Развитие гончарных традиций эпохи бронзы Обь-Иртышья (формовочные массы и формовка)

Ландшафтно-географически территория Обь-Иртышья представляет собой несколько районов, отличающихся друг от друга не только почвами, растительным и животным миром, водными ресурсами и климатическими особенностями, но и рельефом [Славнин В.Д., 1973, с. 124]. Причем, по всей видимости, рельефные особенности региона были столь важны в древности, что, например, все археологические памятники эпохи бронзы, представляющие определенные культурные образования, соответствуют, в целом, общей схеме рельефных особенностей Обь-Иртышья.

Правобережная Иртышская, Васюганская и Ваховская возвышенности характеризуются гребенчато-ямочной традицией; Ишимо-Иртышская равнина и Барабинская низменность — кротовской культурой; Приобское плато — самусьской и крохалевскими культурами. Гончарные традиции Обь-Иртышской культурной провинции базируются на традиционных способах адаптации населения к сырьевым источникам, свойствам глин, качеству примесей и их наличию в регионе.

Южно-таежная зона распространения гончарных традиций характеризуется, как правило, использованием каолинитовых тонкодисперсных легкоплавких глин с повышенным содержанием железа, обогащенных тонко распределенной органикой; реликтовый обломочный материал почти отсутствует.

В лесостепи часто используются гидрослюдистые или каолинит-гидрослюдистые (?) глины с относительно высоким содержанием естественной непластической фракции (тяжелые суглинки) [Софейков О.В., СавинкинаМ.А. и др., 1989, с. 169]. Выходы горных пород в этих районах отсутствуют и поэтому традиционной добавкой в формовочные массы является шамот, реже — речной песок кварц-полевошпатного состава.

В зоне ленточных боров Томско-Новосибирского Приобья (Приобское плато) гончарные традиции развивались на базе каолинитовых тонкодисперсных глин с незначительными примесями реликтового обломочного материала (лессовидных суглинков). Пластичные глины требовали большого количества отощающих добавок, в качестве которых использовался дресвяной песок искусственного (дробленая порода) или естественного происхождения.

В целом, описанные особенности трех зон — это тот сырьевой фон, на котором складывались местные гончарные традиции.

ФОРМОВОЧНЫЕ МАССЫ

Эпоха раннего металла

Рецептура формовочных масс в эпоху бронзы, в основном, соответствует той естественно-географической среде, в которой развивались данные традиции гончарства.

Гребенчато-ямочная керамика (рис. За, 5, 6; 14; 17; табл. 31,34,37, 51,58, 59) южно-таежной и лесостепной зон раннего металла характеризуется удивительным однообразием рецептур в составлении формовочных масс. Их основой являлись каолинитовые глины с добавкой крупнообломочной примеси шамота. Различие заключается лишь в количестве и гранулометрическом составе примеси.

Для среднеиртышской посуды (Александров-ка VIII, Ямсыса XII, Хутор Бор I) характерно добавление в тощую (до 20% кварцевых включений 0,04-0,08 мм) железистую каолинитовую глину до 15% шамота размерностью 1-3 мм. Органическая примесь в среднеиртышской посуде практически отсутствует. Она встречается в тесте ямсысинских сосудов, орнаментированных накольчато-отступающей техникой. По всей видимости, достаточно отощенное пластичное сырье почти не требовало добавок непластического материала и наполнитель играл роль огнестойкой примеси, связанной с сопротивлением термическому шоку при обжиге.

Иная рецептура характерна для раннебронзовой керамики Нижнего Прииртышья. В легкоплавкую ожелезненную глину добавлялось большое количество (до 40%) крупнозернистого шамота (преобладающая фракция 2-3 мм) и птичий помет, служащий связующим пластифицирующим материалом (Чилимка 17) (рис. 20,1, 2, 4, 5). Подобная рецептура известна в гребенчато-ямочной посуде Барабы (Каргат VI), в которой в качестве примеси О.В. Софейков выделяет траву и
пух. Кстати, последний, вполне возможно, является одним из компонентов птичьего помета [Софейков О.В., Савинкина М.А. и др., 1989, с. 164]. Данный вид примеси довольно широко представлен в эпоху неолита — раннего металла [Варанкин Н.В., 1976; 1982, с. 16]. Для отступающе-накольчатой керамики Барабы исследователь отмечает присутствие шерсти.

Приобская игрековская посуда (могильник на Старом Мусульманском кладбище) сделана из формовочных масс, составленных из гидрослюдистых глин с добавлением дресвяного песка (кварц, кварцит, глинистый сланец) и шамота (рис. 7,1,2). На 75% глинистого вещества присутствует 26% добавок (глинистого сланца и шамота -15%; песка -11%). В изломах черепков фиксируются следы органики.

Интересно отметить, что в раннебронзовых комплексах Обь-Иртышья отсутствует строгая корреляция между декоративной традицией и рецептурой формовочных масс. Для гребенчатой керамики, например, не характерно добавление органики в тесто, хотя исключения встречаются. «Органическая традиция» связана в большей степени с боборыкинской посудой раннего металла Зауралья и накольчато-отступающим типом керамики Среднего Прииртышья и Барабы. Известна органическая примесь и в игрековских материалах Приобья (могильник на Старом Мусульманском кладбище), а также в комплексах андреевской культуры [Ермаков В.К., Зах. B.Л., Ермакова В.А., 1989, с. 86-87]. Почти во всех перечисленных комплексах органическая добавка сочетается с минеральными непластическими включениями (песок, шамот, дресва) и выполняет различные функции при изготовлении и использовании сосуда.

В кондинских материалах и игрековской посуде из-за высокой пластичности сырья, а, следовательно, большого количества воды, для затво-рения глины требовалось большое количество минеральных отощающих добавок (шамота). В результате чего уменьшалась формуемость массы и птичий помет служил специфической пластифицирующей добавкой. В прииртышской посуде органика практически не использовалась, вследствие значительного содержания в глине естественной органики и малого количества минерального отощителя. В барабинской керамике органика (трава, шерсть) выступала в роли поро-образующей добавки.

По всей видимости, здесь следует выделить два функциональных класса органических добавок: пластифицирующие и порообразующие. Представляется, что последние — это наиболее ранняя ступень гончарных рецептур. Пластифицирующие свойства органики осваиваются позже, в связи с началом широкого применения неорганических примесей.

Эпоха ранней — развитой бронзы

В эпоху развитой бронзы наблюдается определенная дифференциация культурных (технологических) ареалов; формируется три района с традиционно выдержанной рецептурой: лесостепь Обь-Иртышья с шамотной стратегией в составлении формовочных масс, ленточные боры Приобья с песчано-дресвяной добавкой и лесная, южнотаежная зона, в которой значительных изменений по сравнению с предшествующим периодом не происходило.

Некоторым своеобразием отличаются формовочные массы таежных материалов Среднего Приобья (Васюганье, Вах). В качестве исходного сырья здесь использовались различные по качеству глины: суглинки (Малгет), пылеватые супеси палево-желтого цвета (долина Васюгана), желтовато-бурые суглинки (Тух-Эмтор). Традиции использования добавок были также различны — шамот и дресва [Кирюшин Ю.Ф., Малолетко А.М., с. 132-133]. На Нововасюганском поселении тощие глины вообще не предполагали искусственных добавок.

В кондинских и нелымских материалах (Нелымские Озера — междуречье Иртыша и Демьян-ки) также отмечаются самые разнообразные рецептуры в составлении формовочных масс: с дресвой и шамотом (рис. 13) (Чк 2; Чк 10, Чк 17), без примесей и с песком (Рыбный Сор 1). Аналогичную картину демонстрируют лесные материалы Самуси IV группы А (рис. 3, 5, 6) [Молодин В.И., Глушков И.Г., 1989, с. 186-187; Глушков И.Г., 1990, с. 70].

В качестве исходного сырья для изготовления посуды этой группы использовались лессовидные суглинки, содержащие незначительное количество пластического материала (до 10%) и тонкодисперсные болотные глины без естественных примесей с высоким содержанием железа. Лессовидные суглинки обладали высокой пластичностью и требовали значительного количества добавок, в качестве которых использовались шамот, окатанный песок, глинистый сланец, кварцит.

На 50-60% глинистого вещества добавлялось 40-50% отощающих примесей. Основу наполнителя составлял кварцевый песок (20-25%), шамот добавлялся в незначительном количестве (до 10%). В формовочных массах этой группы обычна добавка дробленых глинистых сланцев. Необходимо отметить также почти обязательное использование органических примесей. Преобладающая фракция отощающих добавок (0,4-0,8 мм) составляла 45-55%, что свидетельствует о плохой сортировке обломочной примеси.

Совершенно иную технологию обнаруживает рецептура, в основе которой лежит использование болотных, богатых органикой глин (рис. 3, 6). По своим формовочным качествам это очень тонкая, перемытая, «отмученая» (обогащенная) глина, почти не требующая специальных отощающих добавок. Шамот, редко — окатанный кварцевый песок в виде крупных зерен (0,7-3 мм) добавлялись в очень небольших количествах (6-8%). Тесто характеризуется хорошим замесом. Аналогичная рецептура характерна и для гребенчатоямочной среднеиртышской керамики. Сходство настолько очевидно, что можно предполагать прямой импорт.

На мой взгляд, такая мозаичная картина гончарных особенностей в целом характерна для традиций таежной зоны с ее микрорайональным принципом распределения ресурсов и населения, в отличие от магистральных рек Западной Сибири. Технологические традиции лесной зоны более индивидуализированы и разнообразны, по сравнению со стандартизованными рецептурами лесостепи.

Одино-крохалевский культурнохронологический горизонт

Одиновская посуда Прииртышья и марковские комплексы Барабы. Формовочные массы одиновских и марковских сосудов составлены на основе тугоплавких суглинков каолинит-гидрослюдистого состава с естественной примесью неокатанного кварц-полевошпатного песка, размерностью преобладающих фракций менее 0,1 мм, равномерно распределенного в поле шлифа (рис. За, 1, 2). Искусственная добавка средне- и крупнозернистого шамота (редко — сухой глины) составляет до 20%. Речной окатанный песок редко встречается в качестве отощителя в одиновской посуде; обязательной добавкой является органика, следы которой часто присутствуют в изломах черепков. Идентифицировать ее довольно сложно: по внешнему виду следы более всего напоминают переработанную желудком животного траву. Судя по качеству исходного сырья и добавок, органика использовалась в качестве пластификатора.
В отличие от одиновской, марковская керамика изготавливалась из средних суглинков, в которые практически не добавлялся шамот и следы органики определенно можно выделить лишь в отдельных случаях.

Таким образом, одиновская посуда Ишим-Иртышья и марковская посуда Барабы входят в ареал шамотной сырьевой стратегии. Различия в тесте объясняются скорее функционально (качество сырья — использование или неиспользование шамота), чем культурологически. Органика служила в первую очередь пластифицирующей и «каркасообразующей» добавкой.

Крохалевские комплексы Приобья (рис. 7, 3, 4). Е.В. Ламина и Н.Н. Добрецов в формовочных массах крохалевской посуды выделяют шесть вариантов рецептур, которые укладываются в две традиции — шамотную и песчано-дресвяную [Ламина Е.В., Добрецов Н.Н., 1990, с. 60-61].

