В 2000 г. в Горном Алтае вблизи Северо-Чуйского хребта, в местности Ештыкель мною среди древнего могильника была найдена плита с процарапанными линиями. Могильник, по-видимому скифского времени, расположен на поляне возле грунтовой дороги примерно в 0,5 км к востоку от небольшого озера. Плита лежала среди каменной наброски одного из курганных захоронений и привлекала внимание не только своей формой и цветом, но и отсутствием на всей ее поверхности каких бы то ни было лишайников. При осмотре других курганов подобных артефактов обнаружено не было.
Плита серого цвета, сложена из песчаника и представляет из себя цельный объект, поскольку по всему периметру артефакта просматриваются следы одновременной обработки. Плита подготавливалась ударами и пришлифовкой. Сырьевой блок имеет следы подправки сколами по всему периметру, в результате чего плите была придана подтреугольная форма с максимальными размерами 25х15,5 см при толщине от 3 до 4,5 см. В настоящее время на торцевой поверхности хорошо фиксируются только крупные снятия. Следы же мелких сколов проследить достоверно не удается вследствие выкрашивания, размывания и выветривания песчаника.
Рис. 1. Прорисовка основных следов гравировки на плоскости плиты из Ештыкёля
Внешняя поверхность плиты (поверхность Б) подверглась заметному воздействию солнца, ветра и атмосферных осадков. Следы многочисленных процарапанных линий, проведенных под различными углами, покрыты здесь легкой патиной одинаковой интенсивности. Края линий фиксируются неотчетливо, поэтому воссоздать рисунки на этой внешней поверхности не представляется возможным.
Внутренняя поверхность плиты (поверхность А) достаточно ровная, только с одного края на ней выступают в виде бортика несколько отдельностей. Почти вся остальная плоскость выровнена пришлифовкой песчаниковым образивом той же структуры, что и материнская порода. На выровненной поверхности А были оставлены следы в виде царапин предположительно металлическим инструментом, работавшим как резчик (определение понятий см.: Волков П.В., 1999, с. 20-21). Одна из процарапанных линий заходит на бортик; там она частично перекрывает негатив скола, появившийся при обработке камня по периметру.
Цветовая окрашенность отдельных фрагментов линий (гравировок?) более светлая, нежели поверхность плиты А, что дает основание говорить о разновременном использовании артефакта. Более глубокие следы гравировки представляются хронологически более поздними; тонкие — предположительно более ранними.
Кроме того, на внутренней поверхности А присутствуют два заметных следа, похожих на застывшую краску вишневого цвета. Один след в форме небольшого пятна, другой — в виде капли длиной 17 мм. Пересекающая ее гравировка нанесена поверх этой каплевидной массы. Вокруг просматриваются еще несколько еле заметных красочных фрагментов.
В целом на поверхности А среди нескольких тонких гравировок находится шесть глубоко процарапанных линий; две из них, дугообразные по форме, пересекаются друг с другом в правом углу плоскости. Все линии образуют композицию, которую ни в коей мере нельзя отнести к изобразительному искусству. Здесь представлены неизобразительные, сугубо абстрактные линейно-геометрические начертания, не имеющие какой-либо орнаментальной или фигуративной основы.
Аналогичных плит с гравировками на Алтае неизвестно. В какой-то мере в качестве аналога среди более отдаленных районов Сибири можно привести плиту с рисунками из каменного ящика могильника Сухое озеро 1 (Максименков Г. А., 1978, с. 144). В левой половине плиты представлены некие линейные начертания, которые в самых общих чертах могут быть сопоставимы с ештыкельскими гравировками. Плита же из бассейна Енисея была отнесена Г. А. Максименко и Б. Н. Пяткиным к андроновскому изобразительному комплексу (Пяткин Б.Н., 1977, с. 61). Между тем недавно В.В. Бобров и И.В. Ковтун высказали сомнение в подобной идентификации погребения. По их мнению, иконографические особенности орнаментальной композиции правой части плиты указывают на торгожакские, а также на собственно карасукские и лугавские (карасук-лугавские) параллели. Геометризованный схематизм правой половины плиты напомнил им предельно стилизованных персонажей ряда антропоморфных «хищников» окуневских древностей (Бобров В.В., Ковтун И. В., 2000, с. 235-6). Гравировки же на описываемой в настоящей работе алтайской плите таких изобразительных ассоциаций явно не вызывают.
Линейно-геометрические рисунки наряду с фигуративными изображениями всегда существовали в искусстве первобытного и более позднего времени. Например, немало абстрактных геометризованных граффити оставили на Алтае древние тюрки (Маточкин Е.П., 1990, с. 152). Достаточно широко линейно-геометрические начертания представлены на юге Украины среди петроглифов Каменной могилы, относимых ко времени энеолита — эпохи бронзы (Михайлов Б.Д., 1998, с. 84). Среди древних росписей Каракола (погребение 5, плита 7) они соседствуют с фигуративными рисунками (Кубарев В.Д., 1988, с. 78).
Пожалуй, каракольские плиты и по своему изготовлению, и по гравировкам могут служить определенным ориентиром. В силу этого наиболее вероятным временем создания плиты из Ештыкеля можно считать эпоху бронзы без определенной привязки к андроновской культуре, памятники которой в Горном Алтае вообще не обнаружены.
Вопрос о семантике ештыкельских гравировок нуждается в дополнительном исследовании. Нам представляется, что все эти аккуратно вырезанные линии были сделаны не случайно и несут в себе достаточно глубокий информационный смысл.