Молодин В.И. Современные представления об эпохе бронзы Обь-Иртышской лесостепи (к постановке проблемы)

Молодин В.И. Современные представления об эпохе бронзы Обь-Иртышской лесостепи (к постановке проблемы) // Археологические изыскания в Западной Сибири: прошлое, настоящее, будущее (к юбилею проф. Т.Н. Троицкой) : сб. науч. тр. / под ред. В.И. Молодина. — Новосибирск, 2010.

Основы изучения эпохи бронзы лесостепной полосы Обь-Иртышского междуречья были заложены в шестидесятые годы прошлого века благодаря разведкам, а потом и раскопкам, проведенным Новосибирской археологической экспедицией Новосибирского государственного педагогического института и Новосибирского областного краеведческого музея под руководством Татьяны Николаевны Троицкой.

Первые достаточно представительные материалы по эпохе бронзы в означенном регионе были получены на памятниках Вахрушево (изучены курганы андроновской культуры) [Троицкая и др., 1969] и Преображенка-3, где материалы семи курганов, исследованных Т. Н. Троицкой, датированы эпохой поздней бронзы (ирменская культура). Последующие раскопки памятника, производимые учениками Троицкой (сначала Л. И. Копытовой [1970], а потом автором), дали достаточно представительные материалы уже не только по периоду поздней поры бронзового века, но и по андроновской (федоровской) культуре развитой бронзы и, впоследствии выделенной, кротовской культуре [Молодин, 1971; 1972; Молодин, Соболев, 1973].

Кроме раскопок могильника и поселения Преображенка-3, научная значимость которых не у трачена и сегодня, Т. Н. Троицкая стимулировала проведение разведывательных работ в регионе, в результате которых были открыты поселения, могильники и святилища различных периодов эпохи бронзы [Троицкая, Молодин, Соболев, 1980].

В семидесятые — восьмидесятые годы двадцатого столетия в результате широкомасштабных археологических раскопок на памятниках эпохи бронзы региона удалось разработать сначала периодизацию и хронологию культур неолита и ранней бронзы [Молодин, 1975], а затем, еще примерно через десятилетие, — эпохи бронзы в целом [Молодин, 1983].

Работы строились по принципу изучения различных во времени комплексов. Исследования велись в разных зонах лесостепи: на севере, в подтаежной зоне, на юге, на границе с Кулундинской степью, а также в Центральной Барабе. Раскопки проводились (по возможности) как на поселениях, так и на могильниках. При изучении памятников использовалась современная методика, предполагающая ведение раскопок могильников сплошными площадями, включающими межкурганные пространства [Молодин, 1992]. При аналитическом осмыслении источников активно привлекались данные антропологии и остеологии.

В основу реконструкции историко-культурных процессов, происходивших в регионе в эпоху бронзы, положены результаты анализа материалов раскопок следующих памятников, которые можно назвать базовыми: поселения — Венгерово-2,3; Каргат-6; Марково-2; Новочёкино-1,3; Преображенка-3; Туруновка-IV; могильники — Абрамово-4; Преображенка-3; Венгерово-1; Сопка-2. К этому перечню следует добавить и исследования, производимые на отдельных памятниках региона в виде незначительных по объему раскопок и сборов подъемного материала.

Конечно, материал был представлен по эпохам не всегда равномерно, имели место и лакуны между отдельными эпохами. Однако полученный результат позволил разработать схему историко-культурного развития в регионе от эпохи камня до периода раннего железного века и ввести ее в научный оборот [Молодин, 1983; 1985]. Схема оказалась востребованной в научном сообществе, и это понятно, поскольку она «закрывала» значительный регион азиатских лесостепей протяженностью около 800 км с запада на восток и порядка 250 км с севера на юг. Напомню ее главные этапы.

Эпоха ранней бронзы была представлена памятниками так называемого байрыкского типа, первоначально выделенными в Западной Сибири М. Ф. Косаревым [1981, с. 54, 59]. «Лицом» комплексов являлась гребенчато-ямочная керамика, а также неолитическая по характеру каменная индустрия. Кроме того, были обнаружены и бронзовые орудия труда, а также свидетельства плавки металла на поселениях [Молодин, 1985, с. 23]. Удалось получить представление о погребальном обряде. Хронологические рамки памятников байрыкского типа определялись в пределах III тыс. до н. э. [Молодин, 1985, с. 27]. Анализ предшествующего неолитического периода позволял считать эту культуру автохтонной для региона.

Следующим этапом развития культуры эпохи бронзы лесостепного Обь-Иртышья явились памятники одиновского типа, выделенные автором для Зауралья и Западной Сибири [Молодин, 1985, с. 33]. Для рассматриваемого региона представление об одиновском типе памятников было получено на основании раскопок поселенческого комплекса Марково-2, где исследовано несколько наземных жилищ с характерной плоскодонной керамикой, с гребенчато-ямочной схемой организации орнамента, украшением верхней части сосудов рядами ямок и «жемчужин», а также использованием текстильной и ложно текстильной техники [Молодин, 1981]. Ограниченный инвентарь и отсутствие выявленных могильников существенно затрудняло реконструкцию облика культуры. Вместе с тем находки выразительных предметов, связанных с бронзолитейным производством (тиглей), несомненно, свидетельствовали о существенном прогрессе в этой области по сравнению с предшествующей эпохой. Открытие примерно в это же время памятников крохалевского типа, керамика которых по ряду параметров сопоставима с одиновской [Молодин, Полосьмак, 1980, с. 34—62], с литейными формами для изготовления крупных бронзовых предметов, также позволило предполагать наличие развитой бронзовой индустрии, не уступающей сейминско-турбинским образцам. Но памятники одиновского типа были явно моложе байрыкских и отнесены нами к первой трети II тыс. до н. э. [Молодин, 1985, с. 34].