Е.В. Ламина отмечает: «С точки зрения технологии замеса резко выделяется третий вариант (шамот в качестве искусственной примеси), тогда как остальные близки по материалам наполнителя и отличаются главным образом большим или меньшим его содержанием в объеме шлифа» [Ламина Е.В., Добрецов Н.Н., 1990, с. 59]. Эту особенность, подмеченную автором, подтвердили и результаты технологических испытаний, сделанные мною в 1984 г. В графике выделяются две группы, различные по плотности и водопоглощению, соответствующие составу наполнителя — шамота или дресвы. Наличие в комплексе двух функционально дублирующих видов добавок можно интерпретировать, как наличие двух традиций в составлении формовочных масс. Одна из них связана с местной (приобской) технологией, другая -в большей степени с западной (барабинской или прииртышской).

Культурно-хронологический горизонт с посудой, орнаментированной движущейся гребенкой

Кротовская посуда Прииртышья и Барабы (рис. 2; 3,1-4; За, 3, 4; 4; 11,3-6; 15; табл. 32, 33, 35, 38, 39, 41). Формовочные массы прииртышской посуды изготовлялись на основе каолинит-гидрослюдистых глин, содержащих неокатанные кварцевые включения естественного происхождения (суглинки). Преобладающая фракция (0,08-
0,1 мм) составляет 75% непластических добавок, фракции размером 0,2-0,4 мм — 20%. Наряду с песком, в глину добавлялось от 15 до 35% шамота, размерностью 0,6-1,2 мм, или сухой глины (Саранин II) (рис. 2, 1-2; табл. 33).
В Черноозерье VI, помимо шамотной рецептуры, встречаются рецепты, составленные на основе смешения различных по своим свойствам глин: слабоожелезненные иллитовые глины и глины с включениями лимонита, содержащие до 30% остроугольных обломков кварца (0,07-0,1 мм) на 70% глинистой массы.

Формовочные массы барабинской керамики составлялись на основе суглинков (абсолютное большинство фракций размерами 0,03-0,1 мм составляет 95%; обломки размерами 0,3-0,4 мм -5%) с добавлением крупного шамота (до 7-10%) (рис. За, 3, 4).

Интересным видом добавки является жженная кость (Черноозерье IV и Саранин II), известная только в кротовских памятниках. Отдельные кро-товские фрагменты с этой примесью обнаружены и в Черноозерском городище.
Органика, в качестве искусственной примеси, отмечается на очень многих фрагментах в кротовских коллекциях. Например, в Саранине II на 100 фрагментов (выборка случайная) приходится 28 фрагментов со следами выгоревшей органики (навоза?) в изломе и на поверхности. Более значительный процент сосудов с органикой характеризует Черноозерье IV (рис. 20, 3).

Идентификация органики пока остается под вопросом: в большинстве случаев можно говорить о добавках навоза (п л астифицирующе — выгорающая). В других случаях идентификация затруднена — органическая добавка образует пустоты округлых форм в сочетании с канальцами от растительных остатков (рис. 18, 1, 2).

Самусьская керамика Томско-Новосибирского Приобья (рис. 5; 6; 16; табл. 40). Формовочные массы самусьских сосудов составлялись, как правило, на основе лессовидных суглинков (Самусь IV), иллитовых глин, практически лишенных обломочного материала (Крохалевка I). Исходные глины пластичные, требующие значительного количества отощающих добавок. В керамическом тесте на 50-60% глинистого вещества содержится 40-50% непластического материала.

В целом, можно выделить несколько рецептур составления формовочных масс, однако все они характеризуют приобскую песчано-дресвянную сырьевую стратегию. В первой рецептуре в качестве отощающих добавок использовался жильный кварц, кварцит и глинистый сланец. В формовочных массах полностью отсутствует кварц-полевошпатный песок и шамот. Вторая рецептура предполагала использование дробленных пород (аляскитового и биотитового гранитов). В шлифах широко представлены угловатые обломки породного кварца, свежего микроклина, чешуйки биотита и мусковита, плагиоклаза и т.п.

В обеих рецептурах формовочная масса плохо перемешана; преобладающая фракция отощающих добавок (0,4-0,7 мм) составляет 70-80%, крупная остроугольная обломочная примесь (от 0,7 мм и >) — не более 4-5%. Очевидно, отощитель каким-то образом сортировался.

В самусьской керамике Крохалевки I использовались формовочные массы с пластичной тонкодисперсной иллитовой глиной. В качестве отощителя применялись выветрелые породы (дресвяной песок). Отощающие добавки не сортировались. Преобладающая фракция (0,4-0,6 мм) составляет 45% всех добавок. На крупную обломочную примесь, с размерами фракций от 0,6 до 2 мм, приходится 28-30%. Почти столько же составляют мелкие обломки. В целом, на 60-65% глинистого вещества приходится 35-40% отощи-теля; замес теста плохой — примесь плохо сортирована.
В самусьской коллекции встречены сосуды, формовочная масса которых составлена из двух глин различной пластичности с добавками еще и шамота, что также свидетельствует о смешении различных технологических традиций. Органическая примесь в самусьской технологии отсутствует, как практически отсутствует и шамот. В тех редких случаях, когда шамот используется вместе с дресвой, можно предполагать смешение принципиально разных рецептур в составлении формовочной массы.

В материалах Крохалевки I имеются свидетельства безусловного смешения самусьских и кротовских технологических традиций — когда кротовские сосуды начинают изготавливать по самусьским рецептам [Глушков И.Г., 1986] (рис. 7, 5-6; табл. 41).

Таким образом, какие же общие моменты можно отметить в эволюции традиционных рецептур формовочных масс в эпоху развитой бронзы по сравнению с предшествующим периодом?

1. Формовочная рецептура таежной зоны Обь-Иртышья более разнообразна, чем в лесостепи, что является следствием микрорайонального принципа течения культурно-исторического процесса в этой зоне. В лесостепи рецептуры более выдержаны и единообразны.

2. В формовочных массах таежной зоны по-прежнему велико значение органических примесей. На мой взгляд, это связано с консерватизмом традиций производства керамики и отсутствием стимула для технического прогресса. В лесостепи роль органических добавок уменьшается. Появляются рецептуры из смешанных глин, что маркирует принципиально иной уровень технического прогресса в целом.

3. Усиливается фактор, связанный с отбором и обработкой примесей, в частности, широко распространяется такой прием, как сортировка ото-щителя. Это элементы технического прогресса в гончарстве, которые ведут к развитию функциональной дифференциации керамической посуды.

Андроновский культурнохронологический горизонт

Андроновская посуда (табл. 42, 54). В XIV -XIII вв. до н.э. на территории Обь-Иртышья появляются андроновцы [Молодин В.И., 1985, с. 115-116; Косарев М.Ф., 1981, с. 131; Корочкова О.Н., Стефанов В.И., Стефанова Н.К., 1991, с. 76]. В настоящей работе вряд ли уместно говорить о степени андроновского влияния на культуры Западной Сибири и роли местного компонента в дальнейшем культурно-историческом процессе [Глушков И.Г., 1989, с. 96; Стефанов В.И., Стефанова Н.К., 1988, с. 58; Кирюшин Ю.Ф., 1988, с. 62]. Важно отметить, что в технологии гончарства, в частности, в рецептурах формовочных масс, нашли отражение андроновские традиции.

Для андроновской традиции в составлении формовочных масс характерно добавление дресвы и органики [ТепловодскаяТ.М., 1983, с. 46-48]. В Среднем Прииртышье андроновская технологическая традиция представлена известными мне материалами из могильника Ермак IV, формовочные массы которого характеризуются пятью рецептурами (рис. 8):

— в качестве исходного сырья использовались покровные суглинки (минералогический состав: кварц, плагиоклаз, политизированный калиевый полевой шпат; обломки кварца и полевого шпата плохо окатаны; добавка не сортирована; объем наполнителя 33-38%). По всей видимости, суглинки применялись для изготовления посуды в чистом виде без искусственных примесей. Этому рецепту соответствуют самые высокие показатели пористости и низкие показатели плотности;

— в качестве исходного сырья использовались иллитовые глины почти без естественных непластических включений. Тесто пористое, поры имеют изометрическую форму. В качестве искусственного отощителя служил хорошо окатанный речной песок кварц-полевошпатного состава в объеме 30% и шамот (10%);

— исходным сырьем являлись озерно-болотные глины, богатые естественной органикой без искусственных добавок (минералогический состав: обилие роговой обманки, разложенные амфиболы, породные глинистые сланцы; структура пелитовая);

— глина, почти не содержащая кварцевых включений. Искусственный отощитель — шамот размерностью 1,5-2 мм и объемом 25-30%. К тому же рецепту можно отнести сильно закварцованную глину с добавками шамота. Данная группа имеет низкие показатели водопоглощения (10-11%) и высокие показатели плотности (1,8-1,9 г/см куб.);
— сырьем служили сильно ожелезненные суглинки с искусственными добавками глинистого сланца, известняка, раковины в объеме до 40% (рис. 8, 1,2, 7).

В целом, все рецепты можно сгруппировать в четыре традиции:

а) чистая глина без искусственных примесей;
б) глина + дресва + раковина;
в) глина + речной песок;
г) глина + шамот.

Традиция использования речного песка, очевидно, связана с дресвяной добавкой. Поэтому дресвяную и песчаную добавки можно рассматривать как разные рецептуры одной традиции. Шамотная стратегия — местная прииртышская традиция. Таким образом, прииртышские федоровско-алакульские материалы демонстрируют проникновение местной рецептуры в традиционные андроновские технологические схемы.

Другой пример связан с восприятием местной средой новых андроновских песчано-дресвяных и раковинных рецептур. В качестве примера можно привести черноозерские комплексы Прииртышья. Их в какой-то степени можно назвать «поздним Кротово» или «варваризированным Андро-ном» [Глушков И.Г., 1989, с. 96]. В основе формовочных рецептур лежит шамотная сырьевая стратегия. Однако, как и во всех андроноидных памятниках, в черноозерской керамике выделяется несколько рецептурных традиций, отражающих, с одной стороны, сложную картину взаимоотношений пришлых и местных групп населения, а с другой — технический прогресс в отборе исходного сырья и составления формовочных масс. Это проявилось прежде всего в использовании естественно отощенных тонкодисперсных глин, в которые редко добавлялось незначительное количество шамота (рис. 12).

Вместе с тем, для керамики Черноозерского селища и городища (табл. 30) выделяются, по крайней мере, три рецептуры. Группа сосудов, орнаментированных гребенчатой елочкой и продолжающая местную кротовскую линию развития (рис. 2, 5; 12, 6), имеет грубые формовочные массы, составленные из окатанного речного песка (до 20%), шамота или сухой глины (до 15%) и органики. В качестве исходного сырья использовались пластичные каолинитовые глины с содержанием естественного наполнителя в объеме 10-15%. Песок хорошо окатанный, кварц-полевошпатного состава. Иногда в шлифах (Черноозерское городище) отмечается дробленый речной песок. В коллекции Черноозерского поселения есть сосуды (25 из 93), демонстрирующие кротовские декоративные и технологические традиции, с добавками шамота и кости.

