Начало Руси — в исторической реальности и национальном самосознании

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

Динамика эволюции основных значений названия «русь»: от скандинавского обозначения вооруженной команды гребного корабля — к славянскому пониманию «руси» как княжеской дружины, во второй половине IX в.— княжеского окружения, неразличимого по этническому составу, а с начала X в. — подведомственной князю социальной группы, где «русью» становятся «варяги, словени и прочий», ведет к кристаллизации устойчивого взаимодействия служилых «русинов» и свободных «мужей» словенских общин под великим князем русским «Русской Правды» с конца Х — начала XI вв. Одновременно развертывается «территориальная проекция» этого же понятия: «Руска земля» — земля, подчиненная князю и управляемая его «русью», — со времени Крещения обретает высшее из значений — Русская Земля, Святая Русь, осененная благодатью и объединившая население в конфессиональном единстве — славянский язык, греческая вера, варяжская династия киевских князей. Именно это значение наиболее значимо для создателя «Повести временных лет», раскрывавшего для себя и своего читателя высшее, метаисторическое содержание апостольского Пути из Варяг в Греки, исторического пути России.

Архаический этап этой эволюции в Скандинавии и на Руси определялся общими характеристиками (количественными и качественными) формирующейся социальной элиты: дружинной, дружинно-торговой, межплеменной и надплеменной, раннегосударственной «руси», тесной связью ее с факторами становления и развития Скандобалтийской цивилизации в границах и пределах сначала «Руси Рюрика», а затем — летописной Русской Земли, Древнерусского государства.

Углубленный анализ этой эволюции и связанных с ней процессов социального, демографического, этнического развития требует уточнения и своего рода «изменения масштаба» локальной, территориальной проекции. Культурно-историческое пространство «макро-ИКЗ» Скандобалтийской цивилизации достаточно органично расчленяется на региональные этнокультурные составляющие. Наряду с раннегосударственными территориями средневековых народностей стран Скандинавии и Балтии, одной из таких составляющих выступает Прибалтийская Русь, «Русь Рюрика», как восточноевропейская составная часть Скандобалтики, обеспечивающая географическое единство северного субконтинента с основным пространством Европы.

[adsense]

Раскрыть содержание, факторы и этапы этого историко-географического процесса еще предстоит новым поколениям исследователей: наступившее столетие выдвигает новый диапазон аспектов, которые можно сейчас лишь наметить в изучении генезиса Pycи.

1) географические реалии — пути и центры, прежде всего соотношение Ладоги с Рюриковым городищем Приильменья, равно как соперником Ладоги-Альдейгьюборга, Алаборгом в Приладожье, Изборском и Полоцком, Белоозером и Сарским городищем;
2) генеалогические цепочки местных правителей «дорюриковой Ладоги»;
3) локализация, состав, структура управления аналогичных других центров на речных путях (не обязательно славянских: скорее, еше не раскрыта роль местной элиты «чуди», «веси», «мери» в этом процессе);
4) структура и история «Ладожского ярлства» древнерусской эпохи;
5) варяги и колбяги в политической жизни Древ-ней Руси, Византии, Фенноскандии;
6) «Русь Рюрика» до Рюрика, пути формирования, состав, области и центры полулегендарных «русов» восточных источников, первоначальной архаической «руси» летописных и восточных текстов;
7) масштабы, время и территория «каганата русов» 830-850-х гг.

— вот далеко не полный перечень новых проблем и задач исследования генезиса Руси, основанного на междисциплинарном синтезе источников.

Разработка и модели решения этих проблем, безусловно, существенно дополнят и расширят сформировавшуюся достаточно дробную периодизацию русско-скандинавских отношений середины VIII — середины XIII вв., принятую в последние годы в отечественной литературе (Славяне и скандинавы 1986; 284-297). Основанная для начальных этапов (VIII—XI вв.), главным образом, на археологических данных, она в то же время позволяет существенно уточнить и детализировать письменные свидетельства XII-XIV вв., когда «Русь Рюрика» трансформируется в территориальные образования Новгородской земли, преемственно развивающиеся в последующие столетия.

