Очерки по истории русской деревни X — XIII вв.

К содержанию журнала «Советская археология» (1958, №1)

Очерки по истории русской деревни X — XIII вв. Под редакцией члена-корреспондента АН СССР Б. А. Рыбакова. Труды Государственного Исторического музея, вып. 32. Государственное изд-во культурно-просветительной литературы. М., 1956, 254 стр., 5 карт + 1 табл. Тираж 3000. Цена 13 р. 65 к.

Рецензируемая книга является итогом пятилетней работы археологов ГИМ по изучению важнейших сторон древнерусской деревни. Сборник состоит из трех статей: A. В. Успенской и М. В. Фехнер «Поселения древней Руси», В. П. Левашевой «Сельское хозяйство» и В. А. Мальм «Промыслы древнерусской деревни».

Работа А. В. Успенской и М. В. Фехнер «Поселения древней Руси» представляет особый интерес, так как является первой попыткой собрать и картографировать все данные по древнерусским сельским поселениям лесной полосы Восточной Европы. На приложенной к статье карте, кроме сельских поселений, нанесены курганные могильники и поселения городского типа; тем самым сделана попытка нарисовать общую картину размещения населения в Новгородской и Смоленской землях и на территории Северо-Восточной Руси в домонгольское время.

В работе рассматриваются принципы классификации поселений домонгольской Руси, которые разделены на поселения городского типа и сельские поселения, объясняется значение терминов «селище», «погост», «село». Составление карты поселений Северо-Западной и Северо-Восточной Руси позволило авторам статьи отметить ряд закономерностей в размещении сельских поселений. Около 65% всех поселений сельского типа рассматриваемой территории в X—XIII вв. располагалось в бассейнах крупных рек. Тяготение поселений к рекам объясняется земледельческим характером древнерусской деревни. Большая неравномерность размещения сельских поселений на рассматриваемой территории объясняется авторами статьи большим плодородием тех или иных почв.

В заключении статьи дается общая характеристика древнерусских сельских поселений и делается вывод, что сельские поселения Северо-Западной и Северо-Восточной Руси в домонгольское время, как и позднее, были малодворными; отличительной чертой их была однорядная застройка вдоль реки.

Крупным недочетом работы А. В. Успенской и М. В. Фехнер является неполнота карты поселений и курганных могильников Северо-Западной и Северо-Восточной Руси X—XIII вв. Пропусков отдельных курганных могильников, известных как по публикациям, так и по архивным материалам, очень много. Наиболее досадным является то, что некоторые опубликованные археологические карты отдельных районов рассматриваемой территории остались неиспользованными. Так, совершенно не учтен материал археологической карты б. Рославльского у. Смоленской губ., составленной С. М. Соколовским ¹, в результате чего свыше 100 курганных могильников и несколько сельских поселений не нанесены на рецензируемую карту. В бассейне рек Юго-Восточного Приладожья пропущено около 50 курганных могильников, карта размещения которых была опубликована В. И. Равдоникасом ². Совершенно не использована археологическая карта Середкинского района Псковской области, составленная и опубликованная Б. А. Койшевским ³. Остались неизвестными авторам рецензируемой статьи опубликованные материалы о курганах б. Петербургской губ. ⁴, из-за чего на территории одного только б. Гдовского у. не хватает свыше 30 курганных могильников, а всего на территорий б. Петербургской губ.— около 100 курганных групп.

Другие опубликованные материалы использованы неполно. Так, белым пятном на рецензируемой карте является б. Островской у. Псковской губ. Однако на территории этого уезда только в «Материалах для археологической карты Псковской губернии» ⁵ указано 17 курганных могильников. Можно отметить еще ряд пропусков курганных могильников в других уездах б. Псковской губ., названных в «Материалах для археологической карты Псковской губ.». Такие справочные работы, как книги И. Романцева и
B. А. Плетнева ⁶, использованы также неполно. Так, на территории б. Новгородского у. пропущено 18 курганных групп (на рецензируемой карте в б. Новгородском у. обозначено только четыре курганных могильника), на территории б. Крестецкого у. пропущено 23 курганных могильника, на территории б. Боровичского у. — 16 могильников и т. д. Всего на территории Новгородской и Псковской земель на рецензируемой карте пропущено свыше 400 курганных групп.

