В.И. Молодин — Ирменская культура

К оглавлению книги «Бараба в эпоху бронзы» / К следующей главе

недавнего времени на территории Барабинской лесостепи были известны лишь материалы сборов с памятников ирменской культуры. Исследования, проведенные здесь за последнее десятилетие, позволили существенно восполнить этот досадный пробел. Важно подчеркнуть, что ирменская культура в условиях Барабы изучается комплексно как по поселениям, так и по могильникам. Полученные данные позволили обстоятельно говорить не только о материальной культуре ирменского населения, но и о жилищах, погребальном обряде и т. д.

Памятники и результаты исследований

Абрамово-3. Расположено в Центральной Барабе (Куйбышевский район Новосибирской области) (рис. 58). Поселение обнаружено на первой надпойменной террасе правого берега р. Оми, в 4 км ниже по течению от одноименного села. На памятнике собрана керамика ирменского облика.

Абрамово-4. Памятник расположен в Центральной Барабе (Куйбышевский район). К ирменскому времени относятся семь раскопанных курганов, содержащих восемь погребений данного времени.

Абрамово-5. Поселение. Расположено в Центральной Барабе (Куйбышевский район).

Венгерово-1. Курганный могильник. Расположен в Центральной Барабе (Венгеровский район Новосибирской области).

Венгерово-4А. Памятник находится в Центральной Барабе (Венгеровский район). При исследовании грунтового могильника Венгерово-4, расположенного на второй надпойменной террасе р. Тартас в 2,3 км к югу от одноименного села, найдено несколько фрагментов ирменской керамики.

Гандичевский совхоз. Курганный могильник. Расположен в Восточной Барабе (Убинский район Новосибирской области). 16 курганов могильника относятся к ирменскому времени. Их диаметр изменяется от 8 до 10 м. Раскопано пять курганов, обнаружено пять погребений интересующего нас времени, содержащих керамику, бронзовые орудия.

Кайлы-2. Поселение. Расположено в Центральной Барабе (Куйбышевский район). На восточном берегу одноименного озера на пашне собрана керамика ирменской культуры.

Каргат-6. Памятник расположен в Южной Барабе (Здвинский район Новосибирской области). К ирменскому времени относится городище подчетырехугольной в плане формы площадью около 8 тыс. м2. Городище обнесено неглубоким рвом и валом. В северной части его прослежены ряды жилищных западин, а южная часть дополнительно укреплена еще двумя рвами. На городище вскрыто 684,5 м2 площади, исследованы часть оборонительной системы и четырехкамерное жилище с выходом к северу. Обнаружены большое количество керамики, каменные и костяные орудия, кости животных, рыб и птиц.

Новочекино-1. Памятник расположен в Северо-Западной Барабе (Кыштовский район Новосибирской области) в З км к СВ от одноименного села на второй террасе правого берега р. Тары. Прослежено несколько небольших жилищных западин. Нами исследовано одно из жилищ. Раскоп площадью 120 м2. Культурный слой эпохи бронзы перекрыт слоем эпохи раннего железа.

Омь-1. Памятник расположен в Центральной Барабе (Куйбышевский район) на правом берегу р. Оми в 2 км к западу от одноименного села. Представляет собой огромный непотревоженный зольник, стратиграфически состоящий из трех культурных слоев; нижний слой ирменский, средний — позднеирменский, верхний относится к эпохе раннего железа. Мощность культурных напластований достигает 1,5—2 м. На памятнике вскрыто 10 м2 площади. Обнаружен огромный материал, состоящий преимущественно из фрагментов керамики и костей животных, а также обломков различных бронзовых и костяных поделок. Зафиксировано стратиграфически четкое залегание культурных слоев.

Преображенка-2. Городище. Расположено в Центральной Барабе (Чановский район Новосибирской области) в 3 км к западу от с. Старая Преображеяка. Городище имеет круглую в плане форму диаметром свыше 80 м. Ширина рва около 10 м, глубина 1,2 м, высота вала около 2,5, ширина 10 м. Ров с четырех сторон имеет перемычки — проходы, ориентированные по сторонам света.

Внутри прослежены две огромные западины. Городище интенсивно подпахивается. Здесь собрана значительная коллекция ирменской керамики, материал частично опубликован.

Преображенка-3. Комплекс памятников расположен в Центральной Барабе (Чановский район). Могильник, содержащий 110 насыпей курганов, изучен полностью. 81 курган содержит 113 одиночных и коллективных ирменских погребений. Обнаружены сосуды, бронзовые украшения.