Следующим этапом развития эпохи бронзы была кротовская культура, первые памятники которой открыты М. И. Комаровой в Приобье и датированы как неолитические [Комарова, 1956, с. 93-103 ]. Работы В. Ф. Генинга и Н. К. Трофименко (Стефановой) в Прииртышье позволили говорить о памятниках с подобной керамикой как о комплексах эпохи ранней бронзы кротовского типа [Генинг, Гусенцова, Кондратьев и др., 1970, с. 25-32]. Работы автора в Приобье и Барабе выявили поселения и могильники, позволившие поставить вопрос об особой кротовской культуре эпохи развитой бронзы [Молодин, 1975, с. 259-268]. Для культуры характерна своеобразная посуда баночной формы, украшенная рядами отступающего и тесно поставленного гребенчатого штампа. Верхняя зона сосуда украшалась рядами вертикально нанесенного тем же способом орнамента, особо подчеркнутая паленными прямыми или волнистыми валиками либо цепочкой «жемчужин». Хоронили кротовцы в грунтовых могильниках, рядами, в неглубоких погребальных камерах. Погребальный инвентарь достаточно богат и разнообразен. Он представлен бронзовыми и золотыми украшениями, височными подвесками и серьгами, костяными поделками, включающими большое количество разнообразных по форме наконечников стрел, нередко каменными изделиями (наконечники стрел, булавы), а также бронзовыми изделиями сейминско-турбинского типа и литейными формами для их изготовления. Из материалов могильников происходят преимущественно профилированные сосуды с раздутым туловом и с упрощенной орнаментальной схемой. Сосуд в погребение помещался не часто, а если помещался, то не всегда в могилу, зачастую рядом с ней, на уровне погребений почвы [Молодин, 1985, с. 35-87].

В то же время были выявлены захоронения, несколько отличающиеся по погребальной практике и инвентарю, однако также отнесенные мною к кротовской культуре (сегодня очевидно, что это поздний этап данной культуры). Для этих захоронений характерно появление курганных насыпей, причем не всегда совпадающих с рядами могил. Кардинально меняется металл. Па смену сейминско-турбинским формам приходят срубно-андроновские кинжалы и украшения (браслеты со спиралевидными оконечностями и аналогичные перстни). Следует подчеркнуть, что на этапе выделения кротовской культуры данная трансформация мною не была распознана.

Для кротовской культуры были выявлены элементы домостроительства: крупные однокамерные и двухкамерные жилища, основательно углубленные в материк, имеющие каркасно-столбовую конструкцию. Культура была датирована началом — первой половиной II тыс. до н. э. Территория ее распространения определялась в пределах лесостепной зоны Обь-Иртышского междуречья [Молодин, 1985, с. 84—88].

Следующим периодом эпохи развитой бронзы в Барабе явилась андроновская (федоровская) культура, изученная почти исключительно но материалам могильников. Материалы данной культуры представлены преимущественно керамикой классического андроновского (федоровского) облика: богато орнаментированными меандровидными узорами горшками; банками, украшенными «елочным» орнаментом, а также глиняными блюдами. Из бронзовых предметов найдены простейшие украшения, характерные для памятников андроновской (федоровской) культуры всего ареала: ножевидные подвески, серьги с раструбами на конце, составленные из бусин браслеты на ногах (возможно, украшение обуви или штанов) [Молодин, 1985, рис. 54]. Погребальный обряд также аналогичен для андроновекой (федоровской) культуры, с той лишь разницей, что в погребальной практике населения Барабинской лесостепи полностью отсутствовал камень, что объясняется географической спецификой региона [Молодин, 1985 с. 104-114]. Хоронили андроновцы (федоровцы) Барабы под земляными курганными насыпями взрослых, а в грунтовых могильниках — детей. Присутствует как трупоположение, так и сожжение трупа (редко встречается сочетание того и другого обряда в одной могиле). Умершие помещались в могиле на боку, в скорченном положении. В качестве сопроводительного инвентаря были сосуды и бронзовые украшения (реже — остатки мясной пиши). Андроновская (федоровская) культура в Барабе датировалась нами серединой II тыс. до н. э. [Молодин, 1985, с. 114—116].

Эпоха поздней бронзы Барабы уже в 80-е годы прошлого столетия представлялась чем-то единым и монолитным, как и культуры предшествующих эпох. Автохтонной для региона считалась ирменская культура, исследованная как по поселенческим, так и по погребальным комплексам [Молодин, 1985, с. 117-119]. На поселениях раскопаны крупные многокамерные жилища, в которых, вероятно, содержался и скот. Захоронения совершались на уровне погребенной почвы или в неглубоких могилах под земляными курганными насыпями, иногда сопровождаемыми подчетырехугольными или круглыми ровиками, где находились сосуды иногда с костями животных (остатками мясной нищи). Характерны одиночные, реже коллективные погребения. Умершие лежали на боку в скорченном положении, головой на юг.

Инвентарь представлен характерной керамикой: небольшими сосудами в захоронениях и крупными — на поселениях, украшенными типичным для культуры орнаментом. Мы склонны были датировать культуры IX—VIII вв. до н. э. [Молодин, 1985, с. 143].

Наряду с погребениями ирмснской культуры были выявлены эпизодически встречающиеся захоронения со специфической посудой, весьма напоминающей по орнаментальной схеме бегазы-дандыбаевскую посуду Центрального Казахстана, что и было отмечено в публикациях тех лет [Молодин, 1981, с. 15-17]. Кроме того, данным захоронениям был присущ несколько отличный от ирменского погребальный обряд — вторичное захоронение с сосудами на погребенной почве, а также погребсния в грунтовых ямах, где умершие покоились либо вытянутыми на спине, либо на спине, с подогнутыми вверх коленями [Молодин, Нескоров, 1992, с. 93-97, 244-246].

Иной облик имела культура эпохи поздней бронзы северных областей Барабинской лесостепи, где присутствовал синкретизм традиций ирменской и сузгунской культур, особенно проявляющийся в орнаментации посуды. Это были крупные емкости, украшенные по принципу ирменской орнаментальной схемы, включающей в то же время орнаментальные традиции сузгунской культуры в виде «чаечного» штампа, рядов ямочных наколов по тулову сосуда и т. д. [Молодин, Чемякина, 1984, с. 40-62]. Предполагалось, что данная культура сосуществовала на севере лесостепи с сузгунской культурой, а на юге — с ирменской. Она получила название барабинского варианта сузгунской культуры и датировалась в пределах конца II — начала I тыс. до н. э. [Молодин, 1985].

Наконец, нами была выделена завершающая эпоху бронзы стадия так называемого переходного от бронзы к железу времени, именуемая позднеирменской культурой [Молодин, 1979, с. 110-112], изученная по материалам поселений. Раскопки памятника Туруновка-IV позволили впервые разработать типологию керамики данной культуры [Молодин, Колонцов, 1984, с. 69-86]. Выяснилось, что для нее были характерны крупные однокамерные и многокамерные сооружения, углубленные в землю, по типу полуземлянок с каркасно-столбовой конструкцией. Погребальный обряд реконструирован на основе одиночных захоронений, продолжающих ирменские традиции. Было предложено датировать памятники данной культуры VIII—VII вв. до н. э. [Молодин, 1985, с. 175].

