Палеоантропология таштыкской культуры

Произведя ревизию минусинских древностей, С. А. Теплоухов впервые выделил таштыкскую культуру и датировал ее рубежом новой эры. Как очень осторожный и вдумчивый исследователь, отчетливо понимавший неполноту находившихся в его распоряжении материалов, он мало останавливался на происхождении выделенных им культур, но в отношении таштыкской сделал замечание об усилении в ней центральноазиатских влияний по сравнению с минусинской курганной культурой ¹. В дальнейшем это замечание С. А. Теплоухова послужило основой разработки проблемы происхождения таштыкской культуры с привлечением новых постоянно увеличивающихся данных — археологических и палеоантропологических.

[adsense]

Археологическое исследование таштыкских памятников в Минусинской котловине активно вел после С. А. Теплоухова С. В. Киселев. Его сводная работа определила место таштыкской культуры в истории степного мира Евразии (средоточие западных и восточных влияний, но с подавляющим преобладанием последних). Сама таштыкская культура была представлена С. В. Киселевым в этой исторической картине как единое целое, а различия в погребальной обрядности могильных сооружений разных типов объяснялись разным социальным положением захороненных в них людей ².

Следующий этап в изучении таштыкской культуры связан с деятельностью Л. Р. Кызласова. Он произвел ревизию всех известных к середине 50-х годов памятников ³, раскопал ряд новых и выделил два элемента в составе таштыкской культуры: пришлый из Центральной Азии, связанный с погребениями в склепах с трупосожжениями, и местный, восходящий к татарскому населению ⁴. Местный компонент, предположительно угорский, был, по Л. Р. Кызласову, вытеснен из Минусинской котловины и лег в основу этногенеза угорских народов Западной Сибири.

Эта концепция генезиса таштыкской культуры вызвала ввиду ее связи с важнейшими проблемами исторической этнологии Западной Сибири оживленную дискуссию, и многие положения Л. Р. Кызласова встретили возраження ⁵. Кстати сказать, помимо Л. Р. Кызласова, таштыкские памятники копали и другие исследователи, давшие свой анализ многих сторон жизни и быта таштыкского населения, анализ таштыкского искусства и т. д. ⁶

Антропологическое изучение таштыкского населения шло параллельно с расширением фронта археологических работ. Первая публикация, посвященная таштыкской антропологии, была основана, однако, не на изучении серии черепов или скелетов из таштыкских погребений, а на исследовании антропологического типа таштыкских масок. Полагаясь на то, что маски если не полностью портреты, то в массе все же отражают физические черты таштыкского населения, Г. Ф. Дебец подошел к их изучению так же, как подходит антрополог к оценке отличительных особенностей человеческого лица ⁷. По уплощенности лицевого скелета и высоте переносья таштыкцы оказались сходными с ханты и манси. Этот вывод был повторен и в известной сводной работе по палеоантропологии СССР ⁸. Там отмечалось наибольшее сходство таштыкской серии с сериями черепов ханты и манси — заключение, которое было использовано Л. Р. Кызласовым для подтверждения своей теории угорского этногенеза в недрах таштыкского населения Минусинской котловины. С другой стороны, Г. Ф. Дебец цитировал Г. П. Сосновского, отмечавшего исторически засвидетельствованный факт проникновения центральноазиатских народов в Минусинскую котловину.

Первая статья автора, посвященная палеоантропологии таштыкской культуры и включавшая описание нескольких новых таштыкских черепов, содержала скрытое противоречие. Среди вновь описанных черепов были два, на которых особенности центральноазиатского монголоидного типа были выражены абсолютно отчетливо ⁹. После того как они были найдены в таштыкских погребениях, впервые стало возможным говорить о включении центральноазиатского этнического элемента в состав таштыкского населения с полной определенностью. Я так и писал, но в конце неояотданно сделал то ли по неопытности и недостатку уверенности в своих силах, то ли в неблагодарной попытке примирить непримиримое оговорку, кстати сказать, абсолютно априорную: «Монголоидные типы были широко распространены в областях, окружающих Минусинскую котловину не только с юга, но и с севера». Потом, уже после того как были проработаны все имеющиеся материалы по палеоантропологии таштыкской культуры, эта оговорка выросла в законченную гипотезу лесного, таежного происхождения таштыкского населения, проникновения его в Минусинскую котловину в большей мере с севера, чем с юга ¹⁰.