Формовочные массы второй группы сосудов, декорированной многорядовым горизонтальным зигзагом, составлены на основе каолинитовых глин с добавкой дресвяного песка, представленного остроугольной фракцией с преобладающими размерами 0,7-1 мм. Шамот либо отсутствует совсем, либо встречается крайне редко. Для теста характерна добавка толченой раковины (табл. 15).

Андроновские сосуды с нарядной кобровой орнаментацией представлены рецептурами как первой, так и второй групп (табл. 15).

Барабинские андроновские материалы (Кар-гат 6) также демонстрируют смешанные рецепты составления формовочных масс. О.В. Софейков, в связи с появлением в Барабе раковинной добавки, предполагает появление в этом районе алакульских групп населения из районов Притоболья [Софейков О.В., 1990, с. 97].

Помимо информации об этнокультурных контактах, андроновская и андроноидная керамика демонстрируют новые, более совершенные, с точки зрения эволюции гончарства, признаки технологического прогресса. Во-первых, это подбор различного по качеству сырья вплоть до использования чистых глин. Изменилась и технология подготовки примесей — усилилась роль сортировки и дробления (включая дробление окатанного речного песка) (рис. 4, 2). Андроновская «нарядная» керамика содержит в тесте только мелкий шамот определенной размерности (предполагается двойное просеивание). Широко используется дробление с дальнейшим просеиванием окатанного речного песка, улучшающее его свойства как добавки к глине.

Такое отношение к исходному сырью и примесям связано, очевидно, с использованием ручного гончарного круга (об этом далее), который «привнесли» андроновцы в местную среду. Керамическая масса для использования на круге требовала определенных качеств (тонкие и среднетекстурные массы, более вялое тесто), которые проявились в анализе керамического теста андроновской и андроноидной керамики Обь-Иртышья. Однако, местная среда почти не восприняла идею гончарного круга и производство посуды в последующие периоды бронзового века осуществлялось практически без него.

Эпоха поздней бронзы

Сузгунская посуда (рис. 9; табл.50). В настоящее время выделяется несколько вариантов суз-гунской культуры: нижнеиртышский, среднеиртышский и барабинский [Молодин В.И., 1985, с. 143-155; Глушков И.Г., 1991, с. 102; Захожая Т.М., 1995, с. 21]. Посуда каждого из них имеет определенную специфику, хотя, в целом, характеризуется сходными признаками. Так, нижнеиртышская керамика (Сузгун II, Малое Кугаево, Чегано-во) характеризуется формовочной массой, приготовленной на основе суглинков, содержащих большое количество кварцевой примеси (до 50%). Искусственная шамотная добавка (в основном, крупная фракция) составляла не более 20%; в тесте встречается органика.

Для среднеиртышской керамики традиционно свойственно более широкое использование шамота. В качестве исходного сырья использовались тугоплавкие глины гидрослюдистого и као-линит-гидрослюдистого (?) состава с алевритистой и тонкоалевритистой примесью кварц-полевош-патного состава (единичны обломки сфена, амфибола, турмалина, чешуйки биотита). Преобладающий размер обломков колеблется от 15 до 20%. В целом, использовались тонкие пластичные глины, нередко содержащие естественную тонкорас-пределенную органическую примесь (спикулы губок).

В качестве отощителя использовался низкотемпературный шамот аналогичного состава, что и основная масса черепка. Количество шамота колеблется от 20 до 60% в зависимости от типа посуды. Как правило, в формовочной массе содержится 30-40% отощителя. По цвету шамот более темный, что является результатом вторичного обжига. Размерность обломков шамота различна -от 0,2 до 3 мм. Преобладающая фракция (60% и более) имеет размеры 2-3 мм. Для небольших по объему сосудов шамот просеивался и сортировался (около 1 мм), для крупных сосудов эта операция не производилась. В единичных случаях зафиксирована также песчаная добавка. В шлифах наблюдаются окатанные обломки кварца. Песчаная примесь (0,1-0,3 мм) неравномерно распределена в поле шлифа.

Касаясь вопроса об органических включениях в формовочной массе сосудов, хочется отметить следы навоза, которые встречаются в единичных случаях. Эта добавка характеризует крупные по размеру сосуды с большим количеством шамотного материала. Для мелких емкостей следов навоза не зафиксировано, однако, в шлифах довольно часто отмечается тонкодисперсное адсорбированное органическое вещество в виде углеродистых стяжений.

В целом, все разновидности формовочных масс характеризуют одну шамотную стратегию их составления.

Еловская керамика. Для еловской посуды (Еловский микрорайон) характерно дальнейшее развитие приобских традиций в составлении формовочных масс [Посредников В.А., 1975, с. 21]. Керамическое тесто составлялось, в основномкак правило, на основе лессовидных суглинков с искусственной добавкой дресвы до 40-60% (минералогический состав: кварц, роговая обманка, плагиоклаз, калиевый полевой шпат, биотит). Примесь просеивалась (52% составляют фракции размером 1-2 мм). В керамике Еловского поселения выделяются группы, отличающиеся объемом наполнителя и размерностью преобладающей фракции, но они не выходят за рамки общей традиции еловской культуры.

Обращает на себя внимание, что формовочные массы не содержат непластических добавок. В качестве исходного сырья служила тощая каоли-нитовая ожелезненная глина, не содержащая органики. Такая рецептура встречается в еловс-ких материалах сравнительно редко и, возможно, связана с предшествующей андроновской традицией.

С точки зрения прогресса в гончарстве, обращает на себя внимание дальнейшая дифференциация формовочных масс в рамках одной традиции (например, сузгунской), связанная с размерно-морфологическими и декоративными стандартами посуды. На мой взгляд, это следующий этап развития гончарных навыков, отражающий, возможно, дифференциацию посуды по функциям, хотя нельзя не учитывать специфику некоторых сузгунских памятников как культовых комплексов, объединяющих население сравнительно большой территории (табл. 67).

Гребенчато-ямочная керамика Нижнего Прииртышья (рис. 10; табл. 44,45, 47,48). Основой формовочных масс гребенчато-ямочной посуды является рецептура, составленная из ожелезненных каолинитовых глин, содержащих равномерно распределенный кварц-полевошпатный материал (0,1-0,3 мм) объемом 15-18%.

В качестве искусственной примеси используется шамот (1-3 мм) в пропорции 1:5, 1:6. Например, для керамического комплекса Чилимки 1 характерны, в основном, среднегрубые (58%) и тонкие (27%) формоьэчные массы. Очень грубое тесто встречается лишь в семи случаях.

Часто к глине примешивалась органика (идентификация затруднена), о которой свидетельствуют различные поры и каверны на изломе и внутренней поверхности сосудов. Их длина, как правило, 1-2 мм, ширина 0,7-1 мм. Тесто промешивалось недостаточно хорошо. Для некоторых керамических комплексов Нижнего Прииртышья характерно большое количество органической примеси — рубленной травы (Чилимка VII). Об использовании растительной примеси говорят отпечатки стеблей, листьев брусники. Иногда поры заполнены углеродом [Захожая Т.М., 1995, с. 15].

Песчаная добавка почти не характерна для гребенчато-ямочной посуды Прииртышья. Речной песок в качестве искусственной примеси встречен лишь в нескольких случаях. Он представлен хорошо окатанными фракциями размером около 1 мм.

В целом, традиции в составлении формовочных масс гребенчато-ямочной керамики протекали в русле общей шамотной региональной специфики таежной зоны Обь-Иртышья, которая практически не менялась с периода раннего металла до эпохи раннего средневековья. В этом отношении гребенчато-ямочная керамика отличается от атлымской и лозьвинской посуды (табл. 43, 46), в основе формовочных масс которых лежит песчано-дресвяная стратегия (рис. 11, 1, 2).

Атлымская рецептура служит своеобразным индикатором этнокультурных процессов, происходящих в эпоху поздней бронзы на территории . Обь-Иртышья. Так, судя по технологическому анализу керамики (табл. 49,52,53) [Захожая Т.М., 1995, с. 17], южная граница атлымской культуры проходила в районе Нижнего Прииртышья — Сургутского Приобья. Более южные районы атлымское население не осваивало. Лесостепные культуры крестового круга (красноозерская, Молчановская, завьяловская) сформировались без участия атлымской технологической традиции. В контактных районах (Нижнее Прииртышье) наблюдается смешение рецептуры формовочных масс в комплексах гребенчатых и атлымских памятников.

Рассматривая эволюцию формовочных масс, в целом, хочется отметить, что навыки сырьевой стратегии и рецептура керамического теста отражают не только уровень контактов древнего населения Обь-Иртышья, но и определенные ступени технологического прогресса в использовании сырья и обработке добавок, что неминуемо должно было привести к одной из форм гончарной дифференциации посуды в зависимости от функции, столь характерной для развитых форм гончарства. Однако, в связи с приходом в Сибирь русских с их мощной гончарной традицией, этого не произошло и местное гончарство со временем атрофировалось и исчезло.

ФОРМОВКА

Эпоха раннего металла

Эволюция формовочных навыков тесно связана с этнокультурными процессами, происходящими в Западной Сибири в эпоху бронзы, а также с общим процессом технико-технологического совершенствования, другими словами — с техническим прогрессом. Многие формовочные техники, выделенные по материалам бронзового века Обь-Иртышья были промоделированы экспериментально (рис. 112-117), что повышает доказательность аналитической реконструкции простого трасологического исследования

Гребенчато-ямочная керамика формовалась как жгутовым, так и ленточным способом. Керамические комплексы междуречья Иртыша и Демьянки — Нелымские озера (Рыбный Сор 1, Еска 1) — демонстрируют, в основном, жгутовый способ (табл. 28). Емкость поднималась с днища внутренним подлепом толстыми жгутами (1,6-2 см), которые расформовывались до толщины стенки (0,5-0,7 см). Жгуты сильно не раздавливались, за исключением тонкостенной посуды. Давлению подвергался только стык жгутов. Подготавливая верхний край, мастер пальцами придавливал его, за счет чего увеличивалась ширина спая.

В коллекции Рыбного Сора есть сосуды, изготовленные из двух половин жгутовым способом по емкостной программе (рис. 100-101). В формовке придонной части наблюдался перерыв, необходимый, видимо, для обработки поверхности, замазывания швов и подсыхания начина. Спай последнего жгута для лучшего крепления деформировался крупнозубым гребенчатым штампом. Круглодонные сосуды устанавливались в ямке, отчего в придонной части остались разнообразные следы песка, травинок, стеблей и т.д. (рис. 80). У плоскодонных сосудов днище вкладывалось в уже готовую часть емкости. В коллекции часты выпадения днищ по окружности или донные трещины в месте соприкосновения днища и стенки. На внутреннем изгибе сохранились следы от твердого орудия (палочка), зубчатого инструмента (гребенчатый штамп, шепа), оставшиеся от замазывания внутреннего шва. Очевидно, для подобного замазывания недоставало глины и необходимы были усилия для сильной деформации спая.

Следы выбивки встречаются на внешней поверхности сосудов, но этот прием носит вспомогательный характер, направленный на исправление формы и создание ровной внешней поверхности сосуда; формообразующая выбивка не использовалась. В одном случае в коллекции поселения Рыбный Сор отмечен фрагмент сосуда, сделанный на шаблоне, обмотанном сеткой (рис. 39, 1, 3). Следы шаблона присутствуют также на посуде раннего металла из поселения Тух Сигат IV.