Рис. 58. Схема расположения памятников ирменской культуры. 1 — Абрамово-З; 2 — Абрамово-4; 3 - Абрамово-5; 4 — Венгерово-1; 5 — Венгерово-4А; 6 — Гандичевский совхоз; 7 — Калы-2; 8— Каргат-6; 9— Новочекино-1; 10 — Омь-1; 11 - Преображенка-2; 12 — Преображенка-3; 13—Саргуль-1; 11 — Сопка-2; 15 — Тайлаково-3; черный кружок — поселение; + - могильник; О —крупный населенный пункт.

Рис. 58. Схема расположения памятников ирменской культуры.
1 — Абрамово-З; 2 — Абрамово-4; 3 — Абрамово-5; 4 — Венгерово-1; 5 — Венгерово-4А; 6 — Гандичевский совхоз; 7 — Калы-2; 8— Каргат-6; 9— Новочекино-1; 10 — Омь-1; 11 — Преображенка-2; 12 — Преображенка-3; 13—Саргуль-1; 11 — Сопка-2; 15 — Тайлаково-3; черный кружок — поселение; + — могильник; О —крупный населенный пункт.

Саргуль-1. Поселение. Расположено в Южной Барабе (Здвинский район) в 5—б км к востоку от с. Алексотово на коренной террасе одноименного озера. Рельефных признаков не имеет. На памятнике вскрыто 100 м2 площади. Обнаружено небольшое, подчетырехугольное в плане жилище. Найдены фрагменты ирменской керамики, кости животных.

Сопка-2. Могильник. Расположен в Центральной Барабе (Венгеровский район). В результате раскопок выявлены два ирменских погребения.

Тайлаково-3
. Поселение. Распололхено в Центральной Барабе (Чановскпй район) на правом берегу р. Оми, на пойменной террасе, в 1,4 км вниз по течению от моста. Культурный слой, по-видимому, полностью размыт рекой. Собраны фрагменты ирменской керамики.

Характеристика предметов материальной и духовной культуры

Керамика. Наиболее массовым инвентарем на ирменских памятниках лесостепной Барабы, несомненно, является керамика. Керамический комплекс, вводимый нами в научный оборот, исчисляется более чем десятью тысячами фрагментов. Вместе с тем преимущественно на могильниках получен комплекс целых сосудов или сосудов, которые удалось реконструировать. Он насчитывает около ста единиц.

Ирменская керамика памятников лесостепной Барабы делится по форме на четыре типа. Важно подчеркнуть, что все выделяемые типы, несмотря на различия, имеют достаточно много общего, что дает возможность констатировать их единокультурность и единовременность. В этой связи следует отметить, что тесто ирменской посуды изготавливалось из хорошо отмученной глины, в качестве примеси использовался шамот, реже песок. Сосуды прекрасно обожжены, иногда ангобированы. Реже встречаются сосуды с лощенной до глянцевитого блеска поверхностью. Вся керамика изготавливалась при помощи техники ленточного или кольцевого налепа, а миниатюрные сосудики — путем выдавливания из целого куска глины.

К первому типу относятся массивные плоскодонные корчаги с выраженным высоким венчиком, изящной шейкой, одутловатым в верхней трети сосуда туловом (рис. 59). Высота сосуда всегда больше его диаметра. Данный тип посуды встречается исключительно на поселениях.

Ко второму типу следует отнести плоскодонные горшки с выраженным венчиком, изящной шейкой, одутловатым туловом (рис. 60). Этот тип керамики отличается от сосудов первого типа пропорциями. Диаметр их, как правило, больше высоты, в исключительных случаях равен. Сосуды второго типа значительно меньших размеров, чем первого. Они встречаются как на поселениях, так и в могильниках. На поселениях довольно часто венчик оформлен в виде воротничка. В могильниках такие сосуды единичны.

К третьему типу принадлежат сосуды, пропорции и размеры которых абсолютно идентичны керамике второго типа, однако они круглодонные, либо со слегка уплощенным дном (рис. 61; 62). В редких исключениях тулову сосуда придавалась шаровидная ферма. Сосуды данного типа встречаются как на поселениях, так и в погребениях.

Керамика четвертого типа представлена на памятниках в виде исключения. Это чаши (рис. 61, 8). По своим пропорциям они напоминают круглодонные сосуды третьего типа, однако венчик отсутствует.

Если сосуды первого типа, как отмечено выше, встречаются только на поселениях, то керамика второго и третьего типов по степени встречаемости распределяется пропорционально как между собой, так и в комплексах поселений и могильников.