Выдвинута была эта гипотеза как раз в годы повального увлечения низколицым монголоидным типом, который тогда выявился всеми наличными данными в составе древнего населения Западной и Средней Сибири. Низколицесть при сильной выраженности монголоидных особенностей свойственна и некоторым современным народам, поэтому и палеоантропологические наблюдения о широком распространении низколицего типа приобрели большую достоверность. Таштыкское население отличалось грацильным небольшим лицом, что при усилении монголоидных черт и наводило на мысль об увеличении монголоидной примеси за счет прилива крови низколицых монголоидов. А так как низколицый монголоидный тип был свойствен в основном лесным, таежным племенам, то и происхождение таштыкской культуры увязывалось с севером, с проникновением новых групп населения в Минусинскую котловину из северных районов.

После появления многих работ была опубликована статья Н. Г. Залкинд, основанная на описании небольшого краниологического материала из известного Салбыкского кургана, но в ней вопросы генезиса тыштыкского населения не были затронуты, да и материал, находившийся в распоряжении автора, был крайне мал и фрагментарен ¹¹.

Физические признаки таштыкского населения выявляются особенно четко при сопоставлении с предшествовавшими ему тагарцами. Таштыкцы отличались от тагарцев более грацильным черепом, заметно более низким и круглым. Рельеф черепа развит у таштыкцев меньше, чем у тагарцев. Лицо было у них одинаковой с тагарцами высоты, но более узкое. Однако с этими признаками соединялась большая уплощенность лица и уплощенность носа — факт в высшей степени странный, так как эти признаки характерны для монголоидов, а монголоидной расе в целом свойствен большой размер лица. Открытие низколицых монголоидов разрешило эти недоумения лишь частично, так как таштыкское население отличалось от тагарского не только малой высотой, но и малой шириной лица. Полностью эта странность была объяснена лишь тогда, когда были открыты в составе древнего населения Юяшой и Западной Сибири антропологические варианты, объединившие в своих физических особенностях достаточно четкую выраженность монголоидных черт с малыми размерами лицевого скелета. Кстати сказать, отмечепа была такая комбинация антропологических признаков у синхронного таштыкскому населения лесного Алтая, о котором можно судить по серии скелетов, добытых при раскопках М. П. Грязнова в урочище Ближние Елбаны ¹².

Эта линия сопоставлений и послужила основанием для сближения таштыкской серии с лесными монголоидами и для гипотезы происхождения таштыкского населения из двух основных компонентов — тагарского и лесного монголоидного по своему антропологическому типу.

Преобладающая примесь лесного компонента нисколько не предопределяет сама по себе альтернативпое решение вопроса о происхождении монголоидпой примеси вообще. Обнаружение в таштыкских могилах отдельных черепов, на которых комплекс центральноазиатских черт выражен чрезвычайно отчетливо, может считаться доказанным фактом. Правда, в таштыкской серии такие черепа единичны, а следовательно, и центральноазиатская примесь невелика.