Такая схема культурно-исторических явлений для эпохи бронзы была разработана нами к середине восьмидесятых годов прошлого века. Она была опубликована в специальной монографии [Молодин, 1985] и в целом выдержала проверку временем. Кроме культурно-хронологической периодизации была также предложена реконструкция палеоэкономики культур эпохи бронзы региона.

С тех пор прошло более 20 лет. Многое изменилось в западносибирской археологии, как и в археологии вообще.

Прежде всего, все эти годы мы продолжали активные исследования памятников эпохи бронзы в регионе. Были завершены раскопки такого во всех отношениях представительного памятника, каким является погребально- ритуальный комплекс Сопка-2. Начато аналитическое осмысление этих материалов, опубликованное в двух монографиях [Молодин, 2001; Молодин, Соловьев, 2004]. Кроме того, был открыт [Молодин, Софейков, Дейч и др., 2003, с. 441-446] и в настоящее время интенсивно исследуется созвучный по информативности с Сопкой-2 некрополь Тартас-1, расположенный в непосредственной близости от первого. Существенно пополнил источниковую базу могильник андроновской (федоровской) культуры Старый Тартас-4 [Молодин, Новиков, Жемерикин, 2002], при исследовании которого вновь эффективно использовалась методика сплошного вскрытия площади памятника. Не менее значимые научные результаты введены в научный оборот при изучении разновременного грунтового могильника Преображенка-6 [Молодим, Чемякина, Дядьков и др., 2004. с. 378-383]. Интересный материал по эпохе бронзы был получен в результате исследований могильника Гришкина Заимка [Молодин, Парцингср, Гаркуша, 2008, с. 395-397]. А. В. Нескоровым почти полностью раскопан могильник Старый Сад, часть материалов которого опубликована [Молодин, Нескоров, 1992, с. 93-97]. Широкомасштабные исследования были проведены на городище переходного от бронзы к железу времени Чича-1, давшие огромный по информативности материал [Молодин, Парцингер, 2006, с. 49-55]. Интересные источники и стратиграфические наблюдении были получены М. А. Чемякиной при изучении поселенческого комплекса эпохи поздней бронзы и переходного от бронзы к железу времени Омь-1 [Чемякина, 2001; Мыльникова, Чемякина, 2002].

Вторым, крайне важным обстоятельством, характерным для этих лет, стало широкое целенаправленное использование данных естественных и точных наук как в полевых, так и в аналитических исследованиях. Совместные с геофизиками, антропологами, генетиками, геологами работы позволили не только на новой основе строить стратегию научного поиска в полевых условиях, но и на принципиально новом уровне интерпретировать полученные источники [Молодин, 2001, с. 788-796].

Наконец, резко расширились наши международные связи. Совместные работы с учеными одного из лучших в мире Германского археологического института (президент — профессор Г. Парцингер), проводимые в том числе и на памятниках эпохи бронзы (прежде всего Чича-1 и Тартас-1), позволили на качественно новом уровне активно внедрять в практику естественнонаучные методы (прежде всего геофизические исследования и радиоуглеродный способ датирования). Это давало возможность инструментального поиска археологических объектов, не имеющих рельефных признаков [Эпов, Молодин, Чемякина, 2006, с. 76-90], а также получения серии радиоуглеродных дат для разных периодов эпохи бронзы в означенном регионе [Молодин, Парцингер, 2009, с. 51-77; Молодин, Парцингер, Марченко, 2008, с. 325-328].

Кроме того, нельзя не отметить важных научных результатов по проблемам эпохи бронзы, полученных нашими коллегами из соседних научных центров, прежде всего Алтайского, Омского и Кемеровского государственных университетов. Ими проведены активные исследования памятников различных эпох и культур бронзового периода на равнинном Алтае [Кирюшин, 2002; Кирюшин, Грушин, Тишкин, 2003; Кирюшин, Малолетко, Тишкин, 2005], в Кулундинской степи [Удодов, 1994], в Прииртышье [Матющенко, Синицына, 1998; Матющенко, Полеводов, 1994; Нижнетарский…, 2001], Кузбассе [Бобров, 1992; Бобров, Чикишева, Михайлов, 1993]. Широкомасштабные исследования памятников эпохи бронзы, давшие блестящие научные результаты, проведены нашими уральскими коллегами в таежной зоне Западной Сибири [Кокшаров, 2006; 2009].

Все вышеперечисленное, а также и другие объективные и субъективные факторы способствовали тому, что наши представления об историко-культурной ситуации в эпоху бронзы в регионе претерпели существенные изменения. Представляется, что их изложение в концентрированном виде будет полезным для специалистов. При этом следует понимать, что некоторые идеи будут излагаться в данной статье на уровне рабочей гипотезы, еще нуждающейся в серьезной аргументации.

Прежде всего, мы получили принципиально новые данные по предшествующей эпохе новокаменному веку (неолиту). Результаты раскопок и анализа погребальных комплексов в центральной и северо-западной Барабе позволили увидеть истоки культуры эпохи ранней бронзы в культурном, антропологическом, а совсем недавно и в генетическом отношении [Полосьмак, Чикишева, Балуева, 1989; Молодин, Новиков, Чикишева, 1999, с. 66-98; Молодин, 2001; Molodin, Pilipcnko, Romaschenko and ob., 2010, p. 151. Несмотря на ограниченность источников по Обь-Иртышскому неолиту, можно предполагать, что носителями позненеолитичсской культуры были северные монголоиды [Чикишева, 2010] и относились к выделенной В. В. Бунаком уральской расе [Бунак, 1956]. Данные по погребальному обряду позволяют видеть истоки погребальной практики у носителей раннебронзовой культуры в неолитических комплексах. Важно, что автохтонное развитие популяций, подтвержденное данными антропологии [Чикишева, 2010, с. 39—41 ] и палеогенетики [Molodin, Pilipenko, Romaschenko and all, 2010, p. 15], может считаться доказанным. Кроме того, получена серия радиоуглеродных дат: поздненеолитические памятники региона датируются в пределах VI-V тыс. до н. э. [Марченко, 2009, с. 13-14].