Техника нанесения орнамента на ирменской посуде рассматриваемой территории преимущественно резная. На сосудах из погребений она составляет около 98%. Что касается керамики, обнаруженной в погребениях и орнаментированной гребенчатым штампом, то она, по нашему мнению, не является (за редким исключением) собственно ирменской, однако об этом речь пойдет ниже. В материалах поселений гребенчатый штамп встречается более часто, однако и здесь он количественно уступает резной технике. На поселениях гребенчатым штампом наносились те же композиционные мотивы, что и резной техникой.

Рис. 59. Керамика ирменской культуры из насыпей курганов могильника Преображенка-3.

Рис. 59. Керамика ирменской культуры из насыпей курганов могильника Преображенка-3.

Орнамента дна ирменской посуды достаточно стабильна и в целом одинакова как на поселениях, так и в могильниках, хотя и имеет некоторые отличительные особенности. Остановимся на этом вопросе более детально.

Край венчиков ирменских сосудов не орнаментировался. У крупных сосудов он закруглен, а у горшков средних и мелких размеров иногда приострен. Орнаментация венчиков чрезвычайно устойчива. Наиболее популярным видом орнамента на сосудах первых трех типов является полоса штрихованных ромбов, примыкающих друг к другу углами (рис. 61, 6; 62, 2, 3—7, 19). Иногда углы ромбов особо выделены ямками. Не менее популярны гладкие ромбы, образованные в результате смыкания вершин двух рядов штрихованных равнобедренных треугольников (рис. 61, 1; 62, 11, 12, 17,18). Иногда эта полоса ромбов особо выделялась рядами параллельных линий, насечек и т д. Достаточно часто венчик ирменской посуды орнаментировался рядами равнобедренных штрихованных треугольников либо зигзагом, реже — рядами косо поставленного штампа, насечек или вдавлений, горизонтальной «лесенки» и другими мотивами (рис. 60,1—6, 8, 9; 61, 2, 3; 62, 9, 13, 16). На поселенческой керамике по венчику наносился ряд жемчужин, однако этот орнаментальный сюжет не характерен для ирменской керамики вообще и в Барабе в частности. Другое дело — шейка сосуда. Для керамики первого типа нанесение жемчужин в сочетании с ямками или насечками по шейке — черта весьма характерная (рис. 59, 1, 3—7, 10, 11, 13—21). Для сосудов второго и третьего типов данный элемент орнамента, напротив, не характерен, однако шейка и в этом случае особо подчеркивалась, обычно рядами каннелюр, реже валиками или рядом насечек. У ирменских сосудов украшалась, как правило, лишь верхняя часть тулова, примыкающая к шейке. Ведущим элементом здесь являлись свисающие штрихованные равнобедренные треугольники или треугольные зигзаги (рис. 60—62). Реже тулово украшалось другими элементами орнамента — насечками, вдавлениями и т. д. Остальная часть тулова и дно, за редким исключением, не орнаментировались. Вообще, следует отметить, что весьма значительный комплекс керамики представлен либо совершенно неорнаментированными сосудами, либо сосудами, украшенными исключительно каннелюрами по шейке (рис. 61, 7—10). Такова краткая характеристика ирменской керамики.

Рис. 60. Керамика ирменской культуры. Памятник Преображенка-3. 1 — курган 99, погребение 1; 2 — курган; 3 — курган 101, насыпь; 4 — курган 27, насыпь; 5 — курган 24, яма; б — курган 101, погребение 1; 7 — курган 65, погребение 1; 8 — курган 74, погребение 2; 9 — курган 109, погребение 2; 10 — курган 35, ровик; 11 — курган 35, ровик; 12 — курган 51, погребение 1; 13 — курган 86, погребение 1.

Рис. 60. Керамика ирменской культуры. Памятник Преображенка-3.
1 — курган 99, погребение 1; 2 — курган; 3 — курган 101, насыпь; 4 — курган 27, насыпь; 5 — курган 24, яма; б — курган 101, погребение 1; 7 — курган 65, погребение 1; 8 — курган 74, погребение 2; 9 — курган 109, погребение 2; 10 — курган 35, ровик; 11 — курган 35, ровик; 12 — курган 51, погребение 1; 13 — курган 86, погребение 1.

Рис. 61. Сосуды ирменской культуры. Памятник Преображенка-3. 2 — курган 28, погребение 1; 2 — курган 102, погребение 2; 3 — курган 28, погребение 1; 4 — курган 22, погребение 1; 5 — курган 85, погребение 1; 6 — курган 22, погребение 1; 7 — курган 23, канавка; 8 — курган 19, погребение 6; 9 — курган 66, погребение 1; 10 — курган 108, погребение 1 ; 11 — курган 53, погребение 1; 12 — курган 20, насыпь; 13 — курган 77, насыпь; 14 — курган 65, насыпь; 15 — курган 62, погребение 1; 16 —курган 24, насыпь.