Екатерининская посуда Среднего Прииртышья формовалась широкими лентами, начиная с округлого или приостренного дна, которое, очевидно, скатывалось из жгутов в руке, а затем устанавливалось в ямку. Ширина лент составляла 4,5-6 см при ширине спая 1-1,5 см (рис. 44,3). Ленты накладывались внутренним подлепом и стыки тщательно обрабатывались. Довольно часто на стыках заметны защипы, свидетельствующие о перерывах в формовке в процессе поднятия емкости (рис. 52,1,2). Екатерининские сосуды очень большие по объему, поэтому времени на обработку требовалось много и край последней ленты успевал подсохнуть.

Заметную роль в формовке играла выбивка, которой подвергались все сосуды. Толщина стенок отдельных сосудов доходит до 3-4 см. При выбивке использовалась гладкая наковаленка (галька?) и гладкая колотушка с широкой плоской поверхностью. После выбивки внешняя поверхность слегка разравнивалась, а внутренняя не требовала дополнительной обработки.

Несколько иной техникой, хотя и с использованием жгутов (рис. 55, 4), отличались некоторые гребенчато-ямочные сосуды из Танатово 5 и Оку-нево. В качестве наковаленки служил твердый предмет, обмотанный шнуром (рис. 40,2,3); внешняя сторона сосудов выбивалась колотушкой с гладкой поверхностью. В результате на внутренней стороне сосудов образовывались оттиски «текстиля», часто, наложенные друг на друга и идущие в различных направлениях.

Кондинская гребенчато-ямочная посуда (Еныя 12а) изготавливалась, в основном, из жгутов или нешироких лент внутренним подлепом (рис. 45, 3). В процессе формовки жгуты подвергались значительному раздавливанию. Формовка начиналась, как правило, с устья, а округлое или приостренное (реже — плоское) днище закрывалось в последнюю очередь. Хотя в коллекции имеются отдельные сосуды, изготовленные с днища (табл. 19-23; 27).

Интересно, что схема формовки кондинской посуды раннего металла продолжает традиции формовки неолитической зауральской (полуден-ской) посуды. Сходство проявляется не только в направлении формовки (с устья), но и в специфическом оформлении венчика наплывом с помощью специальной устьевой ленты снаружи или изнутри. Шов от такого замазывания часто оказывался плохо затертым, что связано с пересушиванием устья в процессе формовки. На некоторых сосудах очевидны следы лоскутного налепа (рис. 41, 2). Иногда формовка сосудов производилась преимущественно лентами шириной 6-7 см (Чилимка 17) (рис. 42; 43, 1). После накладывания каждого кольца лент, очевидно, происходила обработка поверхности и замазывание швов, в результате чего пересыхал спай (вероятно, было слишком тугое, невылежанное тесто) (рис. 52, 2) и его часто оформляли дополнительными защипами (рис. 54, 4).

Текстильная посуда раннего металла. Данный тип посуды представлен довольно широко как в таежной, так и в лесостепной зонах [Глушков И.Г., Глушкова Т.Н., 1992]. Спорным моментом в ее интерпретации являются текстильные оттиски, которые рассмотрены в настоящем очерке на примере ботайской посуды.

Моделирование ботайской посуды (рис. 102-104). В археологической литературе распространено представление о формовке ботайской посуды внутри плетеного мешочка. Вот, что об этом пишет О.И. Мартынюк, используя определения И.Л. Черная: «По его мнению (И.Л. Черная — И.Г.), относительно равномерная четкость и глубина текстильных отпечатков на сосудах позволяет сделать выводы, что отпечатки образовались в процессе изготовления посуды. Они появились вследствие прижимания к текстилю глиняной массы, а не наоборот. Это предположение подкрепляется следами расчесов гребенчатым штампом с внутренней стороны сосудов. Судя по характеру этих расчесов, формовка производилась внутри тканевого мешочка путем выравнивания толщины стенок движением по окружности сосуда гребенчатого (зубчатого) орудия» [Мартынюк О.И., 1985, с. 60]. Сам И.Л. Чернай отмечает следующее: «…в отпечатках …наблюдаются не отпечатки шнура, а текстиль неизвестного строения, в котором нити не переплетаются, а перевиваются по определенной системе… в тех местах, где смежные витки отстоят друг от друга, прослеживаются ряды тонких нитей (0,08…0,15 мм), которые под определенным углом соединяются и пронизывают витки» [Чернай И.Л., 1985, с. 96].

Опираясь на предложенную М.П. Грязновым логическую схему анализа вещи по ее следам [Глушков И.Г., 1992], попытаемся рассмотреть аргументацию И.Л. Черная относительно формовки сосудов в плетеном мешочке [Глушков И.Г., Глушкова Т.Н., 1992, с. 76-79].

1. Четкость и глубина оттиска — свидетельство прижимания глины к текстилю (по Чернаю). Этот вывод слишком неконкретный, так как неконкретны и абстрактны условия образования контурных характеристик следа. Во-первых, как уже отмечалось, четкость и глубина оттиска зависят от упругости и жесткости нити. Шерстяная нить дает более размытый отпечаток по сравнению с растительным волокном. Растительная нить менее упругая, за счет чего образуется относительно четкий край оттиска и увеличивается глубина отпечатка. Во-вторых, четкость и глубина следа зависят от площади соприкосновения предмета с пластическим материалом и силы нажима орудия. Чем больше площадь, тем менее глубокий оттиск, но, увеличивая давление на глину, можно получить довольно четкий и глубокий отпечаток. Следовательно, по признаку «четкость и глубина оттиска» невозможно корректно сделать вывод о следах текстиля, как результате особенностей формовки сосудов.

2. Следы расчесов гребенчатым штампом на внутренней стороне сосуда, выравнивающие стенку — косвенное свидетельство формовки в мешочке (по Чернаю). Обработка гребенчатым шпателем поверхности сосуда действительно решает целый ряд технологических задач, направленных на создание относительно равномерной толщины стенки и выравнивание внутреннего рельефа. Однако, такая обработка не является даже косвенным свидетельством формовки в мешочке. С таким же успехом она может использоваться при формовке в ямке, в руках, на поворотном столике, на земле и т.п. Единственно, о чем грубая обработка свидетельствует безусловно, так это о том, что внутренняя поверхность не соприкасалась с каким-то иным предметом (болванкой) во время изготовления сосуда и была доступна мастеру. Таким образом, приведенные И.Л. Чернаем аргументы относительно условий формовки не выдерживают критики.

Обратимся к системе аргументации в связи с использованием ткани. О применении ткани свидетельствуют: 1) рельеф в виде плотных рядов шнура со смещением витков; 2) соединение витков нитями толщиной 0,08…0,15 мм; 3) перевитые в определенной системе в одном витке тонкие нити.

Первый аргумент — рельеф в виде плотных рядов шнура, напоминающий раппорт ткани, действительно может свидетельствовать об ее использовании при формовке. Однако, чтобы превратить этот аргумент в достоверный факт, необходимо проанализировать еще как минимум несколько признаков (зональность планиграфии оттисков, равномерность или прерывность в их расположении, разнонаправленность отпечатков, их наложение друг на друга), которые в совокупности позволили бы корректно решить вопрос об использовании ткани [Молодин В.И., Глушкова Т.Н., Глушков И.Г., 1991, с. 8-9].

Второй аргумент — соединение нитей, наиболее уязвим, так как в первую очередь ставит проблему сырья. Трудно предположить, что уровень и мастерство обработки волокнистых веществ в энеолите достигло таких вершин, что можно было получить нить, почти равную толщине человеческого волоса (толщина человеческого волоса 0,06 мм; толщина шелковой нити от 0,007 до 0,05 мм). По всей видимости, речь идет об отдельных пучках волокон, создающих иногда «бахрому» при плохом скручивании нити. Именно они оттискивались в одном витке.

Таким образом, из всей аргументации И.Л. Черная безусловным является использование нитей или шнуров с правосторонней круткой в процессе изготовления сосуда. Остальные аргументы не обладают достаточной системой доказательств.

Обратимся к археологическому источнику — ботайской керамике. Формовка ее осуществлялась жгутами диаметром около 2 см. В процессе изготовления они расформовывались до толщины стенок 0,8-1 см. Характер спая был самым разнообразным, что свидетельствует как об упорядоченной расформовке, так и о простом раздавливании жгутов. На один крупный сосуд требовалось от 6 до 8 витков. Судя по следам соприкосновения с поверхностью донной и придонной частей сосудов, конструирование емкости осуществлялось в неглубокой ямке, равной приблизительно одной трети высоты сосуда. Внутренняя поверхность обрабатывалась грубым гребенчатым шпателем.

Текстильные отпечатки покрывали всю внешнюю поверхность. В придонной части они сильнее затерты и деформированы, по сравнению с туловом и горловиной. Раппорт текстильной поверхности во многом напоминает отпечатки без-утковой ткани. Однако же на горловине оттиски расположены под углом к горизонтальной линии горловины, в придонной части, как правило, вертикально или наклонно, на тулове — горизонтально и хаотично. Во всех зонах хорошо заметны следы наложения оттисков друг на друга, разнонаправленная ориентация рядов отпечатков. Участки с наложением оттисков довольно локальны по размерам (длина от 8 до 12 см, ширина от 5 до 7 см). Часто видны следы прерывности рядов, что позволяет выделить участки с одноразовым оттискиванием и определить их размеры. Иногда на поверхности оттиски нанесены столь часто и в различных направлениях, что вызывают трудности в диагностике и идентификации раппорта.

Таким образом, на внешней поверхности сосуда не могла одноразово (формовка в ямке, обложенной тканью или мешочке) оттискиваться ткань, т.к. это противоречит признакам на сосудах и логике самой формовки.

Инструментом нанесения текстильных отпечатков служила круглая палочка, с намотанным на нее жгутом из двух или трех толстых нитей (рис 104; 136). Перевитие нитей в жгутах было самым различным — от сильной до слабой скученности. Другим инструментом, в результате работы которого получались текстильные отпечатки, могла быть лопаточка-колотушка для выравнивания рельефа поверхности, также обмотанная шнудюм. Такая аналитическая реконструкция проверена в экспериментальной экспедиции летом 1991 г.

Сосуд формовался из жгутов диаметром около 2 см. Начин — спирально навитый жгут (2 витка) -раздавливался в руке в виде остродонной чашечки, которая затем ставилась в неглубокую ямку. После чего емкость поднималась еще на 2-3 витка, жгуты примазывались и расформовывались. Рельеф на внутренней поверхности убирался гребенчатым шпателем — соскребались излишки глины. Внешние швы грубо замазывались. После незначительного подсыхания полуготовая емкость вынималась из ямки и внешняя поверхность обрабатывалась выбиванием лопаточкой, обмотанной шнуром. В результате получался четкий, но неглубокий, напоминающий археологический, оттиск текстильного раппорта. Все участки имели одинаковую плотность и конфигурацию, что отличало их от археологических образцов. В дальнейшем сосуд вновь ставился в уже углубленную ямку и продолжалось его конструирование (закладывание и примазка жгутов). На внутренней поверхности излишняя глина соскребалась гребенчатым шпателем, на внешней — замазывались швы и оформлялся венчик. После относительного подсыхания сосуд поднимался из ямки и ставился на устье: начиналась обработка внешней поверхности.

