К содержанию журнала «Советская археология» (1973, №1)
Цель настоящей статьи — изучение преемственных связей в употреблении цифровой символики в сохранившихся эпиграфических памятниках Первого Болгарского государства (царства), датируемых VIII — началом XI в., независимо от их языка и вида письма. Такое исследование имеет прямое отношение к проблеме происхождения славянской письменности.
Многие гипотезы о возникновении славянского письма не учитывают особенностей цифровых систем, употреблявшихся славянами [1]. Однако акад. Е. Ф. Карский свою концепцию об изобретении славянской азбуки связывал с теоретическим допущением, что первоначально в кириллице «все буквы обозначали числа, как это сохранилось в глаголице» [2]. Совершенствуясь далее после славянских первоучителей (Кирилла-Константина Философа и его брата Мефодия), кириллица, по мнению Е. Ф. Карского, «еще больше приблизилась к греческому уставу, заимствовав из него греческую систему чисел».
На вопрос об исторических изменениях в цифровой системе кириллицы ученые отвечают по-разному. Может быть, наиболее популяным является представление, что нумерация в кириллице, в основе своей,— византийская алфавитная, с добавлением в качестве отдельных цифровых знаков специфических славянских букв. Так, на месте греческих эписем (знаков 6, 90, 900) указываются: «зело» в качестве младшей эписемы, «червь» вместо средней, «юс малый» и «цы» — вместо старшей. Одни авторы прямо связывают акт замены греческих цифровых знаков славянскими буквами с творчеством создателей славянской письменности [3]. Другие ограничиваются простой констатацией фактов употребления славянских букв вместо греческих цифр, как правило, без разъяснений, каким образом и когда это произошло [4].
[adsense]
В научной литературе, кроме указанной, существуют две крайние альтернативные точки зрения по этому вопросу: 1) нумерация в кириллице первоначально представляла собой «точную копию византийской» [5];
2) цифровая система в первоначальной кириллице была оригинальной, наподобие глаголической нумерации, как бы переписанной кириллическими
буквами (Е. Ф. Карский). Следует учитывать различия в понимании того, о какой кириллице идет речь у сторонника византийского облика «кириллической» нумерации А. И. Филиппова и приверженца строго алфавитного вида ее Е. Ф. Карского. Первый имел в виду кириллицу, как она представлена в сохранившихся древнейших источниках X—XI вв., второй — гипотетическую модель первоначальной кириллицы, предположительно созданной в IX в. Таким образом, оба взгляда могут взаимоисключать или дополнять друг друга в зависимости от того, как их оценивать во взаимодействии — одновременном или последовательном.
В работах болгарского ученого проф. Е. Георгиева как бы отражена ситуация охвата этих двух концепций единым ходом развития. Обратившись к цифровой системе кириллических источников, Е. Георгиев увидел в ней подтверждение взгляда об историческом развитии кириллицы из греческой азбуки. Он рассуждал так. Если нумерация в сохранившихся кириллических памятниках обладает чертами, свидетельствующими о ее развитии из византийской цифровой системы, то это могло произойти в связи с общим историческим процессом складывания кириллицы как вида славянского фонетического письма из практики употребления славянами для записи родной речи греческих букв [6]. В этой картине пока нет места фактам употребления «кириллических» цифр «по-глаголически» (В = 3 вместо 2, Г = 4 вместо 3, Д = 5 вместо 4 и т. д.), которые истолковывались Е. Ф. Карским как свидетельства возможного существования в гипотетической первоначальной кириллице оригинальной алфавитной нумерации. По мнению ряда ученых, это следы глаголического оригинала, с которого переписывался кириллический текст, причем отдельные цифры по недосмотру не были переведены с «языка» глаголической нумерации, а просто заменены соответствующими кириллическими буквами.
Е. Георгиев усомнился в последнем объяснении, будучи сторонником идеи об искусственном происхождении глаголицы и историческом кириллицы. Он полагает, что кирилло-мефодиевские ученики — глаголиты, после смерти Мефодия поселившиеся в Болгарии, столкнулись с употреблявшейся здесь кириллицей. Владея глаголической нумерацией, они и в кириллице стали употреблять буквы-цифры в глаголическом цифровом значении. Вместе с тем Е. Георгиев допускает, что в официальном кириллическом письме, принятом, по его мнению, в Болгарии в 893 г., для придания ему особого славянского вида, в отличие от греческого, цифры-буквы упорядочили в строго алфавитном порядке, т. е. «по-глаголически». Позднее византийское культурное влияние опять навязывало кириллице греческую нумерацию [7].
Итак, цифровые примеры, рассматриваемые Е. Ф. Карским в качестве следов первоначальной кириллической нумерации, могут быть, по мысли Е. Георгиева, отражением навыка кирилло-мефодиевских учеников в употреблении славянских графем не в греческом, а в славянском алфавитном порядке, переносимом ими в кириллицу из глаголицы. Эти же примеры могли служить следами цифровой системы официальной кириллицы конца IX в., если справедливо мнение болгарского ученого о ее введении. Однако изложенные представления основаны на определенных допущениях. Если их не делать, а исходить из факта параллельного употребления кириллицы и глаголицы в Болгарии, возможно, с конца IX в., то указанные примеры цифровых «курьезов» могут быть в действительности следами глаголического оригинала или остаточными свидетельствами глаголического посредника между двумя кириллическими списками независимо от того, какая письменность была создана Кириллом и Мефодием — глаголица или кириллица.
