур и слабое развитие ткачества). При этом ведущими и определяющими были уже новые прогрессивные элементы.

Хронология джейтунской культуры осторожно определяется у В. М. Массона V тысячелетием до н. э. (собственно даже первой половиной V тысячелетия до н. э., см. датировку энеолита со второй половины V тысячелетия до н. э.— стр. 126, стр. 169, рис. 30), «если даже не VI тысячелетием до н. э.» (стр. 19). В настоящее время эта ранняя датировка получила подтверждение в результате радпокарбонового анализа. В лаборатории ЛОИА АН СССР возраст позднеджейтунского памятника Чагымы-Тепе определен как 5036 (±592) (РУЛ-592). Раннеземледельческая джейтунская культура не является каким-то замкнутым обособленным явлением, а входит в широкий круг ближневосточных памятников этого типа, открытых в основном за последние годы.

Краткому обзору этих открытий, изменивших во многом имевшиеся представления о сложении оседлоземледельческих культур Древнего Востока, посвящена следующая, вторая глава «Раннеземледельческие культуры Передней Азии» (стр. 39—81). Выделяются четыре области, в которых обнаружены соответствующие памятники. В Иране в районе Курдистана недавно были открыты довольно архаические поселки земледельческой культуры, но материал этот пока но издан, и основным памятником Ирана этого времени остается Тепе-Сиалк. Комплекс Сиалк I характеризует уже сложившуюся оседлоземледельческую культуру, более развитую по сравнению с Джейтуном. Здесь широко распространены пряслица, кремневый инвентарь беден, в верхних слоях появляются изделия из меди. Лучше изучены материалы из северного Ирака, где к VI (быть может, даже к VII—VI) тысячелетию до н. э. относятся комплексы типа Джармо. Здесь очень много общего с Джейтуном: развитая микролитическая индустрия с большим числом трапеций, глинобитная архитектура, значительная роль охоты. Однако, в отличие от Джейтуна, в нижних слоях Джармо еще отсутствует глиняная посуда. По мнению автора, на основе комплексов типа Джармо складывается культура Хассуны (вторая половина VI — первая половина V тысячелетия до н. э.), широко распространенная в северном Ираке и по уровню развития близкая Сиалку I. Третьей областью, где обнаружены памятники ранних земледельцев, является северная Сирия и юго-западная Турция, где распространены памятники так называемого сиро-киликийского неолита (VI — первая половина V тысячелетия до н. э.). Здесь недавно на земледельческом поселении Чатал-Гуюк открыта фресковая живопись, а на Хаджиларе обнаружена превосходная по выразительности и экспрессии коллекция глиняных статуэток 4. К четвертой области принадлежит Иерихон с его получившим громкую славу декерамическим неолитом. Сейчас уже известен целый ряд памятников этого типа, позволяющих говорить об особой иерихонской культуре VII—VI тысячелетий до н. э. Она характеризуется глинобитной архитектурой, развитой кремневой индустрией и полным отсутствием глиняной посуды. Автор с осторожностью подходит к ряду поспешных заключений, появившихся в специальной литературе в связи с открытием Иерихона (например, вопрос о существовании неолитического «города», о перерыве в развитии культуры и т. п.).