Таким образом, следы текстиля на внешней поверхности ботайских сосудов — это результат специфической обработки прокатанной палочкой, обмотанной шнуром.

В целом, в эпоху раннего металла гребенчатоямочная керамика (и текстильная в том числе) формовалась скульптурной лепкой как лентами, так и жгутами. Выбивка использовалась, в основном, для ленточной керамики. При выбивке с на-коваленкой, обмотанной жгутами, последние, очевидно, играли роль прокладки, образующей рифление на внутренней поверхности сосудов [Глушков И.Г., Глушкова Т.Н., 1992, с. 93-94]. Интересно отметить, что преобладающим способом наращивания емкости в эпоху раннего металла служили жгуты. Использование широких лент отмечается лишь для прииртышской керамики.

Эпоха ранней — развитой бронзы

В эпоху ранней — развитой бронзы продолжают сохраняться основные ареалы ленточного и жгутового способов: Прииртышье — ленты; При-обье — жгуты.

Одино-крохалевская посуда. Формовка одино-крохалевской посуды также тесно связана с дешифровкой текстильных отпечатков на сосудах. В настоящее время существует несколько версий происхождения текстильных отпечатков [Полосьмак Н.В., 1987; Ламина Е.В., 1987]. Наиболее полно одна из них изложена в работах Е.В. Ламиной. Она пишет: «Экспериментальным путем были проверены различные способы формовки и, соответственно, причины появления тканевых отпечатков. В результате возник новый альтернативный вариант объяснения (текстильных отпечатков — И.Г.)».

Дно выдавливалось через ткань. Ленты первоначально представляли собой заготовки, имевшие, очевидно, вид толстых брусков глины с утолщенными краями. Первый такой «жгут» ставился на край дна. С помощью выдавливания жгута через ткань (ткань перекидывалась через край жгута) он расформовывался в ленту и подготавливался для наложения следующей порции глины » [Ламина Е.В., 1987]. В данной реконструкции сразу же возникает вопрос: какую роль играла ткань и чем она лучше пальцев при рас-формовке жгутов? Ответить на зтот вопрос довольно сложно. Операция выдавливания жгута через ткань необходима автору лишь для того, чтобы объяснить происхождение текстильных оттисков на спаях лент. Однако, использование такого приема не поддается рациональному объяснению при формовке.

Условно пока примем версию Е.В. Ламиной за основу и представим, какой должна быть ткань, применяемая при формовке. Судя по отпечаткам, это довольно грубое, сравнительно плотное плетение с толщиной нити 2 мм. Стежки расположены на одной из ее сторон по схеме ромба или параллелограмма. Подобную безузловую сетку можно получить оплетением основы нитью утка, тогда одна из сторон будет иметь фактуру, схожую с фактурой оттисков в позитиве. Однако, аналогичное переплетение использовалось и используется только для получения относительно узких полосок-поясков. Стежки располагаются поперек длины ленты. Следовательно, при формовке лента ткани должна располагаться не по кольцевой линии спая, а перпендикулярно ей. Только в этом случае получившийся оттиск по схеме расположения будет аналогичным археологическому, но тогда использование ткани вообще теряет всякий смысл. Поэтому в настоящее время версию формовки крохалевских сосудов с выдавливанием через ткань нельзя назвать убедительной. Объяснение роли ткани при формовки посуды развитой бронзы осложнялось еще и тем, что Е.В. Ламина не дифференцировала оттиски по категориям орудий. Большая часть оттисков принадлежала твердым орудиям, хотя какая-то часть, действительно, связана с оттискиванием плетеной фактуры.

Рассматривая схему расположения элементов и исходя из их принадлежности плетениям, аналитически была разработана версия, на первый взгляд, удовлетворительно объясняющая текстильные следы на спаях и роль ткани при формовке. Суть ее заключалась в употребления-ткани в качестве каркаса для глиняной ленты (рис. 96-97). Формовочные массы одиновской и крохалевской керамики грубые и для конструирования сосудов (особенно больших объемов) необходима длина ленты около 50 см. Естественно, что такая лента ломается и крепить ее к сосуду довольно неудобно. Поэтому глиняная лента изготавливалась на полоске грубой ткани, а затем вместе с полоской поднималась и приставлялась к сосуду с последующей примазкой. Ткань убиралась и вся процедура повторялась вновь. Каждая следующая лента накладывалась на покрытую отпечатками текстиля поверхность предыдущей ленты — в спаях оттискивался текстильный раппорт.

В этой версии ткань находила рациональное объяснение и картина следов, в целом, не противоречила (текстиль на спаях) признакам на археологической керамике. Данное предположение лежало в основе серии экспериментов по моделированию крохалевской посуды.

Из грубой растительной нити была изготовлена длинная (50 см) полоска ткани. В процессе ее изготовления «гончары» впервые «вошли в конфликт» с «ткачами» [Глушков И.Г., Глушкова Т.Н., 1992, с. 84-85]. Для того, чтобы получить плетение с необходимым раппортом, требовалось сплести полоску, длинную по утку, с большим количеством нитей основы. Как выяснилось такое плетение не только не рационально (сложно закрепить плетение от рассыпания), но и очень трудоемко с минимальным выходом продукции. Плетение подобного типа предполагает изготовление полос длинных по основе и узких по утку с ограниченным количеством нитей основы. Тем не менее, это противоречие не было принято в расчет и ткань с необходимой направленностью плетения была получена вопреки рациональному способу ее изготовления.

Формовка начиналась с оформления днища на плоскости, а затем, как и предполагала аналитическая реконструкция, следовало изготовление лент на полоске ткани. Глиняная лента прибивалась лопаточкой и разминалась пальцами, потом переворачивалась и все операции повторялись снова. Последнее являлось совершенно лишней операцией, необходимой лишь для того, чтобы формально соблюсти при данном способе формовки такой признак, как «текстильные оттиски на внешней поверхности сосуда». Готовая лента поднималась на ткани и приставлялась сначала ко дну, а впоследствии к предыдущей ленте и т.д. В процессе эксперимента выяснилось, что используемое плетение слишком грубо, малоупруго и неудобно для использования его в роли каркаса. Для этой цели требуется тонкая эластичная ткань.

Большие сложности вызвало и крепление лент с использованием ткани. Лента становилась тяжелой и громоздкой, плохо ложилась на спаи, часто падала, рвалась. В связи с грубостью ткани, пальцы становятся малочувствительны к глине и различным формовочным операциям (не чувствовали толщину стенки, участки, которые следует обработать в первую очередь); они работали как бы вслепую (эффект лепки в толстых перчатках на руках). На внутренней поверхности оставались следы плетеного текстиля, но они были сильно деформированы в результате заглаживания швов пальцами и имели слабое сходство со следами на археологической керамике. Кроме того, экспериментальные текстильные оттиски свидетельствовали об единоактном оттискивании ткани, в то время, как на археологических образцах отпечатки накладывались друг на друга. Таким образом, фактура инструмента соприкасалась с глиняной поверхностью несколько раз.

В целом, несмотря на аналитическую стройность версии формовки крохалевско-одиновской посуды, экспериментально она не подтвердилась. Многие археологические признаки не укладываются в экспериментальную модель, поэтому последняя была отклонена, как не соответствующая условиям, заданным археологическим источником.

Вторая версия происхождения текстильных отпечатков базировалась на выбивке сосудов специальной нарезной колотушкой с «текстильным рисунком» (рис. 44; 95; 137). Выбивка выполняла не только функции обработки, но и функции формовки: с ее помощью расформовывалась емкость будущего сосуда. Судя по следам на спаях, выбивка производилась после накладывания каждого жгута или ленты. В дальнейшем, сосуд почти не обрабатывался, за исключением внешней поверхности, на которой следы частично уничтожались заглаживанием и лощением (рис. 98).

В эксперименте формовка начиналась с выбивки из куска глины плоского днища, на которое сверху вертикально ставилась первая лента шириной 4-5 см. После Начальной примазки к днищу, изнутри и снаружи лента легко расформовывалась (отгибалась) ударами колотушки. На внутренней поверхности сосуда оставались четкие «текстильные» отпечатки. Вторая лента накладывалась на первую, на покрытую оттисками поверхность предыдущей ленты на 1/5 ее ширины. Она слегка примазывалась изнутри и снаружи и расформовывалась ударами колотушки по внутренней поверхности стенок. После выбивки почти не требуется дополнительное замазывание швов, так как практически уничтожается рельеф крепления лент. Для последующих лент операции повторялись. Внутренняя поверхность покрывалась специфическим «текстильным» рифлением. На одних участках сосуда были хорошо заметны следы накладывания оттисков друг на друга, на других они отпечатывались лишь единожды. По планиграфии и характеру отпечатков экспериментальный сосуд повторял многие признаки археологического.

Все операции формовки являлись рациональными и необходимыми в выбранном способе конструирования емкости. После сушки изделие не обжигалось, а было разбито, и на спаях в позитиве и негативе четко фиксировались «текстильные» отпечатки. Следы читались тем отчетливей, чем сильнее оказывался пересушен спай ленты. Наиболее подсушенные спаи тяготели к области тулова — зоне наибольшего расширения сосуда, что объяснялось особенностями формовки — именно в этом месте был сделан длительный перерыв в накладывании лент, необходимый для дополнительной обработки поверхности. По всей видимости, археологические сосуды формовались древними мастерами с определенным временным интервалом, необходимым для подсушивания придонной части. Актуальной, очевидно, являлась и проблема крепления пересушенных лент, так как иногда на спаи наносились дополнительные глубокие насечки, вызванные необходимостью более надежного крепления (рис. 52, 4-5).

Расходясь с Е.В. Ламиной в оценке роли текстиля, я считаю, что дешифровка основных формовочных операций дана Е.В. Ламиной верно и точно. Для крохалевской посуды она отмечает: «Сосуды крупных размеров с диаметром венчика от 25 до 40 см формовались широкими лентами высотой 6-7 см, причем, ширина спаев дорожки достигает 2-3 см. Спаи скошены внутрь и приос-трены в профиле. На участке спая нижней ленты присутствуют следы оттисков текстиля (негативных), которые перекрываются прочерченной острым предметом ромбической сеткой. Соответственно на участке спая верхней ленты отмечены их позитивные оттиски. Спаевые дорожки не деформированы, хорошо подсушены, что может свидетельствовать об этапности лепки с целью предотвращения деформации стенок. Часто наблюдаемые расслоения между отдельными частями сосудов можно объяснить относительно долгой подготовкой спаев к креплению очередной порции глины, что вызывало пересушивание отдельных участков нижней ленты, а более пластичная масса затекала в неровности и давала их четкий оттиск. Внутренняя,и внешняя поверхности изделий имеют следы отпечатков текстиля. На внешней поверхности они перекрыты следами заглаживания гладким предметом. На внутренней поверхности имеются следы текстильных отпечатков, не имеющих сколько-нибудь четких очертаний и не перекрывающих друг друга; они затушеваны следами затирания, причем наиболее тщательно проработаны линии соединения лент. На участках спаев с внутренней стороны сосудов отмечены также характерные наплывы, утолщения стенок, лишняя глина по-видимому не срезалась. Формовка изделий начиналась с оформления плоского дна в виде лепешки, первая лента ставилась по ее внутреннему периметру «[Ламина Е.В., Добрецов Н.Н., 1990, с. 56-58].

