От автора

В 1961 году увидела свет моя книга «Очерки по истории русской археологии». В 1979—1990 годах к ней добавилось шесть других по той же теме. Почему я ею занялся?

В 1937 году четверо известных ученых и моих учителей — А. В. Арциховский, М. В. Воеводский, С. В. Киселев и С. П. Толстов писали: «Археология и этнография в дореволюционной России влачили жалкое существование и за редкими исключениями не выходили за пределы простого собирательства и коллекционерства» ¹.

Заглядывая по ходу своей работы в тома «Трудов» археологических съездов и «Материалов по археологии России», напечатанные на прекрасной бумаге широким форматом, крупным шрифтом с бесчисленными таблицами фотографий, и в брошюрки «Известий ГАИМК» и «Проблем истории материальной культуры», выпущенные в 1930-х годах почти что на оберточной бумаге с немногими штриховыми рисунками, я не мог не усомниться в этом утверждении. Мне захотелось разобраться в том, что же представляла собой наша наука на разных этапах ее развития.

[adsense]

Такое направление исследований, связанное с попытками многих сверстников понять, какой была Россия до революции, получило определенное признание. Появился ряд работ, написанных в том же духе, что и мои книги ².

Сложнее обстояло дело с историей советской археологии. Мне не раз советовали — и на официальном уровне, и на дружеском — обратиться к осмыслению этого периода. Я отказывался, сознавая, что о некоторых, едва ли не основных, моментах в печати сказать не удастся.

В 1970 году главный редактор издательства «Наука» А. Н. Сахаров (ныне директор Института российской истории РАН) не пропустил в печать мою книгу «Археология и русская культура» из-за достаточно робких рассказов о разрушении памятников прошлого в СССР.

В 1988 году, уже в дни «Перестройки», в издательстве «Московский рабочий», выпускавшем огромными тиражами «Детей Арбата» А. Н. Рыбакова, мне не позволили упомянуть об аресте Б. С. Жукова и его гибели.

После 1991 года обстановка изменилась, и я счел своевременным начать разговор о путях советской археологии, основываясь как на опубликованных материалах, так и на собственных воспоминаниях (с 1945 года), частично (к сожалению, меньше всего) на архивах, а также на расспросах старших коллег ³.

Я застал еще ряд археологов, начавших свою деятельность до революции, но теснее всего общался с их учениками — сверстниками моих родителей — тоже научных работников. От рассказов о прошлом они обычно уклонялись, но кое о чем все же проговаривались. В основном об этом поколении ниже и пойдет речь. Что-то в их жизненной позиции я понимаю, а что-то по-прежнему меня удивляет и заставляет искать ответы на недоуменные вопросы.

Реакция окружающих на мои выступления была далеко не одинаковой. Если часть коллег ими заинтересовалась, то другие постарались пресечь появление нежелательной информации. Ученики А П. Окладникова и А. Н. Бернштама возмущались тем, как я оценивал поведение их учителей. Не понравилась и моя реплика на торжественно отмеченный столетний юбилей В. И. Равдоникаса, хотя мало осталось тех, кто знал его лично.

Вследствие этого моя брошюра «Русские археологи до и после революции» была издана символическим тиражом — 80 экземпляров, в продажу не поступила и по существу не достигла читателей. Другие рукописи в печать вообще не пробились.

Здесь я хочу суммировать то, что успел сделать в области истории советской археологии. Характер текстов разный.

В 1986 и 1987 годах я прочел для аспирантов Института археологии Академии наук СССР несколько лекций о прошлом нашей науки. Записью их и являются «Русские археологи до и после революции». Дореволюционный период я затрагивал предельно кратко, отсылая слушателей к моим ранее изданным книгам. Пусть начало этого очерка послужит введением к дальнейшим рассказам об археологии советского периода. После упомянутого малотиражного офсетного издания 1995 года текст был исправлен и дополнен. Очерки «Петр Петрович Ефименко», «ГАИМК как центр советской исторической мысли в 1932—1933 годах», «Русские археологи и репрессии в СССР» и «Первым бросивший камень» изданы в 1993, 1998, 1999 и 2000 годах и доработаны ⁴.

Наконец последний раздел «Проблема памятников культуры в СССР и русские археологи» написан на основе неопубликованной главы из моей книги «Русское общество и охрана памятников культуры», подготовленной в 1962—1963 годах. Из этой книги я смог издать в сильно урезанном виде только главы о дореволюционной эпохе ⁵. За последние годы о разрушениях памятников искусства и старины в СССР говорилось не раз. Но мне кажется, что некоторые мои давние наблюдения стоило бы учесть.