Историческому анализу всех этих материалов посвящена заключительная глава первой части «Проблема происхождения земледельческих культур» (стр. 82—120). Автор считает возможным выделить две стадии в становлении производящей экономики: в первой сочетаются охотничье хозяйство и архаические формы оседлого земледелия (Джейтун, Джармо, Иерихон), тогда как вторая характеризуется сложившейся земледельческо-скотоводческой экономикой (Сиалк I. Хассуна, неолит Сиро-Киликии). Проблему происхождения земледельческих культур Древнего Востока автор рассматривает в двух аспектах. Первый аспект — это сравнение между собой раннеземледельческих комплексов с целью выяснения их родственных связей и генезиса. Соответствующий анализ археологических материалов приводит к выводу о наличии по меньшей мере двух культурных ареалов. К одному относятся области восточного Средиземноморья, характеризуемые иерихонской культурой и сиро-киликийским неолитом. Здесь рано исчезают геометрические микролиты и появляются кремневые наконечники стрел и дротиков, древнейшая керамика лишена росписи и примеси в глине мелкорубленой соломы. Во втором ареале, охватывающем Ирак, Иран и юго-западную Среднюю Азию, наоборот, наконечники стрел редки, уже древнейшая керамика имеет крашеные узоры и примесь соломы. В пределах этих двух культурных общностей существует ряд культур, отличных друг от друга, и, вероятно, будут открыты также новые центры (стр. 92). К близким выводам приводит и анализ, направленный на сравнение раннеземледельческих культур с предшествующим комплексом поры мезолита. На территории восточного ареала распространены памятники натуфийской культуры IX—VIII тысячелетий до н. э., характеризуемые развитым собирательством, если не начатками земледелия (10% кремневых орудий составляет вкладыши серпов). В ряде отношений эта культура является прямым предшественником докерамического неолита Иерихона (стр. 100—101). Равным образом комплексы Джармо северного Ирака восходят к местному мезолиту, характеризуемому наличием серпов, а также появлением мелкого рогатого скота. Все это приводит автора к выводу о полицентрическом характере сложения раннеземледельческих культур Ближнего Востока.

Во второй части рассматриваются материалы, характеризующие взаимоотношения Средней Азии и Древнего Востока в эпоху существования уже сложившихся земледельческих культур в основном в IV—III тысячелетиях до н. э. В это время по территории Средней Азии проходит граница между этими культурами и обширной зоной, занятой племенами охотников и рыболовов. В этом отношении Средняя Азия напоминает Индию до эпохи сложения городской цивилизации Хараппы.

Как и в первой части книги, первая глава посвящена среднеазиатским материалам (стр. 123—18Т). Первоначально дается характеристика комплексов юго-запада Средней Азии, где поселения типа Анау в последние годы были предметом систематического изучения специального отряда ЮТАКЭ во главе с автором. Полученный огромный материал публиковался и в других работах В. М. Массона, а также В. И. Сарианиди и И. Н. Хлопина, и в настоящем издании дается лишь общая картина развития земледельческих племен в IV—III тысячелетиях до н. э. Здесь можно выделить два основных исторических периода — период однокомнатных домов, или раннего энеолита (4500—3200 гг. до н. э.), и период развитого энеолита, или время многокомнатных домов (3200—2400 гг. до н. э.). В первом из этих периодов, куда относятся археологические комплексы Намазга I и раннего Намазга II, завершается сложение земледельческо-скотоводческого хозяйства, возникает и развивается металлургия, происходит расселение племен в восточном направлении, где складывается целый энеолитический оазис — геоксюрский. В это время уже известны поселения площадью свыше 10 га, как, например, Кара-Тепе у Артыка и Намазга-Тепе. Второй период характеризуется появлением нового типа жилых строений — многокомнатных домов, что подробно рассматривается далее, в четвертой главе, и усилением связей с соседними странами, что также более детально исследовано в главе шестой. Особый интерес представляет комплексное изучение геоксюрского оазиса, где на всех памятниках произведены раскопки, а аэрофотосъемка и геоморфологические исследования Г. И. Лисициной позволили восстановить древнюю гидрологическую сеть и осветить проблемы орошения. Вместе с тем в главе отмечается, что оседлоземледельческие племена занимали сравнительно узкую полоску земли на юго-западе Средней Азии, охваченную со всех сторон неолитическими памятниками охотников и рыболовов. Среди них Можно выделить прикаспийскую группу, кельтеминарскую общность и гиссарскую культуру Западного Таджикистана. Общая характеристика этих комплексов построена на противопоставлении их земледельческой зоне (стр. 168—181), с которой, однако, неолитические охотники находились в определенных контактах.