Генезис Руси VIII-X вв. определялся вхождением Восточной Европы, с ее многоплеменным, и прежде всего восточнославянским, населением, в семью народов и государств Европы наступавшей эпохи феодального Средневековья; на этом пути восточноевропейские этносы и племена, объединяясь в древнерусскую народность, крупнейшую из народностей славянства, три столетия взаимодействовали со вступившими на тот же исторический «путь в Европу» скандинавами эпохи викингов, определяя перспективы и формы этого взаимодействия на следующие три столетия европейской истории.

Войти в состав «общего рынка» Европы Средневековья Х-ХІІ вв., конфессионального и политического пространства феодально-христианского континента было возможно лишь раскрывая для этого пространства новые, необходимые для него ресурсы, предъявляя собственный, отсутствующий ранее в этом пространстве потенциал, становясь источником необходимых для этого пространства ценностей.

Свет и тепло, базовые человеческие потребности, стали (и остаются до сего дня) основными побудительными причинами включения России в Европу. Свет восковых церковных свечей, повседневная и массовая потребность средневековых европейцев (и обитателей всего тогдашнего цивилизованного мира); тепло меховых одежд; эти «предметы роскоши» и в Восточной, и в Северной Европе тех столетий поступали из естественных, неисчерпаемых и возобновляемых ресурсов. Меха, воск и мёд (в качестве «премиальных») решали актуальные, постоянные и растущие материальные проблемы и удовлетворяли повседневные потребности европейцев, при том, что и в «первоисточнике» лесных пространств Восточной Европы, как и Скандинавии Северной Европы, эти же ресурсы использовались для собственных жизнеобеспечивающих потребностей, были постоянными и восстановимыми, а их перераспределение (в видах рынка) было выполнено, в итоге княжеских реформаторских усилий с середины IX до середины XI вв., достаточно сбалансированным, в конечном счете, образом, обеспечившим на несколько столетий — стабильность отношений великокняжеской государственной власти и свободных сельских и городских общин Руси X-XIII вв.
Свет и тепло духовные, ценности христианства и христианской культуры эллинистической Византии — главное, что получила Русь в итоге многоступенчатого обращения и встречного движения материальных ресурсов, обмена мехов на серебро, серебра — на товары и выплаты княжеским дружинникам и администраторам, купечеству и ремесленникам, мастерам и строителям, храмостроителям и священникам. Полученные ресурсы были использованы не просто для приобщения, но и для строительства собственной, православно-русской, основанной на самостоятельной письменности и общечеловеческих христианских ценностях, европейских нормах и системе связей, русской версии, равноправной, равноценной и весьма значимой в контексте десятка реальных версий — романо-латинской, германо-протестантской, англосаксонской, славяно-католической, славяно-православной; периферийных, но самоценных греческой, венгерской, финско-прибалтийской, ирландской, — составляющих во всем многообразии картину мультикультурной и полиэтничной, но притом — общей для всех народов континента, Европейской цивилизации.

Киевская Русь, Держава Рюриковичей (со времени князя Игоря киевский престол занимали прямые потомки Рюрика) в 988 г. при князе Владимире Святом приняла христианство (по византийскому православному исповеданию). Сын его и преемник Ярослав Мудрый превратил главные русские города, Новгород на Волхове, Полоцк на Западной Двине, новооснованные Юрьев (ныне — Тарту) на Чудском озере, Ярославль на Волге, а прежде всего, свою столицу Киев на Днепре, в процветающие и мощные центры урбанизма, с сильными дерево-земляными укреплениями, каменными храмами, дворцами, православными монастырями. Главный из городов Древней Руси, Киев, современники признавали «соперником Константинополя». Материальные, социальные, духовные ресурсы были воплощены в начальной урбанизации России, реализованной за ближайшие два столетия в 400 «городах ближних и дальних» домонгольской Руси, с их укреплениями, валами, «забралами» и башнями, «Золотыми воротами», каменными княжескими палатами и храмами, городскими и пригородными монастырскими обителями, хоромами бояр и купцов, ремесленными «концами» и обильными торгами.

«О светло светлая и украсно украшенная Земля Русская и многими красотами преисполненная: озерами многими, реками и источниками, месточестными горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями различными, птицами бесчисленными, городами велики¬ми, селами дивными, садами обильными, домами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Все ты наполнена, земля Русская, о, правоверная вера христианская!» — в «Слове о погибели Русской земли» (пер. акад. М. Н. Тихомирова) таким видел современник Батыева нашествия 1237—1240 гг. утраченное в беспощадном огне вторжения прошлое Родины. Эта замечательная панорама, по существу своему, была материальным выражением потенциала, созданного «первоначальным накоплением» Скандобалтийской цивилизации, из 5 млрд у. е. которого Древняя Русь свою «львиную долю» использовала, очевидно, с наибольшим эффектом.

