«Проблемная ситуация в современной археологии» | К следующей главе
В археологии как науке исторического направления познавательная деятельность объективно должна быть направлена на адекватное отражение процесса исторического развития отдельных древних обществ. Причем марксистская история общества понимается прежде всего как история его социального развития, а не история культуры, быта и т.п. Между этими подходами к познанию исторического прошлого есть существенные различия и даже известные противоречия, поскольку каждый из данных подходов имеет свой категориальный аппарат, не приемлемый для другого направления, хотя любое из них использует в качестве исходных источников познания — археологические памятники. Именно это противоречие лежит в основе развития археологии середины XX в., составившее содержаний того этапа научной революции, которую переживает наука в настоящее время.
Социоархеология выдвинула в качестве цели научного познания исследование общества в социальном развитии с его специфическими законами, что представляло собой качественный скачок в развитии науки. Определение задач и направления нового развития, формулировка основной фундаментальной теоретической концепции — исследование обществ прошлого с позиций материалистического понимания истории, в свете марксова учения об общественных формациях — знаменует собой образование основания качественно нового знания и является кульминационным пунктом научной революции. Сам же процесс перестройки всей научной системы археологического знания — это длительный процесс, который и представляет собой собственно развитие науки.
Новое социологическое направление (Генинг, 1982, с. 176—180) в своем развитии должно было пройти те же логико-гносеологические ступени, которые прошла культурархеология. Первоначально казалось, что археология располагает огромной фактологической базой для социально-исторических исследований, но уже первые попытки осуществить такие разработки показали чрезвычайную узость источниковедческой базы и тем самым — ограниченные возможности исследования социально-экономических процессов. Поэтому была поставлена задача максимального расширения круга источников как количественного, путем накопления новых фактов, так и качественного — более детального изучения остатков древних объектов, их взаимосвязи между собой на основе анализа вещей и т.п. Накопление большого пласта новых источников вновь выдвинуло на передний план задачи систематизации материалов — как в целом для всей совокупности источников, так и для специальных целенаправленных исследований социально-исторических сторон жизнедеятельности древних обществ: хозяйства, общественной структуры, этнической дифференциации
и т.д. Огромный размах археологических исследований, выполненных в этот период в советской археологии, достаточно хорошо известен, но примечательно, что в этот период в большинстве обобщающих исследований присутствует двойная систематизация: одна для источников в целом как таковых, которая выполнялась в традициях культурархеологии, т.е. в рамках археологических памятников и формальной типологии, и другая — при анализе социально-исторических проблем, где разрабатывался новый подход.
Столь же быстро всплыла и задача научного описания исследуемой реальности, сопровождавшегося реконструкциями различных видов социальной жизнедеятельности, но уже в гораздо более усложненном виде.
Теоретические концепции и принципы, на которых основывались исследования данного периода, ограничивались общими положениями материалистического понимания истории и концепции общественных формаций, формировавших общее мировоззрение ученых. Они не представляли собой непосредственные исследовательские программы (теорию среднего уровня), в связи с этим прямая экстраполяция положений исторического материализма на археологические источники вскоре же обнаружила ряд существенных противоречий, среди которых главное, пожалуй, состояло в том, что утрачивалась специфика исторического процесса, присущего каждому конкретному обществу. Поэтому уже на данном этапе предпринимаются первые попытки дать обобщенные характеристики различных сфер социальной жизни. Большинство их выполнялось на предметно-технологическом уровне; который был близок археологическим реконструкциям. Такие обобщения готовили эмпирический базис теоретических концепций, которые, однако, чаще всего оставались явно не оформленными.
Объяснительная функция теории касалась самых элементарных сторон социальных структур: отождествления различных предметных остатков с определенными сферами социальной жизнедеятельности, что позволяло выполнить реконструкцию на уровне образа жизни. Основная задача объяснительной функции теории состоит в конечном итоге в подведении исследуемого явления под определенный закон и исследовании основных закономерностей развития объекта. В данный период изучению последнего уделялось очень мало внимания, главная задача при конкретно-археологических исследованиях сводилась к тому, чтобы подвести, то или иное явление, изученное по археологическим источникам, под закономерности единого всемирно-исторического процесса. При этом зачастую терялась специфичность проявления всемирно-исторического в конктетно-историческом, что способствовало появлению однообразных схем.