В настоящее время для эпохи ранней поры бронзового века Барабы явственно прослеживаются две линии развития. К первой относятся памятники с керамикой гребенчато-ямочной традиции, ранее диагностируемые нами как байрыкские. На сегодняшний день очевидно, что носители этой культурной традиции мозаично существовали на огромных пространствах лесостепей и степей, по крайней мере от Северного Казахстана (Пеньки-1, 2) [Чалая, 1972] до Минусинской котловины [Виноградов, 1982], включая Обь-Иртышскую лесостепь. Исследования, проведенные в таежной зоне Западной Сибири, подтвердили предположение, высказанное конвергентно М. Ф. Косаревым и В. И. Молодиным, о том, что именно в этом регионе следует искать истоки и вообще эпицентр этой культурной традиции [Косарев, 1974; Молодин, 1975]. В лесостепи мы наблюдаем картину, когда поселения и могильники явно одинаковой (или очень близкой) культурной принадлежности получали разные наименования (екатерининские, байрыкские, карасевские), что вводит читателя в заблуждение. В этой связи мною было предложено для упорядочения терминологии именовать все эти комплексы эпохи раннего металла, по крайней мере в пределах западносибирской лесостепи, «памятниками гребенчато-ямочной культурно-исторической общности» [Молодин, 2001, с. 39]. Принципиально новым для этой общности в пределах Барабинской лесостепи явилось открытие захоронений, позволяющих говорить о погребальной практике ее носителей, представленной трупоположениями, вероятно в грунтовых могильниках [Молодин, 2001 с. 37-38].

Чрезвычайно важным открытием, которое вообще трудно переоценить, явилось открытие усть-тартасской культуры, памятники которой представлены несколькими могильниками и поселением [Молодин, 2001, с. 113 115; 2005, с. 180-184]. Получены данные по устойчивому погребальному обряду. Эго были грунтовые (редко курганные) захоронения, как правило коллективные, ярусные, реже одиночные и парные [Молодин, 2001, с. 105-111]. Наряду с первичными в одной могиле встречаются вторичные захоронения. Инвентарь весьма архаичен по облику. Костяные и каменные орудия имеют ярко выраженный неолитический и даже мезолитический облик [Молодин, 2001, с. 93-104]. Керамика встречается в могилах крайне редко, однако то, что мы имеем, позволяет уверенно говорить об иной, отличной от гребенчато-ямочной традиции. Находки в погребениях двух памятников in situ примитивных бронзовых пронизок [Молодин, 2005, с. 180—184J датируют усть-тартасекие комплексы эпохой ранней бронзы. Кроме того, мы имеет важное наблюдение, когда могила усть-тартасской культуры перерезает погребение гребенчато-ямочной общности, что свидетельствует об их сосуществовании примерно в одно время [Молодин, 2001, с. 38]. Полученные радиоуглеродные даты позволяют датировать данную культуру в пределах IV — первой половины III тыс. до н. э.

Существенно расширились наши представления в отношении одиновской группы памятников. Прежде всего, были открыты новые могильники данной культуры. Ранее я полагал, что погребения этой группы, выявленные на Сонке-2, относятся к раннему этапу кротовской культуры. Исследования, проведенные на памятнике Прсображенка-6, позволили определить характерные черты для одиновских погребальных памятников. Сегодня очевидно, что это были грунтовые могильники, находящиеся в глубине террас, с могилами, расположенными строгими рядами. Интересна особенность устройства погребальных камер: дно умышленно делалось неровным так, чтобы верхняя часть туловища погребенного была приподнята; порой он даже как бы полусидел в могиле. Кроме того, погребальная камера имеет искусственные подбои и подработку стенок. Погребения представлены одиночными, реже парными или коллективными захоронениями. Инвентарь небогат и, казалось бы, говорит о еще слаборазвитой технике изготовления бронзовых предметов. Чаще всего в могилах встречаются бронзовые шилья, проколки, костяные наконечники стрел. Сосуды (благодаря которым и удалось связать эти погребения с одиновской группой) найдены единично, причем порой в сопутствующих могилам специальных ямах. Все это производило впечатление крайне бедной по бронзовому инвентарю культуры, однако оказалось, что это не так. На разных памятниках были открыты несколько захоронений, без сомнения относящихся по обряду к вышеперечисленным. В них найдены великолепные бронзовые предметы, как, например, наконечник копья сейминско-турбинского облика из могильника Преображенка-6 [Молодин, Чемякина, 2010, с. 619-621 ] или два навершия жезлов из рога в виде головы птицы (Сопка-2, Преображенка-6), являющиеся, вероятно, знаковыми, тотемными предметами [Молодин, Чемякина, 2010, с. 5-14]. Антропологические и палеогенетические исследования показали автохтонную связь данного населения с предшествующим усть-тартасским [Molodin, Filipenko, Romaschenko, 2010; Чикишева, 2010, с. 29]. Кроме погребальных памятников открыты любопытные сооружения (Тартас-1), напоминающие небольшие жилища, в то же время содержащие специфический материал (сосуды, предметы бронзолитейного производства, сопутствующие системы ям и пр.), который не позволяет однозначно относить комплекс к поселенческому. Скорее напротив, его планиграфичсская близость к одиновскому могильнику допускает видеть в этих сооружениях сакральный смысл (?). Данные характеристики, а также серия радиоуглеродных дат, определяющих возраст одиновских комплексов в пределах III тыс. до н. э., позволили мне еще раз ставить вопрос об особой одиновской культуре [Молодин, 2008, с. 9-13]. В орнаментике керамики этой культуры наблюдается синкретизм усть-тартасских и гребенчато-ямочных традиций.

Все вышесказанное дает возможность говорить о том, что в эпоху ранней бронзы разные культурные модели существовали у очень близкого с антропологической и генетической точки зрения населения, что в конечном итоге вновь проявляется в одиновской культуре.