Возникает вопрос о времени, когда лесной и центральноазиатский компонепты примешивались к коренному тагарскому населению. Проникновение центральноазиатского компонента можно датировать VII — VI вв. до н. э., так как уже в составе населения первой стадии тагарской культуры есть небольшая монголоидная примесь. Но она как бы распылена по отдельным признакам на единичных черепах, и поэтому судить о ее происхождении трудно. То же самое можно сказать и про черепа второй стадии. Можно утверждать, что среди нескольких сот черепов из погребений тагарской культуры нет ни одного, центрально-азиатские черты которого были бы так же неоспоримы, как центрально-азиатские особенности таштыкских черепов, описанных в моей работе 1954 г. Таким образом, приток центральноазиатского населения продолжался постоянно на протяжении бытования таштыкской культуры. Прибывшие люди настолько резко отличались от местных по своим физическим признакам, что при смешении с ними они, несомненно, теряли, хотя бы частично, свою антропологическую специфику уже в первом поколении после начала смешения. Мы же сталкиваемся в таштыкском населении с несомненными центральноазиатскими монголоидами без всякой европеоидной примеси, несомненными пришельцами из Центральной Азии, еще не испытавшими влияния смешения с местным европеоидным населением. Итак, начало проникновения этих пришельцев в Минусинские степи пока нет антропологических оснований датировать более ранним временем, чем III—II вв. до н. э., т. е. эпохой сложения таштыкской культуры.

Для датировки появления второго, таежного, или лесного, компонента на Абакане и Енисее необходимо более дифференцированное исследование антропологического типа тагарского населения, чем только рассмотрение его по стадиям развития тагарской культуры. Умозрительно говоря, можно с большой долей вероятности предполагать, что отмеченные различия в физическом типе тагарского и таштыкского населения выявляются только при сопоставлении суммарных характеристик и что в составе тагарцев были отдельные группы, которые сближались по своим антропологическим особенностям с таштыкским населением. При многочисленности тагарской краниологической серии черепа из отдельных могильников, отличающихся от остальных по типу, могли остаться незамеченными, когда вычислялись общие средние по серии. Некоторым подтверждением этого предположения является неоднородность тагарского населения по форме головы. Г. Ф. Дебец произвел подсчет величины черепного указателя в сериях черепов из отдельных могильников и получил заметно различающиеся цифры13. В сериях из могильников, группирующихся географически вокруг Сыды, черепной указатель оказался выше, чем в остальных сериях. Другими словами, тагарское население, будучи в целом длинноголовым, на севере отличалось тенденцией к круглоголовости, а значит, внутри тагарского населения существовали какие-то локальные варианты, местные комбинации признаков, характерные для отдельных групп.

В работе Н. Г. Залкинд, на которую была сделана ссылка, описаны лишь единичные черепа тагарской культуры из сильно ограбленного Салбыкского кургана, которые ввиду их малочисленности нельзя рассматривать как отдельную серию. Поэтому при разбивке тагарской серии на группы я опираюсь на данные, опубликованные в 1961 г.
Несколько слов о принципах группировки данных, т. е. о выборе критериев для выделения групп в составе тагарской культуры. Нет нужды доказывать, что главным, особенно если мы хотим выявить динамику антропологического типа тагарского населения во времени, является разбивка данных в первую очередь по археологически устанавливаемым стадиям развития культуры, т. е. суммирование данных по могильникам только в пределах одной стадии. Но при переходе к принципам географической разбивки эта очевидность затемняется некоторыми трудностями.

Что такое могильник тагарской культуры в археологическом смысле слова, вернее говоря, что считать могильником тагарской культуры и какую группу курганов объединить под этим понятием? Любому специалисту,
работавшему в Хакасских степях, понятно, что разобраться в этом далеко не так просто, как кажется на первый взгляд.

Прежде всего в нашем распоряжении практически нет могильников, которые были бы полностью раскопаны. Исследователи-археологи, ограниченные чаще всего небольшими средствами, краткостью летнего полевого сезона, трудностью возвращения на то же место в следующем году, недостатком рабочей силы, вообще крайне слабыми возможностями организации нормальной работы в степных районах вдали от жилья, как правило, не раскапывали могильников до конца. На это была и еще одна причина, достаточно уважительная: на первых порах важнее получить археологическую характеристику многих могильников, пусть предварительную, чем исчерпывающую характеристику одного могильника. А при многочисленности и разнообразии памятников археология Хакасии и
сейчас развивается не только вглубь, но и вширь.

