Никитин А.В. Белгородская крепость XVI-XVII вв.

К содержанию журнала «Советская археология» (1962, №3)

Укрепления Белгорода тесно связаны с системой обороны южных границ Руси XVI—XVII вв. и, в частности, с Белгородской чертой. Поэтому их изучение — первый шаг в исследовании Засечной черты в целом.

Возникнув на путях, шедших из Крыма на Русь, Белгород вошел в историю борьбы с татарами как важнейший южный форпост Руси, как центральное звено огромной оборонительной линии, тянувшейся от левобережной Украины до Урала. История его трудно отделима от тех широких оборонительных мероприятий, которые систематически проводились московским правительством на юге страны и были связаны также с усилением крепостнического гнета, заставлявшего население центральных областей государства искать убежища на его окраинах.

После разгрома Казани борьба с татарами не утихла, а приобрела повседневный характер. Отказавшись от больших походов, крымские ханы ежегодно пытаются проникнуть в жизненно важные районы Московского государства, громят города, уничтожают села, грабят отдельные дома, захватывают одиноких пахарей.

Учитывая изменение тактики татар, московское правительство ответило мероприятиями, постепенно ослабившими силу набегов, а затем и парализовавшими их. К числу таких мероприятий надо отнести, во-первых, перераспределение сторожевых полков и реформу сторожевой службы, что было теснейшим образом связано со строительством новых городов на юге государства, и, во-вторых, реконструкцию засечной черты в 1638 г.

Однако в первой половине XVII в. границы Московского государства были продвинуты уже за пределы Засечной черты. Кроме того, после польско-шведской интервенции государственная казна настолько упорядочилась, что появилась возможность провести крупные работы по укреплению позиций Москвы и на этих более южных землях. В связи с этим к городам-крепостям Курску, Ливнам, Кромам, Воронежу, Осколу, Валуйкам и Белгороду, построенным при царе Федоре, в 30-х годах XVII в. удалось прибавить новые — Черновск, Козлов, Тамбов, Ломов. Одновременно были восстановлены Ливны, Орел и другие укрепленные пункты, пострадавшие во время иностранной интервенции.

Среди этих мероприятий крупнейшим было строительство Белгородской черты, законченное в 1645 г. В 1637 г. на юг были посланы Федор Сухотин и подьячий Евсей Юрьев, «а велено им досмотреть на Калмиюской и на Изюмской сакме и на Муравеком шляху: мочно ль на тех сакмах в которых местах, для бережения от приходу воинских людей, поставить городы и остроги жилые и стоялые, чтоб теми городами и ост¬рогами от Крымских и Ногайских и от Азовских людей в Оскольских и в Ливенских и в Елецких и в Белгородцких и в Курских и во всех украинных городах войну отнять; а в которых местах на поле на Калмиюской и на Изюмской сакме и на Муравеком шляху, для береженья от приходу воинских людей, города и остроги жилые и стоялые учинить и меж городов и острогов на сакмах какия крепости доведется поделать, и то все велено им написать в роспись и на чертеж начертить» ¹.

Решив сделать Белгород опорным пунктом новой Черты, московское правительство хорошо учло стратегические преимущества его расположения. Как раз неподалеку от Белгорода проходили Изюмский, Калмиусский и Муравский шляхи — главные пути проникновения татар на Русь, наблюдение за которыми нужно было вести постоянно. Муравский шлях пролегал в междуречье Ворсклы, Северского Донца и Оскола, что давало возможность расположенному поблизости Белгороду вовремя принимать меры к перекрытию этого пространства.

Включение Белгорода в состав укреплений Белгородской черты делит его историю на два периода — до постройки Черты и после ее организации. В соответствии с этим публикуемые материалы разделены на две части — данные о крепостных сооружениях и остатках материальной культуры Белгорода конца XVI — начала XVII в. и данные о Белгородской крепости первой половины XVII в. Материал для первой части дали раскопки, проведенные в 1951 г. на Меловой горе ²; для второй части материалом послужили письменные источники, так как крепость первой половины XVII в. теперь уже не существует.

Укрепления Белгорода конца XVI — начала XVII в.

Белгород был заложен в 1593 г. по указу Федора Иоанновича ³. Свое название он получил от Белой горы, на вершине которой был расположен (рис. 1). Основу белгородских укреплений составляла прямоугольная в плане крепость, стоявшая на земляном валу (рис. 1). По углам и в средних точках стен крепость имела башни. С ее восточной стороны находился обрыв высокого берега Северского Донца, прикрывавший вместе с водным пространстом реки крепость с востока. С трех других сторон, не имевших надежного естественного прикрытия, прямоугольная крепость была защищена двумя концентрическими линями земляных валов, опиравшихся своими концами на берег Северского Донца.

Расположенная на вершине Белой горы, достигавшей высоты 35— 40 м, Белгородская крепость господствовала над окружающей местностью. Наиболее широкий вид открывался с нее в восточном направлении, с юга он ограничивался расположенными поблизости возвышенностями.

