Новоперсидский Ренессанс

Для некоторых цивилизаций язык является более важным средством продолжения и сохранения культуры, чем религия или общественные институты. Мне кажется, это справедливо и для Ирана: преемственность от среднеперсидского к новоперсидскому неоспорима, хотя различия между этими языками значительны. Наиболее заметна разница в словаре. Новоперсидский вобрал в себя огромное количество арабской лексики, и это в немалой степени содействовало превращению его в один из наиболее выразительных языков мира и созданию новоперсидской литературы, с которой не может сравниться пехлевийская литература. Именно арабский язык обогатил новоперсидский и тем самым способствовал расцвету его литературы, особенно поэзии, в средние века. Новоперсидский стал выражением новой традиции, созданной персами-мусульманами, которые в совершенстве овладели арабским стихосложением, но сохранили привязанность к своему родному языку. Новоперсидский литературный язык, пользующийся арабским письмом, сложился в IX в. в Восточном Иране и достиг расцвета в Бухаре, столице Саманидов. Как это могло произойти?

Многие авторы, писавшие в период после арабского завоевания, сообщают, что общий разговорный язык сасанидского двора и сасанидской администрации в областных центрах назывался дари, «придворный язык». Этот язык, с его несовершенной пехлевийской письменностью, был заменен арабским, но продолжал сохраняться, в потерявшей смысл письменной форме, мобедами в качестве сакрального письменного языка; современные исследователи именуют его книжным пехлеви. На всей территории Ирана говорили — но не писали — на различных иранских диалектах; убедительные примеры этого приведены географом Макдиси ¹. Но чистым, унифицированным
персидским языком, на котором говорили высшие слои и городское население, был дари. Таким образом, дари, собственно, не язык или диалект, а особый стиль персидской речи. Дари перешагнул даже прежние пределы сасанидской державы и распространился в Средней Азии; этот процесс начался еще в доисламскую эпоху, благодаря престижу Сасанидов и персидским купцам, которые селились в городах Средней Азии, например в Бухаре, и сохраняли свой язык; согдийские купцы, совершая сделки во владениях Сасанидов, пользовались не родным согдийским, а персидским. Сасанидские отряды, стоявшие на границах, также способствовали распространению персидского языка.

После арабского нашествия многие персы бежали в Среднюю Азию; но еще более важную роль в распространении персидского языка сыграли персы-клиенты, сопровождавшие арабские отряды во время завоеваний. Несомненно, и сами арабы использовали персидский как язык общения с согдийскими, эфталитскими и другими среднеазиатскими князьками. После установления арабского владычества согдийский и другие языки и диалекты Средней Азии уступили свое место персидскому, хотя и оставались еще разговорными языками в сельской местности; в Иране местные диалекты сохраняются вплоть до наших дней. Вытеснение персидским языком местных диалектов должно было идти особенно активно в раздробленных эфталитских владениях. Балх и Бухара, крупные торговые и культурные центры, славились чистотой персидской речи, как, впрочем, и арабской (Макдиси, 32, стк. 8). Изложенное выше, как мне кажется, может объяснить причины распространения персидского языка на территории Средней Азии и современного Афганистана; на базе этого языка сформировались языки таджикский и афгано-персидский.

Возвращаясь к подъему новоперсидской литературы на арабской графике, мы можем выдвинуть некоторые соображения о начале этого процесса. Мы не затрагиваем здесь вопроса о среднеперсидском стихосложении; до сих пор не вполне ясно, было ли оно силлабическим или тоническим ². Когда складывалась новоперсидская поэзия, старая система сочеталась в ней с арабской квантитативной просодией. Результатом явилось поразительное совершенство поэтических размеров и форм; один из самых ранних и лучших образцов представляет «Шах-наме» Фирдоуси, написанная размером мутакариб. Определить время, когда началась «арабизация персидской поэзии», можно только по дошедшим до нас ранним стихотворным отрывкам.