Истоком этого мощного восточноевропейского политического организма, каналом распределения первоначальных средств является северо-западная окраина России, магистрали и центры на выходе в Балтику речного Пути из Варяг в Греки. Русь Рюрика выступает с середины IX в. ядром новой политической структуры Восточной Европы, объединяя варягов (русь), славян (словен ильменских) и финнов в контроле над трансъевропейским путем речных магистралей между Балтикой и Средиземноморьем.

В 860-х гг. контроль этот обеспечивали славянские города Ладога, Изборск, Белоозеро, выстроенные на пограничье словен и финских племен (чуди и веси) и усиленные варяжскими гарнизонами опытных и отважных воинов «руси». К 870 г. князь Рюрик перенес свою столицу из Ладоги в низовьях Волхова — к его истокам, на берега озера Ильмень, в глубину племенной территории словен, где и был построен город Новгород (первоначально т. н «Рюриково городище», а в дальнейшем, на холмах и над гаванями волховских берегов, Новгород Великий, Господин Великий Новгород, главный из «триумвирата городов» Прибалтийской, Верхней Руси, наряду с Ладогою и Псковом).

«Русь Рюрика» — это прежде всего зона раннего и стабильного взаимодействия славян (словен и кривичей) с финскими племенами лесной зоны Восточной Европы (чудь, меря, весь), а равным образом тех и других — с варягами. Динамизм внешних сношений проявился, с одной стороны, в распространении скандинавского «импорта» (в различных проявлениях, от украшений и оружия до ремесленных технологий и погребальных обрядов), характерного для всей рассматриваемой и своеобразной ИКЗ, с другой — в происходившей в конце VIII — начале IX вв. энергичной «переориентации» потока арабского монетного серебра, поступавшего в обмен на пушнину и другие (в основном сырьевые или транзитные) товары, с Волго-Камского и Волго-Окского речных путей на Волго-Балтийский (Носов 1976:95-110).

Однако именно в распространении арабского серебра — «первый период обращения дирхема в Восточной Европе» (780- 833 гг.) — проявляются тенденции, свидетельствующие об условиях и темпах генезиса «Внешней и Внутренней», как их различали византийцы, Приднепровской «Руси Аскольда» (киевского князя — современника Рюрика и Олега) и Приволховской «Руси Рюрика».

Наличие этих тенденций раннего денежного обращения по всему пространству Восточной Европы, от Среднего Поволжья и Поднепровья до Поволховья, Прибалтики, Скандинавии, Балтийского Поморья, заставляет отказаться от вполне логичной, казалось бы, схемы первоначального развития государственных образований Древней Руси: последовательный рост и постепенная консолидация первичных, сравнительно локальных объединений в пределах двух соседних крупных ИКЗ — южной и северной, параллельно и независимо существовавших во второй половине IX в., а на рубеже IX-X вв., после похода Олега по Пути из Варяг в Греки, от Новгорода до Киева объединенных в общее Древнерусское государство, Киевскую Русь.

Клады «первого периода» обращения арабского серебра в Восточной Европе (780—833 гг.) образуют компактный и по существу единый ареал «восточноевропейского экономического пространства», от Поднепровья до Приладожья, который уже в первой четверти IX в. был связан в общее целое динамикой денежного обращения.

При этом самый северный из этих кладов — Петергофский (около 825 г.), найденный на прибрежье Финского залива, напротив острова Котлин, то есть при переходе с морской на речную часть древнего водного пути, — сохранил в своем составе монеты с граффити, запечатлевшими весь спектр связей этого региона: среди знаков на монетах — не только вполне понятные скандинавские, но и тюркские руны, и уникальная пока для этой категории источников греческая надпись с библейски-христианским именем «Захариас» (Мельникова, Никитин. Фомин 1984: 26-47).