Во многом по-новому воспринимается теперь и кротовская культура. Очевидно, что она совершенно обоснованно делится на два этапа. Первый, собственно кротовский, о котором речь уже шла выше, и второй — позднекротовский. В эволюционном развитии культуры наблюдается резкая смена в погребальном обряде и особенно в инвентаре. На смену бронзам сейминско-турбинского типа, изделиям в виде специфических двулезвийных кинжалов и черешковых наконечников копий, форма которых уводит нас на юг, в культуры Средней Азии, а также Восточного Казахстана и равнинного Алтая [Молодин, 1993, с. 4-16; 1988, с. 36-37], приходят типичные срубно- андроновские формы бронзовых предметов. Это явление, несомненно, связано сначала с опосредованными, а потом и непосредственными контактами автохтонного и пришлого населения андроновской (федоровской) культуры с западносибирскими аборигенами. При этом наряду с классическими андроновцами федоровцами в Обь-Иртышскую лесостепь попадает и «варваризированное» андроновское население с запада, сложившееся в результате слияния пришельцев с местными автохтонными племенами (теми же классическими кротовцами Прииртышья), о чем свидетельствуют данные археологии и антропологии [Чикишева, 2010, с. 30]. Вообще материалы могильника Тартас-1 предоставляют уникальную возможность проследить последовательность адаптации пришельцев к новым условиям, а затем их постепенной интеграции с аборигенами [Молодин, Мыльникова, Новикова и др.,
2009, с. 337-342]. Можно даже выделить миграционпые волны, когда наряду с андроновцами (федоровцами), как классическими, так и «варваризированными», фиксируется проникновение андроновцев (алакульцев) и представителей андроновского населения из западных регионов этой культуры [Ткачев, 2007, рис. 6, 69; Кузьмина, 2008, с. 93, и др.]. Весь этот, по своей сути сложнейший механизм адаптации разного рода пришельцев, втянутых в водоворот событий андроновцами (федоровцами), удалось зафиксировать, не только исследуя уникальные памятники Сопка-2 и Тартас-1, но и проведя аналитические исследования антропологического и палеогенетического материала. Они позволили распознать эту миграционную волну весьма отчетливо и, самое главное, доказательно [Молодин, Мыльникова, Новикова и др., 2009, с. 337-342; Чикишева, 2010, с. 29-30; Molodin, Filipenko, Romaschenko and all., 2010, p. 15].

Одной из важнейших проблем культурной и этнической истории в регионе, а также на соседних территориях лесостепного Приобья остается вопрос о взаимодействии носителей восточного ареала кротовской культуры с представителями эпохально синхронных культур эпохи развитой бронзы региона, какими являются самусьская и елунинская культуры. Находки кротовской и самусьской керамики на одном поселении в Приобье (Крохалевка-1) было отмечено И. Г. Глушковым и автором еще в 1989 г. [1989, рис. 41] и объяснялось контактами синхронно существовавших популяций в зоне ленточных Приобских боров, представляющих чрезвычайно удобную зону для подобных контактов не только в эпоху бронзы, но и в последующие периоды человеческой истории. Сложнее обстоит дело с елунинской культурой, выделенной в восьмидесятые годы па равнинном Алтае Ю. Ф. Кирюшиным [1983; 1985а; 19856]. Дело в том, что елунинская посуда фактически ничем не отличается от кротовской, более того, отдельные сосуды по построению орнаментальной композиции абсолютно тождественны кротовской поселенческой посуде из однослойных кротовских поселений типа Преображенка-3, Венгерово-2 или Чсрноозерье-IV. То же самое можно сказать в целом об инвентаре, который эпохально близок (это прежде всего оружие сейминско-турбинского типа). Вместе с тем кардинально отличается погребальный обряд носителей этих культур, причем не только в сравнении с погребальными памятниками из Барабы, но и из района Верхнего Приобья. Если для кротовской культуры характерно захоронение умершего на спине, в вытянутом положении, реже на спине, с коленями, подогнутыми вверх [Молодин, 1985, с. 77; Троицкая, 1973], то для носителей елунинской культуры типично помещение умерших на боку, в скорченном положении [Кирюшин, 2002, с. 72]. Кроме того (и это, пожалуй, самое главное), носители кротовской и елунинской культур существенно отличаются антропологически [Чикишева, 2010, с. 16]. Читателю, думаю, понятно, что осмысление данного феномена нуждается в специальном исследовании, попытки которого уже предпринимаются специалистами [Кирюшин, 2002, с. 84—88].

Таким образом, в настоящее время требуется особый подход к исследуемым в рассматриваемом регионе андроновским (федоровским) памятникам, которые могут быть как классическими, оставленными собственно мигрантами из метрополии, так и «варваризированными», оставленными людьми, являющимися результатом физического (а вместе с ним и культурного) слияния мигрантов (причем порой уже «варваризированных» (!)) с аборигенами — позднекротовцами.

Решить эту проблему дадут возможность радиоуглеродные даты, а также скрупулезный антропологический, палеогенетичсский, равно как и традиционный, т. е. археологический, анализы погребального комплекса.

Не менее сложная этнокультурная картина наблюдается для Обь-Иртышской лесостепи в эпоху поздней бронзы. К тому, что уже приходилось констатировать ранее, следует добавить, что мигранты с территории Центрального Казахстана, непосредственно связанные с бегазы-дандыбаевской культурой, вполне адаптировались на новой территории, где сосуществовали с аборигенами, носителями ирменской культуры. Весьма вероятно, что мигранты являются носителями недавно выделенной в Западной Сибири пахомовской культуры [Корочкова, 1987, с. 26] или ее восточного варианта. Исследования могильников Старый Сад и Гришкина Заимка показали также, что пришельцы попадают в Барабинскую лесостепь, достигая ее северных пределов, в самом конце позднебронзовой эпохи.

На юге, в степной зоне Кулунды, прослеживается не только передвижение на восток носителей культуры, связанной с бегазы-дандыбаевской (причем со станковой керамикой (!)) [Удодов, 1994], но и культуры валиковой керамики, выделенной в свое время Е. Н. Черныхом [1983]. Эти пришельцы с запада проникали и на север, из степных районов в лесостепные, где на юге лесостепей активно контактировали все с теми же ирменцами [Молодин, Новиков, Софейков, 2000, с. 166-168]. Аналогичный процесс наблюдается и в степях.

Особенно активные передвижения населения наблюдаются в переходное от эпохи бронзы к железу время, то есть во второй половине X—VIII вв. до н. э., что установлено благодаря значительной серии радиоуглеродных дат [Молодин, Парцингер, 2009, с. 51-77], полученных на замечательном памятнике Чича-1.

Исследования городища показали, что на территорию, занятую носителями автохтонной позднеирменской культуры, наблюдается приток мигрантов с севера (носители сузгунской и атлымской культур), а также с северо-запада (носители красноозерской культуры). Однако особенно мощным был приток населения с запада, юго-запада — носителей недавно выделенной берликской культуры [Молодин, 2008, с. 78-81], происхождение которой можно связывать с территорией Северного Казахстана [Хабдулина, 1986]. Имея различную направленность хозяйственной деятельности, аборигены (позднеирменцы) и пришельцы (берликцы), как оказалось, прекрасно уживались в рамках единого поселенческого пространства, при этом территориально разделенного на особые зоны [Молодин, Парцингер, Гаркуша и др., 2004, с. 6- 7]. Стратиграфический и планиграфичсский анализы керамических комплексов, обнаруженных на памятнике, демонстрируют активные контакты различных культурных трупп населения, обитавших на нем [Молодин, Мыльникова, Дураков, Кобелева, 2008, с. 425, 430; 2009, е. 45-50]. Об этом ярко свидетельствует и смешение гончарных традиций, проявляющееся порой даже на одном сосуде [Молодин, Мыльникова, Дураков, Кобелева, 2009, с. 73-78]. Таким образом, можно уверенно говорить о, по меньшей мере, дуальной организации культурного пространства на одном памятнике, свидетельство чему мы находим и на соседних территориях западносибирских лесостепей [Зах, Зимина, 2005].

