Система поощрений — «пряники»

Как известно, любая система управления действует по принципу «кнута и пряника». До сих пор речь у нас шла в основном о «кнуте»: об арестах, расстрелах, концлагерях, ссылках, чистках, принуждениях всякого рода. Поговорим теперь о «пряниках».

13 января 1934 г. Совет народных комиссаров СССР издал постановление «Об ученых степенях и званиях». Они были отменены декретом Совета народных комиссаров РСФСР 1 октября 1918 г., разделив участь титулов, орденов и чинов старой России (17 ноября 1917 г. вышел декрет «об уничтожении сословий и гражданских чинов», упразднявший и орденские награды). Оставлено было лишь звание профессора в высшей школе, но для получения его отныне не требовалось почти ничего — ни защита диссертаций, ни даже высшее образование. Вследствие этого в 1920 — начале 1930-х гг. среди профессоров появилось немало сомнительных личностей, брошенных большевиками на преподавание диалектического и исторического материализма и овладение «буржуазной высшей школой» в целом.

[adsense]

Постановление об ученых степенях 1934 г. несомненно, связано с серией других правительственных акций, направленных на отказ от некоторых «перегибов» революционных лет и восстановление отдельных институтов старой России. Это и возобновление преподавания истории в школе, и новые советские ордена, и возвращение на сцену ряда произведений классического репертуара, и елки на Новый год и т. д.

Однако наивно было бы думать, что имелась в виду просто реставрация того, что было в прошлом. Задача ставилась другая: укрепить авторитет, поднять престиж людей, внедренных большевиками в науку и высшую школу, перемешав их с теми учеными, кто завоевал признание еще до революции, а потом согласился сотрудничать с новой властью и уже оказал ей определенные услуги.

О том, как происходило «остепенение» среди гуманитариев Академии Наук СССР и в ГАИМК, мы знаем по рукописи, обнаруженной И. В. Тункиной в архиве академика С. А. Жебелева. Называется она «Ученые степени в их прошлом, возрождение их в настоящем и грозящая опасность их вырождения в будущем». Записка датирована 24 августа 1935 г. Тогда Жебелев уже принял участие в четырех заседаниях аттестационной комиссии Отделения общественных наук АН СССР, с декабря 1934 г. по июнь 1935 г., и в двух заседаниях аналогичной комиссии в ГАИМК в июне 1935 г. 1 Жебелев к этому времени завоевал доверие коммунистической власти своей статьей о восстании рабов на Боспоре и оказался едва ли не единственным представителем ученых старой школы в той и другой комиссии. В Академии Наук председателем комиссии был большевик В. П. Волгин, членами — другие три марксиста, с трудом протащенные в академики в 1929 г.:
А. М. Деборин, Н. М. Лукин, С. И. Солнцев, а также ставший тогда же членом-корреспондентом С. Г. Томсинский, заявившие о своей близости к марксизму И. И. Мещанинов, А. Н. Самойлович и А. С. Орлов, избранные академиками сравнительно недавно, в 1929—1932 гг., и еще ряд ученых, не имевших академических званий, но давно уже сотрудничавших с советской властью. Это знакомая нам троица — П. П. Ефименко, В. В. Струве, Б. Д. Греков, а кроме них И. А. Орбели, Е. Г. Кагаров, Б. Л. Богаевский, А. Ю. Якубовский, В. И. Равдоникас.

Замечу, что Ефименко до 1937 г. с АН СССР почти не был связан, хотя служил одно время в Музее антропологии и этнографии. Ни магистерской, ни докторской диссертаций он не защищал. Точно так же не имели ученых степеней Орбели и Равдоникас. Только Греков и Богаевский успели получить до революции степень магистра. В 1920-х гг. в некоторых научных учреждениях проводились еще неофициально защиты диссертаций, хотя ученые степени и были отменены. Так, в 1919 г. защитил докторскую диссертацию Е. Г. Кагаров. Диссертация Струве о Манефоне была защищена в 1928 г. Неясно даже, какая это диссертация — магистерская или докторская.

