Сказания Востока

Персы — народ с эпической традицией, которая, несомненно, имеет большую древность. Много проблем встает в связи с попытками возвести корни сказаний новоперсидской «Шах-наме», «Книги царей», ко временам парфян, Ахеменидов или арийцев, а проследить изменения и выделить слои, отложившиеся в течение столетий, чрезвычайно трудно или попросту невозможно. Можно, однако, сделать некоторые общие заключения, которые помогут уяснить роль и значение эпоса в доисламском Иране.

Мифология тесно связана с зарождением эпической литературы, ибо сфера первой — действия богов, а второй — героические свершения людей. Подобно тому как позднейшие барды сплетали в единый эпос сказания разных времен, мало обращая внимания на хронологию, так и древние жрецы пели гимны богам, и они же, или их младшие коллеги, слагали о богах легенды. Подобно тому как в японской мифологии потомки богини солнца спустились на землю и стали править ею, в Египте и в других странах правителям приписывалось божественное происхождение. Можно предполагать, что арийцы до их расселения имели мифы, но не знали еще эпоса. Новые контакты, возникшие после разделения индийцев и иранцев, у первых — с народами субконтинента, у вторых — с народами Западного Ирана и Месопотамии, должны были существенно изменить взгляды вчерашних арийцев, оказавшихся теперь в более оседлом, более безопасном окружении. Новая ситуация, вызвавшая изменения в мировоззрении пришельцев, «приземлившая» его и усилившая в нем элементы прагматизма, не способствовала развитию эпоса, который обычно связан с героической жизнью. Но в одной области, на территории родины арийцев, условия продолжали оставаться благоприятными для развития эпической традиции. Я полагаю, что в Восточном Иране и в Средней Азии сложилась более подходящая ситуация для расцвета эпоса, чем в любой другой области, занятой иранцами. Почти несомненно, что древние иранцы, где бы они ни расселялись, всюду имели общую мифологию, ибо у них даже были бщие с индийцами мифы и имена мифических героев (такие, как иран. Yima и инд. Yama, первый земной царь или царь мертвых; иран. Нraetaona, инд. Traitand, и др.). Весьма возможно, как доказывают некоторые исследователи, что общеиндоевропейская эсхатология породила сходные сказочные сюжеты и темы в позднейшем устном творчестве на языках дочерних народов, однако немногие из этих языков имеют эпическую традицию. Одним из них является персидский, а «Шах-наме» остается популярной и сегодня. Зарождение эпической традиции в Иране совпадает по времени с выступлением пророка Зороастра, событием, которое, несомненно, оказало влияние на дальнейшие судьбы эпоса. Если бы не было Зороастра, эпос мог бы развиваться так же, как в Индии или у германских народов, или он мог бы умереть в период правления в Иране греков или, позднее, арабов. Если бы Зороастр появился во времена Христа и был бы столь же настойчив, он мог бы уничтожить старую мифологию и эпос вместе с ней. Но все это «если», и можно полагать, что Зороастр появился как раз вовремя и в нужном месте, и это почти обеспечило его включение в развивающийся эпос. Ибо иранский эпос, отраженный в «Шах-наме» и в остальных вариантах эпических циклов, находится, по меньшей мере, в соответствии с зороастрийской религией или же, что наиболее вероятно, подвергся эффективной «зороастризации».

Многое уже написано о районах происхождения локальных эпических традиций или о различных мотивах в общеиранской традиции эпоса. Исследования привели к выводу о том, что в иранском эпосе можно проследить наличие двух традиций, однако имеются некоторые расхождения в классификации или наименовании этих традиций. Один из исследователей назвал их мифической традицией и традицией восточноиранских правителей, или соответственно «религиозной» и «национальной» традициями ¹. Другой говорит о традициях «зороастрийского» и «кочевого» эпоса ². Главная проблема, по моему мнению, заключается в разных путях исторического развития эпоса в Восточном и в Западном Иране и его разрастании в результате наслоений местных эпических циклов. Я выдвигал уже ранее тезис, согласно которому все иранцы имели общую мифологию, но не единый эпос — по крайней мере, до тех пор, пока власть парфян с востока не распространилась на весь Иран. У нас нет данных, свидетельствующих о том, что сказания о восточных
правителях, kavi, распевались или декламировались в Западном Иране при Ахеменидах. По-видимому, существовали местные «эпосы» о предках правителей той или иной области; но включение Зороастра в один из таких эпических циклов, повествующих о kavi Восточного Ирана, способствовало, вероятно, тому, что именно этот цикл в дальнейшем стал основой для старейших частей эпоса на всей территории Ирана. Сказания о восточных kavi могли быть более волнующими, более героическими, чем все другие локальные эпические циклы, и это обусловило их популярность — для эпоса прежде всего важны подвиги героев, религия в нем на втором плане.