Глава вторая, посвященная Ирану V—III тысячелетий до н. э. (стр. 188—245), является наиболее полной сводкой археологических материалов, характеризующих соответствующий период этого южного соседа Средней Азии. Здесь, как и в предшествующей главе, основное внимание уделено соотношению культурно-хозяйственных зон, и с учетом этого соотношения построена предлагаемая периодизация. К 5000—3800 гг. до н. э. автор относит период раннего энеолита, когда на территории Иранского плато существует несколько групп раннеземледельческих племен, возможно связанных общностью происхождения (это центральноиранская группа, племена северо-западного Загроса, сузианская группа, южнозагросская группа). Здесь повсюду мы имеем дело уже со сложившимся оседлым земледельческо-скотоводческим хозяйством, видимо генетически восходящим к экономике памятников типа Джармо, известных в Иранском Курдистане. В пору развитого энеолита (3800—3000 гг. до н. э.) среди хозяйственно единообразного массива земледельческих племен Ирана намечается уже неравномерность развития. Центральноиранские и сузианские племена начинают опережать своих современников, у них быстро развивается металлургия (литье в формах), посуда изготовляется на гончарном круге и обжигается в специальных печах. Особенно интенсивным было развитие Сузианы, где прогресс земледелия был связан с необходимостью перехода к искусственному орошению в широких масштабах. Здесь начинается интенсивное разложение первобытного строя, появляется монументальная архитектура, цилиндрические печати, пиктографическое письмо. Сложение классового общества в Эламе характеризует третий период, начинающийся приблизительно около 3000 г. до н. э. Теперь городская цивилизация Элама существует в окружении «варварской периферии», многочисленных земледельческих племен. Между обеими зонами существовали тесные связи, в частности торговый обмен, что нашло отражение в археологических материалах (эламская «фактория» в центре Ирана — Сиалк IV) и в письменных источниках (шумерский эпос). Разложение первобытного строя во внеэламском Иране протекает более медленными темпами, чем в Сузиане, но и здесь к началу II тысячелетия до н. э. отмечается рост имущественной дифференциации (богатые могилы Бемпура и Гисара, астрабадский клад). Такова тенденция псторического развития, прослеживаемая в этой главе. Вместе с тем следует подчеркнуть, что по ходу изложения дается общая характеристика комплексов и культур, рассматриваются вопросы их происхождения, проблемы хронологии. Текст иллюстрируется сводными таблицами и картами, составленными автором.

Третья глава «Раннеземледельческие общины Афганистана и Индии» (стр. 246— 302) посвящена памятникам, освещенным в нашей литературе значительно хуже, чем памятники Ирана. В основном лишь изучение памятников хараппской цивилизации реферировалось в советской печати. Как мы видели выше, памятники Афганистана и Индии не рассматривались в разделах книги, посвященных проблемам возникновения земледельческой экономики. Действительно, здесь неизвестны памятники типа Джармо или Иерихона, а наиболее раннее оседлоземледельческое поселение с довольно примитивной культурой датируется не ранее IV тысячелетия до н. э. Автор полагает, что сложение земледельческих культур происходит в этих областях позднее, чем в Передней Азии, и, видимо, не без влияния со стороны более развитых центров. Правда, нельзя не отметить, что имеющиеся материалы, характеризующие эти ранние стадии, количественно невелики. Здесь, как и в Иране, выделяются три периода в истории раннеземледельческих племен. Первый из них охватывает время до сложения городской цивилизации Хараппы (приблизительно 3400—2400 гг. до н. э.). В это время в рассматриваемых областях четко выступает разделение на две культурно-хозяйственные зоны, как и в Средней Азии. На северо-западе в Белуджистане и южном Афганистане сосредоточены поселения оседлых землевладельцев, изготовлявших расписную керамику, в то время как остальная территория занята племенами охотников и рыболовов с микролитическим кремневым инвентарем. В культуре оседлоземледельческих племен наблюдается тесная связь с Ираном, и вполне вероятно, что в ряде случаев имело место переселение земледельческих общин из более западных областей. Вместе с тем расселяются и сами белуджистанские земледельцы, первоначально занимавшие лишь горные районы. Они спускаются в первой половине III тысячелетия до н. э. в долину Инда, где теперь известен ряд дохарасских комплексов (Амри, Кот-Диджи, слои под цитаделью Хараппы). В новых условиях началось стремительное развитие этих земледельческих общин, что привело к сложению в долине Инда городской цивилизации. Существование этой цивилизации, известной под названием хараппской, определяет второй период — 2400—1500 гг. до н. э. В это время в рассматриваемых областях существуют три культурно-хозяйственные зоны: зона городской цивилизации в долине Инда, зона ее земледельческой периферии, куда входят оседлые племена Белуджистана и южного Афганистана, и зона охотников, рыболовов и собирателей Индостанского полуострова. Стремительное развитие земледельческих общин долины Инда, по мнению автора, было обусловлено, в первую очередь, развитием ирригационного земледелия, дававшего высокий прибавочный продукт (стр. 269—270). Именно с местными предпосылками, а не с шумерским влиянием следует связывать сложение древнейшего раннеклассового общества Индии (стр. 272—273). Возникновение цивилизации в долине Инда имело решающее значение для всех областей, рассматриваемых в этой главе. Особенно заметно это сказывается в охотничье-рыболовческой зоне, где под хараппским влиянием, хотя и на местной основе начинается сложение производящего хозяйства (стр. 275—276). Третий период—1500—700 гг. до н. э.— характеризуется определенным упадком древней земледельческой метрополии — Белуджистана и долины Инда — и вместе с тем распространением земледельческо-скотоводческих культур по территории Индостана (энеолит центральной Индии, культуры долины Ганга). Как и в предшествующей главе, все изложение ведется на фоне общей характеристики огромного археологического материала, накопленного в Афганистане, Индии и Пакистане, хорошо иллюстрируемого картами и сводными таблицами.