Таким образом, ответ на вопрос: «А судьи кто?» — предельно ясен. Это не ареопаг особенно уважаемых ученых, а отобранные властью проверенные товарищи, от которых ждут, что они аттестуют кого надо и не пропустят тех, кого не надо (конечно, не науке, а той же власти). Об ученых, арестованных и высланных, даже об отбывших свой срок и выпущенных, вообще речи не было. Кандидатуры С. И. Руденко, Б. А. Куфтина, А. А. Миллера не рассматривались.

Все вошедшие в состав комиссии: и Ефименко, и Равдоникас, и Якубовский, и Орбели тут же получили докторскую степень т. е. дали ее сами себе. Все это люди незаурядные, заслужившие право на получение степени, но о том ли думала комиссия? Якубовский был серьезным ориенталистом, но к 1934 г. у него вышло всего 15 небольших публикаций. И награждали его скорее за выступления против И. Н. Бороздина и А. С. Башкирова, за обвинения их в расизме, чем за вклад в востоковедение. Жебелев это понимал, мучился в душе, но протестовать не решался. Он записал для себя, что, если бы В. Г. Тан-Богоразу, Равдоникасу, С. Н. Быковскому, Ю. Г. Оксману пришлось положенным порядком защищать диссертации, то вряд ли им удалось набрать нужное число голосов. Ученые старой школы скорее всего не пропустили бы этих большевистских подголосков. Потому-то комиссия и провела их в доктора без защиты. Спорить бесполезно.

В ГАИМК комиссию по аттестации возглавлял Ф. В. Кипарисов, окончивший некогда Петербургский университет, но диссертации не защищавший и имевший всего несколько небольших публикаций. В комиссию, помимо Жебелева, входили только что получивший докторскую степень в Академии Наук Равдоникас, а также люди, археологией никогда не занимавшиеся, — историки С. И. Ковалев и С. М. Дубровский и никому теперь не известные А. И. Кауль и П. Я. Сальдау. Объединяло их то, что у всех за плечами было революционное прошлое.

Вот, что смогла узнать, перерыв архивы, И. В. Тункина. Александр Иосифович Кауль — из немцев Поволжья. Родился в 1887 г. Окончил историко-филологический факультет Московского университета. Преподавал в тульских гимназиях. В 1917 г. стал членом губисполкома и горкома РСДРП. С декабря 1917 г. — председатель губкома, с сентября 1919 г. — председатель Тульского ЧК. С января 1922 г. работал в органах ГПУ в Петрограде, на Северном Кавказе и в Закавказье. В 1934 г. его «бросили на науку». В течение двух лет он возглавлял Институт исторической технологии ГАИМК. Научные труды Кауля неизвестны.

Петр Яковлевич Сальдау родился в 1897 г. Латыш. Окончил Горный институт в Петербурге. Участвовал в революции 1905 г., был членом РСДРП, сидел в тюрьме, жил в эмиграции. После Октябрьской революции работал в ряде ВУЗов и научных учреждений как специалист по физической химии металлов и металлографии. В 1934 г. получил степень доктора химических наук без защиты диссертации. В 1935—1937 гг. служил в ГАИМК, в Институте исторической технологии. В археологических изданиях мы найдем одну его заметку в «Сообщениях ГАИМК», написанную совместно с А. Ф. Гущиным.

Судьба Сальдау и Кауля после 1937 г. неизвестна. Скорее всего Кауль был репрессирован, а Сальдау как руководящий кадр переброшен на другую работу. Я нашел его публикации по химии 1930-х и даже 1950-х годов.

Вот эти случайные в гуманитарном мире люди и решали, кому из археологов присвоить докторскую степень. Сразу сделали доктором С. И. Ковалева, хотя у него не было ни одной исследовательской статьи, только элементарные учебные пособия. Выдвигал его кандидатуру сам Жебелев. Но другая кандидатура вызвала у него возражения.

