Рабиновсич М.Г. О начальном периоде истории Москвы

К содержанию журнала «Советская археология» (1958, №3)

В журнале «Советская археология» № 4 за 1957 г. помещена статья Р. Л. Розенфельдта «К вопросу о начале Москвы». Ее задача — осветить на основании археологических материалов важнейшие вопросы древней истории Москвы. Справедливо считая, что ключ к решению спорных вопросов в этой области — широкие археологические раскопки, автор высказывает и ряд спорных положений. К ним следует прежде всего отнести мысль о том, что кремлевский холм первоначально не был заселен, а древнейший московский поселок находился восточнее, на низком берегу р. Москвы, примерно в районе современного Москворецкого моста. На каких данных построено это предположение? Отправной точкой автору послужила интерпретация А. А. Спицыным еще в XIX в. давней находки славянских украшений (двух гривен и двух семилопастных височных колец) в Кремле как остатков разрушенного кургана. Отсюда Р. Л. Розенфельдт заключает, что на мысе при впадении р. Неглинной в Москву-реку в XII в. был курганный могильник, а следовательно, поселения быть не могло. Но, с нашей точки зрения, «парность височных колец» (употребляя выражение автора) ¹ сама по себе не указывает на курганный комплекс, а «парность» гривен даже говорит против такого предположения, ибо до сих пор неизвестно славянского (в частности, вятического) погребения, в котором найдено было бы две гривны. По две гривны женщины тогда не носили. Неизвестно ничего о происхождении этих вещей из погребения. А. А. Спицын, исследователь чрезвычайно добросовестный, высказывается об этой находке осторожно. В основном тексте своей статьи он и не определяет ее происхождения. Только в примечании он высказывает предположение, что, «быть может, это вещи из сглаженного кургана» ².

Если же учесть, что холм был тогда весь покрыт лесом, что подчеркивает и Р. Л. Розенфельдт, то наличие здесь курганного могильника предположить трудно, так как в лесу насыпать курганы нельзя. Их сооружали обычно на открытых местах по берегам рек, а леса, в которых в настоящее время находятся многие курганные группы, выросли гораздо позже и покрыли даже сами курганы. Скорее можно предположить существование здесь поселения, где могло быть любое количество украшений.

Другой аргумент Р. Л. Розенфельдта в пользу того, что древнее поселение находилось «к югу от Красной площади», — это довольно неопределенная ссылка на какие-то «данные геологоразведочных работ» ³ о том, что в районе бывш. Москворецкой улицы «или еще западнее» культурный слой достигает мощности 18 м. Но ведь характер этого культурного слоя и время его образования остаются автору неизвестными, как и более точные границы его распространения.

Между тем, общеизвестно, что к югу от Красной площади, как и в западной ее части, в 1508 г. было устроено одно из крупнейших гидротехнических сооружений — ров, соединявший реки Москву и Неглинную. В районе современного мавзолея этот ров был шириной около 32 м и глубиной около 12 м ⁴. Можно думать, что южнее, в месте соединения его с Москвой-рекой, были и сооружения, обеспечивавшие нормальный перепад воды, поэтому возможно, что здесь и самый ров был глубже и шире. В 1707 г. здесь были построены земляные бастионы, которые позднее разравняли, а в 1802 г. был засыпан и ров ⁵. Не проще ли предположить, что смутившее Р. Л. Розенфельдта резкое утолщение культурного слоя к югу от Красной площади связано с засыпкой рва?

По меньшей мере странным является утверждение Р. Л. Розенфельдта, что сказания о начале Москвы говорят о постройке Кремля на необжитом месте ⁶. Из текста этих легенд, записанных в достаточно отдаленные времена, явствует как раз обратное. Как нам уже случалось констатировать, все они сходятся на том, что Москва возникла не на пустом месте, что городу предшествовали разные поселения, находившиеся на месте Кремля (который еще в XVI в. называли попросту «градом Москвой») и по другую сторону Москвы-реки. Иногда прямо указывается на то, что жили там, где потом был построен царский дворец ⁷. А что густой хвойный лес подходил очень близко к жилью, в этом и ранее никто не сомневался. Наконец, предположение Р. Л. Розенфельдта противоречит всему, что мы до сих пор знаем об обычном расположении древнерусских городов. Древние центры этих городов лежат в большинстве случаев именно на мысах, подобных кремлевскому. Не стоит повторять, что на таких мысах поселения располагались еще в дьяковские времена и под культурным слоем древнерусских городов здесь нередко находят без всякой стерильной прослойки дьяковский культурный слой.