Есть основания считать, что иранский эпос представлял в основном восточный цикл сказаний, «легендарную» древнюю историю Восточного Ирана с пророком Зороастром, включенным как часть этой истории. В Западном Иране могли существовать предания, подобные тем, которые были в восточных областях в период Ахеменидов, такие, как сказание о любви Зариадра и Одатиды, сохраненное в изложении грека Хареса Митиленского; однако это ни в коей мере не доказывает заимствования эпических мотивов западом с востока. Вообще говоря, за исключением тех случаев, когда имена собственные эпических героев ясно говорят о заимствовании, возможность общего наследия или параллельного развития эпических сюжетов должна учитываться в полной мере. Недавно одним исследователем было убедительно показано, что цикл сказаний о Каянидах вообще не был известен во многих областях Ирана до тех пор, пока Аршакиды не распространили эти сказания, а Сасаниды собрали их и записали ³. Разумеется, очень трудно проследить во времени изменения в содержании сказаний и учесть влияние на них источников; так, гипотезы А. Кристенсена, старающегося привязать сеистанский цикл сказаний о Рустаме к феодальным владетелям из рода Сурена, а сказания о Годарзе к роду Карена и отнести возникновение этих циклов к парфянскому времени, весьма соблазнительны, но не могут считаться доказанными ⁴. В любом случае, однако, можно утверждать, что восточноиранский цикл героических сказаний о Каянидах является основным источником для более позднего эпоса всего Ирана. Поскольку Зороастр был связан с кругом Каянидов, зороастрийские лидеры восприняли этот цикл как часть своего фольклора или древней истории. Выделение первоначальных религиозных эпи¬ческих циклов и циклов «национальных», или светских, имеет некоторые основания, однако позднее эти циклы так переплелись между собой, что в наши дни один из деятелей зороастрийской церкви охарактеризовал «Шах-наме» как гражданскую и одновременно религиозную историю зороастризма. Конечно, не только жрецы поддерживали эпическую традицию. Иранские барды и менестрели развлекали правителей и знать, исполняя эпические сказания и сохраняя их на протяжении веков. Для исследователя истории литературного процесса религия играет незначительную роль в эпосе; для историка религии, напротив, сказки кажутся маловажными. О том, что эпос существовал и вне сферы распространения зороастризма, свидетельствует самостоятельный скифский цикл, представленный в современной его форме сказаниями иранцев осетин на Северном Кавказе. Предки осетин не были, очевидно, затронуты зороастризмом ⁵, об этом можно судить по осетинской культовой терминологии, в которой, в частности, в отличие от других иранских языков отсутствует слово, соответствующее древнеиранскому daiva- «дэв, демон, злой дух». Осетинские сказания о Нартах должны рассматриваться как эпос; существовали, несомненно, и другие, не дошедшие до нас циклы, свободные от влияния зороастризма. Нам придется еще вернуться к проблемам иранского эпоса ниже, в связи с Парфией и Сасанидами, однако уже сейчас следует выяснить, какие исторические данные мы в состоянии извлечь из сказаний о Каянидах и других героях древнего Ирана.