Предложено было присвоить докторскую степень О. О. Крюгеру, антиковеду, эллинисту и папирологу. Научных работ у него было мало, но еще в 1929 г. он вступил в партию. Правда, в 1933 г. его оттуда «вычистили» «за пассивность», но потом, видимо, восстановили. Когда в 1936 г. арестовали Кипарисова, именно Крюгера назначили исполняющим обязанности председателя ГАИМК. Выдвигал Крюгера в доктора В. В. Струве. Жебелев высказал свои сомнения. Струве парировал их тем, что сам Сергей Александрович использует труды Крюгера. Жебелев спасовал. Придя домой, он просмотрел свои публикации и с трудом разыскал единственную сноску с упоминанием крошечной эпиграфической заметки Крюгера.

Равдоникас выдвинул в доктора М. Г. Худякова. Публикаций у него было много, но изрядную долю среди них составляли сочинения типа «Дореволюционная русская археология на службе эксплоататорских классов» и «Великодержавный шовинизм в русской этнографии». Кто-то заметил, что, занимаясь народами Поволжья, Худяков ни одного восточного языка не знает. Это пропустили мимо ушей, и Худяков стал доктором.

Он был в первом наборе аспирантов ГАИМК вместе с М. И. Артамоновым, Н. Н. Ворониным, С. Н. Замятниным, А. А. Иессеном, Г. Ф. Корзухиной. Всем им позже присудили лишь кандидатские степени. Артамонов и Воронин защитили докторские диссертации в 1940-х гг., Замятнин, Иессен и Корзухина так и остались кандидатами. Сейчас никого из первых аспирантов ГАИМК уже нет в живых, и мы с полной определенностью можем сказать, что даже ранние (до 1935 г.) работы Замятнина, Иессена и Корзухиной перевешивают все, что сделали Худяков и Крюгер за всю жизнь.

Правда, судьба обошлась с этими двумя счастливчиками предельно жестоко. Худяков в 1936 г. был арестован и сразу же расстрелян. Крюгер попал в концлагерь в 1938 г., а в Ленинград возвратился лишь в 1956. Преподавал древние языки в ЛГУ, но к исследовательской работе не вернулся.

Услышав о присуждении докторской степени Крюгеру, Жебелев стал ратовать за то, чтобы той же степенью была отмечена и Т. Н. Книпович, и вроде бы не встретил возражений. Но, видимо, старика обманули, ибо в личном деле Книпович значится, что кандидатскую диссертацию она защищала в 1937 г., а докторскую — в 1938 г.

Жебелев не называет другие имена, но известно, что докторские степени получили Ф. В. Кипарисов, В. А. Городцов и В. В. Гольмстен. Должно быть кандидатские степени давала комиссия более низкого ранга, чем та, где был Жебелев. Из аспирантов других наборов кандидатами стали правоверные П. И. Борисковский и Е. Ю. Кричевский. В 1938 г. без защиты диссертации кандидатская степень была присуждена П. Н. Третьякову. С. Н. Бибиков, Л П. Круглов, А. П. Окладников, Г. В. Подгаецкий защищали кандидатские диссертации позже.

Не знаю, кем присуждались степени в Москве. В МОГАИМК кандидатами стали А. В. Арциховский, А. Я. Брюсов, С. В. Киселев, А. П. Смирнов. Б. А. Рыбакову ту же степень присудили без защиты в 1938 г. за работу «Радимичи», изданную в 1932 г. М. В. Воеводский и О. Н. Бадер кандидатские степени получили в МГУ. Присуждали степени и в Историческом музее. В частности, в 1936 г. кандидатскую степень присвоили там М. Е. Фосс, но в 1943 г. ВАК лишил ее этой степени. Не ясно, с чем это связано: с немецкой фамилией или с тем, что отец Марии Евгеньевны был расстрелян.

Профессор Среднеазиатского университета М. Е. Массон получил степень доктора археологии в 1936 г. В 1949 г. диплом был заменен на другой — доктора исторических наук 2.

Так или иначе к концу 1930-х гг. необходимая властям новая научная элита была создана и в дальнейшем пополнялась при контроле уже отобранных и одобренных деятелей.