К 1951 г. от белгородских укреплений сохранились лишь сильно деформированные земляные валы и заплывшие рвы перед ними. Вал восточной стены прямоугольной крепости теперь исчез, как и концы дополнительных концентрических валов; по-видимому, они были срыты в XIX в. при прокладке полотна железной дороги, перекрывшей старое русло Северского Донца ⁴.

Для изучения конструкций оборонительных сооружений прямоугольной крепости Белгорода ее северный и южный валы и рвы были прорезаны траншеями.

Северный раскоп (площадью 136 м2) дал следующую картину: под дерном был по всей поверхности вскрыт сплошной слой обожженной глины — остатки обожженной обмазки вала. В восточной части раскопа этот слой достигал толщины 40—45 см. Вкрапления угля, сажи и золы являются, по-видимому, следами костров, разжигавшихся для обжига обмазки. Такой прием укрепления насыпи был распространен в оборонительных сооружениях XVI—XVII вв. В верхнем слое глиняной обмазки по остаткам угля, золы и отдельным головням удалось проследить нижние части сгоревшей рубленой стены, стоявшей на вершине вала (рис. 2). Она состояла из квадратных срубов со сторонами 1,4—1,9 м. Фрагментарность остатков не позволяет точно определить конструкцию стены; вероятно, это была рубка тарасами. Вал, судя по профилю, дважды подсыпался.

В 0,8—1,2 м к северу от сгоревшей деревянной стены и глубже ее основания сохранилось целое, не тронутое огнем бревно. Возможно, что это след другого, более раннего ограждения, в виде обычной стены, рубленной в забор в стояках и шедшей по внешнему краю первоначально¬го вала. Разрез рва показал, что он был глубиной до 2 м и имел почти вертикальные стенки. Ров был сухим, на его дне прослежены правильно расположенные по его продольной оси пятна от вбитых вертикально кольев. Это обычный, препятствовавший форсированию рва «частик» из заостренных бревен.

Второй раскоп, площадью 128 м2, перерезал южный вал прямоугольной крепости примерно в его середине, где вал имел выступ в сторону рва, позволявший предполагать здесь наличие какого-то сооружения, предназначенного для фланговой защиты южной стены «города». С восточной стороны площадка раскопа была сильно попорчена зигзагообразной траншеей окопа времени Великой Отечественной войны. Уже с первого штыка здесь стали попадаться сильно перегнившие и частично обуглившиеся остатки бревен. Здесь найдено много кованых гвоздей, железных костылей, обломков глиняной посуды, а глубже, в северо-восточной части раскопа, найдены наконечники стрел, небольшие висячие замки разной формы, топор и две серебряные серьги. На глубине 0,6 м в западной части раскопа прослежены (рис. 3) обугленные остатки двух пар уложенных параллельно бревен, лежавших по оси и поперек вала, образуя как бы клеть с двойными стенками. С восточной ее стороны шел ряд вертикально стоявших бревен. Их смысл неясен. Остатки же «клети», видимо, так же как и в северном раскопе, являются остатками сгоревшей стены крепости.

В профиле раскопа видны два угольных слоя пожаров. Поверхность вала также состояла из слоя обожженной глины (местами толщиной до 0,7 м).

Таким образом, крепость первоначально возникла (к 1593 г.) как отдельное, самостоятельное сооружение, с небольшим валом и со стеной в виде бревенчатой ограды в стояках. Затем в связи с ростом значения города произошла реконструкция крепости. Вал был подсыпан и укреплен слоем обожженной глины, а на его гребне стала более крепкая стена, рубленая, вероятно, тарасами. Видимо, в это время крепость была опоясана двумя линиями валов с западной стороны и превратилась в своеобразный «детинец», где сосредоточивались главные военные силы Белгорода и укрывалось городское население.

Первоначальная крепость Белгорода на высокой горе в зоне татарских шляхов существовала самостоятельно. Система сторожевых и «стоялых» острогов, связанных между собой лишь временными разъездами и разбросанных на всем пространстве от Москвы до Перекопа, складывалась уже с XV в. В следующем столетии при Иване Грозном сторожевая служба была закреплена уставом 1571 г. и получила вполне упорядоченный характер; «сторожи» дозирали и Северский Донец ⁵.

Третий раскоп (площадью 212 м2) был заложен в северной оконечности второго, опоясывающего крепость вала, где ров и вал хорошо сохранились. Однако в раскопе не обнаружено никаких остатков деревянных стен. Сам вал достигал высоты около 2,5 м. Вкрапления в слое золы и кусков угля могут принадлежать какой-то сгоревшей изгороди, однако следов ее не сохранилось. Несомненно, здесь был тын, прикрывавший стрелков. Ров был трапециевидным в сечении, глубиной 1,5 м и шириной 4,5 м. В земле, затянувшей ров, прослежены остатки лежавших вплотную друг к другу сгоревших бревен, толщиной 16—20 см, и прослойка угля. Возможно, что это также остатки упавшей при пожаре изгороди или тына, служивших для прикрытия стрелков.