В недрах этого, по сути, синкретичного сообщества, сформировавшегося на юге и в центральной зоне Обь-Иртышского междуречья, активно зреет новое образование (что фиксируется, прежде всего, на керамическом материале) [Молодин, Колонцов, 1984, с. 69-86; Молодин, Кобелева, 2007, с. 325-328], выросшее уже в недалеком будущем в яркую и самобытную саргатскую культуру эпохи раннего железа, просуществовавшую на огромной территории западносибирских лесостепей почти тысячелетие.

Так в предельно краткой и конспективной форме выглядит картина историко-культурного развития в Обь-Иртышской лесостепи в эпоху бронзы, представляющаяся мне сегодня. Очевидно, что и эта сложная и многоцветная палитра е течением времени, с проведением новых исследований, широким использованием в археологии данных естественных и точных наук, неизменно будет уточняться и дополняться, как бы расцвечиваясь все новыми красками. При этом и современное поколение ученых, и новая генерация, идущая ему на смену, всегда должны отдавать должное учителям и предшественникам, заложившим фундамент археологии Сибири. Именно таким человеком является для меня мой учитель — Татьяна Николаевна Троицкая, сформировавшая основы изучения бронзового века западносибирской лесостепи.

Список литературы

Бобров В. В. Кузнецко-Салаирская горная область в эпоху бронзы: дисс. … на соискание ученой степени доктора исторических наук в форме научного доклада. Новосибирск, 1992. — 41 с.
Бобров В. В., Чикишева Т. А., Михайлов Ю. И. Могильник эпохи поздней бронзы Журавлево-4. — Новосибирск: Наука, 1993. — 155 с.
Бунак В. В. Человеческие расы и пути их образования // Советская этнография. — 1956. -№ 1.
Виноградов А. В. Неолит и ранний бронзовый век Минусинской котловины: автореф. дисс. … канд. ист. наук. Л., 1982. -21 с.
Генинг В. Ф., Гусейнова Т. М., Кондратьев О. М., Стефанов В. И., Трофименко В. С. Периодизация поселений эпохи неолита и бронзового века Среднего Прииртышья // Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. — Томск: Изд-во ТГУ, 1970. — С. 12-51.
Зах В. А., Зимина О. Ю. О дуальной организации древних обществ Западной Сибири (по археологическим материалам) // Актуальные проблемы археологии, истории и культуры. — Новосибирск: Изд. НГ’ПУ, 2005. — Т. 1. — С. 112-119.
Кирюшин Ю. Ф. Алтай в эпоху энеолита и бронзы (III тыс. — VII в. до н. э.) // История Алтая: учебное пособие. — Барнаул: Изд-во АлтГУ, 1983. — С. 15 28.
Кирюшин Ю. Ф. Итоги и перспективы изучения памятников энеолита и бронзы Алтая // Проблемы древних культур Сибири. — Новосибирск, 1985 — С. 46- 53.
Кирюшин Ю. Ф. О культурной принадлежности памятников предандроновской бронзы лесостепного Алтая // Урало-Алтаистика. Археология. Этнография. Язык. Новосибирск: Наука, 1985. — С. 72-77.
Кирюшин Ю. Ф. Энеолит и ранняя бронза юга Западной Сибири. — Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2002. — 293 с.
Кирюшин Ю. Ф., Грушин С. П., Тишкин А. А. Погребальный обряд населе¬ния эпохи ранней бронзы Верхнего Приобья (по материалам грунтового могильника Телсутский Взвоз-1). Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2003. — 330 с.
Кирюшин Ю. Ф., Малолегко А. М., Тишкин А. А. Березова Лука — поселение эпохи бронзы в Алейской степи. — Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2005. Том 1. — 287 с.
Кокшаров С. Ф. Север Западной Сибири в эпоху раннего металла // Археологическое наследие Югры. — Екатеринбург; Ханты-Мансийск, 2006. — С. 41-67.
Кокшаров С. Ф. Памятники энеолита севера Западной Сибири. — Екатеринбург: Изд-во НИ МП «Волот», 2009. 272 с.
Комарова М. И. Неолит Верхнего Приобья // КСИИМК. — М., 1956. — Вып. 64. — С. 93-103.
Копытова Л. И. Археологическая разведка памятников у с. Старая Преображенка Чановского района // Вопросы археологии Сибири. Новосибирск: Изд-во НГПИ, 1970. — Вып. 38. С. 66-71.
Корочкова О. Н. Предтаежное и южнотаежное Тоболо-Иртышье в эпоху поздней бронзы: автореф. дисс. … канд. ист. наук. — М., 1987. 26 с.
Косарев М. Ф. К проблеме западносибирской культурной общности // СА. — 1979. №3.
Косарев М. Ф. Бронзовый век Западной Сибири. — М.: Наука, 1981. — 279 с.
Кузьмина Е. Е. Классификация и периодизация памятников андроновской культурной общности. — Актобе: Принт А, 2008. — 358 с.
Марченко Ж. В. Культурная принадлежность, хронология и периодизация археологических памятников среднего течения р. Тары: автореф. дисс. … канд. ист. наук. Новосибирск, 2009. — 27 с.
Матющенко В. И., Полеводов А. В. Комплекс археологических памятников на Татарском увале у деревни Окунево. Новосибирск: Наука, 1994. 220 с.
Матющенко В. И., Синицына Г. В. Могильник у деревни Ростовка вблизи Омска. Томск: Изд-во Томского университета, 1988. — 133 с.
Молодин В. И. Преображенка-3 — поселение эпохи ранней бронзы // Тезисы IX научной конференции студентов и аспирантов. История, филология. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1971.-С. 4-5.
Молодин В. И. Поселение эпохи бронзы Преображенка-3 // Археологические открытия 1971 года. — М.: Наука, 1972. — С. 250-251.
Молодин В. И. Кроговская культура и ее окружение // Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. — Новосибирск: Наука, 1975.-С. 259-268.
Молодин В. И. Эпоха неолига и бронзы лесостенной полосы Обь-Иртышского междуречья: автореф. дисс. … канд. ист. наук. — Новосибирск, 1975. 25 с.
Молодин В. И. Некоторые проблемы переходного от бронзы к железу времени в Новосибирском Приобье и лесостепной Барабе // Тезисы докладов Всесоюзной археологической конференции «Проблемы скифо-сибирского культурно-исторического единства». Кемерово: Изд-во КемГУ, 1979. — С. 110-112.