После трех глав, характеризующих три крупные области расселения раннеземледельческих племен, во второй части следуют главы, посвященные специальному рассмотрению некоторых исторических проблем, связанных с приведенными материалами. Прежде всего это один из наиболее сложных в археологии вопрос общественного развития (глава 4 «Эволюция жилых домов и проблема общественного развития», стр. 303—350). Автор придает при решении этих проблем особенное значение изучению типов жилых строений. Систематические раскопки памятников именно с этой целью позволили наметить для Южного Туркменистана VI—III тысячелетий до н. э. интересную эволюцию жилой архитектуры. В книге справедливо критикуется пренебрежительное отношение ряда западных исследователей к изучению жилых строений, ярко проявившееся в раскопках Э. Брейдвуда на Джармо, где вместо сплошного раскопа был заложен 151 шурф (стр. 305—306). Материалы, полученные автором на южнотуркменских поселениях, свидетельствуют о развитии архитектуры от однокомнатных жилых домов, характерных для джейтунской культуры, до многокомнатных жилых массивов, появляющихся в пору развитого неолита (Кара-Тепе. Геоксюр). В книге предлагается следующее построение для объяснения этого явления. Если в пору Джейтуна мы имели родовые поселки, состоящие из домов парных семей, то в пору энеолита уже происходит выделение внутри рода большесемейной общины как самостоятельной общественной и хозяйственной единицы. Жилищем такой общины и являются многокомнатные дома, имеющие общую кухню и общие хранилища. Привлекаются материалы по памятникам соседних стран, позволяющие ставить вопрос о том, аналогичная эволюция жилой архитектуры имела место в ряде областей Древнего Востока (стр. 327—339). Автор с осторожностью относится к решению вопроса о времени превращения в Южном Туркменистане большесемейной общины из матриархальной в патриархальную, считая имеющиеся материалы недостаточными для решения этого вопроса (стр. 348—350).