Четвертый раскоп (рис. 1, «укрепление № 1»; площадь 120 м2) был заложен в северной оконечности наружного вала, в месте выступа, позволявшего предполагать остатки какого-либо сооружения. Здесь, непосредственно под дерновым слоем, были прослежены идущие вдоль оси вала две параллельные полосы угля. Ниже залегали два ряда обгорелых бревен, лежавших параллельно друг другу, с промежутком в 15—50 см, заполненным серо-желтой глиной, отличной от окружающего грунта и являвшейся искусственным заполнением двойной бревенчатой стены. Подобные конструкции рубленых стен известны и в других деревянных крепостях. Обе части стены примыкали к углам выступающей наружу квадратной клети (размером 5 X 5 л) с такими же двойными стенами и глиняным заполнением. Хотя это сооружение сохранилось плохо, однако совершенно ясно, что это остатки башни, рубленой «в обло». Разрез крайне оплывшего вала в 12 м от юго-западного угла раскопа траншеей в 2 X 14 м показал, что под дерновым слоем залегает плотный слой обмазки вала — желтой необожженной глины, покрывавший всю поверхность вала и спускавшийся на откос рва. На вершине вала слой достигал толщины 20—30 см, на склонах — 15 см. С внутренней стороны вала был выявлен ряд стоявших вдоль него обгорелых столбов толщиной 10—15 сж; земля около них сильно насыщена известью, вероятно, столбы вкапывались уже после насыпки вала. Это, по-видимому, крепление основания стен (см. рис. 3).

В верхней части вала были прослежены следы двойной стены в виде неглубоких канавок с древесным тленом. Снаружи вала находился ров, о первоначальных размерах которого судить трудно, так как он сильно заплыл.

Таким образом, внешняя линия обороны Белгорода состояла из рва и вала, имевшего сильно выступавшие вперед площадки для деревянных башен, фланкировавших ров. По гребню вала стояли стены. Рубка стен и башен была двойной с внутренним глиняным заполнением. Судя по конфигурации сохранившегося вала, расстояние между башнями не превышало 100—150 м (см. рис. 1).

Следовательно, оборона Белгорода конца XVI — начала XVII в. состояла из трех поясов. Внешний вал, выдерживавший первый удар противника, был укреплен сильнее, чем второй вал, который в случае прорыва должен был задержать врага: на его гребне стоял (в лучшем случае) редкий тын для прикрытия стрелков. Основой же обороны была прямоугольная крепость. Однако эта цитадель имела уязвимое место — она не располагала хорошим водоснабжением на случай осады.

Жилые сооружения Белгорода с конца XVI — начало XVII в.

Наши раскопки дали также некоторый материал для характеристики жилищ, в которых протекала повседневная жизнь служилых и тяглых людей, заброшенных на окраину государства. Жилая застройка города располагалась, естественно, прежде всего внутри его укреплений.

Внутри прямоугольной крепости были заложены пять раскопов общей площадью 532 м2. Так как прежде всего нужно было исследовать быстро разрушающуюся часть обрыва Меловой горы, то раскопы были сосредоточены в восточной стороне крепости, почти вплотную к краю обрыва.

Раскопы №№ 10 и 11, заложенные на краю обрыва в северной части крепости, не дали ничего, кроме обломков глиняной посуды. В раскопе № 2 в средней части участка, кроме обломков посуды, найдено 15 кованых гвоздей, семь подковок для сапог и серебряная монета-полукопейка 1535—1547 гг. Интересен медный перстень-печатка с изображением двух сражающихся и одного упавшего воинов.

Следы жилья обнаружены в раскопе № 13, заложенном несколько южнее. Здесь, под развалом обожженной глины с вкраплениями золы и угля, вскрылась площадка утрамбованной обожженной глины — остаток небольшой глинобитной печи. Следов постройки рядом с печью нет; видимо, что летняя печь на территории усадьбы — явление, обычное для XVI—XVII вв. Восточнее печи обнаружено небольшое количество обгоревших досок, а неподалеку от них — почти четырехугольное пятно из пережженных кусков глины, угля, дерева и сырцового кирпича. Эти остатки сильно повреждены при пахоте; по-видимому, это следы деревянной постройки с глинобитной печью. Здесь найдены: кованый железный наконечник стрелы, четырехконечный крест-тельник и несколько подковок для сапог.
Особенно следует отметить находки в раскопе № 13 обломков посуды роменского типа, говорящей о существовании на территории Белгородского городища роменского поселения.

Хотя по сравнению с площадью крепости наши раскопы были невелики, все же они позволяют считать, что застройка четырехугольной крепости была незначительной ⁶.

Иные результаты дали раскопки западной части территории между вторым и третьим валом (см. рис. 1). Здесь было заложено восемь раскопов общей площадью 1088 м2. Культурный слой во всех раскопах не превышал 0,20—0,25 м и был распахан, тем не менее остатки жилищ хотя и были этим нарушены, но все же дали возможность сделать некоторые наблюдения.