Кроме этого обстоятельства — выборочное™ раскопок, нужно учитывать и другое, а именно практическую невозможность в целом ряде случаев устаповить границы самих могильников. Курганные поля Хакасии переходят одно в другое и, главное, образованы разновременными курганами, хронологическая прииадлеяшость которых далеко не всегда может быть определена при визуальном рассмотрении погребальных сооружений. Поэтому за низшую единицу разбивки краниологического материала вынужденно принята серия черепов из группы одновременных курганов у того или иного улуса вне зависимости от того, происходит ли она из одного могильника или же из двух, трех, хронологически относящихся к одной эпохе могильников, расположенных вокруг современного селения.
Такая единица дифференциации данных, конечно, относительно условна, эмпирична, не удовлетворяет логическим критериям, но она единственно возможна при современном уровне изучения Минусинской котловины в археологическом отношении. Объединять эти серии в более крупные группы нет необходимости, хотя они и малочисленны: географически могильники не комбинируются в определенные группы, а группировать их по археологическим признакам также невозможно, так как задача выделения локальных вариантов тагарской культуры пока не решена.

В составе тагарской серии первой стадии выделено одиннадцать локальных групп, относящихся в основном к северным районам Минусинской котловины. У черепов из могильников на Татарском острове, у Абаканской управы, Самохвала, Джесоса, Кызыл-Куля, Сыды, Усть-Сыды, Усть-Теси, Кочергина, Батеней и Откнинского улуса заметно
увеличен черепной указатель по сравнению с остальными. Но еще более важное палеоантропологическое наблюдение заключается в том, что параллельно с увеличением черепного указателя идут изменения других признаков — тех самых признаков, по которым таштыкцы в первую очередь отличались от тагарцев, по которым вообще различаются краниологические типы монголоидной и европеоидной рас. Черепа из перечисленных могильников отличаются несильной, но все же заметной уплощенностью лицевого скелета в горизонтальной плоскости, некоторой уплощенностью лицевых костей. Таким образом, если сравнивать краниологические особенности серий из Самохвала, Кызыл-Куля, Джесоса, Сыды и Откнинского улуса и таштыкской серии, то между ними наметится определенное морфологическое сходство: черепа из перечисленных пяти могильников отличаются от черепов из остальных могильников по тем же признакам, по каким таштыкские черепа отличаются от татарских. Среди раннего тагарского населения намечаются, таким образом, две антропологически различающиеся группы: одна — с отличительными морфологическими особенностями собственно тагарского краниологического типа, другая — краниологически сходная с таштыкским населением ¹³.

Как может быть объяснено это обстоятельство при его исторической интерпретации? Случайностью подбора различных черепов в разных могильниках, и тогда морфологические различия двух групп не потребуют никакого исторического комментария? Наоборот, они тогда потребуют биологического комментария — нужно будет объяснить причину их возникновения и искать ее в генезисе раннетагарского населения, в создании между группами генетических барьеров и т. д. Или разница между двумя группами населения первой стадии тагарской культуры не случайна и обязана своим появлением историческим или расогенетическим процессам? В этом-то случае и требуется историческая интерпретация антропологических фактов. Против случайности различий свидетельствует то обстоятельство, что они появляются не в одном, а в нескольких могильниках и в каждом из них образуют один и тот же комплекс, а также то, что они проявляются одинаково и на мужских и на женских черепах. Наконец, против случайности различий говорит сближение выделяемого комплекса признаков с отличительными чертами морфологического типа таштыкского населения.