Источниками для изучения и восстановления иранского эпоса служат Авеста, пехлевийские книги и сочинения на новоперсидском и арабском языках. Последние наиболее обширны по объему, но основываются на пехлевийской традиции. Авеста, в отличие от позднейших источников, не дает подробной, развернутой хронологии событий. Систематизированная запись легендарной истории Ирана была осуществлена при Сасанидах, когда реальная история оказалась уже забытой. Эта легендарная история и стала для Сасанидов подлинной древней историей Ирана. Мы не будем здесь касаться тяжб, которые вели между собой «историческая» и «религиозная» традиции, и признаков, разъединяющих их, поскольку с нашей задачей реконструкции истории древнего Ирана непосредственно связано лишь то, что сами персы считали своей древней историей. В развитом эпосе — в «светской» традиции, как она представлена у Фирдоуси и других поздних авторов,— первая династия, правившая миром, носит имя Пешдадидов (Pdsdadiyan). Эта династия была основана мифическим царем Хошангом (Haosyarjha в Авесте)- и закончилась правлением также легендарного царя, носящего имя Узав ⁶. Члены этой династии, имена которых приведены в Авесте (без указания последовательности правлений и порядка наследования), выступают как полумифические, полуэпические персонажи, совмещающие в себе черты богов и героев. Древние мифы в эпосе преподнесены как история, однако в династии Пешдадидов нет ничего исторического, так что можно только строить предположения относительно происхождения и значения их имен. Здесь нет еще и подлинной хронологии, есть лишь мифический или космологический распорядок, основывающийся на представлении о тысячелетних мировых циклах или зороастрийской эсхатологии.

В соответствии с этим представлением, существование мира делится на три периода по 3000 лет каждый. Первый период — золотой век правления Ахура Мазды. Затем наступают 3 тыс. лет войны со Злом, тревожное время. В конце этого периода появляется Зороастр, вливающий новые силы в ряды сражающихся с войском Зла и, таким образом, склоняющий чашу весов в пользу Ахура Мазды. Кончается третий период, и тогда, через 9 тыс. лет после сотворения мира, наступает его обновление ⁷.

До сих пор не решен вопрос о том, можно ли прямо выводить концепцию о тысячелетних циклах из арийского представления, согласно которому существование мира, от его творения до уничтожения, продолжается 12 тыс. лет. Существовали, вероятно, и другие представления о времени, отделяющем создание мира от конца его, но мы не можем здесь входить в рассмотрение этих запутанных проблем.

Следующая династия в эпосе ничем не отличается от Пешдадидов, кроме того, что все ее представители носят титул kavi, а последний из относящихся к ней царей — Кави Виштаспа, покровитель Зороастра. Упоминание Кави Виштаспы в списке царей определяет историческое место всей этой династии. Слово kavi встречается в Индии, означая жреца-кудесника, сведущего в магии, или лицо, посвященное в таинства, а также мудреца и поэта. На иранской почве это слово прилагается в Авесте к восьми членам рассматриваемой династии, которые перечислены в таком порядке: Кавата, Апиваху, Усадан, Аршан, Пишинах, Бияршан, Сияваршан и Хаусравах — все с титулом Кави перед именами ⁸Происхождение титула kavi остается неясным. Возможно, что у арийцев он обозначал вождя племени, который выполнял религиозные обряды, произнося соответствующие гимны богам (см.: К- В а гг, Avesta, Et Udvalg af Zarathustriske Terster, oversaat og forklaret, Kabenhavn, 1954, стр. 206).
