Патриархат

К содержанию учебника «История первобытного общества» | К следующему разделу

Процесс перехода от материнско-родовых отношений к патриархату охватывал все стороны хозяйственной, общественной и идеологической жизни рода. Но в первую очередь он коснулся вновь возникавших экономических ячеек — отдельных семей и всей области семейно-брачных отношений.

[adsense]

Ведение хозяйства силами отдельных семей требовало их превращения в устойчивые, целостные коллективы, в связи с чем началось вытеснение непрочного парного (первобытно-эгалитарного) брака и соответствующей формы семьи прочным соединением супругов, которое принято называть единобрачием, или моногамией. Это наименование не совсем удачно, так как аналогичные формы возникают и при многоженстве (полигинии); точнее предложенные в современней литературе обозначения такой брачно-семейной организации, как вириархальная, патриархальная или патриархическая. Вместе с тем возросшая хозяйственная роль мужчины требовала изменения локальности брачного поселения — переселения не мужа к жене, а жены к мужу. Это вызвало переход от уксорилокального поселения к патрилокальному, точнее, вирилокальному, и развитие новых форм заключения брака. Раньше, в эпоху родовой общины, мужчина, вступая в парный брак, ограничивался незначительными подарками невесте и ее родичам. Теперь он забирал женщину к себе и поэтому должен был возместить ее ценность, выкупить ее трудовую силу. Так возник покупной брак, при котором семья жениха давала за невесту выкуп (славянск. веьо, тюркск. калым, арабск. махр и т. д.). Более обычной, хотя все же побочной, не получившей широкого распространения, стала и другая, очень редкая в условиях материнско-родового строя форма заключения брака — насильственное присвоение женщины, ее похищение (умыкание).

Предположение, будто заключение брака путем похищения невесты в условиях патриархата был широко распространенной, если не общепринятой формой, некогда развивалось многими этнографами, и отголоски этого можно до сих пор встретить в научной литературе. Доказательства былой распространенности такой формы заключения брака усматривают, например, в имитации насильственного захвата невесты в брачном обряде многих народов и в сходных обычаях, рассматриваемых в качестве пережитков. Однако при этом не учитывают, что ни одному из патриархальных племен, известных этнографии, не свойственно похищение невест как преобладающая ферма: это всегда отклонение от нормы, нарушение обычая. Поэтому прежний взгляд теперь полностью оставлен учеными, а объяснение особенностей древних брачных обрядов чаще всего видят в другом. В частности, английский этнограф Э. Кроули убедительно истолковал эти особенности стремлением предотвратить путем имитации похищения воображаемые опасности, связанные с нарушением половых запретов. Кроме того, определенную роль в длительном сохранении таких особенностей могли сыграть факторы психологического порядка — демонстрация естественного нежелания расставаться с родственницей, односельчанкой и т. п.

Развитие вирилокальности преходило в упорней борьбе с уксорилокальными традициями и сопровождалось появлением своеобразных компромиссных форм, многие из которых надолго сохранились в виде окостеневших пережитков. Таковы, например, рецидивы недолговременной (обычно до рождения первого ребенка) дислокальности, возвращение жены домой на время родов или поселение ее хотя и в семье мужа, но в особом изолированном помещении. Таковы же некоторые моменты широко распространенного комплекса обычаев избегания, в частности обычай, по которому жена должна избегать старших родственников мужа, не появляться с мужем в общественных местах и т. п. Таковы, возможно, также некоторые пласты в антагонистических элементах свадебной обрядности, в частности в той же инсценировке захвата или похищения невесты. С. П. Крашенинников, наблюдавший обычаи ительменов на стадии перехода к вирилокальному поселению, описывает их таким образом: «Когда камчадал, высмотрев себе невесту (обязательно в чужом, а не в своем острожке), пожелает на ней жениться, он переселяется в острожек, откуда родом невеста. Явившись к родителям невесты, он сообщает им о своем намерении и после этого работает, показывая свое удальство и проворство, услуживая всем пуще холопа и больше всего будущему тестю, теще и невесте, после чего просит разрешения хватать невесту… Кто схватит невесту, тот безвозбранно приходит к ней в следующую ночь и на другой день безо всяких церемоний увозит ее в свой острожек».