Укрепления, построенные при Юрии Долгоруком на новых местах во Владимиро-Суздальской земле, обычно располагались не на мысах, а на плоской равнине (Юрьев Польский, Дмитров), на берегах рек или озер между двумя оврагами (Перемышль Московский) и даже на низменном берегу озера (Галич Мерский). Расположение же укрепления на стрелке мыса, которое мы считаем доказанным для Московского кремля, упомянутого под 1156 г., гораздо более характерно для русских укреплений XI в. ⁸ Очевидно, здесь строителям приходилось считаться с уже сложившейся ранее планировкой.

Ничем не подтверждаются и другие соображения автора статьи, долженствующие аргументировать отрыв поселения в Зарядье от поселения на кремлевском холме.

Непонятно, например, о какой «большой изолированности участков» можно говорить, если один из них представляет мыс холма, а другие рас¬положены на его «подоле», вдоль низменной части берега реки, куда и овраги обычно не доходят.

Р. Л. Розенфельдт признает существование на территории Москвы какого-то поселка, более древнего, чем Кремль, построенный Юрием Долгоруким в 1156 г. Однако неясно, к какому времени он относит возникновение этого поселка. Значительное место в своей статье он уделяет анализу некоторых из старых находок в Москве, стремясь при этом доказать их наиболее позднюю дату — по возможности позднее XII в. В тех случаях, когда этого сделать уже никак нельзя, Р. Л. Розенфельдт просто отказывается рассматривать такие находки. Например, общеизвестно, что на правом берегу р. Неглинной, напротив кремлевского холма, был найден клад арабских монет — диргемов, из которых уцелели две монеты, чеканенные в 862 и 866 гг. P. Л. Розенфельдт заявляет, что их нельзя привлекать для датировки древнейшего московского поселка, так как клады нередко зарывали и вне поселений ⁹. Последнее утверждение автора справедливо. Но ведь монеты не могли попасть сюда сами по себе. Клад был зарыт людьми и, по всей вероятности, не так уж далеко от места их жительства, иначе им трудно было бы при необходимости опять выкопать его. И если P. Л. Розенфельдт соглашается, что раскопками в Зарядье открыта восточная окраина поселка, центр которого находился где-то западнее на берегу Москвы-реки, по направлению к устью Неглинной, естественно предположить, что этот центр может быть древнее окраины. Странно не задуматься над тем, не зарыли ли клад диргемов древнейшие насельники Москвы неподалеку от своего первого поселка. На это обращали внимание все предыдущие исследователи ¹⁰.

В отношении московской керамики P. Л. Розенфельдт ограничивается утверждением, что в Москве не найдено керамики древнее XII в. (в частности, керамики XI в.), не опираясь при этом ни на какие доказательства. Здесь можно лишь указать, что он является теперь, пожалуй, единственным сторонником этой точки зрения, ибо и А. Ф. Дубынин уже несколько ¹¹ раз в печати утверждал, что культурный слой на территории Зарядья, подвергнутой раскопкам, начал откладываться в конце XI в. Мы, со своей стороны, предполагаем несколько более раннюю дату, но тоже в пределах XI в. В Москве найдена керамика, аналогичная керамике XI в. Пскова, Торопца, Вщижа, Гнёздова ¹². Это было установлено рядом археологов, в том числе Б. А. Рыбаковым, С. А. Таракановой и мною при рассмотрении конкретных образцов, представленных самим P. Л. Розенфельдтом. В своем докладе о керамике в славяно-русском секторе ИИМК АН СССР в 1957 г. последний вновь вынужден был признать, что в Москве имеется керамика, аналогичная гнёздовской, а ведь гнёздовская керамика имеет дату не позднее начала XI в.

Что же касается поздней датировки Р. Л. Розенфельдтом поливной керамики из нижних слоев раскопок в Зарядье, то она также неубедительна, ибо в этом случае мы имели бы множество находок такой керамики в вышележащих пластах, а этого на самом деле нет.