В книжном среднеперсидском (пехлеви) мы находим форму kay<*kavya, авест. kavay, отсюда и название Каяниды. Имена восьми kavi в пехлеви имеют следующий вид: Kai Kavad, Kai Apiveh, Kai Kaus,1 Kai Ari§, Kai PiSin, Kai Vyars, Kai Siyavus, Kai Xusrav. Согласно пехлевийской традиции, Каус, Ариш, Пишин и Виярш были братьями, что заставляет сомневаться в историчности всей династии.[/ref]. Далее следует Кави Виштаспа, упоминаемый не среди других, а выделенный особо. Показательно также, что во всех наших источниках Виштаспа — последний правитель, носящий этот титул. Одновременно с Виштаспой существовали и другие kavi, противники Зороастра, и поскольку они упоминаются рядом с karapan, «бормочущими» (как называют других жрецов, также врагов пророка), есть основания считать, что kavi выполняли и жреческие функции. Они были, по-видимому, своеобразными «жрецами-царями» Восточного Ирана, поддерживающими старые арийские культы и обряды. Можно пойти дальше и предположить, что определенная семья kavi усилилась настолько, что установила свое господство над окружающими «жрецами-царями». Прямых свидетельств об этом нет, но эпическая традиция сообщает о существовании обширной и сильной державы или государства. Следует проверить, нет ли других сведений о державе kavi в Восточном Иране в доахеменидское время. Судя по географическим условиям Средней Азии и Восточного Ирана, вряд ли можно надеяться найти здесь централизованную державу — скорее мы вправе думать о конфедерации оазисов-государств и племен, если вообще существовало какое-то объединение. Однако по мере того как растут наши сведения о прошлом этой части земного шара, предположение о существовании здесь в древности обширного государства кажется все менее невероятным. Еще сравнительно недавно Восточный Иран и Средняя Азия в древности представлялась нам страной, почти лишенной городов и населенной в основном кочевниками. Работы советских археологов в Средней Азии изменили эти представления. Раскопки, проведенные на территории больших оазисов Мерва, Бухары, Хорезма и в других районах, вскрыли существование больших оросительных каналов и значительных по размерам поселений, относящихся к первой половине I тысячелетия до н. э. Памятники материальной культуры, открытые здесь, быть может, уступают происходящим с территории Западного Ирана, однако они указывают на развитой железный век, и среди них мы находим великолепную расписную керамику[ref]См. сводку и анализ данных об ирригации и доахеменидской политической структуре в кн.: В. М. Массон, Древнеземледельческая культура Маргианы, М.—Л., 1959 (МИА, № 73), стр. 122—135.[/ref]. Уровень строительной техники в раскопанных поселениях еще не вполне ясен, но открытие стен и фортификаций свидетельствует о далеко зашедшем развитии оседлой жизни и может намекать на существование царств или довольно значительных государств. В то же время большое число находок предметов конской сбруи должно указывать на роль кочевников, которые, по-видимому, служили главной военной опорой для государства или государств древнего Восточного Ирана. Археология, таким образом, подкрепляет картину общества, как она предстает в Авесте, в том числе соседство кочевников и оседлого населения, часто враждующих друг с другом. Сведения античных источников дают основания предполагать существование в Восточном Иране в доахеменидский период одного из трех возможных государств — распространение Мидийской державы на восток, Бактрийское царство или Хорезмийское царство. О империи мидян речь пойдет в следующей главе; здесь достаточно отметить, что, если исключить весьма неясные сообщения Ктесия о распространении власти Ассирии вплоть до Бактрии и о проникновении влияния Мидии далеко на восток[ref]Ctesiae Fragmenta, ed. С. Muller, Paris, 1828, стр. 14; Диодор, II, 2, 5.[/ref], у нас нет достоверных сведений об экспансии мидян в Хорасан. Представление Ктесия о Зороастре как бактрийском царе не лишено интереса, но чтение имени Zoroaster здесь сомнительно[ref](См. также: И. В. Пьянков, Ктесий о Зороастре, — «Материальная культура Таджикистана», вып. I, Душанбе, 1968, стр. 55—68.][/ref]. Восточные иранцы могли находиться в рядах мидийской армии на правах союзников, однако нельзя доказать, что Мидия контролировала Восточный Иран. Многие исследователи разделяли мнение о существовании независимого Бактрийского царства в Восточном Иране в период, когда мидяне образовали свою державу на западе. Археологию и здесь можно призвать на помощь, чтобы подкрепить гипотезу о доахеменидском государстве в Бактрии, о котором сообщает Ктесий, — на бактрийских равнинах открыты остатки больших ирригационных сооружений и городов, подразумевающих наличие центральной власти[ref]См.: М. М. Дьяконов, Сложение классового общества в Северной Бактрии,—СА, 1954, т. XIX, стр. 129.