В андроновском могильнике Косоголь-3 (Ужурский р-н Красноярского края) исследовано 35 погребений. Их подробному анализу авторы предполагают посвятить специальное исследование. Предметом настоящей публикации является парное погребение в могиле 30, которое, как будет показано ниже, представляет особый интерес не только для андроноведческой проблематики.
Погребение совершено в грунтовой яме размерами 2,3х2,1 м, которая была ориентирована углами по странам света. Глубина ямы от уровня материка — 1,6 м. Внутри ямы сооружена каменная гробница. Верхняя часть сооружения состояла из шести рядов каменных плиток, которые опирались на материковые заплечики и вертикально прислоненные к ним крупные плиты серого сланца. Общая высота стенок гробницы — 0,55 м. Размеры этого каменного сооружения: 2,25х1,25 м. Длинной осью сооружение ориентировано по линии ЮЗ-СВ. Внутреннее пространство гробницы было разделено на две равные половины с помощью трех вертикально вкопанных столбов квадратного сечения. Высота столбов — 0,7 м. Все они находились на одной линии (ЮЗ-СВ) и, благодаря подтесанным уплощенным верхушкам, поддерживали плиты перекрытия.
Внутри гробницы, вдоль северо-западной стенки, находились кости скелета взрослой женщины, сохранившие анатомический порядок. Погребенная была помещена скорченно на левом боку, головой на юго-запад. Вдоль юго-восточной стенки гробницы, ближе к южному углу, зафиксировано овальное в плане скопление кремированных человеческих костей. В западном углу гробницы, рядом с погребенной женщиной, стоял сосуд горшковидной формы, украшенный геометрическим орнаментом, выполненным оттисками гребенчатого штампа. В южном углу могилы кремированные останки второго погребенного сопровождал горшок с пышной геометрической орнаментацией, также выполненной оттисками гребенчатого штампа.
Практика кремации умерших достаточно широко представлена по всему культурному ареалу, однако сочетание в одной могиле кремации и ингумации — явление весьма редкое для погребальной обрядности андроновцев. М.Д. Хлобыстина (1976) отнесла подобные захоронения к особому виду погребального обряда и предложила использовать для подобного сочетания двух способов обращения с умершими термин «биритуальные обряды». Ее поддержал В.И. Молодин (1985, с. 109), но при этом подчеркнул, что мы имеем дело не с двумя обрядами, а с одним, причину появления которого еще не в состоянии истолковать. В связи с этим сошлемся на мнение Л.И. Акимовой (1990, с. 230, 231), которая считает, что, независимо от способа обращения с умершим, конечная цель заключалась в предании его останков земле. Это единство цели имеет принципиальное значение, и в целом кремацию можно рассматривать как усложненный вариант ингумации.
К настоящему времени, судя по опубликованным данным, в андроновских могильниках восточных районов известно еще три случая подобного сочетания: Устье-Бири-IV — женский костяк с остатками кремации (Леонтьев Н.В., 1996, с. 71); Абрамово-4 — кремированные кости сопровождали захоронение мужчины (Молодин В.И., 1985, с. 109); Фирсово-XIV — скелет мужчины и кальцинированные кости, которые, судя по набору украшений, принадлежали женщине (Шамшин А.Б., Ченских О. А., 1997, с. 52). Общий перечень может быть продолжен, если привлечь материалы центрально-казахстанского могильника Жиланды. Среди комплексов этого некрополя в одном случае (ограда 2) труп мужчины (?) и кальцинированные кости кремированной женщины (?) обнаружены в цисте, а в другом (ограда 5) — труп и остатки кремации были помещены в грунтовую яму (Кадырбаев М.К., 1974, с. 28). Малочисленность учтенных случаев существенным образом затрудняет культурно-историческую характеристику этого особого вида андроновского погребального обряда. Тем не менее имеющаяся информация позволяет сделать ряд наблюдений.
Вероятно, во всех случаях мы имеем дело с единовременными парными захоронениями. Кремированные останки умерших андроновцы помещали как с мужчинами, так и с женщинами. Это дает основание предполагать, что сочетание кремации и ингумации практиковалось именно при совершении парных разнополых погребений. Вместе с тем обратим внимание на то, что во всех случаях разнится оформление могильных ям. Наиболее сложный тип погребальной конструкции прослежен в косогольском погребении, и, на наш взгляд, именно этот комплекс позволяет частично реконструировать важную сторону андроновского погребального культа — представления о загробном мире.