Процедура социально-исторических исследований на данном этапе не вскрывала основные качественные параметры общества — наличие тех или иных видов хозяйственной деятельности, отличия в типах поселений и жилищ, различия в украшениях и т.п. Все это выполнялось исследовательскими методами культурархеологии, в первую очередь с помощью типологического метода, который удовлетворял также задачам первичной систематизации, накопления и хранения источников, а также решению вопросов культурно-хронологической систематизации памятников. Для исследования вопросов хозяйственной, социальной, духовной деятельности, несомненно, необходимо было искать новые подходы, но чаще всего их решали методами, типичными для культурархеологии. Широкое распространение получил метод прямых предметных реконструкций: по набору остатков предметов и сооружений, связанных с определенным видом жизнедеятельности, реконструировалась технология ее протекания, т.е. лишь качественная сторона социальной жизни древних обществ.
В целом исследования в социоархеологии на первом этапе оставались еще в рамках стихийно-эмпирического процесса познания, когда ни сам метод, ни методологические проблемы исследования не вычленялись, не описывались, не говоря уже о том, чтобы стать предметом социального исследования. В целом методологические установки социоархеологии 30—60-х гг. оставались фактически не разработанными в соответствии с ее новой фундаментальной теоретической концепцией. Нередко они понимались в культурархеологическом стиле.
Противоречивость такого «симбиоза”, сочетания новых задач и старых методов, начала остро ощущаться в 60—70-х гг., когда было накоплено значительное количество новых источников и исследователи попытались включить не только качественные, но и количественные параметры для характеристики социального развития. Оказалось, что исследовательские процедуры культурархеологии не способны адаптировать количественные показатели археологического материала дальше элементарного утверждения больше — меньше, много — мало и т.п. На этой базе возникла проблемная, в известной мере кризисная ситуация «перепроизводства источников”. По-видимому, это является четким показателем того, что первый, экстенсивный этап научной революции, начатый социоархеологией 30-х гг., выполнил свои основные задачи и перед наукой встали во весь рост задачи второго, интенсивного этапа научной революции — построение собственной теоретико-методологической системы, которая бы обеспечила подлинно научно-теоретическое освоение археологических источников, для чего необходима глубокая разработка методологических установок социоархеологии, новых методов исследования на всех уровнях археологического знания. Только такой подход может обеспечить адекватное отражение сущности социально-исторического развития древних обществ в археологическом познании.
В чем же заключается проблемная ситуация современной археологии? По-видимому, лишь вскрыв причины, породившие противоречия в развитии науки, можно будет попытаться найти и пути их преодоления. Одну группу составляют причины внешнего порядка, к которым относятся следующие.
1. Кризис эмпирической информации — накопления большого количества раскопанных памятников, не введенных в научный оборот или используемых с очень малой эффективностью в исследованиях социально-исторических проблем.
2. Эмпирические задачи исторического характера — классификации и описания, направленные прежде всего на формальное упорядочение и определение хронологии и культурной принадлежности вновь исследуемых памятников, потеряли свою актуальность как ведущее направление в исследовании, поскольку в большинстве случаев не открывали новое знание, а уточняли уже имеющееся.
3. Известный кризис обнаружился и в постановке новых задач социально-исторического характера: изучение видов хозяйствен¬ной деятельности, социальной структуры общества, вопросов духовной жизни и т.п., — для решения которых пытались привлечь массовые материалы, не давшие, однако, существенно качественного эффекта знания. Поэтому накопление и исследование массовых материалов при такой ситуации оказались простым повторением, фактически не нужным и бессмысленным.
Для преодоления этих противоречий необходимы новый стиль познания, новая постановка задач и новый подход к их решению — все это определяет круг внутренних проблем, решение которых требует глубокого анализа системы археологического познания, выяснение внутренних противоречий в самом познании.