Такой же неполнотой отличаются и области расселения вятичей. А. В. Успенская и М. В. Фехнер при составлении карты использовали опубликованные материалы А. В. Арциховского, С. К. Богоявленского, О. Н. Бадера и др. ⁷. Но очень большое число курганных могильников, упомянутых в этих работах, не нанесено на карту. Так, в работе С. К. Богоявленского названо 35 курганных могильников на р. Пахре, а на рецензируемой карте обозначено только 17; на р. Рожая из 20 курганных могильников, указанных
С. К. Богоявленским, на рецензируемую карту нанесено только три; на р. Десне из 12 известных обозначено пять, на р. Истре пропущено семь курганных могильников, на р. Воре — пять и т. д. Даже курганные могильники, разобранные А. В. Арциховским в работе «Курганы вятичей», далеко не все нанесены на рецензируемую карту (так, в б. Подольском у. пропущено 10 курганных могильников из 12). Пропусков было бы меньше, если бы составители карты обратились к картотеке курганного материала Археологического отдела ГИМ.

На территории Костромской области пропущено 15 курганных могильников из числа курганов, помещенных на карте, составленной П. Н. Третьяковым ⁸. Архивные материалы ИИМК АН СССР могли бы дополнить карту в Новгородской и Псковской землях и в Ярославской области ⁹.

Таким образом, значительная неполнота «Карты поселений и курганных могильников Северо-Западной и Северо-Восточной Руси X—XIII вв.» дает не цельную (а в отдельных случаях искаженную) картину размещения русского населения рассматриваемой территории, в результате чего и ставятся под сомнение и некоторые наблюдения авторов статьи относительно размещения сельского населения лесной полосы домонгольской Руси.

Западная граница территории древней Руси проведена неудачно. Часть западных районов Смоленщины и Изборский район Псковской земли остались за пределами картографируемой территории. Более целесообразно было бы поместить на карте целиком Смоленскую и Псковскую земли.

Указатель к карте «Поселения и курганные могильники Северо-Западной и Северо-Восточной Руси X—XIII вв.» ценен как научный и справочный материал. К сожалению, сведения об исследованиях археологических памятников в нем в ряде случаев неполны.

Классификация поселений домонгольской Руси на городские и сельские в основном произведена правильно. Нельзя не согласиться с тем, что к первой группе поселений (города и поселения городского типа) отнесены «города, упоминаемые в письменных источниках XI — первой половины XIII в., а также городища, которые по характеру археологического материала, по своим укреплениям и размерам приближаются к городским центрам» (стр. 10). Но отнесение к первой группе поселений Ковшаровского городища, городища Камно, Гнездовского и Ольшанского городищ и ряда поселений, названных в уставной грамоте, данной смоленской епископии князем Ростиславом Мстиславичем в 1150 г., вызывает ряд возражений.

Так, Ковшаровское городище своим внешним обликом, укреплениями и небольшими размерами (60 X 26,5 м) ничем не отличается от других древнерусских городищ Смоленщины, которые отнесены к поселениям сельского типа (например, городище Церковище имеет размеры 50,4 X 31,5 м, городище у дер. Ободрово — 50 Х 48,5 м, Вонляровское городище — 52 X 30 м, городище Цихановщина — 55 X 24,5 м; последнее городище и расположенное рядом древнерусское селище вообще пропущены в рецензируемой работе). Что касается находок обломков стеклянных браслетов в культурном слое Ковшаровского городища, то нужно заметить, что у нас нет никаких оснований относить тот или иной памятник к поселениям городского типа только по находкам стеклянных браслетов ¹⁰. Обломки стеклянных браслетов встречены на ряде поселений, отнесение которых к поселениям сельского типа не вызывает никаких возражений. Стеклянные браслеты были найдены на селище у дер. Лужки Серпуховского района Московской области (см. указатель № 265), на селище у дер. Песчанка Шумячского района Смоленской области (№ 341), на селище около дер. Березинка Починковского района Смоленской области (раскопки 1956 г.); много стеклянных браслетов найдено при раскопках городища Церковище (раскопки 1955—1956 гг.), отнесенного к поселениям сельского типа (№ 218). О находках обломков стеклянных браслетов в древнерусских курганах говорится в статье Г. Ф. Соловьевой и В. В. Кропоткина ¹¹, которые совершенно правильно считают, что проникновение в русскую деревню X—XIII вв. стеклянных браслетов и некоторых других предметов городского ремесла является показателем усилившегося разложения сельской общины. Стеклянные браслеты являются городским украшением, но, нужно думать, они проникали в древнерусские сельские поселения, где их носили члены семей феодалов, и, возможно, зажиточного крестьянства. Судя по раскопкам городища Церковища, стеклянные браслеты носились и сельским ремесленным населением.