Политический эквивалент экономического пространства первоначального денежного обращения серебряной монеты VIII—IX вв. следует искать в синхронных или близких «первому периоду» обращения арабского серебра письменных источниках. Вероятно, с этой точки зрения требует дополнительного анализа летописная формула, с которой «Повесть временных лет» открывает погодовое (анналистическое) изложение русской истории: «начася прозывати Руская земля», это сообщение приурочено к первому году царствования Михаила III Исавра («наченшю Михаилу царствовати»), то есть 839 г. (ПВЛ, 17; Stang 1996: 235-250; Станг 2000:4, 29,32,48-50,65). Но в таком случае именно эту дату и это событие мы должны считать истинным началом русской истории.

Манифестация «Руской земли» сближается с засвидетельствованным «Вертинскими анналами» франков посольством загадочного «хакана русов» к непосредственному предшественнику, отцу и кратковременному соправителю Михаила, византийскому императору Феофилу II в 838 г. (Станг 2000: 48). Со времен Г.-З. Байера (а вслед за ним В. Н. Татищева) этот эпизод остается предметом дискуссий (Татищев 1962: 292-310; см. также: Славяне и скандинавы 1986:189-190; Лебедев, Станг 1999; 136-152). «Русские» дипломаты «свейского рода» (таинственные шведы, от имени не менее таинственного «хакана росов»), в явной конфронтации своего правителя с Хазарией, последовательно, хотя и безрезультатно обратились (в поиске союза?) и к басилевсу ромеев в Константинополе, и к императору франков в Ингульгейме. Археологически эти контакты «русов» с Византией 830-х гг. засвидетельствованы независимыми друг от друга письменными, нумизматическими и археологическими источниками (Лебедев 1985: 254).

Важно, что зафиксированная этими источниками картина русско-хазарско-византийско-скандинавских отношений документально соответствует и показаниям петергофских граффити: скандинавские и хазарские руны, греческая надпись, включенные в древнерусскую систему денежного обращения. Следовательно, по крайней мере экономическую, а вероятнее всего, и политическую сферу воздействия «хакана русов» 838 г. необходимо рассматривать от Балтики до Черного моря, в границах Древней Руси, зафиксированных надежными историческими данными лишь во времена Олега Вещего и Ярослава Мудрого.

В связи с этим возникает вопрос об идентификации и локализации «хакана» «Вертинских анналов». Из имеющихся сведений единственное имя, которое можно почерпнуть в отечественных источниках для этого времени, это — Дир, по ПВЛ, брат и соправитель Аскольда в Киеве. Историками вполне убедительно обоснована реальная разновременность Аскольда и Дира как исторических персонажей, лишь в летописной традиции превращенных в современников и братьев, погибших от мечей воинов Олега (Мавродин 1945: 217-218). Опираясь на реконструкцию масштабов и хронологии политической деятельности Аскольда в Киеве по крайней мере с 860 по 882 г. (Брайчевский 1988), следует предположить, что правление Дира, локализуемого в Киеве как столице его державы, должно быть отнесено к предшествующему отрезку времени (услов¬но: 838-859 гг.).

«Русь Дира» остается загадкой (Лебедев 2002: 24-26). Тот ли это «первый из царей славян», под своим именем фигурирующий в известии арабского географа X в. аль-Масуди (Гаркави 1870: 137), который должен быть признан «первым» и по масштабам, и по времени манифестации во внешнем мире своей государственной власти, память о котором сохраняла «Дирова могила» в Городе Ярослава еще во времена киево-печерских книжников, и послы которого первыми из «русов» достигли двора византийского и франкского императоров? Чем обосновано было его право и возможность заявить о своей державе, противопоставляя ее могущественному в тот момент (после благополучного завершения гражданских войн) Хазарскому каганату? Наконец, и самое главное, — какова была дальнейшая судьба этого политического образования, столь внушительно заявившего о себе в первой трети IX в. и простиравшего свою власть, судя по косвенным данным, от Поднепровья до Ладоги и прибрежья Финского залива?

Судя по всему, первичное объединение в границах «Руси Дира» будущей Киевской Руси оказалось достаточно эфемерным. Распад ее на две самостоятельные общности, Внутреннюю, Низовскую, и Внешнюю, Верхнюю Русь, так же как их соперничество с Хазарией и экспансией викингов, проявились и в изменении динамики денежного обращения (Потин 1970:64-80), и в других процессах, из которых консолидационный возобладал лишь к рубежу IX-X столетий.