Можно заметить некоторые послабления в дни Отечественной войны. Кадров не хватало. Кампании идеологических чисток, достигнув своих целей, временно прекратились. Поэтому кое-кому из обойденных дали докторские степени баз защиты диссертаций: философу А. Ф. Лосеву, филологу Ф. А. Петровскому (оба побывали в ссылке), зоологу Н. А. Бобринскому (бывшему графу. При его попытках защитить диссертацию партийная часть ученого совета Биофака МГУ на заседание не являлась, кворум не набирался, и защита откладывалась на неопределенный срок).

Археологов среди остепененных в этот период не было, но именно тогда вернувшимся из заключения А. С. Башкирову и К. Э. Гриневичу позволили защитить докторские диссертации по старым работам.

Позднее защиты шли заведенным порядком. К нужным властями предъявлялись одни требования, к ненужным — другие («Кому — таторы, а кому — ляторы», по Б. Пильняку). В Москве в ИИМКе в 1945 г. провалили беспомощную в научном отношении докторскую диссертацию партийца и доносчика В. Т. Илларионова, но Равдоникас провел ее через Истфак ЛГУ, и Илларионов стал профессором Горьковского университета. В том же ИИМКе в 1949 г. единогласно получил докторскую степень секретарь ЦК Таджикской ССР Б. Г. Гафуров, хотя ни для кого из членов ученого совета не было секретом, что книга «История таджикского народа» написана вовсе не диссертантом, а И. С. Брагинским. Главным оппонентом был все тот же академик В. В. Струве.

Изредка бывали и осложнения. Арциховский, защищавший докторскую диссертацию на Истфаке МГУ в 1940 г., едва набрал нужное число голосов. Ученые старой школы, начиная с Ю. В. Готье, были против. То же произошло в 1946 г. с М. М. Дьяконовым в Институте востоковедения в Ленинграде. И. М. Дьяконов утверждал что его брату не простили вступление в ВКПб, а тон на защите задавали И. Ю. Крачковский, А. А. Фрейман, Н. В. Пигулевская 3.

В составе ученых советов изрядную долю должны были составлять члены партии. Кроме того, туда обязательно входили секретари парт- и профорганизаций, даже если они не имели ученых степеней. Так в ИААН СССР в голосовании при защите докторских диссертаций участвовали в 1970—1980 гг. такие слабые сотрудники, как В. В. Бжания и М. П. Зимина.

Предсказанное Жебелевым вырождение системы ученых степеней совершилось. В 1940-х гг. я еще помню серьезные диспуты на защитах. Потом пошли чистые инсценировки. Влиятельные люди договаривались между собой: я провожу твоих людей, ты — моих. Оппонентов подбирали не из тех, кто занимается данной темой, а напротив, среди наиболее от нее далеких. Авторефераты рассылали по утвержденному ВАКом списку. Автореферат диссертации по Молдавии надо было послать в центральные библиотеки Литвы, Киргизии, Владивостока, где он решительно никому не был нужен. Специалисты же вполне могли его и не получить. За сорок лет существования Сибирского археологического центра мне не прислали оттуда ни одного реферата, хотя там защищали диссертации и по каменному веку, и по первобытному искусству, и по истории науки. Когда по оплошности давали степень нежелательному человеку, это можно было исправить. Л. С. Клейн после ареста был лишен кандидатской степени и звания доцента.

Пока докторских ученых советов по археологии было мало, удавалось хоть как-то поддерживать приличный уровень допущенных к защите и утвержденных работ. Появление новосибирского центра, возможность защиты в Воронеже и других городах резко снизили требования. Как шутили академические острословы, «в доктора пошел средник», все заполонили «доктора новосибирских и томских наук».