В северной части раскопа № 7 (площадью 180 м2; рис. 4) был вскрыт развал обгоревших бревен, угля и обожженной глины, площадью около 16 м2; первоначальные размеры жилища примерно 4 X 4 м. В его юго-западном углу можно было различить остатки глинобитной печи; ее под лежал на дощатом настиле, уложенном на вбитые в землю стояки (прослежен один). Пол жилища был, видимо, земляной, без покрытия; его перекрывал слой золы, на котором местами лежали (в направлении запад — восток) обугленные доски потолочного перекрытия. Дом, видимо, был бревенчатым. С запада и, частью, с юга и севера, параллельно границам пятна жилища прослежены канавки шириной 20—25 см, углубленные до материка и заполненные темным слоем земли. Возможно, это — след изгороди, окружавшей дом. К западу от нее находилась довольно бесформенная яма, может быть, остатки погреба.

Второе, также срубное жилище, несколько меньшего размера (примерно 3,5 X 3,5 м), находилось рядом с первым, к юго-востоку от него. Пятно жилища состояло из слоя угля и золы; от западной стены сохранилось обуглившееся бревно. В юго-восточном углу жилища были прослежены остатки развала глинобитной печи, а около них собраны обгоревшие зерна пшеницы, скорлупа лесного ореха и обломок железного ножа.

В заложенном к северу раскопе № 9 (площадью 360 м2) были вскрыты две усадьбы, границы которых определялись полосами тлена шириной в 10—12 см, оставшимися от изгородей из хвороста или донецкого камыша, обмазанных глиной и закреплявшихся на столбах. Один из них прослежен на углу изгороди. Жилища стояли в глубине огороженного двора.

От дома северной усадьбы сохранилось лишь расплывшееся пятно; размер жилища примерно 4 X 4,5 м. Как можно судить по слабым остаткам, стены дома были глинобитными. Пол был земляным, плотно утрамбованным; на нем найдены обломки посуды, нож, крестик-тельник, рыболовное грузило, зерна пшеницы, ржи, гречи. В северо- западном углу жилища (несколько отступя от стены) стояла приподнятая над полом глинобитная печь, почти прямоугольной формы, с выступавшим вперед шестком. Печка была сбита на деревянной основе — на обломках ее свода сохранились отпечатки досок опалубки шириной 10—15 см. Упавший свод раздавил стоявший в печи горшок, обломки которого оплавились и деформировались от сильного огня. К северу от жилища нами раскопан погреб почти правильной четырехугольной формы, вырытый в песке; его стенки крепились досками, забранными в угловые стояки (следы одного из них прослежены в юго-восточном углу). Глубина погреба — 1,9—2 м, длина по дну — 3 м, ширина — 1,9—2,1 м. Возможно, что погреб, тесно примыкавший к дому, находился с ним под одной кровлей. В юго-западном углу усадьбы находилась яма — 1 X 1,4 м, глубиной 1 м; назначение ее неясно.

От жилища южной усадьбы сохранились лишь распаханные следы. Оно имело размеры примерно 4Х4 м. Прослежены остатки глинобитных стен толщиной около 40 см, со стояками в их основе. В северо-западном углу дома вскрыто пятно развала глинобитной печи, несколько приподнятой над утрамбованным земляным полом. На нем найдены обломки глиняной посуды, железный сошник, ножи, груз от безмена, гвозди, кости животных. Неподалеку от дома найдены: половинка медного складня с изображением конного святого Георгия, поражающего дракона, железные наконечники копья, пешни и стрелы. Между северной стеной дома и изгородью усадьбы был, как и в южной усадьбе, погреб — 3 X 2,5 м и глубиной 2 м. На стенках погреба сохранились следы их дощатой облицовки. На дне собраны обломки горшков и лесные орехи. К западу от жилища расчищена разрушившаяся изгородь и яма, заполненная песком, глиной и обломками; назначение этой ямы неясно.

Место раскопа № 5 (площадью 108 м2) определилось выходом на поверхность остатков жилища и ямой около него. По расчистке верхнего слоя обнаружились контуры квадратной постройки размером 4X4 м. Остатки ее стен сохранились в виде широкой полосы глины со следами дощатых отпечатков на ее обгоревших кусках. Стены были глинобитными, толщиной 40—50 см, и возводились с помощью дощатых ящиков, в которые глина забивалась. На утрамбованном земляном полу в юго-западному углу жилища находился развал глинобитной печи, свод которой, судя по обломкам, был возведен также по деревянной опалубке. Печь имела, видимо, грушевидную в плане форму, примерно 1 X 0,5 м: чело и шесток были с узкой стороны. К юго-западу от жилища находилась высеченная в меловой скале прямоугольная яма размером 2.4 X 3,2 м. Почти на дне ямы были обнаружены обгорелые бревна, а под ними -— обломки разбитых сосудов; около южной стены, под обгоревшими досками, лежали обломки жерновов; один из них придавил собаку, костяк которой частично сохранился. Как и в предыдущих комплексах, это, по-видимому, был погреб или хозяйственная яма. Как и жилище, он разрушился при пожаре и его накат рухнул.