По наблюдениям С. А. Токарева (1990, с. 198), идея о том, что загробный мир есть продолжение земного, предполагает сохранение социальных различий между людьми и после смерти, а также подразумевает сходство условий жизни в обоих мирах. Несомненно, эти представления в соответствующей аранжировке были свойственны и андроновскому населению. Общепринятая точка зрения, согласно которой андроновская традиция уходит своими корнями в индоиранский культурный пласт, позволяет хотя бы гипотетически определить одно из направлений в их реконструкции.
Представления о сходстве условий жизни человека до и после смерти зачастую находят воплощение в универсальном соотнесении могилы и дома. В археологических исследованиях, посвященных различным сторонам погребального культа, эта параллель неоднократно обсуждалась и применительно к конкретным обрядовым ситуациям приводились соответствующие доказательства. В нашем случае одна из конструктивных особенностей косогольского погребального сооружения — три столба, на которые опиралось перекрытие могилы, — весьма показательна. Специальные исследования позволили установить, что независимо от типа жилища андроновцы использовали каркасную технику строительства и основу сооружений образуют столбчатые конструкции (Малютина Т.С., 1990, с. 107). По мнению Е.Е. Кузьминой (1988, с. 39), срубно-андроновский тип дома (однокомнатное жилище столбовой конструкции с двускатной или пирамидально-ступенчатой крышей) без существенных изменений сохранился в среде пастушеских ираноязычных племен I тыс. до н.э. — начала I тыс. н.э. — скифов, савроматов и саков. Он представлен на их поселениях, а его реплики воспроизведены в архитектуре погребальных сооружений, являвшихся домами мертвых. Доказывая справедливость археологических реконструкций, она сослалась на описание жилища древнеиранской богини Ардвисуры —
Анахиты, которое описывается как «стооконное, сверкающее, тысячеколонное, прекрасной формы» (Ардвисур-яшт, V, 101).
Сближение архитектурных деталей погребального сооружения, исследованного в могильнике Косоголь-3, с конструктивными особенностями андроновских жилищ, на наш взгляд, не встречает препятствий, кроме одного. В поселенческих комплексах, исследованных на Енисее и в Кузнецкой котловине, не зафиксировано следов конструкций жилых сооружений (Максименков ГА., 1978; Бобров В.В., Михайлов Ю.И., 1989). Нет их и на андроновском поселении у истоков р. Сереж в Косогольской котловине (Мартынов А.И., 1987, с. 41). По мнению В.И. Молодина, у андроновцев, заселивших лесостепные территории между Минусинской котловиной и Иртышом, могли произойти изменения в конструкции жилища. Подвижный образ жизни стимулировал переход к легким наземным конструкциям, пригодным для транспортировки (Молодин В.И., 1985, с. 114).
С учетом этом можно говорить о том, что андроновский погребальный культ требовал воспроизведения исходного, «идеального» образца, который и был запечатлен в древнеиранской мифологической традиции, в частности, в упоминавшемся авестийском тексте. Если случай, рассматриваемый нами, демонстрирует попытку буквального воспроизведения, то в другом варианте этот исходный «идеальный» тип мог только имитироваться с помощью «столбовых» ямок. Именно этот способ символического воспроизведения каркасно-столбовой конструкции зафиксирован в Южном Тагискене и Уйгараке, но восходит он, несомненно, к реальным архитектурным деталям мавзолеев Северного Тагискена — деревянным столбам. Показательно, что уже в сырцовых гробницах Северного Тагискена прослежены деревянные столбы, которые не имели конструктивной нагрузки и соответственно выполняли символическую функцию (подробно об этом см.: Итина М. А., Яблонский Л.Т., 1997, с. 31-36).
Могила 30 памятника Косоголь-3 выделяется среди остальных погребений не только размерами и сложностью архитектурной конструкции, но и занимает центральную позицию на территории некрополя. Как правило, это объясняется высоким социальным статусом умершего. Данная трактовка вполне справедлива. Вместе с тем архитектура рассматриваемого погребения не соответствует предполагаемому типу андроновских жилищ в восточных районах культурного ареала. Его конструктивные особенности восходят к более ранним образцам реальных архитектурных построек, которые к этому времени существовали лишь в рамках сакрально-исторической памяти этноса. Таким образом, если общая планировочная структура могильника определенным образом отражает синхронный срез культурной традиции, то неординарные, социально отмеченные погребения могут демонстрировать преемственность с исходными образцами культурной практики в диахронии.