В годы «Перестройки» напор провинциальной серости многократно усилился. Тогда часто стали защищать не опубликованные книги, не рукописи диссертаций, а «обобщающий доклад» примерно в полтора-два печатных листа. Новосибирские археологи выпустили более десятка таких докторов из разных областных центров. В списке их публикаций, легшем в основу «обобщающего доклада», фигурировали преимущественно всевозможные тезисы и заметки на несколько страничек. Все вузовские преподаватели сразу по получении докторской степени становились и профессорами.

Еще две разновидности «пряников» — ордена и премии. В довоенные годы никто из археологов орденов не имел. Только в 1944 г. высшую награду — орден Ленина — дали В. А. Городцову. К этому времени он был членом ВКПб и из гонимого «буржуазного типологиста» превратился в достойного ученого старой школы, честно служившего советской власти.

В связи с 220-летием Академии Наук СССР в 1945 г. орден Ленина получил П. П. Ефименко, а ордена трудового красного знамени и знак почета еще несколько сотрудников. Это произвело впечатление, но вскоре ордена стали давать за выслугу лет. Орденоносцами оказались тысячи, и эта награда девальвировалась еще сильнее, чем ученые степени. Разумеется, определенный круг лиц по-прежнему упорно добивался и того, и другого.

Бросалась в глаза разница в оценке деятельности награжденных. Гениальный В. И. Вернадский к 80-летию удостоился ордена трудового красного знамени, а клоун В. Е. Лазаренко к 50-летию — ордена Ленина. Арциховский получил к юбилею Академии знак почета, а отнюдь не самый сильный из его учеников М. Г. Рабинович — орден Трудового красного знамени, поскольку первый был заведующим отделом, а второй — ученым секретарем (в Институте этнографии).

В 1978 г. звание героя социалистического труда с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда» получили сразу три академика-археолога: Б. А. Рыбаков, А. П. Окладников и Б. Б. Пиотровский. Окружающие встретили это с полным равнодушием.

Сталинские премии были введены в 1939 г. Из археологов первым лауреатом оказался Б. А. Куфтин за книгу «Археологические раскопки в Триалети». Произошло это более или менее случайно. В 1942 г. Комитет по сталинским премиям находился в эвакуации в Тбилиси, там, где жил Куфтин и вышла его книга. Добился награждения Куфтина И. Э. Грабарь, заручившись поддержкой А. Н. Баха и преодолевая сопротивление председателя комитета М. Б. Храпченко 4.

В дальнейшем премии получили С. П. Толстов за «Древний Хорезм», Б. А. Рыбаков за «Ремесло древней Руси», С. В. Киселев за «Древнюю историю Южной Сибири», Т. С. Пассек за «Периодизацию трипольских поселений», А П. Окладников за «Тешик-таш», Н. Н. Воронин, М. К. Каргер, П. Н. Третьяков и снова Б. А. Рыбаков за «Историю культуры древней Руси», Б. Б. Пиотровский за «Историю и культуру Урарту». Выдвигавшиеся на премию работы А. В. Арциховского, С. И. Руденко, П. П. Ефименко, Л П. Смирнова, Л Я. Брюсова награждения не удостоились.

Субъективизм оценок ощущался уже тогда. Полевые открытия Руденко не меньше, чем у Толсгова и Куфтина (но он осужден по «Академическому делу»). Книга Пассек добротная и все же вполне рядовая (но она красивая женщина и пользуется поддержкой очень влиятельного И. И. Мещанинова).

[adsense]

Позднее премии, переименованные в «государственные», получило еще несколько археологов. За исследования Новгорода были отмечены А. В. Арциховский, Б. А. Колчин, В. Л. Янин, а заодно и весьма слабые, зато партийные сотрудники экспедиции П. И. Засурцев и А. Ф. Медведев. С. А. Плетнева и Л. Р. Кызласов были награждены не за солидные монографии, а за представленные ими стопочки небольших книг. Многие могли бы положить на стол такие стопочки.