1. Формирование социоархеологии сопровождалось постановкой новых познавательных задач, направленных на исследование социально-исторических закономерностей развития древних обществ. Содержательной теоретической основой (научное мировоззрение) для адекватного отражения процесса исторического развития древних обществ выступали марксистская диалектика и теория исторического материализма. Но для подлинно адекватного отражения прошлой исторической действительности необходимо создать и соответствующую методологию научного познания этого процесса, т.е. адаптировать основные категории материалистической диалектики и положения исторического материализма к задачам археологии, чтобы они могли выступать базой создания методов конкретно-археологического исследования. Но именно в этом направлении социоархеология 30—60-х гг. вела поиск чрезвычайно ограниченно и слабо, используя традиционные методы культурархеологии. Это и было одной из главных причин кризисной ситуации первого этапа развития социоархеологии, возникшей в 60—70-х гг.
2. Основная единица научного познания в археологии — это археологическая культура, которая выступает в качестве определенной научно-познавательной целостности. В пределах понятия археологической культуры обобщаются археологические источники, ведется их первичное исследование, и только в пределах этого обобщения возможны конкретно-исторические социальные реконструкции. По логике, категория «археологическая культура” должна выступать и в качестве основной единицы адекватного отражения социального развития древних обществ, которые являются объектом познания археологии. Но именно эта сторона археологической культуры — ее социологическая интерпретация — до сих пор остается дискуссионной, методологически не обоснованной. Большинство археологов рассматривают археологическую культуру лишь как совокупность близко сходных памятников, систематизация и описание которых производятся с точки зрения формального членения и выделения элементов всеобщей категории «культура”. Таким образом, эмпирический базис познания остается в большинстве культурологическим. По всей вероятности, и в этом направлении необходима методологическая перестройка. Марксистская концепция социально-экономической структуры отдельного общества — как основной единицы научного познания археологии — должна быть трансформирована в такую теоретическую конструкцию, которая стала бы основой познавательных регулятивов в археологическом исследовании, в первую очередь для того, чтобы теория могла выполнить свои систематизирующие, описательные и, главное, объяснительные функции в процессе конкретных исследований социально-исторических проблем.
Итак, в обеих анализируемых ситуациях вывод практически один и тот же — социоархеология не имеет своей собственной разработанной научно-познавательной системы, принципов фундаментальной научной теории, которые позволили бы подойти к решению главной цели — раскрытию закономерностей исторического развития отдельных обществ древности, изучаемых по археологическим источникам. На начальном этапе развития социоархеологии в качестве фундаментальной теоретической концепции выступали материалистическое понимание истории и учение об общественно-экономических формациях. На новом этапе эти концепции должны быть трансформированы в соответствии с задачами, стоящими перед социоархеологией, т.е. должна быть создана теория среднего уровня — собственная фундаментальная теоретическая концепция. При этом следует учитывать, что социоархеология должна представить конечный результат исследования в специфической археологической форме, иначе она потеряет «свое лицо”, не будет выступать как специфическая частно-научная система знания. В данном аспекте теоретическое знание археологии — это такая организация археологического знания о конкретной истории прошлых обществ, в которой реконструируема по артефактам и описанная историческая действительность осмысливается (объясняется) как закономерные явления и процессы развития социально-исторической сущности этих обществ. Такая теория оформляется обычно в виде определенной исторической концепции.
Поскольку такая концепция фактически венчает весь процесс изучения конкретных явлений прошлого, то естественно, что в ней находит свое отражение вся познавательная деятельность археологов, независимо от того, получили ли те или иные ее стороны прямое или опосредованное выражение в самом теоретическом археологическом знании. Причем опосредованное, не явно выраженное знание в теориях исторических наук имеет как раз решающее значение при формировании содержания и сущности конкретно-теоретического знания, поскольку именно в нем «скрыты” основании теории. Поэтому рассмотрение гносеологической структуры научной теории и необходимо начинать с ее оснований, составляющих ее фундамент, ее ядро, определяющее содержание и структуру всех остальных частей теории. ”Под основаниями научных теорий, — пишет О.С. Разумовский, — понимается совокупность утверждений об идеализированных объектах, прежде всего фундаментальные понятия, характеризующие эти объекты, философские и социально-научные высказывания (или утверждения), т.е. такие теоретические конструкты, каковы принципы или аксиомы теории, гипотезы, фундаментальные факты, которые входят в теории из эмпирии или другой теории как истинные исходные, но в рамках данной теории специально не обосновываемые и принимаемые как интуитивно ясные, они могут быть обоснованы как истинные в другой теоретической системе” (Разумовский, 1983, с. 8) (подчеркнуто мной. — В.Г.). Итак, главная особенность компонента «основания теории” состоит, во-первых, в том, что здесь концентрируются исходные логические принципы (включая и некоторые другие категории), во-вторых, в том, что эти принципа как в каждой частной теории, так и в науке в целом заимствуются из другой теоретической систему, в-третьих, поскольку исходные теоретические основания в данной науке (теории) принимаются как интуитивно очевидные и ясные, они, как правило, явно не формулируются, не вводятся в создаваемые теории.