С вопросами идеологии рассматриваемых в книге обществ связана пятая глава — «Изображение животных на расписной керамике» (стр. 351—449). До последнего времени исследователи полагали, что изображения отражали большую роль охоты в жизни обществ, оставивших крашеные сосуды. Однако в действительности роль охоты у племен со сложившейся земледельческо-скотоводческой экономикой была крайне мала и эти изображения правильнее связывать с пережитками тотемической в истоке зоолатрии. Показательно, что первое место занимает изображение горного козла на расписной керамике, это представляет большой интерес, поскольку особая роль этого животного отмечается в Средней Азии со времени мустье (захоронение мальчика в пещере Тешик-Таш было обложено рогами горного козла). В книге привлекается большой фактический материал из Мессопотамии, Ирана, Афганистана и Индии, характеризующий пережитки подобных представлений (изображение животных на керамике, на печатях, амулеты в виде животных и т. п.). При этом показательно преимущественное распространение образцов тех или иных животных в различных районах (бык в северной Мессопотамии и Индии, горный козел в Иране и Средней Азии), что, видимо, восходит к различию тотемов, бытовавших у верхнепалеолитических и мезолитических племен этих областей.

Большой интерес представляет шестая глава «Переселения раннеземледельческих племен» (стр. 395—449). Автор убедительно показывает несостоятельность подмены миграциями основного хода исторического развития. Между тем передвижения людей, переселения племен реально существовали в древности и нередко играли важную роль в истории общества, хотя и не определяли его развития. В настоящей работе это конкретно рассматривается на примере раннеземледельческих племен Древнего Востока. Уже в V тысячелетии до н. э. отмечается влияние халафской культуры северной Мессопотамии на более западные области. Еще более заметно выступает аналогичное воздействие убейдской культуры, сложившейся в южном Двуречье, в сферу влияния которой попадают северная Мессопотамия и Сирия. Скорее всего в основе этих процессов лежало расселение племен, хотя для окончательного решения вопроса материалы пока еще недостаточны. Что касается Средней Азии, то благодаря проведению систематических работ удается документально доказать проникновение сюда населення из центрального Ирана в пору развитого энеолита. Помимо следов иноземных влияний в культуре, здесь отмечается появление антропологического типа населения. В свою очередь воздействие среднеазиатских культур отмечается в Афганистане и на севере Пакистана. Автор отмечает, что в пределах огромной зоны земледельческо-скотоводческих племен, находящихся между Мессопотамией и Индом, неоднократно совершались различные передвижения населения, находящие отражение в археологическом материале. Весьма интересно наличие таких данных для II тысячелетия до н. э., когда в этих областях начинается сложный и малоизученный процесс расселения индо-иранских племен (стр. 296, 401).

Таким образом, для исследования В. М. Массона характерно не только расширение географического ареала древнеземледельческих цивилизаций Старого Света, но и существенно новая в целом картина исторического процесса, завершением которого явилось возникновение нового общественного строя, то, что Г. Чайлд назвал «городской революцией». Как правильно пишет В. М. Массон, Г. Чайлд, как и ряд других исследователей на Западе, шел под давлением фактов к материалистическому пониманию закономерностей, лежащих в основе этого процесса. Но шел в этом направлении стихийно и недостаточно последовательно.

В. М. Массон показал в своей работе, что подлинной основой для возникновения первых государственных образований было эффективное развитие производительных сил. Мощным рычагом, стимулировавшим прогресс общества в определенных, наиболее благоприятных для этого района условиях, было, прежде всего, бурное развитие земледелия и связанный с ним рост прибавочного продукта. Так, например, как свидетельствует хозяйственная отчетность Шумера, урожай достигал в Двуречье сам-36 и даже сам-104,5! То же самое в древней Индии, где «высокая урожайность полей и создание ирригационной системы были той экономической основой, на которой сложилось раннеклассовое общество древней Индии» 5. В этой части своего последования, как и в ряде других, автор с полным знанием дела использует современный этнографический материал, данные о современном земледелии на Переднем Востоке. Это наполняет соответствующие разделы, основанные на «мертвом» ископаемом материале, жизнью и делает выводы автора еще более убедительными.