Можно ли дифференцировать такие цифровые примеры в соответствии с природой их появления? Ни постановки такого вопроса, ни ответа на него, кажется, в научной литературе не встречается. Можно попытаться выяснить, насколько предпочтительна та картина письменных систем у славян, которая вытекает из гипотез Е. Ф. Карского и Е. Георгиева, по сравнению с другими возможными случаями. В этой связи большой интерес представляет статья Л. П. Жуковской [8]. В ней выделены следующие три вида письменных систем у славян: глаголица (Г), кириллица (К) и цифровая система древнейших сохранившихся памятников кириллицы (цК). Учитывая, что перестановок из трех элементов будет шесть, она рассмотрела соответствующие варианты:
поочередно исключив те, что в наименьшей степени удовлетворяют определенным данным о славянской письменной культуре. В результате произведенного отбора остался V вариант цКГК как наиболее «стойкий» в отношении изъянов, которыми обладает каждая из шести схем, поставленных в равные условия. Таким образом, наименее уязвимой среди них оказалась следующая последовательность письменных систем: 1) цифровая система, известная у славян по сохранившимся кириллическим памятникам; 2) глаголица, для письма одновременно фонетических и цифровых знаков; 3) кириллица, для письма фонетических знаков.
Следует иметь в виду, что Л. П. Жуковской фактически исключался вариант гипотетической первоначальной кириллицы с оригинальной нумерацией, иначе не был бы применим принцип отбраковки на основе невозможности употребления кириллицы до использования ее цифровой системы, по которому ею были отклонены варианты I, III и IV. Как раз гипотезой Е. Ф. Карского их возможность обеспечивается.
Из статьи Л. П. Жуковской вытекает, что у славян теоретически могла находиться в употреблении нумерация, известная теперь по сохранившимся памятникам кириллицы, в то время, когда, по Е. Ф. Карскому, существовала оригинальная нумерация первоначальной кириллицы. Следовательно, речь может идти о построении модели, допускающей или исключающей такое сосуществование. Еще до выхода статьи Л. П. Жуковой автор настоящей работы, излагая предварительные выводы изучения нумерации источников, написанных кириллицей, отметил не учтенную Е. Георгиевым возможность существования цифровой системы как самостоятельного вида письма у славян, независимо и до появления фонетического письма (кириллицы), в котором затем эта нумерация стала использоваться [9]. Более подробно материал об использовании византийской нумерации в кириллице изложен в статье автора [10], опубликованной в том же сборнике, что и работа Л. П. Жуковской. Однако проблему происхождения цифровой системы кириллицы пока нельзя считать исчерпанной. В частности, окончательную ясность могут внести лишь археологические изыскания а характере цифровой практики у славян соответствующего периода.
Некоторые соображения поэтому вопросу можно найти в работах акад. Б. А. Рыбакова. Ему принадлежит выделение в самостоятельную категорию источников русской эпиграфики, начиная с X в., «надписей с числовыми расчетами». Кроме того, им было высказано суждение, что цифровая
система, находившаяся в употреблении в Древней Руси в X в., была одинакова по форме знаков с византийской нумерацией [11].
В этой связи интерес представляет открытие С. А. Высоцким не известного ранее древнерусского алфавита XI в. на стене Софийского собора в Киеве. Устанавливая историческое значение обнаруженной азбуки,
С. А. Высоцкий проанализировал данные о письменности у славян, в том числе о числовой символике. В результате он пришел к выводу, что новая находка, в частности, подтверждает справедливость концепции об использовании восточными славянами византийской (ионийской) нумерации в дохристинское время [12]. Следует отметить, что в последнее время усилилось внимание ученых к проблеме начала древнерусской письменности. Более углубленно анализируются уже известные уникальные надписи, например Гнездовская [13], и вводятся в научный оборот новые источники. Так, В. Л. Янин в классификации русских булл выделяет возникшие в X в. княжеские печати архаичной традиции [14], являющиеся одним из древнейших памятников письменной культуры восточных славян.
Поэтому важное теоретическое и практическое значение приобретает исследование цифровой системы эпиграфики Первого Болгарского царства, последовательно представленной: а) памятниками на греческом языке VIII — начала X в.; б) предположительно определяемыми как славянские, возможно, являющимися древнейшими (из числа сохранившихся) славянскими конца IX — первой половины X в., в том числе с параллельным греческим текстом; в) точно датируемыми кириллическими источниками середины X — начала XI в.
[adsense]
Цифровая система греческих источников византийского времени достаточно подробно изучена. Она является этапом развития так называемой ионийской нумерации, история которой восходит к V в. до н. э. или более древней эпохе. В период IV—IX вв., в зависимости от времени, места и материала, на котором писался документ, графика цифровых знаков определенным образом варьировалась, о чем свидетельствует литература по греческой палеографии, эпиграфике и истории математических знаний [15].