Обращаясь к рассмотрению научно-познавательной системы археологии, прежде всего следует решить вопрос о ее теоретических основаниях. Актуальность данной проблемы становится особенно очевидной в свете все более широко распространяющегося процесса теоретизации археологического знания не только в советской, но и зарубежной археологии. Определение оснований археологических теорий — это водораздел между марксистской археологией и всевозможными течениями в западной археологии, базирующимися на позитивистских, бихевиористских и прочих модных философских псевдотеориях. Для понимания этих различий рассмотрим лишь одно из наиболее популярных на западе направлений «процессуальной (или новой) археологии”.
В современном науковедении признается, что проблемы оснований научных теорий должны рассматриваться в тесной взаимосвязи с общим процессом истории развития науки. Археология возникла как наука исторического направления, хотя в ее становлении немаловажную роль сыграли и крупные естествоиспытатели. В последней четверти XIX в. в археологии прочно утвердились идеи, заимствованные из позитивистской социологии, культурной и социальной антропологии (Г.Спенсер, Э.Тейлор), а также неокантианской Баденской школы, прежде всего Г.Риккерта, считавшего историю наукой о культуре. Последние имели немало последователей и в России (А.С.Лаппо-Данилевский, Д.Петрушевский, П.Струве и др.). Главная идея, которая была положена в качестве основания исторической теории в целом как науки, заключалась в том, что история человечества есть история его культуры, специфика же археологии — в исследовании остатков материальной культуры древних обществ, что достаточно ясно выразил еще в 1874 г. И.Е.Забелин: ”… история культуры в сущности есть археология” (Забелин, 1878,с. 12).
Это предопределило сущность всех теоретических конструкций — культурно-исторических концепций различного масштаба и оттенков (эволюционизма, диффузионизма, миграционизма, функционализма, географического детерминизма, теории культурных кругов и пр.) на протяжении целого периода в развитии археологии от последней четверти XIX в. до 30-х гг. в советской археологии и 60-х гг. в западной. Все частно-научные теории, при всем их кажущемся различии, имели в основании одну фундаментальную идею развития культуры, и прежде всего ее внешних форм, что оказалось особенно привлекательным для археологов, посвятивших немало времени разработкам культурно-классификационных систем археологических памятников для построения различных исторических концепций культурархеологии (Генинг, 1985а, с. .232-234).
Решительный поворот в определении оснований науки был сделан в советской археологии начала 30-х гг., когда археологическое знание стало рассматриваться как знание социально-исторического типа, о чем достаточно подробно было сказано выше. К середине 60-х гг. в развитии советской археологии наступает проблемная ситуация. Огромные масштабы полевых работ накопили такие массивы источников, которые на могли быть даже предварительно освоены традиционными методами для введения в научный оборот. Исчерпали себя практически и методы “прямых реконструкций” (предмет, вещь, сооружение — вид деятельности) , унаследованные от культурархеологии для решения проблем реконструкции социально-исторического развития древних обществ. Остро встали вопросы методологического обоснования системы социально-исторических исследований в археологии, которые по своему содержанию носили ярко выраженный теоретический характер.
В целом первый этап развития советской социоархеологии (30—60-е гг.) показал, что в течение достаточно длительного времени теоретические концепции культурархеологии и социоархеологии сосуществуют, а методы культурархеологии первоначально способны решать задачи, выдвигаемые социоархеологией, главным образом обнаружение качественных сторон социальных явлений (фиксация видов хозяйственной деятельности, отдельных структур общественной организации, проявления идеологии и т.п.). Когда, однако, возникла проблема более глубокого изучения закономерностей социально-исторического развития древних обществ, потребовались ассимиляция массовых источников и введение в исследование количественных параметров. Но это знаменовало начало формирования нового этапа развития уровня теории, который вскрыл прежде всего ограниченность существующих методов и актуализировал потребность разработки не только методов непосредственного исследования, но и всего теоретико¬методологического обоснования нового уровня социально-исторического знания.