В раскопе № 6 (площадью 120 м2) обнаружены остатки комплекса, аналогичного предыдущему, но более плохой сохранности. Уцелел лишь развал печи в виде груды обожженной глины, золы и угля; следы очертаний жилища полностью стерты. В непосредственной близости от развала печи находился погреб, также прямоугольный в плане, размером 2.4 X 1,6 м, высеченный в меловом массиве на глубину 1,2—1,5 м. На его дне (рис. 5) было обнаружено пять человеческих скелетов, один из них детский. Три скелета лежали в вытянутом положении, четвертый — в скорченном, под ним и находился костяк ребенка. Несомненно, это останки жителей Белгорода, укрывавшихся в погребе и погибших во время какой-то военной катастрофы и пожара крепости.

Раскопом № 15 (площадью 80 м2), заложенным к востоку от предыдущих, вскрыто аморфное пятно развала сгоревшего жилища размером 4,5 X 6 м, с едва различимыми остатками печи в юго-западном углу. Рядом с жилищем, с востока, находилась прямоугольная яма погреба — 2,4 X 2,6 м, глубиной 1,4—1,6 м. В ее заполнении было много угля, обломков посуды, костей животных, а на дне лежали куски обгорелых досок, возможно, от перекрытия. На дне, по середине стен и по углам, прослежены ямки от стоек, крепивших облицовку стен ямы.
Таким образом, благодаря раскопкам нам удалось выяснить, что территория между валами была довольно густо заселена.

Три раскопа (площадью по 60 м2), заложенные к юго-западу от укрепленной зоны, не дали положительных результатов: находок и следов культурного слоя здесь нет. Следовательно, и жилых построек в этом районе не было. Не было их и к северу от крепости: резко понижающийся рельеф исключал возможность заселения этой территории. К западу от укреплений культурный слой отсутствует, и характерных признаков в виде ям, служащих для определения мест расположения жилищ, здесь нет; подъемный материал ничтожен. Таким образом, вне крепости население, видимо, не жило.

Вещевой материал, добытый раскопками, в общем очень скуден и немногим дополняет картину быта населения крепости. Дадим краткую характеристику находок.

Из орудий сельского хозяйства отметим хорошо сохранившийся железный правый сошник (от двузубой сохи), в виде клиновидного лезвия, с конусообразным расширением для его крепления к сохе. Он отличается тщательностью ковки (рис. 6,1). Другой сошник имеет конусообразную втулку, диаметром около 5 см, постепенно переходящую в расширяющуюся заостренную симметричную часть. Интересны также: пешня (рис. 6,5); массивный топор, приближающийся по типу к колуну, с округленной рабочей частью и бородкой (рис. 6,2), крупный рыболовный крючок (рис. 6, 4).

Замки найдены как пружинные (1 экз.), так и с механизмом, приближающимся к современному (рис. 7). Все они небольшие, вероятно, для шкатулок и небольших сундуков. Два небольших замка треугольной формы отличаются тщательностью отделки. Их корпуса изготовлены из целых пластин железа, согнутых так, чтобы в них можно было вставить запирающий механизм, и по сторонам украшены выступами. Весьма хорошей работой отличается шаровидный замок с обычным для нашего времени запором. Он состоит из каркаса, к которому с двух сторон при¬креплены полые полушария и дужка запора. Другой замок, также искусной работы, сделан в виде конуса, на котором сверху крепилась дужка запора. Ключей от замков не найдено; ключ из случайных находок при работах в меловых карьерах принадлежал цилиндрическому замку средней величины.

Множество железных подковок для сапог различных размеров (рис. 8, 1) свидетельствует о преимущественном распространении сапог с наборным каблуком. Подковки обычно имеют форму полумесяца с шипами; они крепились или в вырез каблука, или на его плоскости. Кованые гвозди двух типов — с широкими и плоскими или пирамидальными шляпками; иногда на концах крупных гвоздей есть нарезка. Небольшая тщательно отделанная однорогая наковальня (из случайных находок в меловом карьере; рис. 8,3) предназначалась для мелкой, возможно, ювелирной работы.

Из бытовых предметов назовем хорошо сделанный светильник для грех свечей, с подвижной планкой, позволявшей регулировать свет (рис. 8, 2).

Естественно, что среди находок были остатки холодного и огнестрельного оружия. Таковыми являются сулица (из случайных находок в меловом карьере; рис. 9, 2), наконечники стрел — ромбовидные и тонкие граненые (рис. 9, 3—10). От огнестрельного оружия найдены различные замковые части и другие детали.

Из украшений назовем две пары однотипных довольно массивных серебряных серег в виде колец из толстой проволоки (диаметром 12—14 мм), к которым крепились стержни с нанизанными цилиндриками, покрытыми ложной зернью и полудрагоценным камнем на конце.

Найдено несколько медных четырехконечных крестов-тельников — обычных и складней и половинка медной же иконки-складня с изображением конного Георгия Победоносца в пластинчатом панцире, поражающего копьем дракона (рис. 10).