Однако исключительную важность представляло бы выявление и углубленное изучение предпосылок этого объединения, равно как его внутренних и внешних коммуникаций, ранних центров и их соотношения, действовавших в его составе политических сил. Перед отечественной исторической наукой по-прежнему неразрешенной стоит проблема адекватного осознания и сходного, ключевого этапа национального становления; отождествления, идентификации, себя — со своими подлинными истоками, достоверного осмысления «а как оно было», где и когда, кто и зачем осуществил те реальные действия, которые и сложились — в генезис Руси.

Проблема возникла, по сути, в творчестве первого киевского летописца, во всяком случае, того из редакторов «Повести временных лет», кто не решился «изъять» из контекста начального летописания — Первое известие о Руси («начася прозывати Руская земля»), но в угоду «придворной конъюктуре» затушевал подлинное содержание этого раннего известия, ибо оно ставило под сомнение легитимность правящей династии Рюриковичей. Собственно в 1118 г. и возникло основное противоречие российской исторической науки, остающееся неразрешенным до сего дня: мы знаем «откуду Руская земля стала есть»; и в то же время мы игнорируем это бесспорное знание, принимая за «точку отсчета» деятельность более актуальной администрации, пришедшей на смену оставшимся безымянными «строителям первой волны»; напрашивающиеся параллели с Россией конца XX века, может быть, помогут прояснить необходимость решения этой исследовательской задачи, единственного, способного обеспечить адекватность национального самосознания.

Триста лет назад, во всяком случае, ситуация повторилась при переходе от «летописной историографии» к становлению исторической науки. Петербургский академик Готлиб Зигфрид Байер (1694-1738), с добросовестностью европейского специалиста, первого профессионального латиниста, эллиниста, ориенталиста России, выполнил поставленную перед ним задачу: первичную систематизацию источников по ранней русской истории. При этом он обнаружил действительно уникальное и новое для тогдашней науки свидетельство, дополняющее и проясняющее «умолчание» летописного текста «Повести временных лет»: запись «Вертинских анналов» Ita anonimus ad А. С. 839. Сведения о «хакане росов» Байер интерпретировал определенно и верно :«задолго до Рюрика народ русский (gentem Rossicam)» имел правителя, титул которого («хакан»), привлекая греческие и арабские источники, можно расценивать как равнозначный титулам «император, автократор (самодержец)» (Bayer 1735: 281).

Официальная монархическая историография ближайших к Байеру поколений этот «неудобный» (паче в эпоху непрерывных дворцовых переворотов середины XVIII века) и фундаментальный вывод обошла молчанием; и продолжала обходить во всех последующих поколениях, без малого триста лет, предпочитая дискуссию, в общем-то бессодержательную, об этническом составе «варягов», раскрытом тем же Байером на тех же страницах и с исчерпывающей точностью и полнотой (Вауег 1735: 280; Лебедев, Станг 1999:136-139).

Начало Руси остается загадкой, «белым пятном», terra incognita, не только для российского общественного самосознания, но, что гораздо опаснее и сложнее, для профессиональной исторической науки России начала XXI века, тысячу лет спустя, то есть на протяжении всего пройденного страной и народом исторического пути России.

Неприемлемость этой ситуации острее и раньше ученых историков осознают современные политики, причем столь различные, как радикальный «правый демократ», депутат и правозащитник Ю. А. Рыбаков и спикер Государственной Думы Г. Н. Селезнев. «Какую Россию мы хотим возродить?., азиатские или норманские порядки… рабство или вольную волю? …вопрос с местом Ладоги в нашей истории остается полем битвы историков под ковром официоза», — комментирует правозащитник материал о ранней Ладоге (Рыбаков 2003:14). Пожеланием исторического исследования, «чуждого кичливости, ксенофобии и замалчивания «неудобных» событий и фактов» открывает спикер тематический выпуск журнала Правительства и Администрации Президента РФ «Древняя Русь» (Селезнев 2002: 1). Но обзорные монографии, многотомные сводные работы, университетские и школьные учебники по-прежнему не в состоянии раскрыть почти столетие начальной отечественной истории, с 750-780-хх по 830-840-е гг., когда, минимум за одно-два поколения до «призвания князей», «начася прозывати Руская земля».