В западной археологии с начала 60-х гг. также обнаружилась кризисная ситуация — недовольство, неудовлетворенность различными изощренными таксономическими и другими формальными построениями и описаниями в духе культурологических концепций. Археологи многих стран стали ставить задачи более глубокого раскрытия динамики жизнедеятельности древних обществ, что заставляло их обратиться в том или ином виде к социологическому (в широком смысле социально-историческому) знанию. Фактически и здесь наметился переход к социоархеологии. Однако эти проблемы ставились в духе социокультурных концепций понимания исторического процесса: фактически без отказа от основных постулатов культурно-исторической теории ставятся задачи социально-исторического познания. Следует отметить, что и в советской археологии еще сохранились такие взгляды. Так, Л.С.Клейн считает, что археология характеризуется культурологической направленностью ”этой науки, причастностью ее предмета к культуре (история понимается через изменения культуры)(Клейн, 1979, с. 51). Г.С. Лебедев пишет: «Экономика, социальный строй, идеология, этнос древнего общества даны нам постольку, поскольку и как они отразились в его культуре” (Лебедев, 1979, с. 75). Отсюда и зародились многочисленные идеи поиска социокультурных законов, попытки социальные процессы объяснить, а скорее, даже обосновать культурными и т.п. Такая постановка ,в корне противоречит марксистскому материалистическому пониманию исторического процесса и его ядру — учению об общественно-экономических формациях, согласно которому в конечном итоге процесс исторического развития общества детерминирован развитием его способа производства, а не развитием культуры.
В советской археологии первого этапа также сочетались культурархеология и социоархеология, но первая работала главным образом в направлении культурно-хронологических систематизаций источников, а вторая решала вопросы социально-исторического развития древних обществ, не прибегая к культурно-историческим концепциям, а опираясь на марксово учение об общественно-экономических формациях. В таком сочетании оба направления взаимодополняли друг друга, каждое решая свои задачи. В западной же археологии пытаются создать органически единое социокультурное основание археологических теорий, которые могли бы объяснить социально-исторические процессы. Если при этом еще учесть, что социально-исторические и культурно-исторические концепции западных археологов базируются на множестве различных философских посылок, то становятся вполне понятными сетования многих ученых запада на все усиливающийся в последние десятилетия теоретический разброд в понимании и объяснении исторического процесса, изучаемого по археологическим источникам.
В западной археологии со времени кризиса начала 60-х гг. появились и новые тенденции, наиболее ярко выраженные в «новой археологии”, когда археологи попытались выйти за пределы простых реконструкций и описании фактов и обратились к поискам новых объяснительных идей (Клейн, 1973а, с. 49—52). Вместе с тем под влиянием философии, Науки позитивистского толка, археологи сосредоточили основное внимание на формально-логических основах суждений и оценок, образцы которых были заимствованы из различных философских течений. Одной из наиболее крупных работ этого типа было фундаментальное построение Дэвида Кларка «Аналитическая археология” (1968).
Следует, упомянуть и проведение конференций — в Шеффилде (Renfrew, 1973) и Саутгемтоне (Renfrew, 1982) специально посвященных теоретическим проблемам археологических объяснений, и одну из последних специальных монографий на эту же тему — Меррели Г. Сэмон «Философия и археология” (8аlmon, 1982).
Примечательно, что в данном направлении поиск сосредоточился на создании моделей археологических объяснений как основы построения археологической теории.
Как бы ни разнообразились своими оттенками различные археологические теории, в абсолютном большинстве их основания в конечном итоге близки или базируются на неопозитивистской философии, в которой определяющим является сочетание субъективно-идеалистического эмпиризма с методами логического анализа. Это современный логический позитивизм, претерпевающий в сравнении с ранними концепциями трансформацию под воздействием критики несостоятельности концепции сводимости научного знания к эмпирическим данным, что заставило признать принципы возможности эмпирической интерпретации теоретических систем. Последнее понимается лишь в виде рациональной формы организации опытных данных, а не постижения сущностных сторон объективной реальности.