В предложенных вниманию читателей текстах я уделяю особое внимание событиям, умышленно замалчивавшимся в советские годы или освещавшимся совершенно превратно. Гораздо меньше места отведено полевым открытиям, публикациям, истории учреждений, творчеству тех или иных ученых. Все это можно найти в других книгах, и археологи эту сторону дела представляют себе лучше всего. Меня же волнует иное: люди, занимавшиеся наиболее ранними этапами отечественной истории. Одни типы ученых уже давно сошли со сцены, другие — оказались «вечными». На мой взгляд, мы не сможем разумно строить археологические исследования в будущем, если не задумаемся над опытом прошлого, в частности, над человеческими аспектами нашей весьма своеобычной деятельности. Мне хочется понять, как в годы тоталитаризма жили, работали и сумели немало сделать наши ученые. Точка отсчета у меня всюду одна — морально-этическая, если хотите, солженицынская.

Из 75 лет советского периода я подробнее всего останавливаюсь на конце 1920-х — 1930-х годах. Объясняется это тремя причинами. Во-первых, главные установки советской археологии были выработаны именно в эти годы. Во-вторых, в 1940—1980-х годах я уже сам участвовал в научной жизни, и мои оценки для этих лет особенно субъективны. Я не уклоняюсь от оценок, но место им скорее не здесь, а в мемуарах (они написаны). В третьих, существует уже некая традиция в характеристике названного периода — казенно-панегирическая.

Почти одновременно вышли две книги: «Очерки по истории советской археологии. У истоков формирования марксистских теоретических основ советской археологии 1920-х — начала 1930-х годов» В. Ф. Генинга (Киев, 1982) и «История советской археологии (1917 — середина 1930-х гг.)» А. Д. Пряхина (Воронеж, 1986).

Обе книги получили положительные отзывы в печати. Авторы занимали достаточно ответственные посты. В. Ф. Генинг был заместителем директора и заведующим отделом теории и методики Института археологии Академии наук Украины. А. Д. Пряхин и сейчас возглавляет кафедру археологии и истории древнего мира Воронежского университета.

Редактором книги А. Д. Пряхина был академик А. П. Деревянко, а рецензентом — академик В. П. Алексеев — в будущем директора двух академических институтов археологии. Благодаря этому апробированная ими концепция стала восприниматься как официальная, общепризнанная. К тому же весьма близка к ней была и позиция будущего директора Института истории материальной культуры РАН В. М. Массона, отраженная в его статье 1980 года и в последующих выступлениях ⁶.

В дни «Перестройки» никаких попыток пересмотреть схему, предложенную в первой половине 1980-х годов, предпринято не было. В докладе Д. Б. Шелова на сессии, посвященной семидесятилетию Института археологии АН СССР, в 1989 году она воспроизведена полностью ⁷. Нежелание отказаться от своих принципов В. Ф. Генинг декларировал до конца своих дней ⁸. В изданной в 1989 году к пятидесятилетию Пряхина книге, уснащенной его портретами, имеется предисловие В. П. Алексеева, где историографические работы юбиляра оцениваются весьма высоко ⁹.

Да, некоторое представление о внешнем ходе событий книги В. Ф. Генинга и А. Д. Пряхина дают. Нельзя забывать и про то, что в начале 1980-х годов многие моменты осветить в печати было немыслимо, а архивные материалы оставались для авторов недоступными. И все же быть снисходительным трудно. Ведь дело не столько в том, о чем не сказано в книгах, сколько в том, о чем сказано там со всей определенностью. Приведу три примера.

В начале 1930-х годов были закрыты все краеведческие общества, а большинство их участников репрессировано. Между тем В. Ф. Генинг и А. Д. Пряхин пишут, что тогда краеведы убедились в полной бесплодности своей деятельности и сами распустили свои объединения ¹⁰.

В 1920—1930-е годы в СССР целеустремленно разрушали памятники культуры, А. Д. Пряхин же заявляет о характерной для этого периода любви советских людей к своим национальным реликвиям ¹¹.

Кампании «идеологической борьбы» в 1930-х годах, да и позже, завершались, как правило, роковыми для подвергшихся проработке «оргвыводами». В. Ф. Генинг утверждает, что это не так: никто не пострадал, а те, кого критиковали, заслуживали этого ¹². В действительности, В. А. Городцов был отовсюду уволен, Ю. В. Готье — арестован и выслан из Москвы, Б. С. Жуков — репрессирован и попал в концлагерь.

Таким образом, В. Ф. Генинг и А. Д. Пряхин нарисовали не просто неполную, а заведомо ложную картину развития археологии в СССР.

Вот этой-то лживой картине я и пытаюсь противопоставить рассказ о реальных событиях той трудной эпохи. Мои младшие коллеги мало об этом знают, плохо понимают, что пережили русские археологи в период тоталитаризма. Надо кому-то об этом напомнить.