Впрочем, столь же «слепы» к этому известию «Вертинских анналов» о событиях 838-839 гг. и западноевропейские коллеги российских историков. Триста лет историческая наука игнорирует тот факт, что Русская Земля «каганата росов» оказывается ровесницей Империи Каролингов, направляя послов к сыну Карла Великого, правда, в его последние годы и незадолго до распада его Империи (843 г.). Словно на смену ей выступает новая, в перспективе не менее могущественная держава, постепенно поднимающееся на противоположном, восточном краю европейской арены Древнерусское государство восточных славян.

«Русь Дира», видимо, впервые освоила и располагала уже полностью сложившейся системой коммуникаций, замкнутых на магистраль Пути из Варяг в Греки (Lebedev 1980:90—101). Этот путь, не только объединивший восточное славянство с внешним миром, но прежде всего связавший соседствующие различные и взаимозависимые эконом-географические зоны славянского земледельческого хозяйства (древнего высокопродуктивного — на юге, стабильного — в Днепро-Двинском междуречье, нестабильного и дополняемого неаграрными форма¬ми деятельности — в северных землях), предопределил исторические судьбы восточнославянских племен и народов и на последовавшие за скоротечной «эпохой Дира» десятилетия IX в., и на тысячелетие вперед, до формирования современных и суверенных России, Беларуси и Украины. «Русь Дира», безусловно, была исторической предшественницей в равной мере «Руси Аскольда» и «Руси Рюрика», а затем и собственно Киевской Руси на пути «от северного варварства к эллинистически-христианской духовности» (Лебедев 1985: 264; 1994: 146-153) — общем для древнерусской народности, первоосновы восточнославянских народов, а вместе с ними объединившем с их судьбами на этом историческом этапе скандинавские народы.

Летописное предание осознавало его как апостольский путь, и вслед за Крещением Руси великокняжеская власть закрепила это осознание постройкой храмов Софии Премудрости Божией в главных городах на Пути из Варяг в Греки — Киеве, Полоцке, Новгороде. Эта манифестация духовного единства Руси, осуществленная Ярославом Мудрым, завершала дело его предшественников, объединявших страну и действовавших во главе дохристианской, языческой, архаической «руси» IX-X вв., ставшей основою Святой Руси как политического и морального идеала и эталона для следующих поколений в XI-XX вв. и, даст Бог, последующих столетий; национальная мифологема, того же ряда, что «Прекрасная Франция», «Добрая Старая Англия», «Страна Восходящего Солнца», «Американская Мечта», — «Святая Русь» — основана на этом духовном идеале, выраженном при рождении Киевской Руси — образом, учением, храмами Святой Софии Премудрости Божией (Андреев 1992: 135-152; Булгаков 1990:90-128).

[adsense]

Таблица 15. Периодизация русско-скандинавских отношений VIII-XIII вв.

Таблица 15. Периодизация русско-скандинавских отношений VIII-XIII вв.

История Руси Дира, Руси Аскольда, Руси Рюрика, предшествовавших Киевской Руси X-XII вв., неразрывно связана с общими этнокультурными, политико-экономическими, коммуникативными процессами в Скандобалтийском регионе Северной Европы. В этих процессах «вертикальное зонирование» эколого-хозяйственных условий Скандинавии (от тундры горных ледников, через леса перевалов к лесам и лугам норвежского и шведского приморья) словно совместилось с «горизонтальным зонированием» эконом-географических зон ПВГ России, развернутых по евразийскому континенту от Балтики и Белого моря до Тихого океана; их разность потенциала и напряжение энергетики создает аксонометрический объем событий и процессов эпохи викингов не только в Северной, Западной и Восточной Европе; «запущенные» процессы мощнее всего резонируют на просторах Евразии, пока не докатятся до тихоокеанского края чукотской тундры и ледников, развертывающихся на полтора десятка тысяч километров от горных вершин Скандинавского полуострова. И это движение, тысячу лет назад подхватив эстафету от позабытых варягов, вершила в X- XVII вв. — Русь, Россия, силами землепроходцев, как раньше — ушкуйников, как перед ними — «находников», руси ли, варягов; продвигаясь в лесные глубины необозримых земель вдоль края обитаемого мира, насельники которого — чудь ли, «чухны», чукчи, почти с первобытных времен связаны в этот скандо-славяно-евразийский узел несознаваемой общностью этнонимов, возводимых к неведомым богам (от тевтонов до чукчей, горизонт подсознания Morgenlandfahrt, пожалуй, неосвоенный даже Германом Гессе).

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014