Обращение к логическому анализу было обусловлено все возрастающей ролью в развитии научного знания в целом знаково-символических средств, формализации и математизации знания. Эта сторона — логическое построение теоретического знания в археологии — получила на западе особенно большую популярность, однако она представляет собой особую проблему и не относится к анализу оснований археологических теорий, которые, наоборот, почти никогда четко не формулируются, выражаются лишь в самом общем виде. Чаще всего для построения археологических теорий, объясняющих археологические материалы, апеллируют к поведению человека (людей). Особенно популярны эти бихевиористские концепции в англо-американской археологии, в том числе «новой археологии”. Бихевиористика (от англ. ЬесЬаугох — поведение) объединяет в современной американской науке антропологию, включая социальную и культурную, социологию и педагогику. В основе концепций бихевиоризма лежит понимание человека как совокупности его ответных реакций на воздействие внешней среды. Истоки этих идей можно усмотреть уже в некоторых положениях социал-дарвинизма Г.Спенсера (борьба за существование, приспособление живых организмов к природной среде и т.п.), географического детерминизма, развивавшейся А.Тойнби цикличности цивилизации и развития культуры, начинающегося со стадии ”вызов и ответ”, где вызов чаще всего соотносился с внешней средой. Прямолинейность всех подобных утверждений показала их несостоятельность, и в необихевиоризме были введены опосредованные, промежуточные звенья: переменные — различные познавательные и побудительные факторы, определяющие поведение человека.
Эти идеи, например в ”новой археологии”, определяют направление научных исследований, когда для объяснения археологической истории (источников) первобытного человека скрупулезно изучается окружающая его внешняя природная среда. Именно это кажется многим исследователям, в том числе советским, не только привлекательным, но и убедительным. Необходимость такого исследования не может вызывать никакого сомнения, но главное ведь состоит в том, с каких теоретических оснований будут использованы добытые этими исследователями факты. Для марксистского подхода окружающая природная среда, с которой взаимодействует человек, — один из компонентов производительных сил. В условиях первобытного способа производства он играет большую роль, которую, однако, нельзя абсолютизировать.
Иной подход, когда этот фактор в соответствии с концепцией бихевиоризма понимается как источник социального развития и изменения в культуре. Отсюда понятно, почему идеи, развиваемые Л.Бинфордом и его последователями, по «новой археологии” характеризуют как «экологический функционализм”, а точнее, это даже экологический детерминизм. Основное, что характеризует бихевиористские и иные концепции основания археологических теорий в буржуазной археологии, — это поиски источника движения не в самой изучаемой конкретной социальной системе, а за ее пределами — природных факторах, внешних социальных воздействиях (диффузиях культуры, войнах, миграциях и т.п.).
Надо полагать, что неудовлетворенность и разочарование неопозитивистскими и бихевиористскими, структуралистскими и другими концепциями не случайно привели некоторых археологов к марксизму. Конечно, не следует думать, что марксистская теория общественного развития получила здесь действительное воплощение. Как правило, именно сущность марксизма — учение об общественных формациях — остается за бортом (Семенов, 1978). И все же сам факт, что марксистская концепция социального познания уже не замалчивается, а включается в исследовательский арсенал западных археологов (Marxist perspectives in archeology, 1984), безусловно, симптоматичен. Это показатель того, что социоархеология обретает все более прочные позиции, а адекватное социально-историческое познание прошлых обществ по археологическим источникам может быть получено, лишь когда в основание построения ее теоретических концепций будет положено марксистское учение об общественных формациях.
Рассмотрим далее еще несколько актуальных вопросов современной проблемной ситуации в области методологических установок rультурархеологии не поднялась в познании выше описательной стадии развития науки. Социологизация археологического знания достигла того уровня, когда весь исследовательский процесс должен быть построен в соответствии с главной целью — исследованием социально-исторических проблем, а они могут быть решены лишь с позиций теоретического познания, в котором основу составляют не описания, а объяснения научных фактов. Но эта процедура в археологии не исследована и не стала нормой в научном познании. Таким образом, в этом направлении наблюдается кризис представлений концепции объекта археологического познания.