Аналогичным образом обстоит дело и с другими датировками, приводимыми в статье. Так, например, безоговорочная датировка пряслиц по диаметру внутреннего канала, насколько известно, не подтверждается материалами Екимауцкого городища или иных памятников. Расхождение в весе между московской и новгородской гирьками — всего 1,6% — является для того времени вполне обычным отклонением. Конечно, дальнейшее изучение вещевого материала и сравнение его с другими русскими и зарубежными материалами еще многое изменит в наших предположениях. Так, торговая пломба с клеймом епископа одного из рейнских городов, определенная первоначально В. Л. Яниным как пломба Германа III, епископа Кельнского (ум. в 1040 г.), должна быть еще тщательно изучена. Аналогичные находки сделаны за последнее время также к в Польше.

Чрезвычайно сложная стратиграфия культурного слоя в Зарядье, да и в других местах Москвы, многочисленные перекопы, которые археологам не всегда удается проследить, — все это, разумеется, очень затрудняет датировки. Но вряд ли исследователю может помочь настойчивое стремление во что бы то ни стало датировать слой как можно позже.

Итак, позиция P. Л. Розенфельдта в вопросе датировки древнейшего московского поселка далеко не четкая. С одной стороны, он признает, что Кремль появился позже, чем поселение в Зарядье (а последнее изучено лишь в периферийной части), тогда как в центре поселка (где бы он ни был) культурный слой более мощный. С другой стороны, он датирует все находки XII веком и более поздним временем, что скорее говорило бы о приблизительно одновременном возникновении Кремля и поселка в Зарядье.

Вслед за рядом других исследователей, из которых наиболее подробно обосновал эту точку зрения С. П. Бартеньев ¹³, Р. Л. Розенфельдт считает, что Москва первоначально была не городом, а сельским поселением. Однако он не приводит новых аргументов в пользу этого предположения. Правда, он сомневается в датировке открытых в Зарядье мастерских. Нужно сказать, что лишь одна из них — кожевенно-сапожная мастерская, открытая в раскопе VIII, была датирована XI в. Но, во-первых, из всех древнерусских ремесел именно кожевенно-сапожное совершенно не характерно для деревни, а во-вторых, ведь и сам Р. Л. Розенфельдт признает, что вскрытая раскопками площадь очень мала и что центр поселка должен иметь слой более богатый. Не стоит приводить здесь всю аргументацию в пользу того, что Москва с самого начала была городом. Она развернута в специальной статье ¹⁴, против положений которой Р. Л. Розенфельдт не привел никаких возражений. Нужно лишь подчеркнуть, что весь характер находок в Зарядье (начиная с древнейших горизонтов) говорит о поселении городского, а не сельского типа. Достаточно указать на упомянутые Р. Л. Розенфельдтом находки стеклянных браслетов и перстней, которые в деревне являются редкостью, а в Москве встречаются все чаще. Заслуживает внимания и самое местоположение вскрытой раскопками части поселка: на низком берегу, у воды, под крутым обрывом берега. Такое положение не характерно для русской деревни. Современные деревни, как и древние селища, располагаются при аналогичной топографии местности не непосредственно у воды, а на более высокой террасе берега, чтобы избежать излишней сырости и иметь свободный доступ к окружающим деревню обрабатываемым полям. Расположение на низком берегу ремесленного и торгового поселка вполне естественно, так как вся жизнь его была связана с рекой и пристанью.

Древнейший период истории нашей столицы еще мало изучен. Многие вопросы, с ним связанные, остаются спорными, и именно археологии предстоит сказать здесь решающее слово. Между тем, специальные археологические раскопки в Москве хотя и ведутся уже более десяти лет, но масштабы и темпы их таковы, что до сих пор можно говорить лишь о начальной стадии исследования города. Советская археология знает уже весьма эффективные методы раскопок древних городов, при помощи которых вскрыты большие площади и получены огромные материалы, позволяющие сделать важнейшие исторические выводы. Достаточно указать хотя бы на прекрасно организованные археологические работы в Новгороде Великом. Но раскопки Москвы и сейчас ведутся на незначительных по площади случайных участках.

Ведь все высказанные Р. Л. Розенфельдтом предположения можно проверить, если продолжать раскопки в Зарядье в западном направлении, к южной оконечности Красной площади (что возможно и сейчас). Необходимы и раскопки в Кремле, без которых в нашей литературе могут появляться самые фантастические гипотезы. Но уже в течение четырех лет раскопки идут в совершенно ином направлении — к северу и северо-востоку. Нужно пожелать Московской экспедиции широко развернуть работы, которые дадут материал для решения спорных вопросов истории нашей столицы.

К содержанию журнала «Советская археология» (1958, №3)