Молодин В. И. О связях ирменской культуры с бегазы-дандыбаевской культурой Казахстана // Сибирь в прошлом, настоящем и будущем. — Новосибирск: Наука, 1981. — Вып. III. История и культура народов Сибири. — С. 15-17.
Молодин В. И. Памятники одиновского типа в Барабинской лесостепи // Проблемы западносибирской археологии. Эпоха камня и бронзы. — Новосибирск: Нау¬ка, 1981. — С. 63-75.
Молодин В. И. Бараба в древности: автореф. дисс. … докт. ист. наук. — Новосибирск, 1983. — 36 с.
Молодин В. И. Бараба в эпоху бронзы. — Новосибирск: Наука, 1985. — 200 с.
Молодин В. И. О южных связях носителей кротовской культуры // Историография и источники изучения исторического опыта освоения Сибири: тезисы докладов и сообщений Всесоюзной научной конференции. Новосибирск: Наука, 1988. — Вып. 1. Досоветский период. — С. 36-37.
Молодин В. И. Методика исследования курганных могильников сплошными площадями // Теория и методика исследований археологических памятников лесостепной зоны. — Липецк, 1992. — С. 16-17.
Молодин В. И. Новый вид бронзовых кинжалов в погребениях кротовской культуры // Военное дело населения юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Наука, 1993. — С. 4-16.
Молодин В. И. Археология: итоги и перспективы междисциплинарных исследований // Вестник РАН. 2001. — Т. 71. — № 9. — С. 788-796.
Молодин В. И. Памятник Сопка-2 на реке Оми. Культурно-хронологический анализ погребальных комплексов эпохи неолита и раннего металла. Новосибирск: Изд-во ИЛЭт СО РАН, 2001. — Том 1. — С. 127.
Молодин В. И. Усть-Таргасская культура // Проблемы историко-культурного развития древних и традиционных обществ Западной Сибири и сопредельных тер¬риторий: материалы XIII Западно-Сибирской археолого-зтнографической конференции. Томск: Изд-во ТГУ, 2005. — С. 180-184.
Молодин В. И. К вопросу о выделении берлинской культуры // Интеграция археологических и этнографических исследований. Новосибирск; Омск, 2008. С. 78-81.
Молодин В. И. Одиновская культура в Восточном Зауралье и Западной Сибири. Проблема выделения. // Россия между прошлым и будущим: исторический опыт национального развития. Екатеринбург: Изд-во УрО РАН, 2008. С. 9 13.
Молодин В. И., Глушков И. Г. Самусьская культура в Верхнем Приобье. Новосибирск: Наука, 1989. 168 с.
Молодин В. И., Кобелева Л. С. Керамика саргатского облика городища переходного об бронзы к железу времени Чича-1 // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. — Новосибирск: Изд-во ИЛЭТ СО РАН, 2007. Т. XIII. Ч. 1. С. 325-328.
Молодин В. И., Колонцов С. В. Туруновка-4 — памятник переходного от бронзы к железу времени // Археология юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Наука, 1984. С. 69-86.
Молодин В. И., Нескоров А. В. О связях населения западносибирской лесостепи и Казахстана в эпоху поздней бронзы // Маргулановские чтения: сб. матер, конф. — М., 1992. — Часть 1. С. 93-97, 244-246.
Молодин В. И., Мыльникова Л. Н., Дураков И. А., Кобелева Л. С. Культурная принадлежность городища Чича-1 (по данным статистико-плапиграфического изучения керамических комплексов) // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. М.: Изд-во ИА РАН, 2008. — Том I. — С. 425-430.
Молодин В. И., Мыльникова Л. Н., Дураков И. А., Кобелева Л.С. Культурная принадлежность городища Чича-1 по данным статистико-планиграфического изучения керамических комплексов на разных участках памятника // Чича городище переходного от бронзы к железу времени в Барабинской лесостепи. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2009. — Т. 3. — С. 44-50.
Молодин В. И., Мыльникова Л. Н., Дураков И. А., Кобелева Л. С. Синкретичная керамика городища Чича-1 // Этнические взаимодействия на Южном Урале. — Челябинск: Изд-во ЮУрГУ, 2009. — С. 73-78.
Молодин В. И., Мыльникова Л. Н Новикова О. И., Соловьев А. И., Наглер А., Дураков И. А., Ефремова Н. С., Кобелева Л. С., Ненахов Д. А. Этнокультурные процессы у населения Центральной Барабы в эпоху развитой бронзы (по материалам исследования могильника Тартас-1 в 2009 году) // Проблемы археологии, этнографии и антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2009. — Том XV. — С. 337-342.
Молодин В. И., Новиков А. В., Жемерикин Р. В. Могильник Старый Тартас-4 (новые материалы по андроновской историко-культурной общности) // Археология, этнография и антропология Евразии. — 2002. — № 3(11). — С. 48 62.
Молодин В. И., Новиков А. В., Софейков О. В. Археологические памятники Здвинского района Новосибирской области // Материалы «Свода памятников и истории и культур народов России». Новосибирск, 2000. — Вып. 4. 223 с.
Молодин В. И., Новиков А. В., Чикишева Т. Л. Неолитический могильник Корчуган на Средней Таре // Проблемы неолита — энеолита юга Западной Сибири. — Кемерово: Изд-во КсмГУ, 1999.-С. 36-57.
Молодин В. И., Парцингер Г. Исследование памятника Чича в Барабинской лесостепи (итоги, перспективы, проблемы) // Современные проблемы археологии России. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2006. — Том 1. — С. 49-55.
Молодин В. И., Парцингер Г. Хронология памятника Чича-1 // Чича — городище переходного от бронзы к железу времени в Барабинской лесостепи. — Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2009. — Том 2. — С. 51-77.
Молодин В. И., Парцингер Г., Гаркуша Ю. Н. Археологические исследования в Центральной Барабе // Археологические открытия 2002 года. — М.: Наука, 2003. С. 395-397.