Среди белгородской глиняной посуды преобладает красная, мореная. Обычно это обломки толстостенных, отличающихся хрупкостью и плохим обжигом горшков, обжигавшихся в печи при температуре не выше 700°. Видимо, это посуда местного изготовления. Черепков тонкостенных сосудов из хорошо отмученного теста значительно меньше; обломков лощеной посуды очень мало. Посуда Белгорода аналогична московской XVI—XVII вв. ⁷.

Упомянутые выше обломки посуды роменского типа (рис. 11) принадлежат лепным горшкам с толстыми (15—20 мм) стенками, плоским дном, округлым туловом и широким, несколько отогнутым наружу венчиком. Обжиг — костровый, поверхность шероховатая; на плечах и обрезе венчиков — гребенчатый орнамент.

Изложенный фактический материал при всей своей фрагментарности позволяет все же сделать некоторые выводы о характере застройки крепости, связанной с ее населением и гарнизоном.

Следует прежде всего отметить, что вскрытые жилища однотипны. Это небольшие глинобитные, реже — бревенчатые дома, площадью в среднем 16 м2, с земляным полом и глинобитной же печью в одном из углов. Снаружи, примыкая к жилищу или на некотором расстоянии от него, был погреб или кладовка с подпольем. Той же стандартностью, по-видимому, отличались и усадебные наделы, равно как и расположение жилья и погреба на усадьбе; об этом можно судить по их очертаниям в раскопе № 9.

Население крепости кормилось продуктами пригородной пашни и рыбной ловли. Едва ли в пограничных условиях в Белгороде было сильно развито ремесло. Находки из раскопок ничего не дают для выводов в этом отношении.

Как укрепления Белгорода, так и жилища его гарнизона не раз страдали от вражеских нападений и пожаров. Скелет собаки, придавленной в погребе в раскопе № 5, скелеты людей, укрывшихся в погребе и погибших во время пожара (раскоп № 6), свидетельствуют с достаточной ясностью о трагических моментах в жизни города.

Весьма вероятно, что одной из причин гибели сильной крепости было отсутствие хорошего водоснабжения (тайник давал плохую воду), и она могла быть взята «облежанием», т. е. блокадой. Видимо, в частности, с этим и был связан перенос крепости на новое место — на противоположный, левый берег Северского Донца.

Крепость Белгорода первой половины XVII в.

Источником для изучения новых укреплений Белгорода служат отписки самих строителей, а также донесения воевод и дозорщиков, присылавшихся из Москвы для осмотра сооружений. Все дозоры, росписи и отписки почти всегда сопровождались более или менее подробно иллюстрировавшими их чертежами.

В Разрядном приказе был специальный штат чертежников—«чертещиков», которых посылали из Москвы на место. Такие чертежники были и на Засечной черте ⁸. В результате их работы в Разряде сосредоточился огромный графический материал; однако большая часть его к концу XVII в, безвозвратно погибла ⁹. Совершенно случайно в бумагах Белгородского стола ¹⁰ сохранился чертеж Белогорода 1693 г., отличающийся высоким качеством исполнения (рис. 12). К сожалению, сопоставить его с остатками укреплений невозможно, так как крепость почти полностью исчезла в процессе интенсивной застройки современного города ¹¹.

В 30-годах XVII в. Белгород стоял уже на своем новом месте, где теперь находится село «Старый город». Здесь было организовано хорошее водоснабжение, и почва была лучше. Однако военно-стратегические качества новой
крепости были несравнимы с теми, которые давала крепости Меловая гора. Новая крепость стояла на низменном, открытом месте, хорошо защищенном лишь с запада Северским Донцом и его сильно заболоченным берегом; зато с остальных сторон она была полностью открыта.

В донесении 1634 г. в Разряд Афанасия Тургенева сообщается, что новая крепость уже испытала вражеский удар: «…острогу в Белгороде нет, в приход литовских воинских людей сожон» ¹².

Но описанию А. Тургенева, город стоял в то время из двух частей. Основой его была деревянная крепость с двумя проезжими и шестью глухими башнями. В плане она имела вид трапеции со сторонами в 80, 81,5, 67 и
78,5 м. Стены имели два яруса боя, башни — три яруса. Крепость окружал ров, в которой вели «вылазы». Внутри крепости находился воеводский двор, съезжая изба и дворы отдельных служилых людей ¹³. Крепость была хорошо обеспечена водой: «В городе колодезей на воеводском дворе, колодез перед съезжей избою, колодез у раскатной башни, колодез у наугольной башни. За Пушкарскою слободою колодез. У Донецких вород колодез. На Головине дворе колодез. А во всех колодезях вода неглубоко. В осадное время водою пробыть мочна» ¹⁴.

Вторым поясом обороны Белгорода была стена длиной 600 сажен, с двумя ярусами боя и башнями, стоявшими примерно на расстоянии 40 сажен. Стена прикрывала основную крепость и ее посад с трех сторон. С западной стороны, где протекал Северский Донец и проходила широкая полоса заболоченного берега, стены, наверно, не было, так как нападение с этой стороны было маловероятным.