Византийская нумерация состояла из 27 знаков, среди которых 24 были аналогичны буквам греческого классического алфавита, а три представляли специальные символы (эписемы) для записи 6, 90 и 900. Если из последовательности цифровых знаков исключить эписемы, то оставшиеся символы будут точно соответствовать греческому алфавиту (по составу и последовательному расположению букв). Над цифрами ставился горизонтальный значок («титло»), а в ряде случаев, по бокам, точки или вертикальные черты. Девять знаков от альфы до тэты обозначали единицы, от йоты до коппы — следующие девять символов — десятка, а от ро до сампи — последние девять графем — сотни (см. табл. 1). Цифры записывались слева направо от высших разрядов к низшим, например YKZ (427). Большие числа порядка тысяч обозначались с помощью основных цифр, нередко с дополнительным — «тысячным» — значком, например /STPO (6389).
От периода VIII — начала X в. сохранились греческие надписи Первого Болгарского царства, высеченные на скале (Мадарский всадник), каменных колоннах и плитах [16]. В этих памятниках (их насчитывается свыше 85) отражались подвиги и дела протоболгарских правителей и их приближенных, а также условия заключенных договоров и другие вопросы летописно-эпического характера. Цифровой материал каменных надписей согласуется с данными «Именника» болгарских князей, подлинник которого, возможно, первоначально был выдолблен на камне на греческом языке, наподобие других протоболгарских надписей [17].
Таблица I.
В табл. № 1 приводятся типичные для VIII — IX вв. начертания цифровых символов, в основном по данным греческой эпиграфики Первого Болгарского царства. В обобщенной форме начертаний не отражены почерковые особенности отдельных источников, но сохраняются типичные черты графики рассматриваемого периода (см. знаки 1,90,400,800). Указанные в табл. № 1 три знака С=200, X=600 и .=700 отсутствуют в болгарских источниках VIII—IX вв. Правомерность их включения в таблицу обусловлена тем, что остальные символы соответствуют византийской цифровой практике указанного периода. Графема «сампи» Д, выражавшая в византийской нумерации 900, встречается в нерасшифрованной болгарской надписи, где указанный знак мог выступать в качестве цифры 900 или в каком-то буквенном значении. Поэтому последний случай следует рассматривать как условный, относящийся скорее к категории дополнительно включенных в таблицу трех символов. Относительно других цифровых знаков необходимо учесть следующее. Отдельные из них употребляются в нескольких вариантах (пятерка, шестерка), в таблице приведены по одному типичному или встречающемуся чаще всего начертанию.
В 864 или 865 г. в Первом Болгарском царстве было установлено христианство по греческому обряду. Записи чисел в греческой эпиграфике Первого Болгарского царства после принятия христианства почти не дополняют цифрового материала, почерпнутого из протоболгарских источников предыдущего периода, но содержат новые данные об особенностях использования цифр. В христианское время расширился «круг обязанностей» цифровой символики за счет хронологии; с принятием христианства прочно утвердилась система записи лет в византийском летосчислении. Точно датированных надписей на камнях христианского периода три: 865/866 гг. (6374) с именем Михаила (князя Бориса), 871 г. (6379) — надгробие одного болгарского монаха, 904 г. (6412) с именем царя Симеона.
В качестве узловых, характеризующих тенденцию развития византийской цифровой культуры в Первом Болгарском царстве во второй половине IX — начале X в., применительно к служебной роли числовой символики, составу цифр и способам записи чисел, можно рассматривать следующие три признака.
1. Ведение хронологических записей в византийских формах летосчиления. В Византии за начало отсчета времени принималось мифическое событие «сотворения мира». При переводе большинства византийских дат в летосчисление от начала новой эры вычитают 5508 (константинопольское летосчисление). Александрийское летосчисление отличалось от константинопольского восемью годами (в этом случае нужно вычитать число 5500). Независимо от того, в каком из видов византийского летосчисления записывалась дата, она имела общие черты в рассматриваемый период: начиналась со знака, обозначавшего 6 тысяч; содержала максимум четыре цифры.
2. Употребление в качестве младшей эписемы знака 8. Наряду с таким обычным в византийской эпиграфике начертанием изредка встречается зеркально-обернутый знак г, например, на отдельных византийских монетах первой половины VII в. [18] В греческой эпиграфике Первого Болгарского царства шестерка в большинстве случаев передается символом 8 и ни разу знаком .
3. Запись чисел второго десятка по принципу «десяток — единицы». В греческой эпиграфике, как правило, компоненты следовали в указанном порядке, например IВ (12), но встречается и противоположная форма (ВI и др.) [19]. В сохранившихся каменных надписях на греческом языке Первого Болгарского царства во всех случаях записей чисел второго десятка компоненты располагаются в порядке «десяток — единицы».
Несмотря на неполноту данных, анализ цифрового материала болгарской эпиграфики на греческом языке, опирающийся на выделение указанных трех узловых особенностей византийской цифровой традиции, позволяет сделать следующий вывод: нумерация в болгарской эпиграфике на греческом языке во второй половине IX — начале X в., вероятно, полностью соответствовала византийской цифровой традиции.