Таким образом, одино-крохалевская посуда собиралась широкими лентами с использованием выбивки «под текстиль», во многом аналогично посуде с гребенчато-ямочным декором из Прииртышья.

Кротовская посуда. Формовка кротовских сосудов больших объемов с вертикальной или слегка закрытой горловиной осуществлялась внутренним подлепом, начиная с устья (68,2% -Саранин II) (рис. 60; 61, 1). Срезом венчика служил край последней ленты, который тщательно выравнивался, возможно, с использованием какого-то лекала (рис. 99). Днище крепилось в последнюю очередь. Для этого раскатывалась лепешка по диаметру больше, чем диаметр кольца последней ленты на 1-2 см. Утонченный край подгибался и примазывался снаружи к последней ленте. С внешней стороны получался плавный овальный переход днища в придонную часть с едва заметным придонным валиком. С внутренней стороны переход от днища к придонной части резкий, линия спая плохо замазана.

Второй способ крепления днища к емкости заключался в примазывании днища, выдавленного из одного куска, с частью стенки. В результате часто получался небольшой поддон — линия профиля придонной части сильно выгнута, переход от днища к придонной части плавный; дно немного выпуклое.

На поздних этапах кротовской культуры отмечаются более разнообразные приемы формовки. Сосуды из Абрамово 10 формовались как ленточным, так и жгутовым (зонально-жгутовым) способом (рис. 47, 8). Днище вставлялось в уже готовую емкость или часть емкости и примазывалось изнутри.

На последнем, сопкинском этапе кротовской культуры (Сопка 2) Е.В. Ламина реконструирует большое разнообразие способов формовки. Она выделяет 12 программ. Большинство программ основано на жгутовой технологии, часть сосудов выдавливалась из одного куска с использованием выбивки. Интересен сосуд, сделанный жгутовым способом изначально круглодонным. Плоское днище получено за счет дополнительного наложения сверху второго дна [Молодин В.И., Ламина Е.В., 1989, с. 108].

Такая технологическая схема перекликается с элементами федоровской формовки, отмеченными Е.Е. Кузьминой. Исследовательница пишет: «…сначала лепился круглодонный горшок, а, чтобы уплощить дно, к нему подлеплялся кольцевой или сплошной поддон. Техника эта крайне архаична и сохраняет энеолитичекие традиции» [Кузьмина Е.Е., 1986, с. 68]. Возможно, появление на поздних этапах кротовской культуры «андроновс-ких» технологических приемов связано с прямыми контактами андроновского и кротовского населения. Тем более, что могильник Сопка 2 относится ко времени пребывания андроновцев в Барабе [Молодин В.И., 1989, с. 89]. Для андроновских традиций формовки, в целом, характерен прежде всего жгутовой способ конструирования емкости.

Рассматривая материал могильных (или культовых) и поселенческих комплексов кротовской культуры, необходимо отметить удивительное единообразие поселенческой и многообразие могильной посуды. Это проявляется во всех чертах гончарства, начиная от декора и заканчивая технологией изготовления (табл. 67). В целом, кро-товские гончары сохраняли свои традиционные схемы формовки, которые не изменялись даже с их приходом на новые территории. Так, когда кро-товцы попали в Приобье и перешли на новую сырьевую базу (изменился состав формовочных масс), формовка осталась прежней (Крохалевка I, жилище 2).

Близка к кротовской технологии формовка степановской посуды. Основные принципы формовки степановской посуды можно проиллюстрировать на материалах поселения Самусь IV (группа А).

Формовка степановских сосудов начиналась с изготовления днища. Можно выделить три основных способа начинов. Первый характеризуется изготовлением днища с частью стенки из одного куска глины. Угол отгиба придонной части от вертикальной оси в этом случае равен 10-20°. Второй способ очень близок к первому: изготовление сосуда также начиналось с днища, к которому изнутри примазывали первую ленту емкости. В обоих случаях получается днище плоское, с деформированной кромкой и четким, резким переходом к придонной части. Третий способ зафиксирован всего на трех фрагментах из 97 просмотренных образцов. Он заключается в том, что днище вставлялось в уже готовую емкость встык. Для этого у последней придонной ленты делался внутренний скос, такой же скос придавался и днищу. После чего внешняя поверхность тщательно заглаживалась. Изнутри днище крепилось без дополнительного жгута. В процентном отношении доминирует первый способ конструирования начина (44,3%). Сосуды, изготовленные вторым способом, составляют 29,8%; третьим способом — 3%.

Для степановской посуды Тух-Эмтора IV характерна формовка, начиная с днища. На лепешку днища ставился первый жгут. Снаружи днище примазывалось к стенке, изнутри — наоборот. Следующий жгут примазывался внутренним под-лепом. Изначальный диаметр жгутов 1 см.

Для конструирования емкости можно предполагать два способа. Первый состоит в кольцевом наращивании лент с днища. Аналогичный способ известен в полымьятских комплексах Конды, относящихся к этому же культурно-хронологическому горизонту (рис. 73, 2). При втором способе изготовление сосуда осуществлялось в два этапа (двусоставные сосуды). Сначала формовали придонную часть, а затем емкость, начиная с устья. Часто последняя лента как-либо рельефно оформлялась (защип, вдавление) (рис. 51, 5). При подобной формовке иногда ленты донной и устьевой части не совпадали по толщине. Ширина лент на превышала 4 см. Венчик у большинства сосудов специально не оформлялся, являясь плоским краем последней ленты. Однако, сосуды третьей модели формы имели специально подлепленный жгут в качестве края венчика.

Для полымьятской посуды развитой бронзы характерна формовка из тонких жгутов с незначительным выдавливанием до толщины стенки 0,7-0,8 см. Днище вкладывалось в последнюю очередь в уже готовую (или полуготовую) емкость (рис. 81, 82, 85), хотя большие сосуды изготавливались с днища. Лепешка днища по периферии слегка приминалась и на нее ставилась первая лента (рис. 86) [Адамова Н.Ю., 1991, с. 86]. На поселении Геологическое 3 обнаружен сосуд, изготовленный на сосуде-шаблоне [Адамова Н.Ю., 1991, с. 69]. По всей видимости, шаблонная гончарная техника у лесного населения не доминировала, но довольно широко использовалась как в эпоху раннего металла, так и развитой бронзы.

Таким образом, лесостепная (кротовская) и лесная (степановская) посуда формовалась, в основном, ленточным способом. Их различают принципы формирования начина: у степановских сосудов формовка начиналась с днища и в этом она повторяет традиции гребенчато-ямочной посуды таежной зоны; кротовские (поселенческие) сосуды формовались, как правило, с устья. На поздних этапах кротовской культуры стала чаще использоваться жгутовая технология.

Самусьская керамика. Сайусьские сосуды изготавливались из жгутов диаметром 1-1,5 см. Формовка сосуда начиналась с изготовления днища. Отмечается два вида начинов. При первом -днище раскатывалось из одной лепешки, на которую затем навивались жгуты. Второй способ заключался в изготовлении днища и части емкости из жгутов: в изломе днища наблюдается витая структура глинистой массы. С внутренней стороны иногда дншце орнаментировалось рядами отступающей палочки или движущейся гребенки самусьскоготипа. В некоторых случаях орнамент нанесен беспорядочно не только на днище, но и в месте перехода в придонную часть. По всей видимости, он выполнял не столько декоративную, сколько технологическую нагрузку — предупреждал растрескивания [Молодин В.И., Глушков И.Г., 1989, с. 90-92].

Переход от днища к придонной части*очень плавный. Угол отгиба от вертикальной оси колеблется от 25° до 65°. Изготовление емкости осуществлялось жгутами. При жгутовом способе медленная примазка каждого последующего жгута обеспечивала относительное подсыхание предыдущего. Часто стык жгутов обеспечивался специальными пальцевыми вдавлениями (рис. 50, 3-6). Придонная часть больших сосудов выдерживала тяжесть всей емкости. Кроме того, чтобы обезопасить сосуд от вертикального растрескивания в придонной части при изготовлении с днища, диаметр последнего делали приблизительно равным половине диаметра устья (у кротовских сосудов отношение диаметра днища и диаметра устья составляет 1:3). Очевидно, при формовке и орнаментации сосудов применялся какой-либо вращающийся столик (?), судя по предпочтительно горизонтальной ориентации пор.

После окончательной формовки сосуда, специальным тонким жгутом, который накладывался снаружи, оформлялся срез венчика. Очень часто он имеет волнистый характер и можно выделить несколько способов его образования. Первый из них заключается в защипывании пальцами среза: в месте защипа глина слегка приподнималась, образуя небольшие выступы. На внутренней поверхности под гребнем волн заметны пальцевые отпечатки и вдавления. В этом случае выступы-волны получались слегка утонченными. Расстояние между ними 16-18 мм или 25-40 мм; основание выступа составляет 14-15 мм. При втором способе волнистость получалась в результате надавливания кончика пальца или палочки на срез венчика, от чего на месте нажима образовывались утолщения. После этого срез никак не обрабатывался. Расстояние между выступами 12-15 мм, основание выступа -10-13 мм. Третий способ предполагает налепы на срезе. Расстояние между ними 40-50 мм. Иногда волнистость образовывалась за счет глубоких оттисков ромбического штампа, поставленного близко от края среза венчика (четвертый способ). Доминирующим являлся второй способ декорирования.

Все сосуды этой группы выбивались. При этом стенка утончалась до 0,6-0,5 см. Однако, выбивка являлась не формообразующим, а, скорее, обрабатывающим приемом. Форма задавалась изначально тонкими (0,8-1,0 см) жгутами. Самусьские сосуды имеют достаточно плавный контур, они слабо профилированы и приближаются к банке со слегка оформленной шейкой и венчиком. Самусьская формовка почти не претерпела эволюционных изменений. В районах, где самусьцы контактировали с кротовцами, они перенимали наиболее эффективные способы конструирования сосудов. Например, в Новосибирском Приобье (Крохалевка I) часть самусьских сосудов была сделана по кротовской технологии ленточным способом [Глушков И.Г., 1990, с. 75].

Федоровско-алакульская и черноозерская посуда Прииртышья. Для петровской и алакульской посуды характерно использование ткани и шаблона при формовке сосудов. Ткань, отпечатавшаяся на петровских и алакульских сосудах, играла роль своеобразной прокладки при формовке на твердом шаблоне.

Из коллекции алакульско-петровских памятников Аркаим и Устье были просмотрены и отобраны некоторые технологические образцы керамики. В результате выделено, по крайней мере, три способа (выборка небольшая) формовки сосудов.

Первый способ связан с сосудом-основой и тканевой прокладкой (рис. 109-111). Налеп на шаблон производился двумя приемами: ленточным и лоскутным. По всей видимости, для алакульской посуды лоскутный налеп — это широко распространенное явление. Он известен, например, по керамическим материалам могильника Ермак 4 (юг Омской области).