Между 850 и 900 гг. в стихах Мухаммад-и Васифа, Бассам-и Курда и Хусайн-и Хариджи мы уже находим смешение персидских и арабских черт поэзии. До этого времени, как можно судить по нескольким строкам из стихотворения Абу Хафс-и Сугди, представлены только среднеперсидские поэтические формы. Таким образом, создание новоперсидской поэзии приходится, очевидно, на период правления в Хорасане династии Тахиридов (около 821—873 гг.). Неясно, можно ли верить более поздним источникам, сообщающим, что Аббас-и Мерви написал на новоперсидском языке касыду в честь прибытия в Мерв в 809 г. халифа Ма’муна и что «до него никто не слагал таких стихов» ³. С введением персидских слов в арабские стихи могли быть сделаны первые шаги по пути создания письменного новоперсидского языка; позже утвердилась мысль о том, что можно арабским алфавитом писать целые персидские тексты. Известно, что Тахириды при своем дворе в Нишапуре поощряли употребление арабского языка; последний представитель этой династии славился прекрасным арабским слогом ⁴. Но Тахириды были независимыми иранскими правителями, хотя несомненно и подчинялись халифату, и при их дворе говорили на персидском языке, еще не подвергшемся влиянию арабской лексики. Династия Саффаридов в Сеистане, возвысившаяся из низов, покровительствовала развитию литературы на новоперсидском языке; основатель этой династии Якуб не знал арабского и, согласно преданию, он требовал, чтобы стихи слагались не на арабском, а на том языке, который он понимал ⁵. В любом случае первые записи персидского языка арабским алфавитом должны быть отнесены к середине IX в., но расцвет новоперсидской литературы происходит только при Саманидах.

Саманиды происходили от знатного иранского рода, вышедшего из района Термеза; они считали себя потомками сасанидского полководца Бахрама Чубина. Саманиды придерживались обычаев дихкан, с их любовью к эпическим сказаниям, исполнявшимся менестрелями, и к искусству доисламской эпохи. Усиление могущества Саманидов в Средней Азии было связано с упадком центральной власти халифата. В этот же период увеличилось значение феодального землевладения в Восточном Иране.

Поэты и все, кто занимался литературной деятельностью, нашли в Саманидах, правивших Средней Азией и Восточным Ираном с 892 (приход к власти Исма’ила, подлинного основателя царства) по 999 г., замечательных покровителей. При саманидском дворе в Бухаре слагали по-персидски свои стихи Рудаки и Дакики. Возрождение началось. Примечательно, однако, что наиболее ранние памятники персидской прозы являются переводами арабских трудов, например персидский перевод «Истории» Табари или его тафсира (комментарий) к Корану. Новоперсидский Ренессанс опирался на ислам; старый порядок был мертв, и даже движение шу’убийи устарело. Арабские прозаические сочинения переводились на персидский, поскольку, как выразился один из переводчиков, люди слишком ленивы, чтобы читать по-арабски. В новоперсидском литературном возрождении не содержалось протеста ни против ислама, ни против арабского языка. Быть может, следует говорить не о Возрождении, а о Рождении: создавалась новая мусульманская персидская культура. Зороастрийские элементы в стихах персидских поэтов отражали только моду этого времени; они не могут считаться выражением подлинных зороастрийских представлений или верований. Тоска по прошлому давала себя знать, особенно в поэзии, где такого рода настроения нередки, но возврата к прошлому уже не могло быть.

Новоперсидский стал теперь, наряду с арабским, языком ислама, да и сам ислам намного перерос свою арабскую основу, превратившись в многонациональную и многоязычную культуру и религию. Иран сыграл ведущую роль в этой метаморфозе. Можно полагать, что ислам должен был измениться еще до принятия его персами, но иранская цивилизация сыграла такую же роль в развитии мусульманской культуры, как греческая цивилизация в сложении христианства и его культуры.

Отныне мусульманская Персия вступила на славный путь, отмеченный именами Хафиза, Са’ди, Омара Хайама и многих, многих других поэтов и художников. Но за литературой и искусством, которые известны теперь всему миру, стоит замечательное наследие прошлого, преемственность которого ощущается, хотя и не всегда отчетливо, в культуре современного Ирана. Это наследие будет жить в веках.