Это заключение приобретает особое значение при том обстоятельстве, что в указанное время на территории Болгарии кроме глаголицы функционировала или складывалась славянская письменность типа кириллицы, в состав которой вошли все 24 буквы греческого классического алфавита. В указанной связи интересно проследить, насколько это возможно, цифровую традицию в соответствующих источниках начального периода существования письма типа кириллицы, т. е. до 943 г., к которому относится древнейшая точно датируемая кириллическая надпись (Добруджанская).
Древнейшими числовыми записями в славянском контексте, возможно, являются две одинаковые даты 6401 (=893 г.), обнаруженные на стенах Круглой церкви Преслава. Судя по прорисям и истолкованию этих записей болгарским академиком Ив. Гошевым, обнаружившим их, они отражают два из трех указанных выше узловых признаков византийской цифровой культуры: а) использование в хронологической записи византийского летосчисления и б) употребление в качестве шестерки знака S [20]. В этой связи особый интерес приобретает копия древней хронологической глоссы (Доксовой) начала X в., по содержанию примыкающей к болгарской летописно-эпической литературе на греческом языке, представленной надписями на камнях. В Доксовой приписке содержатся даты 6414 (906) и 6415 (907) гг. и рассказывается о славянском переводе с греческого языка книги «Св. Афанасия Александрийского слова против ариан». В Доксовой, приписке по русскому списку XV в. этой рукописи, хранящемуся в ГИМе, указанные числа, а также число 14 записаны в соответствии с правилом «десяток — единицы» [21]. К XV в. в русской (как и в южнославянской) практике установился противоположный порядок записи чисел второго десятка, удовлетворяющий конструкции соответствующих славянских числительных. За несколько веков в процессе неоднократного переписывания первоначальный текст приписки мог претерпеть изменения. Действительно, в другом варианте доксовой глоссы, опубликованном А. Вайяном, указанные числа приводятся со «славянской» инверсиеи [22].
Можно предположить, что рассматриваемая приписка по рукописи ГИМа сохраняет первоначальный облик в части записей второго десятка. В таком случае эта глосса может служить примером, дополняющим два отмеченных для славянской письменной практики в годы правления царя Симеона (893—927) узловых признака византийской цифровой культуры третьим: применением в записи чисел второго десятка правила «десяток — единицы».
Преславская эпиграфика, в которой Ив. Гошев читает дату 893 г., и копия Доксовой глоссы начала X в. по списку рукописи ГИМа XV в. в сопостовлении с данными греческой эпиграфики Первого Болгарского царства VIII — начала X в. приобретают исключительную ценность для восстановления звена в цепи, связывающей цифровую культуру греческой и славянской письменной традиции в Болгарии. Указанные источники показывают, что представленная в них цифровая практика не расходится с протоболгарскими надписями на греческом языке. Это позволяет высказать следующее важное предположение: в конце IX — начале X в. в Первом Болгарском царстве употреблялась одна и та же византийская цифровая система как в греческой письменной практике, так и в складывавшемся (или уже сложившемся) славянском письме типа кириллицы.
Высказанное суждение находит подтверждение в исследованиях литературоведов и историков, изучающих проблему протоболгарских письменных памятников на греческом языке в свете происхождения и исторического развития болгарской литературы. В работах Д. Динекова, В. Бешевлиева, П. Н. Беркова и др. [23] период протоболгарских надписей на греческом языке трактуется в качестве первоначального этапа развития болгарской литературы, предшествующего появлению литературы на славянском языке. В вопросе преемственности между последними и протоболгарскими памятниками на греческом языке следует учитывать облик цифровой системы. Представление о том, что цифровая система сохранялась прежней при переходе от греческой языковой традиции к славянской, обеспечивает большую убедительность указанной концепции о первоначальном периоде болгарского литературного развития. Исторический опыт свидетельствует, что если национальная литература начинается с произведений на чужом языке, то при появлении памятников на родном языке определенное время сохраняется двуязычие [24]. В этой связи интерес представляет недавно открытая в Болгарии славяно-греческая билингва на надгробном кресте с именем Анны. В. Гюзелев пришел к выводу, что крест с надписью был поставлен в первой половине X в., вероятно после 927 г., на могиле Анны — дочери князя Бориса [25]. Содержание надписи сводится к информации:
9 октября почила раба божья Анна. Греческий текст представлен полностью, число 9 выражено тэтой под титлом. Начальная часть кириллической фразы, включая запись числа, не сохранилась. Если иметь в виду, что греческий текст дословно воспроизводил славянский, то легко можно дополнить отсутствующие буквы его начала; из-за недостатка места на кресте месяц и день были представлены сокращенно [26]. Последнее наблюдение Т. Тотева свидетельствует, что в кириллической фразе число 9 было записано не в словесной, а в символической форме, очевидно, посредством тэты. Употребление одинаковой цифры в кириллической и греческой частях надписи способствовало правильному пониманию славянского и греческого текстов как тождественных.
Ранее была найдена двуязычная керамическая табличка из Преслава, на которой процарапаны острым орудием письма фразы из богослужебных текстов на греческом и славянском (кириллицей) языках. В обоих видах фраз встречается число 25; оно записано одинаково — в византийской нумерации. Неясен вопрос датировки этого памятника. Ив. Гошев в последних работах датировал его периодом византийского рабства в Болгарии — XI—XII вв., тогда как прежде относил к более раннему времени. Не определено точно, в связи с чем возникла эта двуязычная табличка. Кажется, можно согласиться, что указанный документ — учебного характера, но неясно, прав ли Ив. Гошев, считавший, что основным был славянский источник, по которому корректировался греческий богослужебный текст [27].
