Шамшин А.Б. Эпоха поздней бронзы и переходное время от бронзы к железу в Барнаульском Приобье // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. Барнаул, 1988. С. 111-115.
В период поздней бронзы (ХII — VIII вв. до н.э.) и переходное от бронзы к раннему железу время (VIII — VІ вв. до н.э.) в Барнаульском Приобье существовали три археологические культуры: позддебронзовые корчажкинская и ирменская и переходная большереченская.
Важнейшими памятниками корчажкинской культуры являются Костенкова Избушка, Корчажка V, Фирсово ХVII, Речкуново IV и могильник Осинки. Корчажкинская культура сложилась в Барнаульском Приобье в результате взаимодействия двух основных компонентов: пришлого андроновского и гребенчато-ямочного, а также, вероятно, какой-то части сохранившегося здесь елунинского. Процесс этот привел к формированию своеобразной археологической культуры, имевшей элементы сейминской традиции в изготовлении бронзового инвентаря, характерную керамику преимущественно баночной и слабо профилированной горшковидной формы со значительным гребенчато-ямочным компонентом в орнаментации, а также пережиточными андроновскими мотивами с последующим сокращением доли гребенчато-ямочных узоров и возрастанием количества геометрических. Типичным является однообразное заполнение стенок сосудов сетками и елочками, разделенными рядами ямок и каннелюров.
Не рассматривая корчажкинскую культуру как нечто статичное, мы выделяем в ней два хронологических этапа: ранний фирсовский (ХII(ХI) — X вв. до н.э.) и поздний иткульский (X — 1-я половина VIII вв. до н.э.) (Кирюшин, Шамшин, 1987). Хозяйство корчажкинского населения было многоотраслевым, в котором развитое скотоводство сочеталось с преобладанием охотничье-рыболовческого уклада (Кирюшин, Гальченко, 1986). Формирование корчажчинской, еловской, сузгунской и ряда других андроноидных культур отражает общую историко-культурную ситуацию на юге Сибири в эпоху поздней бронзы, когда шел процесс «поглощения” гребенчато-ямочным субстратом пришлой андроновской традиции, шедший на различном культурном и экологическом фоне.
Другой культурой, существовавшей в Барнаульско-Бийском Приобье в эпоху поздней бронзы, была ирменская. Наиболее изученными ее памятниками в этом районе являются могильники Камышенка, Плотинная, Ближние Елбаны IV; поселения Заковряшино I, Быково I и III, Казенная Заимка, Цыганкова Сопка, Речкуново III и др. H.Л. Членова выделила на территории Барнаульско-Бийского Приобья сначала локальный алтайский вариант ирменской культуры (Членова, 1972), а затем разделила его на северо-алтайский и предгорно-алтайский (Членова, 1973). Нам представляется более правильным выделение здесь единого алтайского локального варианта ирменской культуры, занимавшего территорию от предгорий Алтая до района г. Камня. Все ирменские памятники на этой территории достаточно однородны. Наиболее обоснованной датой этого варианта нам представляется IX — 1-я половина VIII вв. до н.э.
Особо сложным является вопрос происхождения ирменской культуры. По-видимому, она формируется на рубеже II — І тыс. до н.э. в западносибирской лесостепи, т.к. в сопредельных районах мы не знаем ни одного достаточно близкого культурного комплекса, а тем более культурного массива, с миграцией населения которого можно было бы связывать появление ирменцев на этой территории. Именно здесь, в Новосибирском Приобье, А.В. Матвеев обнаружил памятники раннего быстровского этапа ирменской культуры (Матвеев, 1986), в то время как в Барнаульском Приобье таких памятников нет. Здесь продолжала развиваться местная корчажкинская культурами лишь на ирменском этапе началось проникновение ирменцев как в более северные районы — на юг таежной зоны, так и в более южные — в Барнаульское Приобье. Здесь ирменскоо население вступает в активные контакты с корчажкинским, что нашло отражение в материалах как ирменских, так и корчажкинских памятников (Речкуново 111, Малоугренеао и др.) (Шамшин,1985).
Процесс поглощения ирменского населения корчажкинским хорошо отражен в орнаментации керамики: в орнаментальной композиции поздних ирменских памятников появляются характерные корчажкинские мотивы (сетки, елочки, ряды наклонных отпечатков штампа), в то время как на второй группе керамики иткульского типа значительно возрастает количество геометрических узоров, которое, на наш взгляд, можно связывать с воздействием ирменской культуры. В керамическом комплексе памятников мыльниковского типа (первый этап переходного времени) ирменские мотивы прослеживаются уже значительно слабее, зато явно преобладают корчажкинские.