Культурархеология не может освоить массовые источники, поскольку не поднимается выше качественных описаний. Количественный анализ ей чужд, поэтому увеличение масштабов полевых исследований породило кризис источников. Наконец, неспособность ассимилировать в исследовании огромную массу исходного фактологического материала для получения ощутимого эффекта в теоретическом знании социальной истории древних обществ ясно обрисовывает кризис метода исследования.
Данные проблемы и составляют основное содержание проблемной ситуации 60—70-х гг. в археологии. Разрешение данной противоречивой ситуации лежит прежде всего в том, чтобы совершить качественный скачок в развитии научного познания археологии, при преимущественном развитии теоретико-методологических проблем, разработке подлинно научной, осознанной, аргументированной системы научно-познавательной деятельности, соответствующей современному уровню развития передовых наук, и прежде всего естественных, короче — разработке методологии археологии, в которой центральное место должно быть отведено разработке способа теоретического воспроизведения исторической действительности.
Как уже отмечалось, основные достижения в накоплении нового знания относятся главным образом к качественным параметрам объекта исследования — отдельных обществ прошлого, поэтому в большинстве они представляют собой описания специфических особенностей проявления жизнедеятельности в культуре, быту, производстве, социальной структуре, этнических передвижениях и т.д. Все это описания различных свойств объекта. Но свойства, присущие любому объекту, характеризуются не только качеством, т.е. тем, что собой представляет данная вещь, предмет, явление со своей функциональной стороны, но и количеством, выражающим величину, размеры, общим количеством подобных единиц и т.д. Граница количественных изменений в рамках данного качества называется мерой. Каждый предмет является обладателем определенной меры, в которой выражено единство качества и количества. Отсюда достаточно очевидно, что если познание социально-исторических закономерностей развития общества является генеральной целью археологического познания, то при исследовании этих закономерностей невозможно ограничиваться лишь качественными параметрами, необходимыми выйти на количественные показатели, которые позволяют выявить их меру.
Приведем простой пример. Наличие определенной формы земледелия (реконструированная технология производства) в хозяйстве какой-либо общины — это качественная сторона социального явления. Но для изучения социально-исторического развития данного общества существенное, если не главное, значение имеет выяснение того, какую роль играло земледелие в обеспеченности продуктами питания. Это возможно выяснить только через знание продуктивности и масштаба земледельческого производства, т.е. решения вопросов, какое кольичество зерна производилось и какой (по количеству) коллектив его потреблял. Без этого невозможно считать, какое количество продуктов питания должно было покрываться за счет других отраслей (собирательство, скотоводство, рыболовство, охота). Данный пример наглядно показывает, что для полной реконструкции социального факта (а все, что описано выше, относится к уровню реконструкции фактов исторической действительности!) требуется освоение в археологии не только методов качественных (технологических) реконструкций, но и методов количественных реконструкций социальных явлений. В этом один из центральных вопросов очередной проблемной ситуации, возникшей в современной социоархеологии, без преодоления которой, невозможен прогресс археологического познания. Но это скорее тактическая задача археологического познания, специфика которой состоит в том, что смещается акцент с содержательного аспекта развития знания на совершенствование познавательного аппарата — методов исследования. Но в этом специфика нового этапа научной революции социоархеологии, которую в таком содержании следует понимать как интенсивную направленность научной революции (Смирнов С.Н., 1982, с. 89).
С разрешением проблемы количественных реконструкций, что само по себе — отнюдь не легкая задача, в археологии появится возможность формулировать полноценные социологические факты прошлой исторической действительности, которые составляют базу для исследования закономерностей (сущностей!) социально-исторического развития древних обществ. Только познав количественную динамику внутреннего процесса общественного развития в отдельных сферах, отраслях, явлениях, периодах и т.л., можно подойти к динамике развития общества в целом как определенного, конкретного социально-исторического организма.
Возможно ли уже сейчас перевести эту генеральную задачу на язык конкретных исследований? Известно, что социальные закономерности изучаются в социологии, истории, экономике и т.д. Но каждая наука адаптировала эти задачи в соответствии со своими специфическими особенностями познания, поэтому они и являются самостоятельными науками. В археологии в данном направлении делаются лишь первые робкие шаги. Главное препятствие здесь — очень слабая разработка собственной теоретико-методологической базы.