Независимо от решения всех этих вопросов данный документ является важным подтверждением мысли, что двуязычие, связанное с параллельным употреблением кириллицы и греческого письма, служило сохранению графики византийской цифровой системы в кириллице. Сохранилась ли византийская цифровая традиция в последующей кириллической эпиграфике? Или она претерпела определенные изменения, и какие именно? На эти вопросы можно попытаться получить ответы, изучая старославянские надписи на камнях середины X — начала XI в.
В трех содержащих точные даты старославянских кириллических каменных надписях X в. встречаются следующие числа: в Добруджанской 943 г. — 6451, Самуиловой 993 г. — 6501, Варошской 996 г.— 6504 и 17 [28]. Точная датировка надписей обеспечивается применением византийского летосчисления. Во всех трех надписях в разряде тысяч шестерка приме¬няется в форме знака г. Среди фрагментарных образцов старославянской кириллической эпиграфики еще один раз засвидетельствована цифра шесть,причем в таком же новом начертании [29]. Такой знак нельзя рассматривать как принципиальное новшество, однако факт использования в кириллической эпиграфике, вместо типичного, редкоупотребительного в византийской практике варианта младшей эписемы говорит об определенной; самостоятельности славян в использовании византийской нумерации.
Запись числа 17 в Варошской надписи 996 г., как она приводится Ив. Гошевым в расшифровке Й. Иванова, имеет порядок компонентов «единицы—десяток», который редко встречается в византийских источниках. Поэтому и здесь можно видеть проявление самостоятельности в практике употребление славянами византийской нумерации в конце X в. Можно поставить вопрос об уровне понимания указанной автономности самими славянами. Правда, необходимые цифровые сведения непосредственно из первоисточников почерпнуть, к сожалению, невозможно из-за их малочисленности, и поэтому приходится прибегать к косвенным соображениям.
В подходе к цифровой практике в кириллице в Первом Болгарском царстве имеющиеся цифровые данные X в. допускают две альтернативы.
1. В кириллице к середине X в. существовала нумерация, принципиальна отличная от византийской, но в чем-то с ней общая, например в системе хронологии и пр. Причем существенные различия могли касаться цифровых знаков, сведения о которых в сохранившихся надписях не содержатся, например в разрядах десятков и сотен. 2. В кириллице употреблялся вариант византийской нумерации с рядом отклонений, как-то: в начертании младшей эписемы, записи чисел второго десятка и возможных других нетипичностей, которые, впрочем, не слишком нарушали рамки византийских традиций или даже оставались в их пределах.
Первое гипотетическое состояние цифровой системы кириллицы характеризует разрыв с византийской нумерацией, второе — сохранение единства с ней. Отношение к типичной византийской нумерации будет принципиально различным: на основе первой она будет восприниматься как чуждая «кириллической» цифровой системе, а на основе второй — как родственная.
Недавно открытая старославянская кириллическая надпись начала XI в. (на Битольской плите) последнего из князей Первого Болгарского царства — Ивана Владислава — содержит важный в указанном отношении цифровой материал. В. А. Мошин, опубликовавший эту надпись, датируемую им 1017 г. [30], читает в ней запись 6522 (1014) г. — года поражения Самуила выраженную в византийском летосчислении. По его данным, младшая эписема в указанной дате приводится в типично византийском начертании S. Встречающееся в надписи число второго десятка (12) записано, в типично византийской традиции, в порядке «десяток — единицы». Следовательно, на Битольской плите присутствуют все три черты, рассматривавшиеся в качестве узловых особенностей византийской нумерации. Цифровые данные Битольской плиты как бы знаменуют поворот в кириллической цифровой практике к византийской нумерации, так сказать, ортодоксального вида. Такой поворот, очевидно, более вероятен в случае облика цифровой системы в кириллице, обрисованного во второй концепции, чем в первой.
Таким образом, старославянская кириллическая эпиграфика допускает следующую трактовку развития цифровой системы в последний период существования Первого Болгарского царства. В середине X — начале XI в. в кириллице шел процесс складывания регионального варианта нумерации, причем этот процесс не углубил расхождения между византийской и «кириллической» цифровыми системами настолько, чтобы исключалось проявление в славянской письменной практике византийской цифровой традиции в ее «чистом» виде.