Рис. 61. Сосуды ирменской культуры. Памятник Преображенка-3.
2 — курган 28, погребение 1; 2 — курган 102, погребение 2; 3 — курган 28, погребение 1; 4 — курган 22, погребение 1; 5 — курган 85, погребение 1; 6 — курган 22, погребение 1; 7 — курган 23, канавка; 8 — курган 19, погребение 6; 9 — курган 66, погребение 1; 10 — курган 108, погребение 1 ; 11 — курган 53, погребение 1; 12 — курган 20, насыпь; 13 — курган 77, насыпь; 14 — курган 65, насыпь; 15 — курган 62, погребение 1; 16 —курган 24, насыпь.

Рис. 62. Сосуды ирменской культуры. Памятник Преображенка-3. 1— курган 41, погребение 1; 2 — курган 74, насыпь; 3 — курган 74, насыпь; 4 — курган 18, насыпь; 5 — курган 36, погребение 1; 6 — курган 108, погребение 1; 7 — курган 102, погребение 2; 8 — курган 100, погребение 3; 9 — курган 99, погребение 2; 10 — курган 85, погребение 1; 11 — курган 102, погребение 1; 12 — курган 46, погребение 1; 13 — курган 110, погребение 1; 14 — курган 19, погребение 5; 15 —курган 23, погребение; 16 — курган 106, насыпи; 17 — курган 104, погребение 3; 18 — курган 32, погребение 1; 19 — курган 43, погребение 1.

Рис. 62. Сосуды ирменской культуры. Памятник Преображенка-3.
1— курган 41, погребение 1; 2 — курган 74, насыпь; 3 — курган 74, насыпь; 4 — курган 18, насыпь; 5 — курган 36, погребение 1; 6 — курган 108, погребение 1; 7 — курган 102, погребение 2; 8 — курган 100, погребение 3; 9 — курган 99, погребение 2; 10 — курган 85, погребение 1; 11 — курган 102, погребение 1; 12 — курган 46, погребение 1; 13 — курган 110, погребение 1; 14 — курган 19, погребение 5; 15 —курган 23, погребение; 16 — курган 106, насыпи; 17 — курган 104, погребение 3; 18 — курган 32, погребение 1; 19 — курган 43, погребение 1.

Можно сказать, что ирменский керамический комплекс степной Барабы в целом аналогичен материалам ирменской культуры как с территории Верхнего Приобья, так и из районов, прилегающих к Кузбассу. Если говорить о керамике более северного района Томского Приобья, то в целом, несмотря на ряд элементов сходства в комплексе посуды, который В. И. Матющенко относит к ирменскому (более позднему) этапу выделяемой им еловско-ирменской культуры, рассматриваемая в настоящей работе керамика отличается, и достаточно существенно, от сопоставляемых комплексов Томского района. Степень сходства и отличия проявляется прежде всего в выделении типов посуды, которые идентичны для районов Приобья, Кузбасса и Барабы, но более дробны и своеобразны для Томского Приобья. То же можно сказать и в плане сопоставления орнаментации керамики рассматриваемых районов.

Бронзовый инвентарь на ирменских памятниках лесостепной Барабы. несмотря на обилие раскопанных погребений, невелик, особенно в сравнении с районами Обь-Чулымья и Алтая. Чем это объяснить, сказать сложно, возможно, отсутствием собственных рудных источников в Барабе.

Ножи (рис. 63, 1—3). Представлены тремя экземплярами, которые можно разделить на два типа. К первому типу относятся нож из могильника Гандичевский совхоз и, очевидно, нож из кургана 71 могильника Преображенка-3. Это пластинчатые ножи с прямой рукоятью, отделенной от лезвия слабовыраженным выступом. Аналогии подобным изделиям достаточно широки. Они сопоставимы с изделиями второго типа, по классификации В. И. Матющенко, которые обнаружены на Еловском поселении, в могильниках Томском. ЕК-I, II. Аналогичный нож найден и в Осинкинском могильнике. По мнению В. И. Маткщенко, ножи подобной формы появляются в андроновское время и существуют до большереченской культуры включительно (рис. 62, 2. 3).

Ко второму типу относится нож с аркой на кронштейне из кургана 21 могильника Преображенка-3 (рис. 63, 1). Такие ножи известны на территории от Минусинской котловины до Восточного Казахстана, а также в других районах. Полную сводку аналогий данным предметам приводит Н. Л. Членова и датирует их VIII—II вв. до н. э.