Осмотр Ковшаровского городища и сравнение его археологических материалов с материалами других смоленских городищ позволяют считать это городище поселением феодала и его слуг, т. е. феодальным замком.

Гнездовское городище, судя по последним исследованиям Д. А. Авдусина, не было первоначальным местом Смоленска, и его также лучше не включать в список русских городов домонгольского времени ¹².

Отнесение к городам поселений Витрина, Жабичева, Женни Великой, Жидчичей, Клина, названных в уставной грамоте Ростислава Мстиславича 1150 г., не имеет никаких оснований. М. Н. Тихомиров на основании добавления к уставной грамоте, где устанавливаются поборы с городов, выделяет среди поселений, названных в грамоте, 11 городов ¹³. Среди них нет названных выше поселений, так как они не платили «погородие» и, следовательно, не были городами. Остается непонятным, по каким признакам другие волостные центры Смоленской земли, упомянутые в той же грамоте, разделены на поселения сельского типа и поселения городского типа.

Более осторожно нужно было бы подойти и к отнесению Серпухова и Городни на Волге к городам X—XI вв. Оба города известны по письменным данным только с XIV в. Нахождение же вещевого материала X—XI вв. при предварительном археологическом обследовании этих городищ не обязательно свидетельствует о том, что в X—XI вв. эти города уже существовали. Скорей всего, на месте этих городов в X—XI вв. были сельские поселения.

Вывод о малодворности сельских поселений домонгольской Руси на всей рассматриваемой территории, сделанный в заключительной части рецензируемой работы, кажется нам преждевременным. На территории Северо-Западной и Северо-Восточной Руси в X—XIII вв. были области с малодворными деревнями и области с более или менее крупными сельскими поселениями. Это можно видеть хотя бы по различной величине курганных могильников в разных областях лесной полосы Восточной Европы ¹⁴.

При распространенности на сельских поселениях застройки рядами длина селища является наиболее характерным признаком для определения количества построек дворов в том или ином поселении. В этот расчет не вошли городища, отнесенные к поселениям сельского типа, так как характер их застройки существенно отличается от застройки сельских поселений неукрепленного типа. В связи с ограниченной площадью постройки на городищах располагались довольно тесно и чаще не рядами.

Археологическое изучение древнерусской деревни в Смоленской земле позволяет считать, что в районах к югу от Смоленска средняя величина деревень и сел X—XIV вв. равнялась шести—восьми дворам. Приведенная в тексте статьи таблица размеров населенных пунктов сельского типа X—XIII вв. свидетельствует отнюдь не о распространенности деревень в один — три двора, как это явствует из ссылки на деревни XV—XVI вв. Из таблицы видно, что поселений длиною до 100 м сравнительно немного — около 16% общего числа поселений. 84% всех селищ имели длину от 100 до 400—450 м. Трудно себе представить, что такие поселения состояли из одного и трех дворов. Если исходить из расчета, что постройки в древнерусских деревнях располагались через 30—40 м, как это удалось проследить на некоторых селищах Смоленщины, то мы получим следующую картину:

Трудно предположить, чтобы на 100 м поселения приходилось всего два двора. В таком случае разведки обнаружили бы два пятна культурного слоя или два пятна пашни с керамическими материалами, а не сплошную площадь культурного слоя. Таким образом, третья часть поселений, вошедших в таблицу, состояла из 7—12 и более дворов, около 50% — из 4—6 дворов и только 16% общего числа поселений составляли поселения малодворные — из 1—3 дворов.

Статья В. П. Левашевой «Сельское хозяйство» посвящена вопросам хозяйственной деятельности населения древнерусской деревни. В статье собраны и детально рассмотрены все археологические данные по сельскому хозяйству лесной полосы домонгольской Руси. Наибольший интерес представляет раздел о сельскохозяйственных орудиях древней Руси. Анализ находок железных частей почвообрабатывающих орудий лесной полосы Восточной Европы, завершающийся сводкой и картой их находок, дает исчерпывающее представление о земледельческой технике лесной зоны древней Руси. Особый раздел отведен топорам. Топоры разделены на ряд последовательных типов; затронуты вопросы истории развития каждого типа топоров. Вряд ли справедливо предположение автора (стр. 41), что узколезвийные клиновидные топоры были заимствованы финскими племенами от русских во II тысячелетии н. э. Ведь уже в первой половине I тысячелетия н. э. такая форма топора была известна некоторым финским племенам Среднего Поволжья.