На основе проведенного в настоящей работе изучения цифровой системы в эпиграфике Первого Болгарского царства можно проверить, как оправдывает себя теоретическая концепция Е. Ф. Карского об употреблении в первоначальной кириллице нумерации, построенной «по-глаголически», в конкретных условиях византийской цифровой практики. Это имеет важное значение в решении сложнейшего вопроса о происхождении славянской письменности. В теоретическом построении Е. Ф. Карского есть важная мысль о единстве (общности) подхода к вопросу об искусственном построении письменности по отношению как к ее буквенному алфавиту, так и к цифровой системе, используемой в ней. В глаголице новыми по сравнению с греческим классическим алфавитом и византийской нумерацией выглядят алфавит и определяющая в нем чередование букв цифровая система. В кириллице, судя по сохранившимся памятникам, большинство графем греческие, а употреблявшаяся нумерация византийская. Положение об оригинальной нумерации в первоначальной кириллице не только несколько уравнивает шансы обоих видов письма как искусственно созданных, но позволяет поставить кириллицу в хронологической шкале выше глаголицы и рассматривать последнюю в качестве позднейшей графической модификации первоначальной кириллицы. Следовательно, гипотетическая первоначальная кириллица с оригинальной нумерацией служит обоснованию приоритета кириллицы перед глаголицей.
В соответствии с существующими взглядами появление славянской письменности, возможно, относится к 863 г. [31] на территории Первого Болгарского царства. Значит, если полагать, что этим видом письма была кириллица с оригинальной нумерацией, то ее возникновение нужно относить к указанному году. Если в этом году была создана глаголица, то первоначальная кириллица появилась раньше и не обязательно на территории Болгарии.
Исходя из идеи о том, что глаголица — позднейший графический вариант первоначальной кириллицы, можно реконструировать нумерацию последнего письма, заменяя глаголические цифры одноименными кириллическими графемами. Получим: А = 1, Б = 2, В = 3, Г = 4, Д = 5, Е = 6, Ж = 7 и т. д. Сопоставим отдельные пробные значения с теми, которые имеют ряд из указанных графем в византийской нумерации (см. табл. 2).
Таблица II.
При условии параллельного употребления византийской нумерации и цифровой системы гипотетической первоначальной кириллицы на одной территории и в одно время, одни и те же знаки должны были бы выступать в разных значениях: В — 2 и 3, Г — 3 и 4, Е — 5 и 6, 2 — 7 и 9, Н — 8 и 20, К — 20 и 40 и т. д. Нетрудно представить, к какой путанице могло это привести. Просвещенный славянин, гражданин Первого Болгарского царства, очевидно, должен был знать государственный, а затем церковный язык своей страны — греческий с соответствующей нумерацией (византийской). Встречаясь в тексте, написанном гипотетической первоначальной кириллицей, например, с такими числами IЕ (15), КГ (23), Н (8),- которые ему были известны в указанных значениях византийской нумерации, он должен был мысленно их переводить в другие значения: соответственно 16, 44, 20.
Кирилл (Константин), которому приписывается создание славянского письма в начале второй половины IX в., должен был столкнуться с такой проблемой, если действительно у него возникла идея славянского письма типа кириллицы с нумерацией «по-глаголически», как полагал Е. Ф. Карский. В таком случае при написании первых славянских богослужебных книг (по греческим образцам) пришлось бы переделывать числа, записанные в византийской нумерации, на «язык» цифровой системы первоначальной кириллицы. Поскольку в условиях использования византийской цифровой культуры в Первом Болгарском царстве были неизбежны ошибки и неразбериха в записи чисел в алфавитной «кириллистической» нумерации «по-глаголически» и при их прочтении, то напрашивается вопрос: мог ли Кирилл не отказаться от идеи о создании первоначальной кириллицы с такой цифровой системой, когда был очевиден ее неуспех, и, следовательно, сознательно идти на ослабление создаваемой новой системы письма?
Думается, что положительный ответ на этот вопрос будет противоречить существующим данным и мнениям о целях, назначении и роли создания славянского письма.
Следует учитывать, что греческая эпиграфика Первого Болгарского царства, цифры в граффити 893 г., рассматриваемые Ив. Гошевым как написанные в контексте «первокириллицы», и точно датированная старославянская кириллическая эпиграфика не содержат примеров употребления цифр «по-глаголически». Поэтому маловероятно возникновение первоначального славянского письма типа кириллицы с алфавитной нумерацией «по-глаголически» в начале второй половины IX в., так же как употребление на территории Первого Болгарского царства после 893 г. такой цифровой системы в официальном кириллическом письме. Такие предположения не подтверждаются конкретными данными болгарской эпиграфики, противоречат практике употребления в Первом Болгарском царстве византийской нумерации и поэтому должны быть отвергнуты. В связи с этим еще более убедительными кажутся выводы о последовательном развитии славянских письменных систем, приведенные в упомянутой выше статье Л. П. Жуковской.
В каком отношении к цифровым данным эпиграфики Первого Болгарского царства и сделанным на основе ее изучения выводам находится практика употребления цифровой символики в старославянских кириллических рукописях X — XI вв.? Изучение цифрового материала южно- и восточнославянских соответствующих источников дало следующий результат. Ни одна из сохранившихся старославянских кириллических рукописей X—XI вв. не содержит новых черт, кроме двух, отмеченных выше в качестве особенностей регионального славянского варианта византийской нумерации (поворот шестерки, порядок записи чисел второго десятка). При этом обнаружилась важная особенность: ни один из строславянских источников не дает образцов начертаний цифровых знаков 600, 700, 800, 900.