Потом ввели премии более высокого ранга — Ленинские. Лауреатами их стали Б. А. Рыбаков, Е. И. Крупнов, Н. Н. Воронин, Б. А. Колчин, В. Л. Янин — люди, безусловно, заслуженные. Но бросается в глаза старый принцип: «У кого есть, тому прибавится…» Янин написал хорошие книги о древнем Новгороде и справедливо награжден, но почему-то не единожды, а по крайней мере шесть раз: государственной премией, ломоносовской, ленинской, демидовской, премией «Триумф», золотой медалью Академии Наук. Не слишком ли?

Двухтомная монография Воронина о Владимиро-Суздальском зодчестве, вышедшая в 1961—1962 гг., отмечена премией только в 1965 г. Во времена Хрущева не хотели награждать книгу «о церквах». Первым из археологов получил ленинскую премию Е. И. Крупнов за старательную, но отнюдь не блещущую талантом работу о кобанской культуре, громогласно названную «Древней историей Северного Кавказа». Всевластный тогда Рыбаков всячески выдвигал своего приятеля и клеврета и старался убрать с его дороги любых конкурентов. В тот же год на ленинскую премию был выдвинут солидный труд М. И. Артамонова «История хазар». Рыбаков организовал отрицательную рецензию на эту книгу совершенно случайного в науке человека, бывшего фотографа Я. А. Федорова, добился ее напечатания в «Вопросах истории» и протащил своего ставленника.

О выборах в состав Академии Наук говорить можно было бы много. Ограничусь краткими справками. После революции действительные члены Петербургской Академии Наук Н. П. Кондаков и М. И. Ростовцев и ее почетный член П. С. Уварова эмигрировали. В 1920-х годах, когда Академия оставалась в известной мере независимой, членами-корреспондентами ее избрали Ю. В. Готье (1922), А. А. Спицына и А. И. Маркевича (1927), С. К. Богоявленского (1929). Это было признанием заслуг, но отнюдь не предоставляло возможности для активной работы в избранной области.

К концу 1920-х гг. Академия была уже взята под полный контроль большевиками. С тех пор выборы проходили в условиях жесткого диктата коммунистической власти 5. Известен документ 1929 г., где академикам указывалось, кого можно, а кого нельзя выбирать при предстоящем голосовании. Нельзя было, в частности, избрать в академики А. А. Спицына, В. Н. Бенешевича, Д. В. Айналова 6. Нужны же были не ученые, а исполнительные чиновники.

Так среди академиков оказались члены ЦК КПСС О. В. Куусинен, Б. Н. Пономарев, Б. Г. Гафуров, ранее Н. И. Бухарин и пр., сотрудник аппарата ЦК. С. П. Трапезников, работники то ли МИДа, то ли органов безопасности С. Л. Тихвинский и В. С. Мясников и специалисты по истории советского общества И. И. Минц, П. В. Волобуев, Ю. А. Поляков, способные обслужить любой лозунг минуты, но отнюдь не исследовательски подойти к сложным проблемам.

Конкурировать с деятелями такого рода было безнадежно. Для Арциховского при выборах 1958 г. выделили место члена-корреспондента с указанием специальности: «История, археология». На это место выбрали Пономарева и, уже став академиком (1968), этот функционер числился специалистом по истории и археологии.

Первыми советскими академиками, в какой-то мере связанными с археологией, стали ученики Марра И. И. Мещанинов (1932) и И. А. Орбели (1936). В 1945 г. к юбилею Академии Наук первому присвоили звание героя социалистического труда. Но в эти годы от археологии оба уже отошли. Мещанинов сосредоточился на разработке «Нового учения о языке», на чем в 1950 г. погорел. Орбели отдал себя руководству Эрмитажем и всякого рода представительству.

Лишь в 1950—1960-х гг. появились академики-археологи, оказывавшие большое влияние на судьбы этой науки. Благодаря своему положению они могли топить конкурентов и продвигать нужных людей. Усилиями Б. А. Рыбакова (избран в 1958 г.) не пропустили в академики С. П. Толстова. Из сотрудников возглавляемого Рыбаковым института в течение 32 лет ни один не был избран даже в члены-корреспонденты. Те, кого он выдвигал, не были сильными учеными, а сильных не хотел рекомендовать он сам. Окладников (избран в 1967 г.) провел в члены-корреспонденты своих учеников А. П. Деревянко и Н. Н. Дикова. Специалистов такого уровня в Москве и Ленинграде было несколько десятков. Став академиком, Деревянко помог получить то же звание своему приятелю В. И. Молодину.