Особая методика изучения серпов и кос позволила автору статьи сделать ряд весьма ценных наблюдений. Типология древнерусских серпов и кос, предложенная в статье, заслуживает особого внимания. В статье рассматривается эволюция серпа от конца II тысячелетия до н. э. до XIX—XX вв., но при этом учитываются только серпы с территории СССР. Для решения вопросов, связанных с появлением древнерусских типов серпов, большое значение имело бы привлечение археологических материалов Средней Европы.

В статье детально рассмотрены вопросы о сельскохозяйственных культурах и о скотоводстве в древней Руои. Не могу согласиться с выводом автора статьи о большом значении подсечного земледелия на Смоленщине в рассматриваемый период. Автор считает, что подсечное земледелие задержалось здесь дольше, чем в других областях северной полосы древней Руси (стр. 56). Вывод этот основан только на том, что при раскопках Ковшаровского городища не было найдено зерен ржи, но тогда это был единственный в Смоленской земле памятник, где был обнаружен зерновой материал. Теперь рожь найдена в одном из сельских поселений Смоленщины и в самом Смоленске.

Вопрос об употреблении конского мяса в пищу русским населением В. П. Левашева решает отрицательно. В. И. Цалкин в монографии, посвященной исследованию костных остатков из раскопок археологических памятников лесной полосы Восточной Европы, приходит к заключению, что в начале II тысячелетия н. э. конское мясо широко употреблялось в пищу славянским населением ¹⁵, однако это не согласуется с данными русских летописей. Мне кажется, что в данном вопросе права В. П. Левашева. При раскопках в Новгороде в 1951—1955 гг. мне приходилось наблюдать распространение остеологического материала в толще новгородского культурного слоя. Оказалось, что часть находок костей лошади (черепа и челюсти) связана не с употреблением конского мяса в пищу, а с культовыми жертвоприношениями. Черепа лошадей или их челюсти клались под углы новгородских построек. Что касается остальной части костного материала лошади, то мне кажется, что она связана не с повседневным употреблением в пищу конского мяса, а с голодными годами, когда, по сообщению новгородских летописей, «ядяху люди листъ липовъ, кору березову, …инии ушь, мъхъ, конину» ¹⁶. Новгородский остеологический материал может разрешить этот вопрос при сборе его не по векам (с приблизительным определением), а по ярусам, хронология которых разработана с точностью до десятилетия. Слои с большим содержанием остатков костного материала лошади, мне кажется, хронологически свяжутся с голодными годами, упомянутыми в новгородских летописях. В других случаях эти слои могут дополнить новгородские летописи.

Статья В. А. Мальм «Промыслы древнерусской деревни» освещает вопросы охоты, рыбной ловли и бортничества. Материалами для статьи послужили как археологические данные, так и письменные документы. В разделе «Охота» рассмотрены различные виды и типы оружия охоты, способы ловли зверей и птиц; говорится о значении охоты в хозяйственной деятельности древнерусского крестьянства. К сожалению, кости диких животных, часто находимые в археологических памятниках древней Руси, оставлены автором без внимания.

В разделе «Рыболовство» большое внимание уделено различным орудиям рыболовства, способам рыбной ловли и сохранения рыбных запасов в древней Руси. Отсутствие древнерусского ихтиологического материала не позволило изучить вопрос о рыбном богатстве различных районов домонгольской Руси.

Бортничеству посвящен последний раздел статьи. Автор разбирает вопросы значения бортничества на Руси, истории развития пчеловодства; рассмотрены орудия бортничества и продукты этого промысла.

В заключение нужно отметить исключительное значение рецензируемой книги для изучения русской деревни X—XIII вв. В сборнике получили освещение важнейшие стороны русской деревни домонгольской Руси в целом. Дальнейшее изучение древнерусской деревни должно пойти по пути изучения сельских поселений и курганных могильников отдельных земель древней Руси.

В. В. Седов

К содержанию журнала «Советская археология» (1958, №1)