Особый комплекс обычаев этой переходной эпохи связан с тем, что при смене уксорилокальности вирилокальностью, как правило, некоторое время еще сохранялся материнский счет родства. В то время как женщина поселялась в семье и роде мужа, ее дети не принадлежали к этому роду и по достижении известного возраста возвращались в семью и род матери. Здесь их ближайшим реальным родственником становился брат матери, дети которого в силу тех же порядков уходили к своему материнскому дяде. Племянник жил в доме дяди, работал в его хозяйстве, следовал его наставлениям. Семья или по крайней мере ее дееспособная часть состояла не столько из родителей и их детей, сколько из дядьев и их племянников (авункулатная семья), а затем из одних братьев (выделенная недавно Ю. В. Бромлеем братская семья). Весь этот порядок, равно как и его надолго сохраняющиеся пережитки (преимущественно представления об особой близости между племянником и его дядей по матери), получил название авункулата. Видоизмененным реликтом аванкулата некоторые советские этнографы считают известный у народов Кавказа, кельтов, германцев, славян обычай аталычества, предписывавший воспитывать детей не в своей, а в чужой семье. Впрочем, хотя авункулат получает широкое развитие в эпоху перехода от материнско-родового строя к отцовскому, в нем не следует видеть порядок, свойственный исключительно этой эпохе. В той или иной мере он известен и материнско-родовым обществам, где братья матери как доминирующая в коллективе категория мужчин были естественными защитниками и покровителями племянников.

Появление отдельных семей, ведших свое хозяйство, сопровождалось возникновением отдельной, обособленной от родовой, семейной собственности. Эту собственность мужчина стремился передать своим детям. Но материнский счет родства и порядок наследования исключали такую возможность, а развившийся в условиях авункулата компромиссный обычай — наследование от материнского дяди к племяннику — не способствовал, как и вся система авункулата, целостности отдельной семьи. Противоречие могло быть разрешено только коренной ломкой старых порядков. Начался переход от материнского счета родства и порядка наследования к отцовскому, от матрилинейности к патрилинейности. Как и переход к вирилокальности, это был длительный процесс, породивший своеобразные формы. Таков двойной счет родства и порядок наследования (билинейность, или амбилинейность), при котором человек считался принадлежащим как к материнскому, так и к отцовскому роду и в соответствии с этим претендовал на наследование в обоих родах. У многих племен и народов (меланезийцы, гереро Южной Африки, туареги Сахары и др.) получил распространение обычай, по которому собственность, унаследованная от сородичей, продолжала передаваться по материнской линии, добытая же собственным трудом передавалась от отца к детям. У других народов возник обычай передачи наследства от брата к брату, так как родство между ними было одновременно и материнским и отцовским. Тем не менее раздел наследства часто сопровождался столкновениями между детьми и племянниками или братьями умершего, и обычно отец еще при жизни старался разными способами закрепить по-больше имущества за своими детьми. Старый порядок упорно сопротивлялся новому, но по мере укрепления отдельной семьи как экономической ячейки общества материнский счет родства и порядок наследования постепенно вытеснялись отцовским.

Изменение счета родства и порядка наследования было, по выражению Энгельса, одной из самых радикальных революций, пережитых человечеством. Естественно, что первобытному человеку, в поведении и сознании которого особенно сказывалась сила традиции, это превращение далось очень непросто. Чтобы оправдать отход от заветов предков, он должен был прибегать к всевозможным уловкам и хитростям, помогавшим ему ломать традицию в рамках традиции. Возможно, что именно отсюда ведут свое происхождение некоторые обычаи, которые при всей своей кажущейся нелепости могли облегчить торжество новых начал. Таков широко распространенный в историческом прошлом народов Старого и Нового Света обычай «кувады» — симуляции мужчиной акта деторождения. Яркое описание кувады у индейцев Амазонии оставил путешественник первой половины XIX в. д’Орбиньи: «Тотчас же по окончании родов мать и дитя погружаются в воду, и на другой день индианка отправляется на работу. Если женщина оказывается здоровой после родов, муж ее притворяется больным. Обычай требует, чтобы он лежал в своем гамаке, стенал, соблюдал строгий пост, совсем как наши европейские родильницы. Суетясь около него, соседи приходят поздравлять его с благополучным разрешением, изъявляя желание видеть его скорей на ногах. Он принимает это как должное и выслушивает все, будто в самом деле вытерпел всю муку родов». Со времен Бахофена большинство исследователей объясняют обычай кувады как борьбу мужчины за признание его отцовских прав и установление отцовского счета родства, хотя предложено и другое объяснение (В. К. Никольский), возводящее куваду ко времени перехода от группового к парному браку. Некоторые этнографы считают отражением перехода от материнско-родовых порядков к патриархату также и обычай «перемены пола» (травестизм), существовавший у ряда индейских и сибирских племен и состоявший в том, что мужчина стрекался от своего пола, надевал женское платье и выполнял женские обязанности, иногда вплоть до супружеских.

Но наступление патриархата не могло идти только в рамках традиции: рано или поздно оно должно было принять более прямые и жесткие фермы. Выше говорилось, что уже в раннеродсвой общине возникало известное обособление полов, в том числе и их взаимное обособление на стоянках. В оседлых поселках позднеродовых общин имелись специальные мужские дома, где питалась, спала, проходила искус инициаций, работала неженатая молодежь рода. Еще позднее, в ходе борьбы против материнско-родовых порядков, мужские дома стали организационными центрами возникших на их основе так называемых мужских, или тайных, союзов.