Закономерность появления характерного для таштыкцев комплекса признаков в Минусинской котловине в раннетагарское время может иметь только одно объяснение: население, составившее этническую основу таштыкской культуры, пришло туда впервые именно в эту эпоху, на шесть веков раньше, чем заняло преобладающее положение. Судя по тому, что серия из перечисленных выше пяти могильников не полностью воплощает таштыкский краниологический тип, а обнаруживает только сдвиг в направлении приближения к таштыкской серии, первые
представители будущего массового этнического элемента были немногочисленны. Но, чтобы доказать, что именно они, таштыкцы, пришли в степи Хакасии в раннетагарскую эпоху и оказали влияние на местное тагарское население, мы должны найти следы таштыкского антропологического типа в составе тагарского населения второй и третьей стадий.

Из шести локальных серий второй стадии из могильников на Татарском острове, у Абаканской управы, Саргова улуса, Сарагаша, Камышты и Федорова улуса прпмесь таштыкской комбинации ощущается четко в трех — на Тагарском острове, у Абаканской управы и в Федоровой улусе. К этой группе приближается и серия из Сарагаша, хотя в ней эта примесь выражена слабее. Была она выражена и на севере (Тагарский остров, Абаканская управа), и на юге (Федоров улус). Что же касается населения третьей стадии тагарской культуры, то его антропологические черты могут быть охарактеризованы на основании рассмотрения лишь двух серий — из могильников у нефтебазы в пределах г. Абакана и у Кызыл-Куля. Обе эти серии уже мало чем отличаются от таштыкской. Особенно сходна с таштыкской серия из могильника у нефтебазы. Таким образом, факт сравнительно раннего проникновения таштыкского этнического компонента или, во всяком случае, того населения, которое в основном сформировало его, выявляемый палеоантропологическим анализом населения первой стадии тагарской культуры, подтверждается также и при рассмотрении антропологических особенностей населения второй и третьей стадий.

Возвращаясь к вопросу о времени проникновения лесного, таежного, компонента, преобладающего в таштыкском населении, в Минусинскую котловину, мы можем ответить: это произошло в раннюю татарскую эпоху. Его первые носители были немногочисленны, но уже в эпоху второй стадии их стало больше, а в составе населения третьей стадии он представлял собой, очевидно, преобладающую комбинацию признаков.

Теперь, когда определена относительная характеристика двух элементов, сформировавших антропологический тип населения таштыкской культуры, нужно перейти к рассмотрению путей их проникновения в
Минусинскую котловину.

Не так давно при рассмотрении центральноазиатского типа и его генезиса антропологи могли дать лишь очень общий и приблизительный ответ на вопрос о его прародине — она находится где-то в пределах Центральной Азии. Потом появились данные по палеоантропологии Тувы скифского и сарматского времени, из которых стало ясно, что в эпоху бронзы Тува частично входила в древний ареал европеоидной расы и что географические рубежи между Южной Хакасией и Западной Тувой при всей значительности расстояний не могли остановить приток европеоидов в Туву из Хакасии ¹⁴. Наконец, в последнее двадцатилетие появился небольшой палеоантропологический материал из Западной Монголии, датируемый эпохой раннего железа, но, может быть, частично заходящий и в эпоху бронзы ¹⁵. Серия отличается некоторыми интересными особенностями, но они безразличны для нашей темы и я не буду на них останавливаться. Важно другое — это черепа европеоидного населения с небольшой монголоидной примесью. Следовательно, Западная Монголия также должна быть исключена из ареала чистых монголоидов и отнесена скорее к древнему европеоидному ареалу. Таким образом, уже не представляется возможным согласиться с неотчетливой общей формулировкой, говоря о зоне формирования центральноазиатского типа, и считать ею всю территорию Центральной Азии. Она должна быть ограничена Центральной и Восточной Монголией. Правда, в настоящее время появились кое-какие косвенные данные, свидетельствующие о том, что европеоиды в эпоху бронзы не остановились в Западной Монголпи, а проникли и дальше. В принципе это приемлемо и понятно гораздо больше, чем установление четкой границы между европеоидами и монголоидами, проходящей как раз по границе Западной и Центральной Монголии,— ведь между обеими областями Монголии совсем нет резких географических рубеяшй, скольно-нибудь затрудняющих сообщение между ними.