Не меньший интерес представляют и те страницы книги, где рассматривается планировка и устройство древнеземледельческнх поселков и жилищ. Здесь отразились конкретные достижения нашей среднеазиатской археологии, опыт, накопленный поколениями исследователей, разработавших наиболее совершенную методику вскрытия жилых комплексов, построенных из сырцового кирпича и пахсы. Во всяком случае, выдвинутая В. М. Массоном мысль о том, что изменения в планировке этих поселений были вызваны сдвигами в социальной жизни древних общин, вполне рациональна.
Попутно следует отметить несколько частных моментов, относящихся к тем областям, в которых автор выходит за рамки собственных исследований.

Так, например, можно было бы более определенно сказать о двух типах мезолитических культур, на базе которых складываются новые, неолитические, культурные общности и ареалы: микролитическом и «галечном». Есть, впрочем, как показывают материалы Дальнего Востока и Японских островов, на нашем материке также и третий, дальневосточный ареал, с эпилеваллуазской основой. Колонку эволюции докерамических культур Средней Азии в Туркмении можно начинать, далее, теми этапами, которые представлены в Иране нижними слоями пещеры Гари-Камарбанд. У нас находки такого рода имеются в основании культурной толщи грота Кайлю и пещеры Дам-дам-чешме у Небит-Дага, где первые раскопки были начаты отрядом ЮТАКЭ под руководством автора настоящей рецензии 6.

В. М. Массон справедливо полагает, что нет оснований выделять так называемую верхнеузбойскую культуру неолита. Но не было и «нижнеузбойской культуры», а характерные для нее остроконечники ничем не отличаются от мустьерских, из числа найденных в типологически определенных комплексах с Красноводского полуострова.

С более общими проблемами истории культуры мезолитических и ранненеолитических племен связан мимоходом рассмотренный в книге В. М. Массона вопрос о причинах исчезновения микролитической техники, т. е. техники изготовления мелких кремневых изделий геометрических форм. Вряд ли можно согласиться с тем, что это зависит от падения роли охоты. Скорее всего, в основе этих перемен лежали причины не чисто хозяйственного порядка, не смена форм хозяйства, а общие сдвиги в технике. Таким решающим сдвигом было прежде всего развитие принципиально новой техники шлифования при изготовлении рубящих и режущих инструментов, а вскоре (и в ряде случаев, быть может, параллельно) распространение металлических орудий труда.

Попутно затронут В. М. Массоном и второй общий вопрос, на этот раз из области духовной жизни,— о прогрессирующей схематизации женских скульптурных изображений. Он видит в такой схематизации выражение «успехов абстрактного мышления». Но ведь нечто подобное уже наблюдалось ранее, в конце палеолита! Неужели же подобный скачок от конкретного мышления к абстрактному имел место дважды, а может быть, и больше?

В целом же труд В. М. Массона представляет итог вдумчивой аналитической работы над огромным свежим материалом. Перед читателем развертывается красочное многоплановое историческое полотно, раскрывается история древнейших земледельцев Старого Света, в том числе обитателей Средней Азии, впервые прокладывавших путь человечеству от первобытной общины и века камня к цивилизации. Этот большой и ценный труд — вклад в изучение истории мировой культуры, позволяющий полнее ее понять.

А. П. Окладников

Notes:

  1. Гордон Чайлд. Древнейший Восток в свете новых раскопок. М., 1956, стр. 25.
  2. Г. Чайлд. Ук. соч., стр. 41.
  3. В. М. Массон. Джейтун и Кара-Тепе. СА. 1957, 1: его же. Джейтунская культура. Тр. ЮТАКЭ, т. X. Ашхабад, 1960 (1961); его же. Новые раскопки на Джейтуне и Кара-Тепе. СА, 1962. 3.
  4. J. Меllаrt. Earliest Civilisations of the Near East. London, 1965. В книге рассматривается и Джейтун как один из ярких памятников раннеземледельческих культур Средней Азии.
  5. В. М. Массон. Ук. соч., стр. 223.
  6. Следует иметь в виду, что в пещере Дам-дам-чешме нами был сделан не «шурф», как пишет Г. Е. Марков (см. СА, 2, 1966), а произведен значительный по площади раскоп, рассчитанный на дальнейшие раскопки.

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014