Видимо, вскоре после дозора А. Тургенев провел работы по ремонту крепости, так как из росписи 1644 г. ¹⁵ известно, что она была восстановлена в том же виде и к 1644 г. уже пришла в ветхость: «Город в подошве промеж башен от земли по пряслам вес ветх, подгнил» ¹⁶.

Этот «город» в основном повторял планировку крепости на Меловой горе. Как и там, в центре располагалась крепость, обнесенная дополнительной острожной стеной с часто размещенными башнями, которые обеспечивали насыщенность огня, что было необходимо для зашить: города, выстроенного в маловыгодных природных условиях. Интенсивность огневых средств основной крепости была не ниже. Однако, в отличие от крепости на Меловой горе, новая крепость была целиком деревянная и не имела земляных укреплений, что объяснялось, видимо, тем, что грунт был здесь песчаным, малопригодным для насыпи валов без задернования, а дерна взять было негде.

Однако вскоре после постройки крепости ясно обнаружилась невыгодность ее расположения. В связи с этим в 1646 г. из Москвы в Белгород были посланы опять Н. И. Одоевский и Б. П. Шереметьев для определения нового места для крепости. К этому времени сооружение Белгородской черты в целом было уже закончено ¹⁷, и правительство дало приказ о включении этой крепости в состав Белгородской черты: «…вместо де нынешнего белгородского города пристойно новому городу быть на Северском Донце промеж земляного валу, который зделан от Карпова сторожевья, через степь к Северскому Донцу. И служилых людей в том городе устроить мочно. А из города по земляному валу х Карпову будет виден на многие версты. А по реке по Северскому Донцу виден будет вниз до речки до Разумной. И в приход воинских людей из города твоим государевым служилым людем для бережения к земляному валу вскоре поспешит и помочь учинит будет мочно. А нынешний же белгородский город устроен не в угожем месте под горою в низком и топком месте, в болоте от земляного валу далеко. И прежнее де строение город и острог згнило и в приход воинских людей для бережения к земляному валу из города городцким твоим государевым служилым людем вскоре поспешит будет и помочь учинит не уметь» ¹⁸.

Одоевский и Шереметьев, как видно из отписок, подробно ознакомились с топографией района, побывали и в новой крепости, и на Меловой горе, и на устье р. Везеницы, куда предполагалось перенести укрепления. Они, однако признали план правительства неудачным, так как «из-за реки из-за Северского Донца с крымской стороны прилегли горы большие, по мере тех гор до того места через реку Донец триста сажен и с тех гор город будет виден» ¹⁹. Вслед за ними такую же точку зрения высказали в 1646 г. Репнин, Головкин и Карпов, добавившие при этом, что «земляного … города на месте делать не в чем, что дерна взять негде, пришли места лещаные» ²⁰. Проект постройки крепости у р. Везеницы был подвергнут сомнению.

В связи с этим было предложено перенести крепость снова на Меловую гору, «на старое городище, где преж сего бывал город». «И то место, — писали авторы этого проекта, — крепко и город и острог на том месте построить и крепости всякие укрепить мочно. А воды, государь, на том старом городище и в остроге нет. И мы холопи твои призывали горододельца мочно ему тайник сделат в город —… (и он) нам холопем твоим сказал, что тайник в город сделать мочно. А тот тайник вести косогором… А где, государь, был старый тайник и тот, государь, тайник далече и крут, и вода имана из Донца, а в Донце, государь, вода нездорова с мелом» ²¹.

Все же трудности водоснабжения города были велики. К тому же крепость оставалась за пределами основной линии обороны. Вероятно, эти обстоятельства и заставили правительство настаивать на первоначальном плане — постройки крепости у устья р. Везеницы: в 1650 г. Репнину, Головкину и Карпову было приказано строить на этом месте новую крегость по чертежу, присланному из Москвы ²². В этом же году постройка крепости была начата и в сентябре 1651 г. закончена.

До нас дошли две росписи ее укреплений — 1670 ²³ и 1676 гг. ²⁴.

В них не упоминается о перестройке укреплений за предшествующие 1651—1670 гг. Следовательно, они описывают крепость 1651 г.; планировка ее центральной части в первоначальном виде не изменилась до конца XVII в. (на плане 1693 г. нет лишь Болоховских ворот в западной стене) ²⁵.

Новая крепость, как и ее предшественники, состояла из двух частей — основного деревянного города в центре и земляного вала вокруг.

Деревянный город был почти прямоугольным в плане. «Отводные земляные городки» (бастионы) защищали башни и стены, давая возможность вести фланговый огонь. Крепостные стены, стоявшие на земляном валу и усиленные тарасами, имели два яруса боя. Крепость опоясывал ров шириной от 2 до 4 сажен и глубиной 3 сажени. Значительная высота стен (в среднем 2 сажени без обламов) обусловила устройство круговой бермы шириной 1,5 сажени. Однако вместо так называемых отводных городков, по данным росписи 1676 г., стояли тарасы в 6 сажен высотою ²⁶.