[adsense]
Таким образом, старославянские рукописные материалы, казалось бы, не добавляют ничего существенного к основному выводу о развитии славянской цифровой традиции в эпиграфике Первого Болгарского царства, а именно: славяне первоначально использовали византийскую цифровую систему, которую продолжали употреблять и когда у них сложилось буквенное письмо типа кириллицы; лишь впоследствии в практике применения славянами этой нумерации появились черты, не типичные для византийской цифровой традиции. Однако рукописные источники X — XI вв., не проясняя до конца вопроса об окончательном облике старославянской цифровой системы в кириллице, указывают путь, на котором может находиться его решение. Вместо отсутствующих знаков сотен могли употребляться начертания, тождественные византийским, но могли использоваться и оригинальные по графике символы. Последнее допущение находит некоторое обоснование в позднейших южнославянских источниках. Здесь в качестве «кириллических» цифр, обозначающих сотни, зафиксированы в конце XII — начале XIII в. следующие символы в цифровых значениях «по-глаголически»: «от» = 700, «пе» (или «шта») = 800, «цы» = = 90032. О том, что эти примеры действительно характеризуют существовавшую устойчивую цифровую традицию в кириллице южных славян, свидетельствует последующее закрепление в южнославянской письменной практике употребления Ц = 900. В результате второго южнославянского литературного влияния XIV—XV вв. применение «цы» в цифровом значении 900 было перенесено и в русскую письменную практику, где раньше использовался в качестве 900 другой символ — «юс малый».
Приведенные данные о традиции употребления в позднейших южно- славянских кириллических текстах цифровых знаков сотен, выраженных «по-глаголически», говорят о том, что цифровая система в кириллице исторически складывалась как самостоятельный вид цифровой системы из византийской нумерации под влиянием глаголической цифровой системы. Правда, не ясно, когда начался указанный процесс — уже в старославянский период или позже, в XII в. Не связаны ли два выделенных выше отличительных признака (поворот шестерки, порядок записи чисел второго десятка) единой причинной зависимостью с появлением знаков сотен, выраженных «по-глаголически»? Такой вопрос ставят южнославянские ру¬кописные источники, но он пока остается без ответа.
R. A. Simonov -LA NUMÉRATION BYZANTINE DANS LES INSCRIPTIONS DU PREMIER ROYAUME BULGARE ET LE DÉBUT DE L’ÉCRITURE SLAVE
Résumé
L’article traite du système numérique dans les incriptions du Premier Royaume bul¬gare, représenté, dans l’esprit du suite, par a) les documents en langue grecque et en langue protobulgare écrits en caractères grecs; b) les inscriptions supposées slaves et rattachables probablement à la fin du IX-à la première moitié du Xe siècle; c) les sour¬ces cyrilliques datées avec précision et remontant aux Xe — début du XIe siècles. On tire la conclusion que pour toutes les trois catégories de documents la numération est com¬mune et analogue au système alphabétique grec de chiffres (à la numération byzantine). L’auteur interprète le système numérique de l’alphabet cyrillien ancien slave des X—XIe8 siècles qui est représenté par les inscriptions et les livres en tant que résultat d’une évo¬lution historique de la numération byzantine au cours de son fonctionnement dans la littérature du Premier Royaume bulgare. Les derniers cent ans de l’existence de cet Etat (la moitié du Xe — le début du XIe siècles), sous l’influence de la langue slave et en présence de l’emploi parallèle des deux types d’écritures (glagolitique et cyrillienne) se forma une variante locale (régionale) de la numération byzantine. Elle se distingue par l’utilisation des dessins rares des chiffres et les modes d’énoncer les nombres peu com¬muns (citons la forme de l’épythème cadette, l’ordre d’énoncer les nombres du deuxième ordre).
L’auteur est porté à considérer comme peu soutenable l’hypothèse de E. F. Karsky affirmant que dans l’écriture slave qui se forma au milieu du IXe siècle (si elle était de type cyrillien) la numération était composée sur un strict principe alphabétique (c’est-à-dire selon celui de la glagolitique). Ц est du même avis de l’hypothèse de E. Ghéorguiév disant qu’un tel système numérique fut officiellement adopté plus tard (en 893) dans l’alphabet cyrillien du Premier Royaume bulgare. Les hypothèses en ques¬tion ne sont pas confirmées des données épigraphiques bulgares concrètes. D’autant plus, elles ne s’accordent pas, de facto, à la pratique courante de l’emploi de la numération byzantine au Premier Royaume bulgare. Paraît convaincante la conclusion faite par L. N. Joukovskaia sur le développement ci-dit des systèmes d’écritures chez les Slaves: 1) le systeme numérique connu d’apres les documents écrits cyrilliens conservés (la nu¬mération byzantine); 2) l’alphabet glagolitique qui représentait les signes phonétiques aussi bien que ceux numériques; 3) l’alphabet cyrillien pour noter les signes phonétiques.
1. В. А. Истрин. Возникновение и развитие письма. М., 1965, стр. 402—483.
2. Б. Ф. Карский. Славянская кирилловская палеография. Л., 1928, стр. 363.
3. Б. В. Гнеденко. Очерки по истории математики в России. М.— Д., 1946, стр. 17—18 и 228—229; О. Бородiн. Iстория разветку поняття про число i системи числения. KiÏB, 1963, стр. 29.