Но данные о еще более далеком восточном проникновении европеоидов пока слишком фрагментарны, чтобы с ними можно было всерьез считаться.

Ареал формирования центральноазиатского типа, стало быть, не Центральная Азия в целом, а Центральная и Восточная Монголия. Следовательно, центральноазиатский тип появляется в Минусинской котловине в результате переселения людей из Центральной и Восточной Монголии.

Перед археологами это ставит особую задачу: когда будут сколько-нибудь полно изучены археологические памятники Монголии эпохи раннего железа, искать специфические связи в археологическом инвентаре таштыкской культуры, с одной стороны, стоянок и могильников Центральной в Восточной Монголии — с другой.

Новый палеоантропологический материал с территории Тувы позволяет расширить и обогатить деталями также понимание генезиса таежного компонента. Находки отдельных черепов и серий этого типа приурочены были в основном к таежным районам, расположенным к северу от Минусинской котловины, об этом уже говорилось. Но палеоантропологические исследования в Туве выявили этот тип и на юге от Минусинской котловины. Первыми такими находками были отдельные черепа из могильника скифского времени в местности Кызылган. Собственно говоря, аналогичная комбинация признаков встречалась и раньше на черепах из других могильников, но не привлекала к себе внимания. Черепа из Кызылгана послужили первым сравнительным материалом для сопоставления с низколицыми монголоидными сериями таежной Сибири. Но если низколицый монголоидный тип с европеоидной примесью распространен не только к северу, но и к югу от Минусинской котловины, то таежный компонент мог проникнуть в Минусинскую котловину не только с севеpa, но и с юга. Сути воззрений на его происхождение предположение не изменяет — его формирование в таежной, лесной полосе Сибири остается незыблемым, но концепция эта обогащается одной важной деталью: проникнув на юг, в Туву, люди этого типа уже оттуда могли проникнуть на Абакан. К сожалению, палеоантропология, выдвинув перед нами эту новую возможность исторического истолкования антропологических фактов, пока не располагает критериями выбора между двумя гипотезами: старой — появления таежного компонента в результате прямого переселения людей с севера в Минусинскую котловину и новой — появления таежного компонента вследствие кругового движения с севера на юг и затем уже с юга в Минусинскую котловину. Нужны дальнейшие поиски, палеоаитропологические находки, их внимательное изучение.

Итак, перед нами предстала картина этнических взаимоотношений далекой эпохи, переселений и смешений, нарисованная с помощью палеоантропологических материалов. Антропологический тип таштыкского
комплекса достаточно един, и выделить в нем составляющие компоненты оказалось возможным только в результате тщательного анализа. Можно думать (предположительно, правда), что единство типа свидетельствует об интенсивном смешении, об интенсивной консолидации, что таштыкцы, следовательно, представляли собой не конгломерат отдельных этнографических групп, различавшихся сильно по культуре (это нашло бы отражение в археологии) и плохо понимавших друг друга, а единое население, различные группы в составе которого отличались одна от другой самое большее диалектными особенностями. На первый вопрос, заданный в начале статьи,— о единстве или, наиборот, неоднородности таштыкской культуры и таштыкского населения — нужно ответить, таким образом, положительно: таштыкское население было, по-видимому, достаточно консолидировано в этническом отношении. Элементы, на основе которых произошла эта консолидация, получили освещение как в своем происхождении, так и во времени проникновения в Минусинскую котловину. Осталось ответить на последний вопрос из тех, которые были заданы вначале: каково значение антропологических данных в выяснении этнического лица таштыкского населения, какой новый свет бросают они на проблему его языковой принадлежности и роли в сложении современных народов?