Молодин В. И., Парцингер Г., Гаркуша Ю. П., Шнеевайс Й., Гришин Л. Е., Новикова О. И., Чемякина М. А., Ефремова Н. С., Марченко Ж. В., Овчаренко А. П., Рыбина Е. В., Мыльникова Л. Н., Васильев С. К., Бенске П., Ман- штейн А. К., Дядьков П. Г., Кулик Н. А. Чича — городище переходного от бронзы к железу времени в Барабинской лесостепи. — Новосибирск; Берлин: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2004. — Том 2. — С. 335.
Молодин В. И., Парцингер Г., Марченко Ж. В., Писнонка X., Орлова Л. А., Кузьмин Я. В., Гришин А. Е. Первые радиоуглеродные даты погребений эпохи бронзы могильника Тартас-1 (попытка осмысления) // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. — М.: Изд-во ИА РАН, 2008. — Том I. — С.325 328.
Молодин В. И., Полосьмак Н. В. Исследование памятника Крохалевка-4 // Археологический поиск (Северная Азия). Новосибирск: Наука, 1980. С. 54-62.
Молодин В. И., Соболев В. И. Андроновские погребения памятника Преображенка-3 // Известия Сибирского отделения АН СССР, серия общественных наук, № 1. — Новосибирск: Наука, 1975.-С. 114-121.
Молодин В. И., Софейков О. В., Дейч Б. А., Гришин А. Е., Чемякина М. А., Майнштейн А. К., Балков Е. В., Шагов А. Г. Новый памятник эпохи бронзы в Барабинской лесостепи (могильник Тартас-1) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. — Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2003. Том IX. — Часть 1. — С. 441-446.
Молодин В. И., Чемякина М. А. Поселение Новочекино-3 — памятник эпохи поздней бронзы на севере Барабинской лесостепи // Археология и этнография Южной Сибири. Барнаул: Изд-во АлтГУ, 1984. — С. 40-62.
Молодин В. И., Чемякина М. А. Орнитоморфные навершия одиновской культуры (западносибирская лесостепь) // Уральский исторический вестник. — Екатеринбург, 2010. 1(26). С. 5-14.
Молодин В. И., Чемякина М. А. Работы на памятнике Преображенка-6 в Барабинской лесостепи // Археологические открытия 2006 года. М.: Наука, 2009. — С. 619-621.
Молодин В. И., Чемякина М. А., Дядьков Н. Г., Софейков О. В., Михеев О. А., Позднякова О. А. Археолого-геофизические исследования памятника Преображенка-6 // Проблемы археоогии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2004. — Том X. — Часть 1. — С. 378-383.
Мыльникова Л. Н., Чемякина М. А. Традиции и новации в гончарстве древних племен Барабы. Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2002. — 198 с.
Нижнегарский археологический микрорайон. — Новосибирск: Наука, 2001.-253 с.
Полосьмак Н. В., Чикишева Т. А., Балуева Т. С. Неолитические могильники Северной Барабы. — Новосибирск: Наука, 1989. — С. 102.
Ткачев В. В. Степи Южного Приуралья и Западного Казахстана на рубеже эпох средней и поздней бронзы. Актобе: Актюбинский обл.центр ист., зтногр. и ар- хеол., 2007.-384 с.
Троицкая Т. Н. Памятники андроновской культуры (по материалам Новосибирской археологической экспедиции) // Научные труды НГПИ. — Новосибирск: Изд. НГПИ, 1969.-Вып. 31.-С. 3- 20.
Троицкая Т. Н. Курганный могильник Ордынское-1 // Вопросы археологии Сибири. — Новосибирск: Изд. НГПИ, 1973. Вып. 85. С. 84- 101.
Троицкая Т. Н., Молодин В. И., Соболев В. И. Археологическая карта Новосибирской области. — Новосибирск: Наука, 1980. — 183 с.
Удодов В. С. Эпоха развитой и поздней бронзы Кулунды: автореф. дис. … канд. ист. наук. — Барнаул, 1994. — 21 с.
Хабдулина М. К. Погребальный обряд населения раннего железного века Северною Казахстана (VIII—II вв. до и. э.) // Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск, 1986. — С. 3-25.
Чалая Л. А. Озерные стоянки Павлодарской области Пеньки-1,2 // Поиски и раскопки в Казахстане. — Алма-Ата, 1972.
Чемякина М. А. Керамические изделия эпохи поздней бронзы раннего железа лесостепного Обь-Иртышья как источник палеоэкономических реконструкций (по материалам многослойного поселения Омь-1): автореф. дис. … канд. ист. наук. — Новосибирск, 2001. — 22 с.
Черных Е. Н. Проблема общности культур валиковой керамики в степях Евразии // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск, 1983. С. 81-99.
Чикишева Т. А. Динамика антропологической дифференциации населения юга Западной Сибири в эпоху неолита — раннего железного века: автореф. дис. … докт. ист. наук. Новосибирск. 2010. — 50 с.
Эпов М. И., Молодин В. И., Чемякина М. А. Итоги и перспективы геофизических исследований археологических памятников Алтая и Западной Сибири // Современные проблемы археологии России. — Новосибирск: Изд-во ИАЭт СО РАН, 2006.-Томі. С. 76 90.
Molodin W. I., Pilipenko A. S., Romaschenko A. G., Jhuravlev A. A., Trapezov R. O., Chikisheva T. A., Pozdnyakov D. V. Migrations in the south of the West Siberian Plain during the Bronze Age (4ln — 2 nd) millennium В С): Archaeological, Paleogenetic and Antropological Data // Migrations in Prehistory Early History. Stale Isotopes and Popula¬tion Genetics. New Ausbern to Old Questions. — Berlin, 2010. — P. 15.

Молодин В.И. Современные представления об эпохе бронзы Обь-Иртышской лесостепи (к постановке проблемы) // Археологические изыскания в Западной Сибири: прошлое, настоящее, будущее (к юбилею проф. Т.Н. Троицкой) : сб. науч. тр. / под ред. В.И. Молодина. — Новосибирск, 2010.

В этот день:

Дни смерти
1984 Умер Андрей Васильевич Куза — советский археолог, историк, источниковед, специалист по древнерусским городам.
1992 Умер Николас Платон — греческий археолог. Открыл минойский дворец в Закросе. Предложил хронологию базирующуюся на изучении архитектурных комплексов (дворцов) Крита.
1994 Умер Сайрус Лонгуэрт Ланделл — американский ботаник и археолог. В декабре 1932 года Ланделл с воздуха обнаружил древний город Майя, впоследствии названный им Калакмулем, «городом двух соседних пирамид».

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014