Рассматривая особенности формовки петровских сосудов первым способом, необходимо обратиться к характерным приемам оформления днища, отмеченным Н.Б. Виноградовым. «Днище раннеалакульских и собственно алакульских сосудов, как правило, в центральной части имеют большую толщину, чем по краям. Иногда изнутри, по краю днища наблюдается кольцевое углубление. Все это — следствие формовки на сосуде-основе» [Виноградов Н.Б., Мухина М.А., 1985, с. 81]. Этот недостаток «в какой-то степени устраняли путем усиления дна и придонной части слоем глины с внутренней стороны после снятия заготовки с основы». На наш взгляд, указанные особенности связаны не с усилением дна и подлепом глины изнутри, как полагает Н.Б. Виноградов, а с приемами накладывания глины на шаблон и уничтожением швов изнутри сосуда.

В коллекции не обнаружено следов искусственного удвоения или укрепления днища. В ряде случаев днища действительно слоятся, но эта слоистость не имеет ничего общего с процессом удвоения днища, так как на изломах отсутствуют следы подготовленной, деформированной пальцами или шпателем поверхности. Слоистость керамики при отсутствии этих признаков — результат действия естественных факторов залегания в почвенном слое. Она вызвана не особенностями изготовления сосуда, а особенностями внутренней структуры черепка (формовочной массы) и процессом его разрушения.

Для идентификации и объяснения археологических признаков формовки в экспериментальной экспедиции были промоделированы способы конструирования некоторых сосудов, в том числе» и петровских. Их особенностью является накладывание днища на шаблон и его последующее соединение (примазка) с первой лентой или лоскутом придонной части. Поверхность днища снаружи представляет собой не плоскость, а выпуклую линзу (центр толще, чем края), которая образуется непроизвольно в процессе накладывания глины на шаблон и заглаживания внешних швов. Когда после изготовления сырой сосуд становиться на плоскость, то внешняя поверхность днища приобретает плоские очертания, а внутренняя — наоборот, форму выпуклой линзы. В ряде случаев днище петровской и алакульской посуды как бы вдавлено, провалено внутрь сосуда. Это также признак выравнивания «под плоскость» изначально выпуклой поверхности дна.

Кольцевое углубление по окружности днища, отмеченное Н.Б. Виноградовым, характерно не только для сосудов, изготовленных на шаблоне. Это общий признак, широко распространенный на посуде, в которой замазка донного шва изнутри проводилась в последнюю очередь, после изготовления всей емкости сосуда или значительной ее части. Кольцевая канавка — это след затирания подсохшего внутреннего шва. Такая канавка может идти по кромке днища, по самому стыку днища со стенкой, по придонной части. Наличие канавки зависит от того, с какой части сосуда и как перегоняли глину на спай. Если ширина спая достаточна для прочной примазки, то канавка может совсем отсутствовать.

Описанный выше способ формовки предполагает использование влажной ткани, как прокладки между мягкой глиной и шаблоном. Глина не прилипает к сосуду, и он легко снимается с основы. Наиболее уязвимое место сосуда, требующее какой-либо прокладки — это днище, так как при вытаскивании шаблона из новой емкости, плоскости днищ пристают друг к другу намного сильнее, чем стенки. Поэтому для того, чтобы оторвать днище от влажной глины, требуется больше усилий, чем для стенок. Этим и объясняется наличие ткани-прокладки иногда только на днище.

При втором способе формовки на шаблоне ткань, зачастую, вообще не использовалась. В этих случаях изнутри на днище сосуда заметны следы песчаной или золистой подсыпки, которая выполняла функции прокладки. На стенках глина накладывалась на шаблон без какой-либо прокладки. В редких случаях тканевые оттиски встре-
чаются в спаях, в местах соединения плечиков и шейки, что указывает на способ крепления ленты шейки внутренним подлепом [Глушков И.Г., Глушкова Т.Н., 1992, с. 65-66].

Третий способ формовки петровских сосудов -это скульптурная лепка жгутами без использования шаблона.
Для федоровско-алакульской посуды могильника Ермак IV и черноозерской посуды характерен, в основном, жгутовой способ изготовления емкости (рис. 71а; 72, 2). В большинстве случаев формовка начиналась с днища, которое также изготавливалось из жгутов. Часто на днище заметны следы песчаной подсыпки, свидетельствующей о неподвижной установке сосуда на круге (поворотной подставке). Диаметр жгутов различен — от 1 до 2 см. Для изготовления больших сосудов использовался тонкий (1 см) жгут. При изготовлении одного сосуда требовалось сделать до 16 витков жгута (до плечиков 11-12 витков). Шейка оформлялась либо жгутами, либо неширокими лентами. Днище изготавливалось из 2-3 витков. При формовке сосудов жгутовым способом (емкость вытягивалась до плечика), ее обработка проводилась до накладывания жгутов шейки. Затем продолжалась формовка шейки внутренним, редко — внешним подлепом.
Почти все сосуды выбивались, однако выбивка использовалась лишь для исправления формы. Выбивкой также убирался рельеф жгутов на внутренней поверхности стенки. Она производилась каким-то особым инструментом, от многократного соприкосновения которого с влажной глиной на нем оставались прилипшие глиняные частички, которые в свою очередь оставляли очень специфические следы на сосуде («наждачная поверхность»). В связи с тем, что после этого обработка не производилась, можно предположить, что выбивка была завершающим этапом вторичной обработки.

В нескольких случаях зафиксированы признаки лоскутного налепа. В одном случае встречен сосуд, изготовленный без матерчатой прокладки. В качестве шаблона использовался сосуд слегка закрытой баночной формы. Последняя лента, закрывающая венчик, была примазана уже после того, как сосуд сняли с шаблона. Такой способ широко бытовал у петровского населения [Виноградов Н.Б., Мухина М.А., 1985].

Анализируя особенности формы алакульской посуды (ребро), некоторые исследователи справедливо отмечают их сильную зависимость от формовки. Е.Е. Кузьмина полагает, что характерная форма федоровского сосуда с округлым покатым плечом обусловлена технологией, а именно: лента шейки накладывалась на заготовку тулова со скосом наружу, отчего плечико получалось округлым и покатым [Кузьмина Е.Е., 1986]. По данным, полученным в результате выполнения большой экспериментальной программы по проблеме зависимости формы от формовки, округлый и плавный контур формы сосуда — это особенность жгутового способа с непрерывной формовкой. Далее Е.Е. Кузьмина сообщает о формовке части алакульской посуды из трех колец: «сначала сформовано круглое дно, иногда с небольшим бортиком, на него насажено кольцо тулова, затем кольца плечиков и венчика» [Кузьмина Е.Е., 1986, с.67]. Она приводит аналогии этому способу среди памирских и индийских материалов. Возможно, данный способ бытовал и у андроновских гончаров более южных территорий. В материалах памятника Ермак IV он не встречен, хотя посуда также изготавливалась из жгутов.

Федоровско-алакульская технология формовки (использование поворотного столика) наложила отпечаток и на местную прииртышскую посуду. В процессе взаимодействия пришлого и местного населения сформировалась черноозерская посуда. Она изготовлена, как правило, жгутовым способом (упорядоченная примазка, внутренний подлеп, диаметр жгута 1,8-2,2 см). В процессе изготовления сосуда жгуты раздавливались до толщины стенки от 0,7 до 1 см. Причем, диаметр жгутов классической андроновской керамики (до 1 см при толщине стенки 0,6-0,7 см) меньше, чем жгуты местной посуды (диаметр жгута 2,2 см при толщине стенки 0,8-1,1 см).

На городище Черноозерье I почти половина сосудов изготовлена на поворотном столике при неподвижном положении сосуда с использованием песчаной подсыпки (22 из 45 определимых сосудов) (рис. 93; 105-108). Следы подсыпки особенно хорошо читаются на центральном участке днища; периферийное кольцо, как правило, часто заглажено.
Общая схема черноозерской формовки выглядит следующим образом. Сначала изготовлялось днище (часто жгутовое), которое затем устанавливалось на подсыпку, и на него укладывался первый жгут. Жгуты днища раздавливались очень плохо, вследствие чего его толщина составляла от 1,3 до 1,5 см. В ряде случаев на такое дно наносились ямочные вдавления. Снаружи примазка шла сверху вниз, отчего образовывался небольшой бортик. В тех случаях, когда лента или жгут опоясывали днище (второй способ), начин снимался со столика и обрабатывались швы (табл. 14). В дальнейшем емкость поднималась жгутами (табл. 16). Вместе с тем, на черноозерской посуде присутствуют признаки кротовской формовки, когда готовую емкость покрывают днищем (рис. 75, 6).

На черноозерской посуде в устьевой части часто присутствуют валики, сделанные, в основном, формовкой на стыке лент, когда последняя лента (жгут) специально оформляла венчик. Вместе с тем, в коллекции присутствуют и налепные валики (в одном случае их два), характерные для поздней кротовской посуды.

В целом, андроновцами были привнесены в Прииртышье и в Приобье новые гончарные традиции, которые специфически осмыслялись местным населением. Некоторые из них проявились впоследствии в посуде позднего бронзового века. Так, жгутовой способ конструирования емкости и, отчасти, лоскутный налеп характерны для сузгун-ской посуды Нижнего Прииртышья.

Эпоха поздней бронзы

Сузгунская посуда (рис. 88-92). Для сузгун-ской формовки следует отметить некоторые наиболее общие проявления технологических признаков [Адамова Н.Ю., Степаненкова З.В., 1994]. Днища сосудов, как правило неровные, рельефные — отсутствуют следы соприкосновения с ровной твердой поверхностью. Это свидетельствует о том, что в пластичном состоянии днище почти не соприкасалось с подставкой. Прежде, чем дно соприкасалось с поверхностью, оно значительно подсыхало и поверхность не оставляла следов. Кроме того, отсутствуют следы подсыпки, хотя значительную группу составляют днища с отчетливыми следами формовки на плоской поверхности.

Второй часто встречающийся наиболее общий признак — расслаивание по спаям. Сосуды расслаиваются, как правило, в двух местах: в основании шейки и в придонной части на высоте 5-8 см от днища (рис. 43,2). По всей видимости, эти места у сосуда сильно пересыхали в процессе формовки. Пересушивание связано с определенным перерывом в работе гончара, необходимым как для подсушивания емкости, так и для обработки поверхности.

Днище из цельной лепешки глины (рис. 49) вставлялось в уже готовую емкость (рис. 64, 3; 65, 3, 4), либо после изготовления придонной части накладывалось сверху. В обоих случаях дно подлеплялось во вторуг» итередь. На это указывает на некоторых образцах канавка по периферии днища, оставшаяся от более твердого подсохшего жгута, резко очерченный внутренний угол при переходе от днища к стенкам и следы замазывания шва в условиях, когда одна поверхность пересушена, а другая мягкая. В этом случае наиболее рациональна так называемая тычковая примазка с малой площадью передвижения глины, встречающаяся в керамике Лучкино I (рис. 58). Глина перегоняется как с пересушенной стенки, так и с более мягкого днища короткими тычками (табл. 24-25).