4. В. Н. Щепкин. Учебник русской палеографии. М., 1920, стр. 138, переиздание: В. Н. Щепкин. Русская палеография. М., 1967; А. П. Юшкевич. История математики в России до 1917 года. М., 1968, стр. 9—10.
5. А. И. Филиппов. О славянской нумерации. «Математическое образование», 2, 1913, стр. 49.
6. Е. Георгиев. Славянская письменность до Кирилла и Мифодия. София, 1952, стр. 22—23; его же. Основные вопросы возникновения старославянской (староболгарской) литературы и старославянского (староболгарского) литературного языка. «Славянская филология», 1. М., 1958, стр. 226.
7. Е. Георгиев. Разцввгет на българската литература в IX—X вв. София, 1962, стр. 190—191.
8. Л. П. Жуковская. К истории буквенной цифири и алфавитов у славян. Сб. «Источниковедение и история русского языка». М., 1964, стр. 37—43.
9. Р. А. Симонов. За кирилска «буквена» номерация. «Език и литература», 1, София, 1964, стр. 67—70.
10. Р. А. Симонов. О некоторых особенностях нумерации, употреблявшейся в кириллице. Сб. «Источниковедение и история русского языка», стр. 14—36.
11. Б. А. Рыбаков. Русская эпиграфика X—XIV вв. (Состояние, возможности, задачи.) «История, фольклор, искусство славянских народов. Доклады советской делегации. V Международный съезд славистов», М., 1963, стр. 57.
12. С. А. Высоцкий. Древнерусская азбука из Софии Киевской, СА, 1970, 4, стр. 137.
13. Д. А. Авдусин. Гнездовская корчага. Сб. «Древние славяне и их соседи». М., 1970, стр. 110—113; А. С. Львов. Еще раз о древнейшей русской надписи из Гнездова. ИАН СССР, сер. литер, и яз., 1. М., 1971, стр. 47—52.
14. В. Л. Я н и н. Актовые печати Древней Руси X—XV вв. 1. М., 1970, стр. 34—41 и др.
15. V. Gardthausen. Griechische Palaeographie. II, 2 Auflage, Leipzig, 1913, стр. 354—372; W. Larfeld. Griechische Epigrank. München, 1914, стр. 290—297; M. Я. Выгодский. Арифметика и алгебра в древней мире. М., 1967, стр. 245—262 и др.; О. Нейгебауер. Точные науки в древности. М., 1968, стр. 25—26 и др.
16. V. Веsеv1iеv. Die Protobulgarischen Inschriften. Berlin, 1963.
17. M. H. Тихомиров. «Имеиник» болгарских князей. В кн. М. Н. Тихомиров. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М.. 1969, «тр. 277—284.
18. J. Sabatier. Description generale des monnaies byzantines, I. Leipzig, 1930, табл. XXX. На этот факт и источник мне любезно было указано Э. И. Кучеренко.
19. И. И. Срезневский. Палеографические наблюдения по памятникам греческого письма. I—II. Обозрение русских трудов по греческой палеографии. Древний христианские написи в Афинах. «Приложение к XXVIII тому Записок Имп. Ака¬демии наук», 3, СПб., 1876, стр. 53; V. Веsеv1iеv. Spätgriechische und spätlateinische Inschriften aus Bulgarien. Berlin, 1964, № 231 и 252, стр. 164—165.
20. Ив. Гошев. Старобългарски глаголически и кирилски надписи от IX и X вв.. София, 1961, стр. 47—55, 130—132.
21. Отдел рукописей ГИМ, фонд Син, № 20, л. 212 об.; Ив. Гошев. Ук. соч., стр. 26—27.
22. A. Vaillant. Discours contre les Ariens de saint Athanase. Version slave et trad, en fr., София, 1954, стр. 6—7.
23. P. Dinekоv. Über die Anfänge der bulgarischen Literatur. International Journal of slavic linguistics and poeteics, III, 1960, стр. 109—121; V. Besevliev. Die Anfange der bulgarischen Literatur. Там же, IV, 1961, стр. 116—145; П. Н. Берков. Начало болгарской литературы и некоторые принципиальные вопросы общей литературной
историографии. «Русская литература», 1, 1961, стр. 221—227; П. Динеков. Литературни въпроси. София, 1963, стр. 9—25.
24. П. Динеков. Литературни въпроси, стр. 21.
25. В. Гюзелев. Коя е Ана от новооткрытия двуезичен преславски надпис? «Исторически преглед», 6, 1967, стр. 82—85.
26. Т. Тотев. Две нови старобългарски надписи от Преслав. «Бълтарски език». 1, 1966, стр. 44.
27. Ив. Гошев. Ук. соч., стр. 95, 159.
28. Ив. Гошев. Ук. соч., стр. 79, 88, 153, 157.
29. Там же, стр. 103—104, 125.
30. В. А. Мошин. Битольска плоча из 1017 године. «Македонски jaзик», XVII, 1966, стр. 51—61.
31. М. Н. Тихомиров. Начало славянской письменности и Древняя Русь. Кн. «Исторические связи России со славянскими странами и Византией», стр. 184.
32. Паремийник Григоровича, рукопись, конца XII — начала XIII вв. Отдел рукописей ГБЛ, фонд 87, № 1685, лист 28 (32) об.