Бывали и случайности. В 1946 г. членом-корреспондентом избрали В. И. Равдоникаса, но закрепиться на завоеванных позициях он не смог. В 1949 г. его объявили космополитом, а в 1950 г. отовсюду уволили как марриста. Дважды при выборах вводили возрастной ценз. Это позволило быстро получить звание члена-корреспондента совсем молодым В. Л. Янину (1966) и Н. А. Макарову (1997). Но подняться на следующую ступень Янину удалось только через 24 года.

Списки желающих баллотироваться в академики и члены-корреспонденты, публиковавшиеся сперва в «Известиях», а потом в «Вестнике Академии Наук», неизменно поражали амбициями претендентов. Тут фигурировали И. И. Артеменко, А. И. Мартынов, А. Д. Пряхин и т. д.

Коммунистический режим пал. Люди, жаждавшие получать академические звания, принялись создавать новые академии — естественных наук, славянскую, народную и т. д. и т. п. Можно было бы приветствовать возникновение новых научных учреждений, но здесь нечто иное. В этих академиях нет штата сотрудников, нет лабораторий и библиотек. Все сводится к группе лиц, выдающих друг другу за известную плату дипломы академиков.

Увы, на такую приманку ловятся и весьма достойные люди. Востоковед мирового класса И. М. Дьяконов, которого так и не избрали в большую академию, с умилением рассказывал в своих мемуарах, как ему доставили на дом диплом члена Академии естественных наук 7. Дьяконов был достоин любых высоких званий (и получил их уже от ряда зарубежных организаций). Включение его в Академию естественных наук повысило не его престиж, а престиж этой Академии. Преобладали же среди новых академиков люди с несколько сомнительной репутацией: В. А. Софронов, Г. Н. Матюшин, В. Е. Ларичев, Ю. Н. Холюшкин, Ю. А. Мочанов, А. И. Мартынов, Я. А. Шер и т. д. Искатели чинов, орденов, премий и дипломов готовы платить за них из собственного кармана.

Какие же выводы напрашиваются из собранных здесь далеко не полно фактов? Разумеется, любые отличия: ученые степени и звания, ордена и премии — одна из условностей, сопровождающих жизнь человеческую. Немыслимо распределить людей, тем паче творческих, по трем-четырем рубрикам (кандидат, доктор, член-корреспондент, академик; или: государственная премия, ленинская премия; или: знак почета, орден трудового красного знамени, орден Ленина). Реальное место ученого в науке редко соответствует этой системе поощрений.

Классики русской археологии А. А. Спицын и В. А. Городцов до революции ученых степеней не имели, а Б. В. Фармаковский был лишь магистром. Не имел ученых степеней и такой блестящий историк, как Н. П. Павлов-Сильванский. П. Н. Милюков не получил за свои труды докторскую степень, а профессором числился только после преподавания в Болгарии. Великий палеонтолог В. О. Ковалевский был провален при сдаче магистерского экзамена ничтожным биологом И. Ф. Синцовым. Кандидатуру гениального Д. И. Менделеева отклонили при выборах в Петербургскую Академию Наук. Так было, есть и будет, ибо «чины людьми даются, а люди могут обмануться» («Горе от ума»).