Более высокий уровень социально-исторических исследований в археологии позволит обратиться к познанию социальных аспектов жизнедеятельности, раскрывающих систему общественных отношений. «Общество, — писал К.Маркс, — не состоит из индивидов, а выражает сумму тех связей и отношений, в которых эти индивиды находятся друг к другу» (Маркс, Энгельс, т. 46, ч. 1, с. 214). Следовательно, если археологии предстоит выйти на новый уровень исследования социальных закономерностей, то она должна обратиться к познанию «суммы тех связей и отношений”, в которых находились общественные группы в прошлом. Эти вопросы, как и многие другие, пока что в археологии не поднимаются.
Решение проблем познания социально-исторических закономерностей в археологии невозможно приблизить без достаточно глубокой разработки:
— во-первых, принципов фундаментальной теории археологического познания;
— во-вторых, методологии познания древних обществ средствами археологии, что на данном этапе разработки методологической проблематики являются главным звеном, задачей, требующей первоочередного решения.
Проблемная ситуация современной социоархеологии сложилась в результате возникновения противоречий в основании науки, а именно — между принципами фундаментальной теории археологического знания, базирующейся на учении об общественных формациях, и системой методологических установок, которые в большинстве своем продолжают сохранять как по форме, так и по содержанию свою культурархеологическую направленность. И хотя до сих пор нет специального исследования по основам фундаментальной теории археологического знания, ее общетеоретический аспект как один из разделов исторической теории, исходящей из материалистического понимания и учения об общественных формациях, обрисовывается более или менее непротиворечиво среди археологов-марксистов. Иное дело с методологическими установками, которые как один из компонентов основания науки практически совершенно не разработаны в логико-гносеологическом аспекте. Методологические установки, как уже отмечалось, включают представления об общих свойствах объекта познания, естественно, с позиции данной науки и поэтому обрисовывают его познавательный идеал. Это, в свою очередь, определяет установки по выработке методов исследования, а в конечном итоге — каким по форме должны быть результаты исследования. По всей вероятности, после определения общих свойств объекта познания, методов и результатов его исследования во многом будет облегчена задача выработки общих принципов фундаментальной теории археологического знания.
Несомненно, что создание фундаментальной теории археологического знания является наиболее актуальной задачей развития современной науки, но столь же несомненным должно быть осознание того, что подбная теория может возникнуть лишь на базе достаточно развитой системы методологических исследований в области археологии, вычленения специфичности археологического знания как особой области не только исторического знания, но обществознания в целом. Именно этой задаче и посвящен ряд специальных работ теоретико-методологического характера, выполненных советскими археологами в последние десятилетия. Среди этих исследований особого внимания в решении поставленной проблемы заслуживают изыскания в области объекта и предмета археологии (Захарук, 1978; Генинг, 1983 и др.), а также специфика изучения социально-исторического процесса средствами археологии, когда главное внимание сосредоточивается на закономерностях функционирования отдельных сфер жизнедеятельности древних обществ, исследуемых на предметно-технологическом и социально-историческом способах их организации (Массон, 1976; Захарук, 1983; Генинг, 1988).
Специфика социально-исторического знания археологии находит свое отражение и в особенностях его структурной организации, выделения в нем особых содержательных разделов и уровней раскрытия объективной реальности (Шер, 1975; Массон, 1976; Генинг, 1982), обусловленных изучением сфер и способов жизнедеятельности древних обществ. Наконец, немалую роль приобретает исследование специфики познавательной деятельности археологов, особенно в процессе достижения и формирования знания теоретического уровня, когда необходимо на основе археологических источников объяснить сущность социально-исторического развития отдельных обществ прошлого (Массон, 1976; Клейн, 1980; Захарук, 1969; Генинг, 1988).
Конечно, пока еще исследования в области теоретрко-методологических основ археологического знания довольно редки и затрагивают ограниченный круг вопросов. Особенно остро стоит проблема методологического анализа огромного опыта практических исследований, накопленного в конкретно-исторических работах по изучению социально-исторических вопросов жизнедеятельности отдельных древних обществ. Этот анализ должен выявить и обобщить опыт работы археологов и стать отправным моментом в разработке принципов социально-исторического познания археологии и формирования общей теории археологического знания.
«Проблемная ситуация в современной археологии» | К следующей главе