Мужские союзы хорошо сохранились у племен Меланезии и Западной Африки, известны у племен Микронезии и Америки, прослеживаются в пережитках у ряда древних и современных народов Азии и Европы. Это позволяет видеть в них почти универсально

распространенный общественный институт эпохи становления патриархата. Союз имел своего главаря, свои сборища и трапезы, своих искроуловителей и религиозные церемонии, сопровождавшиеся песнями и плясками, иногда даже свой особый «язык». Все это держалось в тайне от женщин и непосвященных, но тайна, конечно, была относительной, так как союз на каждом шагу обнаруживал и даже афишировал свою деятельность, направленную на подрыв устоев материнско-родового строя. Распространенный обряд вступления в союз, в эту эпоху обычно совпадавший с обрядом юношеских инициаций, имел символическое значение «смерти» члена материнского рода и «воскресения» члена отцовского рода. Члены мужских союзов, как, например, союзов Дук-дук и Ингиет в Меланезии, терроризировали женщин и непосвященных, нападая на них в масках духов, вымогая или захватывая их имущество, совершая насилия и даже убийства. В то же время мужские союзы защищали своих членов, охраняли их собственность, обеспечивали им влиятельное положение. По сути дела, это были внеродовые организации, узурпировавшие права материнского рода и способствовавшие его разрушению.

Местами в противовес мужским союзам создавались более или менее сходные с ними женские союзы. Однако они не могли противостоять экономическим тенденциям эпохи и, как правило, не получили сколько-нибудь заметного общественного влияния.

Пришедший на смену материнско-родовой организации патриархат был сложной и противоречивой общественной формой. Внешне он во многом напоминал родовсй строй, на деле же был формой его разложения. Это
сказывалось прежде всего в том, что патриархальные родоподобные структуры с самого начала распадались на самостоятельные в экономическом отношении отдельные семьи, одним фактом своего существования подрывавшие основы родового общества.

Первой фермой отдельной семьи была большая семья, называемая также семейной, большесемейной или домашней общиной. Ее называют еще патриархальной семьей, однако этот термин применим не ко всем стадиям ее развития, потому что, как отмечалось выше, ее начальными разновидностями были авункулатная и братская большие семьи. Но они были семьями переходного типа, и с наступлением патриархата большая семья действительно стала патриархальней.

Большая патриархальная семья состояла из нескольких, обычно трех-четырех, поколений ближайших родственников по отцовской линии, одного или нескольких братьев с их детьми, внуками и правнуками и жен всех взрос-

лых мужчин семьи. В состав семьи входили также рабы. Известны случаи, когда такая семья достигала 200 и даже 300 человек. Члены семьи жили в одном дворе. Они сообща владели землей, скотом и другими средствами производства, совместно вели хозяйство и сообща потребляли произведенное, питаясь и одеваясь из общих запасов. Семью возглавлял «старший», ее женскую часть — «старшая», обычно его жена. Чаще всего они действительно были старшими по возрасту, но в случае их дряхлости или непригодности семья могла выбрать и кого-нибудь другого. «Старший» и «старшая» распределяли хозяйственные работы между отдельными членами семьи и руководили их ходом, распоряжались расходованием запасов, наблюдали за порядком и нравственностью, возглавляли отправление семейного культа. Важнейшие дела семьи, как, например, отчуждение или приобретение имущества, женитьба или выдача замуж, решались на общем совете, состоящем из всех взрослых мужчин и женщин. Таким образом, это была ячейка, хотя и обособившаяся внутри рода и качественно отличавшаяся от него своим составом, но внутри себя еще сохранявшая начала первобытнообщинного коллективизма. Это определялось экономическими условиями эпохи: начавшейся, но еще ограниченной в своих возможностях парцелляцией труда. Подобного рода большие патриархальные семьи хорошо известны как из этнографического, так и из исторического материала. Так, в Полинезии до недавнего времени существовали большие семьи (фале, паито и др.), состоявшие из 30—50 человек, живших в одном или нескольких расположенных по соседству домах. Фале владела своим земельным участком, лодками и т. д., вела общее хозяйство и совместно потребляла продукты своего труда. Руководил фале старший мужчина, который должен был, однако, считаться с мнением семейного совета. Классическим, неоднократно описанным в литературе примером большой семьи была югославянская задруга. Известны большие семьи и у некоторых кочевников (точнее, полукочевников) скотоводов, например у южноафриканских банту, гереро, готтентотов,

Разрастаясь, патриархальная семья делилась на другие патриархальные семьи, основной состав которых был связан близким родством. Обычно они продолжали жить по соседству, образуя отдельный поселок или отдельный квартал селения, и сохранять совместное владение землей, например частью пашен, покосами или другими угодьями. Они были объединены хозяйственной взаимопомощью, общественной солидарностью, общим культом, наконец, особым наименованием, как правило, восходившим к имени общего предка кровно-родственной части больших семей. Такие группы, впервые изученные советским этнографом М. О. Косвеном, получили название «патронимий». В западной литературе ойи обычно называются линиями, или патрилиниями. Различаются два основных аспекта патронимий: генеалогический (объединение только кровных родственников) и локальный (объединение родственников вместе с их женами, своего рода субобщина).