До революции это, пожалуй, сознавали лучше чем сейчас, во всяком случае в среде интеллигенции. Существовали какие-то способы нейтрализовать сложившуюся ситуацию. Заслуженным ученым степень присуждалась без защиты диссертаций (К. Н. Бестужев-Рюмин, И. Е. Забелин, В. Г. Васильевский, А. А. Шахматов, С. А. Венгеров). Замечательный историк А. С. Лаппо-Данилевский был магистром и приват-доцентом Петербургского университета, где кафедру русской истории занимал профессор С. Ф. Платонов. Но Лаппо-Данилевского избрали академиком еще в 1899 г., а Платонова только членом-корреспондентом в 1909. (Академиком он стал лишь в 1920 г.). Магистр Фармаковский был избран членом-корреспондентом Академии. В. А. Бильбасов предпочел сложить с себя звание академика и покинуть Петербург ради места профессора в недавно открывшемся Новороссийском университете. Хранитель Зоологического музея Ф. Д. Плеске, избранный академиком в 1890 г., через шесть лет отказался от этого звания «по болезни», хотя прожил еще четыре десятка лет.

В 1934 г. была не столько восстановлена старая система присуждения ученых степеней, сколько навязан науке новый «Табель о рангах», твердо закреплявший за учеными положенное им место: кто выше, кто ниже, кто всех главней. От этого зависело многое — заработная плата и прочие материальные блага: спецпайки, спецполиклиника, отдельная палата в больнице, элитный санаторий «Узкое». Это не могло не привлекать, особенно в годы, когда всем жилось очень трудно.

Хуже другое. Академику разрешалось судить обо всем, даже по тем проблемам, какими он никогда не занимался. Его голос при этом звучал куда авторитетнее голосов специалистов, посвятивших себя именно данной проблеме, если они были докторами и кандидатами. Чем выше пост у человека, тем больше у него возможностей: получить значительные средства на лабораторные или экспедиционные исследования, издать результаты этих работ, взять в штат молодых сотрудников, продвинуть их по той же лестнице чинов, съездить в зарубежные командировки, провести конференции и т. д., и т. п. Это привлекало уже не просто корыстных, но и энергичных, жаждущих утвердить себя людей. Началась погоня за степенями, званиями и прочими отличиями как орудиями в борьбе за власть, за место под солнцем. Обострилась борьба с конкурентами.

Табель о рангах, вероятно, полезен в армии, может быть, в канцелярии, но отнюдь не в творческих объединениях. А поскольку, по меткому замечанию Щедрина, из всех наук Петровского времени наши Митрофанушки усвоили только одну — Табель о рангах, — последствия восстановления ученых степеней были далеко не однозначны. Наука, наводненная Митрофанушками, призванными от сохи и от станка, предельно бюрократизировалась. Воцарилась чуждая духу науки административно-командная система.

В 1917 году в Императорской Академии Наук было 47 академиков 8. В 2001 году в Российскую Академию Наук входили 481 академик и 702 члена-корреспондента 9. Любому ясно, что эти цифры отражают не расцвет науки, а лишь рост бюрократии.

Все это накладывается на искони присущие роду человеческому слабости — корыстолюбие, тщеславие, борьбу с окружающими, на столь свойственные русскому народу, воспитанные в нем веками раболепие, привычку к чинопочитанию и субординации. Вести в этих условиях честные поиски истины становилось все труднее и труднее.

Notes:

  1. Жебелев С. А. Из научного наследия: записка о присуждении ученых степеней // Очерки истории отечественной археологии. 2001. Вып. 3. С. 142—194.
  2. Горшенина С. М. Галина Пугаченкова. Ташкент, 2000. С. 107.
  3. Дьяконов И. М. Книга воспоминаний. СПб., 1995. С. 730, 731.
  4. Грабарь И. Э. Письма. 1941—1960. М., 1983. С. 28.
  5. Блюм В. А. Как выбирали в академики (по секретным сообщениям госбезопасности) // Звезда. 2001. № 8. С. 156—163.
  6. Братчев В. С. Укрощение строптивой, или как Академию Наук СССР учили послушанию // Вестник Академии Наук СССР. 1990. № 4. С. 121.
  7. Дьяконов И. М. Книга воспоминаний. С. 739.
  8. Пред. и кн.: Российская научная эмиграция. Двадцать портретов. М., 2000. С. 9.
  9. Шесть пунктов президента Осипова // Приложение к газете «Известия». 16 ноября 2001 г. № 27.

В этот день:

Нет событий

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014