В городе были построены государев и житенный дворы, обнесенные острогом. В трех амбарах на житенном дворе хранились ружья и казна. Здесь же стояло два соляных амбара и 23 хлебные житницы ²⁷.

С трех сторон деревянный город был окружен дополнительным земляным валом и острогом. Общая длина этих укреплений равнялась 1887,5 сажени. С севера — с «Московской стороны» шел земляной вал длиною 854,5 сажени, на котором, как и на южном валу, стояла вдоль р. Везеницы острожная стена высотою 2 сажени. С востока крепость прикрывалась стенкой с деревянными тарасами. С запада земляной вал примыкал к деревянному городу. По углам и в центре каждой стены находились башни с тремя ярусами боя. С «московской стороны», наиболее слабо защищенной естественными препятствиями, было пять башен и один отводный городок, усиленный земляными тарасами и турами. С трех сторон земляной город окружался рвом шириной 3 сажени и глубиной 2—3 сажени. С восточной стороны рва не было, «потому что у того острогу в летнее время водяно, рву выкопать не мочно» ²⁸.

Внутри земляного города было несколько колодцев с хорошей водой, так что необходимость устройства тайников отпадала ²⁹. В черте земляного города помещались двор воеводы, разрядная изба и шесть сараев, где хранился «государев большой полковой походный наряд». Кроме того, здесь было 353 двора служилых и «жилецких» людей.

Такой была новая Белгородская крепость 1651 года.

* * *

Первоначально Белгород был основан на высоком берегу Северского Донца как небольшой городок, вокруг которого вскоре были возведены две дополнительные сильные линии обороны. В таком виде белгородские укрепления просуществовали вплоть до 30-х годов XVII в., после чего город дважды переносился на новые места. Однако строители независимо от места расположения сохраняли одинаковую структуру укреплений (основная крепость и дополнительные пояса обороны), всегда искусно приспособляя ее к условиям местности. В этом сказался опыт оборонительного строительства Руси, получивший свое обобщение в «Уставе ратных, пушечных и других дел» ³⁰. Михайлова в 1621 г.: «Ко всему тому аж будет возможно добро б было, чтоб всякие стены были с одной стороны к крепи ко рвам или к горам, или к мишарне, или к топи и ко мхам, и к иным крепям тем же подобным к пособе и защите, и как бывает во время приточное при недрузях от такие крепи с другие стороны вскоре мочно другую половину учинити шанцею, или обозом» ³¹.

В крепости XVI—XVII вв. на Меловой горе строители использовали так называемый капонирный тип укреплений, тогда как в это время уже существовал более совершенный бастионный прием ³². Он был применен лишь при перенесении Белгорода на новое место. По-видимому, это «от¬ставание» системы белгородских укреплений объясняется примитивно¬стью военных средств татар, против которых главным образом и была обращена крепость.

Построение нескольких линий обороны и значительная мощность внешнего пояса требовали от противника ведения длительной осады, а татары, как известно, исключительно редко прибегали к ней. Надежность этого внешнего пояса подтверждается тем, что внутренняя крепость не была плотно заселена, предназначаясь, видимо, главным образом для укрытия на случай прорыва. Основное же население сосредоточивалось между первой и второй линиями обороны, о чем говорит интенсивная застройка этой территории в крепости XVI—XVII вв.

Рядовые жилища были небольшими, главным образом глинобитными, с глинобитными же печами, топившимися по-черному. Глинобитные жи¬лища Белгорода по своей технике близки к постройкам, существующим и ныне в городе. Новоселы из центральной полосы заимствовали техни¬ку домостроительства, обычную для правобережной Украины.

Скудость вещевых находок не позволяет делать выводов о быте населения, его занятиях и ремеслах. Несомненно, что условия пограничной крепости накладывали свой отпечаток на уровнь культуры. Так, белгородская посуда говорит о низком уровне развития гончарного дела; в центральной полосе в это же время была распространена высококачественная посуда, в Белгороде преобладала грубая, посредственно обработанная. Здесь не было хорошего сырья, да и хороших гончаров. Вероятно, лишь кузнечное дело, необходимое для починки и производства оружия, было обеспечено квалифицированными мастерами.

Крепость на Меловой горе просуществовала недолго: уже в 1634 г. она была перенесена к востоку, на низменное место. Кроме соображе¬ний военного характера, к этому побудил, видимо, и рост населения Белгорода, необходимость хорошего водоснабжения и потребность в луч¬ших пахотных землях при крепости. У крепости на Меловой горе почва была плохая и сильно заизвесткованная, новоселы же, как это легко проследить по указам московского правительства, искали «угодной зем¬лицы» далеко за пределами крепости.

Работы по изучению крепости на Меловой горе требуют широкого ис-следования по архивным материалам и в натуре вдоль всего гигантского пояса Белгородской черты — интереснейшего оборонительного сооруже ния Русского государства XVII в.