[adsense]

Все члены патриархальных семей и патронимий, ведшие происхождение от одного предка, составляли патриархальный род (по иному мнению, родоподобное новообразование). Ему также были свойственны определенные черты внутренней общности. Роду принадлежала верховная собственность на земли, разделенные между патронимиями и семьями, сородичи наследовали имущество при отсутствии прямых наследников, обладали правом преимущественной покупки — преэмпции и т. п. Как правило, род был строго экзогамен, но у ряда народов (часть банту, арабы, малагасийцы Мадагаскара, некоторые народы Дагестана и др.) переход к патриархату разрушил экзогамию, а стремление сохранить имущество внутри патриархальных семей и патронимий даже породило обратный порядок — патронимическую эндогамию в форме браков между двоюродными, троюродными и т. д. братьями и сестрами по отцовской линии (так называемые ортокузенные браки). В общественном отношении члены рода были связаны обязанностью взаимопомощи, взаимной ответственности и защиты, в идеологическом отношении — общим культом предков- родоначальников, теперь уже не тотемических, а антропоморфных, общими религиозными церемониями, празднествами и т. д.

Но в целом связи внутри патриархального рода имели скорее общественный и идеологический, нежели экономический характер. Да и они быстро терялись, так как в процессе перехода от материнско-родового строя к патриархату род в большинстве случаев утрачивал свое территориальное единство. Смена уксорилокального брака вирилокальным и материнского счета родства отцовским приводила к тому, что род делокализировался, распадался на отдельные группы сородичей, разбросанные по разным селениям и жившие здесь вперемешку с другими такими же группами. Повсюду, где разложение первобытно-общинного строя не принимало затяжного характера, функции патриархального рода как общественной ячейки сравнительно быстро переходили, с одной стороны, к патриархальным семьям, с другой — к первобытной соседской, а затем к соседской общине.

Установление патриархата сопровождалось постепенным ухудшением семейного и общественного положения женщины. Этому, в частности, способствовало развитие покупного брака. Если поначалу брачный выкуп до некоторой степени еще напоминал традиционные подарки родне невесты, то в дальнейшем размеры выкупа увеличились и на женщину стали смотреть как на обычный предмет купли-продажи. Девушка должна была беспрекословно повиноваться своим старшим родственникам, замужняя женщина — купившей ее семье: своему мужу, «старшему», «старшей». Если женщина хотела вернуться в родительский дом, ее родственники должны были вернуть выкуп; поэтому развод стал для женщины практически невозможен. Даже после смерти мужа она продолжала принадлежать купившей ее семье: установился обычай левирата, по которому вдова должна была вступить в брак с одним из братьев умершего. Уменьшение имущественных и наследственных прав женщины привело к тому, что у многих народов ее собственность свелась к одному приданому; ограничились и ее права на детей, в случае развода остававшихся с отцом. Патриархальный порядок наследования, требуя бесспорности факта отцовства, породил новые правила брачной морали. Супружеская неверность жены наказывалась отсылкой домой, членовредительством, даже смертью; напротив, муж продолжал пользоваться остатками прежней половой свободы. Состоятельные люди стали брать наложниц; местами как побочная форма брака возникло многоженство. Все это не могло не сказаться на бытовом положении женщины. В частности, появился ряд специфически патриархальных обычаев, предписывавших женщинам есть после мужчин, уступать им дорогу и т. п. Вслед за семейной сферой женское неполноправие распространилось на область общественной жизни и идеологии. Женщина была в большей или меньшей степени устранена от участия в общинных сходах, судах, в отправлении религиозных культов; многие патриархальные племена стали смотреть на нее как на нечистое существо, которое одним своим присутствием, особенно в период специфически женских отправлений — менструаций, родов, — может осквернить окружающее. Так, у гольдов женщине запрещалось переступать через орудия охотничьего и рыболовного промысла, во время менструаций подходить к охотникам и укладывать нарты, рожать в домах и т. п.

Энгельс охарактеризовал установление патриархата как всемирно-историческое поражение женского пола. Муж захватил в доме бразды правления, а «жена была лишена своего почетного положения, закабалена, превращена в рабу его желаний, в простое орудие деторождения».

К содержанию учебника «История первобытного общества» | К следующему разделу