[/ref]. Проблема Хорезмийского царства, или «Большого Хорезма», была впервые выдвинута И. Марквартом, исследовавшим рассказ Геродота (III, 117) об использовании вод реки Акес[ref]J. Маrkwагt, Wehrot und Arang. Untersuchungen zur mythischen und geschichtlichen Landes-Kunde von Ostiran, Leiden, 1938, стр. 8.[/ref]. Итоги этих изысканий были подытожены В. Б. Хеннингом[ref]W. В. Henning, Zoroaster, стр. 42.[/ref]: «Согласно этому рассказу, который Геродот заимствовал, видимо, у Гекатея, в древности хорезмийцы владели долиной реки Акес, т. е. Герируда и его продолжения — современного Теджена. В зависимости от них находились гиркании, парфяне, саранги Секстана и таманаи Арахосии. Хорезмийцами были заняты также Мерв и Герат, так как Гекатей, в одном из дошедших до нас фрагментов его труда, помещает хорезмийцев к востоку от парфян. Таким образом, мы можем считать вполне определенно, что в Восточном Иране существовало государство, сложившееся вокруг Мерва и Герата и современное Мидийской державе. Это государство возглавлялось хорезмийцами и было уничтожено Киром, лишившим хорезмийцев их южных областей, после чего они постепенно, передвинулись в свои северные владения на реке Оке». Далее В. Б. Хеннинг приходит к выводу, что относительно быстрое и легкое завоевание Киром Великим Восточного Ирана предполагает существование обширного государства или группы государств, поскольку иначе завоевание потребовало бы гораздо большего времени. Но если оперировать такими аргументами, то можно выдвинуть гипотезу и о том, что отсутствие восстаний против Ахеменидов в Восточном Иране (исключая первый год Дария I, когда восстания были повсеместными)[ref](Ср.: В. В. Струве, Этюды по истории Северного Причерноморья, Кавказа и Средней Азии, Л., 1968, стр. 24—40.][/ref] должно объясняться предшествующим владычеством Мидии или какой-либо другой западной державы, заложившим основу для гегемонии Ахеменидов на востоке. В то же время трудно поверить, что Кир положил конец Хорезмийскому государству, которым правил Виштаспа, покровитель Зороастра, — слишком многое здесь остается недоказанным, а реальных свидетельств нет вовсе. Мы можем лишь предполагать, что в Восточном Иране до Ахеменидов существовало по крайней мере два государства или, скорее, две конфедерации, с центрами в Бактрии и Герате. Мидийская империя имела, вероятно, контакты с одной из них или с обеими и оказывала некоторое влияние (на одну из них или на обе), хотя прямых доказательств этому нет[ref]На связи Мидии с Восточным Ираном или ее влияние в этих областях указывает версия сказания о Зариадре и Одатиде, которую мы находим у Афинея, см.: F. Jacoby, Die Fragmente der griechischen Historiker, Berlin, 1926, II B, 125, fragm. 5, стр. 660—661. Согласно этому рассказу, два брата правят Ираном — Гистасп в Мидии и Зариадр в Восточном Иране, вплоть до реки Яксарт (Сырдарья). О контактах Мидии с востоком в доахеменидское время могут свидетельствовать и формы названий Бактрии (BaxtriS) и Дрангианы (Zranka) в древнеперсидских надписях—они, скорее, мидийские, чем персидские (г вместо d; tr вместо (). Наконец, мидийские институты, заимствованные персами, показывают, что Мидийская держава была не рыхлой конфедерацией, а обширной империей.[/ref]. Кави Виштаспу и Зороастра можно отнести к территории Гератской конфедерации, но еще до того, как создалось это объединение (если оно действительно существовало), причем они отнюдь не обязательно должны были иметь дело с Киром. Предположение Маркварта о том, что Бактрия возвысилась на востоке только при Ахеменидах, после падения Хорезмийского государства, кажется заманчивым, однако и в этом случае свидетельств источников нет. Таким образом, наши сведения по истории Восточного Ирана в доахеменидское время весьма скудны, а реконструкции — гипотетичны. Эпические сказания не могут служить надежным историческим источником для этого периода, но они воссоздают некоторые черты облика героического века, не нуждавшегося в письменной истории. Мы должны теперь обратиться к излюбленной теме эпоса — борьбе между Ираном и Тураном.