Нам представляется, что ирменская культура формируется в Верхнем Приобье на основе предшествовавшей ей здесь андроноидной традиции при участии населения бегазы-дандыбаевской культупы Центрального Казахстана и «валиковцев». Возможность участия племен «валиковой» керамики в этногенезе ирменской культуры уже отмечалась в литературе (Кирюшин, 1985). Хозяйственный тип ирменского населения с его ярко выраженной скотоводческой направленностью также наиболее близок хозяйственному типу «валиковцев» (Кирюшин, Гальченко, 1986). Имеются и материалы, подтверждающие проникновение «бегазинцев» как в Новосибирское, так и в Барнаульское Приобье в эпоху поздней бронзы.
Смешение в Барнаульском Приобье местного корчажкинокого и пришлого ирменского населения приводит к сложению здесь большереченской культуры переходного времени, к важнейшим памятникам которой относятся поселения и могильники на Ближних Елбанах, поселение Мыльниково, Елунинское культовое место, могильник и поселение Бобровка и др. Первоначально памятники, которые мы относим к переходному времени и выделяем в самостоятельную большереченскую культуру, М.П.Грязнов включил в большереченский этап соответствующей культуры и отнес к эпохе раннего железа (Грязнов, 1956). Выводы эти делались им в основном по комплексу памятников на Ближних Елбанах. Отметив, что большереченский этап формируется на позднебронзовой основе, М. П. Грязнов тем но менее говорил об их существенных различиях. Считая переходный период кратким, и связывая его с изменением форм хозяйства, он не нашел отражения его в известных тогда памятниках. Наши раскопки поселения Мыльниково, датированного 2-й половиной VIII — VII вв. до н.э. (Шамшин, 1986) позволяют проследить особенности этого переходного периода. Так, если для более северного Новосибирского Приобья и Барабы В.И. Молодин выделил позднеирменский этап, датирующийся концом VIII — началом VII вв, до н.э., завершающий ирменскую культурную линию развитая, то на территории Барнаульского Приобья этот процесс шел иначе, что было связано как с наличием здесь самостоятельной корчажкинской культуры, так и с более слабой представленностью ирменского компонента. Вследствие этого в переходное время от бронзы к железу большереченская культура формировалась прежде всего на корчажкинской, а не на ирменской основе, что позволило нам выделить здесь мыльниковский тип памятников (эпоха финальной бронзы), датировав его 2-й половиной VIII — VII вв. до н. в. и определив его не по культурному, а по хронологическому признаку (Шамшин, 1986). В тоже время материалы мыльниковского типа, видимо, могут быть обнаружены лишь в ареале существовавшей на этой территории ранее корчажкинской культуры, т.к. относящиеся к этому же времени поселение Крестьянка IX, расположенное на границе Алтайского Приобья и Кулундинской степи, скорее может быть названо позднеирменским.
В печати уже появилась точка зрения В.А. Могильникова, предложившего сохранить название «большереченская» не за всей культурой VII — I вв. до н.э., а лишь за периодом VII — VІ вв. до н.э., т.е. за переходным временем (Могильников, 1986). Она была поддержана в 1986 г. в Барнауле Т.Н. Троицкой и нами, а в 1986 г. на семинаре в Тюмени мы обосновали необходимость выделения самостоятельной большереченекой культуры VIII — VI вв. до н.э. в Барнаульско-Бийском Приобье и наметили ее внутреннюю хронологию. Был выделен более ранний мыльниковский этап и более поздний ближнеелбанский. Несмотря на небольшие хронологические различия, памятники этих двух этапов безусловно однокультурны. Мыльниковский этап (ранее — финальная бронза) (Шамшин, 1986) мы датировали 2-й половиной VIII — VII вв. до н.э., отчасти синхронизировав его с позднеирменскими памятниками Новосибирской области, Барабы и Западного Алтая, а ближнеелбанский — VII — VI вв. до н.э., отчасти синхронизировав с завьяловской культурой. Предлагаемая периодизация носит предварительный характер, но позволяет внести определенную ясность в материалы переходного времени.
Большереченская культура переходного времени уже не может, на наш взгляд, относится к культурам поздней бронзы, но на может быть названа и собственно периодом раннего железного века. Ряд присущих ей в целом черт неустойчивости известен и в других культурах переходного времени: завьяловской, красноозерской и др., которые также не принято относить к раннему железному веку. И уж, конечно, она не может быть отнесена к культурам скифского типа. Нам кажется обоснованной точка зрения Т.Н. Троицкой о существовании большой культурной общности, которую она называет гамаюно-каменогорской (на западе) и молчановско-сургутской (на востоке) (Троицкая,1985). К ней же может быть отнесена и большереченская культура Барнаульского Приобья. Культуры, входящие в эту общность, имели много общего между собой и в то же время значительно отличались от располагавшихся южнее в степной полосе культур аржано-черногоровского типа. Именно там, в степных районах Забайкалья, Тувы, Монголии, Горного Алтая и в более западных районах вплоть до Причерноморья складывались культуры раннескифского типа в полном смысле этого слова. Там же, вероятно, формировался кочевой тип хозяйства и сам феномен кочевничества как определенной общественной организации. Северная же периферия кочевого мира, к которой относилось и Барнаульское Приобье, испытывала лишь влияние южных соседей.