Круговая трещина на стыке дна и тулова и частое вываливание днища характеризуют способ его крепления (рис. 57, 4-6). Оно вставлялось внутрь жгутовой емкости и снаружи стенка при-мазывалась к днищу. Во втором случае сосуд накрывался лепешкой дна (если сосуд переворачивали) или емкость ставилась на днище. При обоих вариантах глину с днища перегоняли на стенку. Оба способа зафиксированы в керамике Чудской горы и Лучкино (рис. 58, 1, 2).

Третий способ создания круглодонных приземистых форм с широким устьем состоит в последовательном навивании тонких жгутов с днища до устья. Перед изготовлением горловины стенка тулова слегка раздавливалась (табл. 29; 29а).

Интересные данные демонстрирует график распределения придонных частей в зависимости от профилировки и угла отгиба (табл. 29; 29а). Для днищ с придонным валиком или небольшим поддоном (разновидность валика) характерен угол отгиба в среднем 90-95°; для днищ без придонного валика и плавным внутренним переходом от дна к стенкам угол отгиба в среднем составляет 120-130°. Для приземистых и круглодонных сосудов этот угол равен 150-160°. Первая группа с углом отгиба 90-95° характеризует, в основном, способ наружного крепления днища (дно накладывалось на сосуд); вторая группа с углом отгиба 120-130° — способ внутреннего крепления (дно вставлялось в сосуд); третья группа — способ последовательного навивания жгутов.

Сузгунские сосуды изготавливались преимущественно из жгутов изначальным диаметром 1-1,5 см, редко 0,7-0,8 и 2 см (рис. 34). В процессе формовки, при незначительном техническом выдавливании (выдавливание со служебными целями, по А.А. Бобринскому) стенок, жгуты деформировались. В коллекции Сузгуна II представлено несколько единичных деформированых жгутов. На нескольких сосудах из Чудской горы зафиксирован лоскутный налеп. Однако, этот способ формовки нехарактерен для сузгунской посуды в целом и является скорее исключением, чем правилом.
Сильной деформации жгутов при моделировании определенной толщины стенок не происходило. Отношение толщины стенок к ширине спая колеблется в пределах 0,27-0,38 см, что <0,25 См [Бобринский А.А., 1978, с. 182]. Это свидетельствует о незначительном, но визуально определимом выдавливании стенок с целью лучшей профилировки емкости. Особенно хорошо зто заметно из таблицы соотношения толщины стенки и толщины шейки сосуда. Шейка, как правило, на 2-3 см толще стенки сосуда, так как жгуты и ленты шейки после примазывания уже не выдавливались. Шейка (табл. 17) изготавливалась в большинстве случаев из одной ленты шириной от 2 до 4 см, реже - двух лент-жгутов шириной 2,5-3 см, которые примазывались к емкости как изнутри, так и снаружи. Очевидно, это зависело от того, насколько мастер "закрыл" форму и какой "идеальной модели" он придерживался. Край или срез венчика в ряде случаев оформлялся специальным тонким жгутом, накладываемом снаружи. Таким образом, общую технологическую схему формовки сузгунских сосудов можно представить следующим образом. Способ формовки общий для всех сосудов - жгутовой налеп с упорядоченной примазкой жгутов. Причем, часто использовался зонально-жгутовой налеп с прима-—зыванием сразу нескольких жгутов. Подобный способ характеризует и ирменскую посуду Елов-ского поселения (рис. 46, 8; 56, 1, 4). Поворотный столик при моделировании сосудов почти не использовался. Следы от него зафиксированы только на нескольких фрагментах (Сергеевка, База-бырь) в виде отпечатка от ступицы круга и специфического донного бортика со следами подсыпки на днище (рис. 37, 2). Сосуды формовались двумя основными приемами. В процессе создания емкости первым способом мастер делал, по крайней мере, два перерыва в работе для примазывания жгутов и обработки поверхности. Днище соединялось с туловом также двумя основными приемами: вставлялось внутрь емкости (рис. 69) и емкость ставилась на днище, создавая своеобразную профилировку придонной части (рис. 74,1, 3). В коллекции Чудской горы представлен еще один способ крепления днища и стенки. Стык осуществлялся пальцевыми защипами первого жгута стенки и днища. Затем шпателем глина загибалась на придонную часть, образуя валик (рис. 62-63). Интересно отметить, что подобный способ характерен и для ирменской керамики еловского микрорайона, а также широко представлен на керамике эпохи поздней бронзы южнотаежной зоны (рис. 70). Шейка сосуда крепилась в последнюю очередь, после того, как сосуд слегка подсыхал. Особое значение придавалось оформлению среза венчика, в основе которого лежал специальный тонкий жгут. Возможно, что существовало какое-то приспособление типа лекала для заравнивания и выправления венчика. Второй способ формовки заключается в последовательном навивании тонких (0,8-1 см) жгутов и моделировании сосудов приземистых пропорций, круглодбнных и плоскодонных чаш. Для этих сосудов выдавливание не играет определяющей роли. Подобная посуда более тонкостенна и более тщательно смоделирована. В целом, следует отметить, что сузгунская керамика, несмотря на свою андроноидность в декоре, несет в себе довольно незначительный отпечаток андроновских традиций в технологии. Гончарный круг не прижился в местной среде, продолжала господствовать скульптурная лепка, подсыпка не использовалась, так же, как не использовалась и шаблонная техника, хотя изредка встречаются сосуды, сделанные лоскутным налепом (рис. 41,1-3). Пожалуй, новым элементом в лесной гончарной традиции, как-то сопоставимой с андроновской, можно считать жгутовой способ формовки, хотя в эпоху поздней бронзы в таежной зоне жгутовая технология используется очень широко, независимо от контактов с андроновцами (барсовская и атлымская культуры). В предшествующее время в таежном Прииртышье бытовал ленточный способ конструирования сосудов. Таким образом, лесная сузгунская посуде эпохи поздней бронзы не содержит ощутимых элементов технического прогресса. Более того, утрачены некоторые передовые приемы производства керамики, привнесенные андроновцами. Можно сказать, что сузгунские традиции более тяготеют к гончарным традициям лесного населения, носителя гребенчато-ямочной керамики. Гребенчато-ямочная посуда. Сосуды изготавливались жгутовым, кольцевым (рис. 55, 6) и, возможно, спиральным (?) способом (рис. 35). В отдельных случаях (рис. 45, 1, 2) наблюдаются неширокие ленты, крепившиеся на 1/3 своей высоты и поэтому принципиально не отличающиеся от жгутов (рис. 44, 1, 2). Ширина спаев жгутов колеблется в пределах 0,5-2 см. Наиболее часто встречающаяся ширина спаев 1-1,5 см при толщине стенки сосудов 0,5-0,6 см. Первоначальный диаметр используемого жгута составляет, как правило, 1-1,5 см. Жгуты крепились как внешним, так и внутренним подлепом (рис. 54, 1, 2). В некоторых случаях (Чилимка I) сосуды могли формоваться различными по диаметру жгутами: придонная часть — жгутами диаметром 1 см, а устьевая — 0,6 см. Не очень часто на фрагментах присутствуют следы выбивки. При изготовлении сосудов жгуты слегка раздавливались (выдавливание со служебными целями, по А.А. Бобринскому), однако сильной деформации не происходило.

В коллекциях памятников Чилимского микрорайона (Низовья Иртыша-Конды) отмечаются несколько способов конструирования начинов сосудов.

1. Емкость конструировали, начиная со дна. Дно изготовлялось жгутовым способом: навивалось сразу днище и несколько первых жгутов емкости (рис. 72,1, 3). Толщина днища и стенок одинаковая, но часто дно покрывалось ямочными вдавлениями, которые выполняли, по всей видимости, и технологические функции.

2. Емкость также конструировали, начиная с днища, но оно могло быть как жгутовое, так и сделанное из цельного куска. Первая (рис. 64,2) лента-жгут ставились либо на лепешку днища, либо опоясывала его. Изнутри глина с днища перегонялась на стенки, а снаружи, наоборот — со стенки на днище.

3. Первоначально конструировалась какая-то часть емкости, либо формовка начиналась с наибольшего расширения. В полуготовый сосуд вкладывалось донышко (рис. 70, 2; 71). Оно несколько тоньше стенок; внутренний шов плохо замазан, так как изнутри недостаточно глины для соединения стыков. Снаружи на донышко перегонялось часть глины со стенки. Устьевая часть оформлялась в последнюю очередь.

Атлымские сосуды также изготавливались преимущественно из жгутов диаметром около 1 см, как минимум, с двумя перерывами в формовке — в придонной и устьевой частях. На уровне шейки происходила смена подлепа: внешний под-леп сменялся на внутренний (рис. 55, 5).

По материалам атлымских городищ Чилимки 13 и 21 можно выделить, по крайней мере, два способа конструирования сосудов. Первый заключается в изготовлении из жгутов емкости и вложения в нее днища. Второй способ заключался в формовке сосуда, начиная с днища, к которому приставлялся жгут-лента. В целом, атлымская традиция в формовке во многом аналогична традициям в изготовлении гребенчато-ямочной посуды и резко различается с лозьвинскими приемами формования.

Лозьвинские сосуды [Сладкова Л.Н., 1991] изготавливались преимущественно из лент шириной от 4 до 7 см (ширина спаев колеблется от 1 до 3 см). При формовке встречается как внешний, так и внутренний подлеп, хотя последний более широко представлен на лозьвинских сосудах. В коллекции лозьвинских памятников Талья и Сатыга встречаются сосуды, изготовленные как с устья, так и с днища. В последнем случае формовка производилась в каком-то специальном углублении (ямка в земле?). Заметную роль в формовке играла выбивка, в результате которой сосуды приобретали окончательную форму и толщину стенки, равную 3-4 мм при объеме в 6 и более литров. В качестве наковаленки использовалась, очевидно, гладкая галька, не оставляющая грубых следов, или фрагмент керамики (рис. 40, 1, 3).

В заключение, хотелось бы отметить, что лозьвинские традиции формовки заметно отличаются от традиций изготовления атлымской и гребенчато-ямочной посуды, которые имеют между собой большое сходство.

В целом, традиции формовки посуды каждой из культур бронзового века различны. Это различие может заключаться в способах накладывания глины и особенностях использования дополнительных приспособлений, размерных стандартов лент или жгутов, специфики соединения днища со стенками и т.д. В связи с тем, что все эти элементы формовки передаются, в основном, контактным путем, непосредственным обучением, то становятся очевидными и некоторые общие закономерности, которые выражаются в преемственности традиций формовки посуды Обь-Иртшско-го населения. Для Прииртышья — это постепенный переход к жгутовой технологии, продолжение традиций скульптурной лепки, уменьшение значения выбивки. Для Приобья, наоборот, значимость такого приема, как выбивка достаточно велика. Кроме того, в этом районе традиционно господствовала жгутовая технология, совершенно не использовался лоскутный налеп и формовка на шаблоне. С точки зрения технологического прогресса (применение круга), хотелось бы отметить, что технически гончарный круг не был оценен местным населением. Традиции скульптурной лепки с огромным набором операций определили все дальнейшее консервативное развитие гончарства Обь-Иртышья, которое с приходом русских полностью атрофировалось.

В этот день:

Нет событий

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014