Шилья (рис. 63, 8; 64, 4). Два экземпляра. Оба четырехгранные в разрезе, обоюдоострые. Шило, обнаруженное в жилище № 1 поселения Каргат-6, отличается своими пропорциями. Длина его достигает 17 см. Подобные изделия достаточно широко распространены на памятниках эпохи бронзы на чрезвычайно широкой территории. В Томском Приобье в материалах эпохи поздней бронзы аналогичные шилья известны в Томском могильнике и на Еловском поселении.

Жатвенный нож (серп?)
(рис. 64, 2). Обнаружен на поселении Каргат-6. Представлен обломком конца лезвия. Обушок выражен. Серпы подобной формы известны в материалах карасукской культуры Минусинской котловины. Обломок литейной формы для отливки серпа обнаружен на Еловском поселении.

Ланцет
(рис. 63, 4). Обнаружен в погребении могильника Преображенка-3. Круглый проволочный стержень раскован на конце и тщательно заточен с обеих граней. Аналогичный предмет обнаружен Е. А. Сидоровым при раскопках могильника Милованово-1.

Наконечник дротика (рис. 63, 5). Найден на памятнике Преображенка-3 в кургане 55. Лезвие пламевидной формы, ромбовидной в сечении. Черешок отделен от него своеобразным наплывом в виде валика. Оружие подобной формы отсутствует на памятниках эпохи поздней бронзы в Сибири. Сходный образец известен нам из районов Башкирии, где обнаружен на памятнике позднечеркаскульской культуры эпохи поздней бронзы, характерен также для памятников эпохи поздней бронзы Средней Азии.

Рис. 63. Инвентарь ирменской культуры. 3, 8 — Гандический совхоз; остальное — Преображенка-З. 18 — мех; бронза; остальное —- бронза; 1 — курган 21, погребение- 1; 2 — курган 71, насыпь; 3 — курган 7, погребение 1; 4 — курган 23; погребение 3; 5 — курган 55, погребение 1; 6 — курган 101, насыпь; 7 —курган 21, насыпь; 8 — курган 7, погребение 1: 9 — курган 65, погребение 1; 10 — курган 85, погребение 1; 11 —курган 100, погребение 2; 12 — курган 104, погребение 3; 13 — курган 104, погребение 3; 14 — курган 104, погребение 1; 15 — курган 101, насыпь, 16 — курган 74 погребение 2; 17 — курган 101, погребение 4; 18, 19 — курган 104, погребение 3; 20, 21 — курган 74, погребение 2; 22 — курган 74, погребение 2; 23 — курган 102, погребение 3; 24 — курган 102, погребение 2; 25, 26 — курган 68. погребение 1.

Рис. 63. Инвентарь ирменской культуры. 3, 8 — Гандический совхоз; остальное —
Преображенка-З.
18 — мех; бронза; остальное —- бронза; 1 — курган 21, погребение- 1; 2 — курган 71, насыпь; 3 — курган 7, погребение 1; 4 — курган 23; погребение 3; 5 — курган 55, погребение 1; 6 — курган 101, насыпь; 7 —курган 21, насыпь; 8 — курган 7, погребение 1: 9 — курган 65, погребение 1; 10 — курган 85, погребение 1; 11 —курган 100, погребение 2; 12 — курган 104, погребение 3; 13 — курган 104, погребение 3; 14 — курган 104, погребение 1; 15 — курган 101, насыпь, 16 — курган 74 погребение 2; 17 — курган 101, погребение 4; 18, 19 — курган 104, погребение 3; 20, 21 — курган 74, погребение 2; 22 — курган 74, погребение 2; 23 — курган 102, погребение 3; 24 — курган 102, погребение 2; 25, 26 — курган 68. погребение 1.

Серьга. Обнаружена в погребении 1 кургана 15 Преображенского могильника. Выполнена из тонкой проволоки, согнутой в виде колечка. Один кончик изделия приострен. Подобные предметы известны в различных культурах и эпохах, поэтому приведение аналогий теряет смысл.

Кольца (рис. 63, 24—26). Выполнены из чегырехугольной в сечении проволоки, согнутой в кольцо в 1,5 или в 2,5 оборота. Известны в ирменских памятниках Алтая, в Титовском могильнике, в Верхнем Приобье.

Гвоздевидные подвески (рис. 03, 11—16). Обнаружено 8 экземпляров в могильнике Преображенка-3. Изделие представляет собой стержень, изогнутый в виде овала, часто по форме напоминающий ухо человека. Один конец приострен, другой увенчан выпуклой шляпкой. Интересно отметить, что размеры изделия варьируют в зависимости от возраста погребенного.

Рис. 64. Инвентарь ирменского времени. Памятник Каргат-6. 1,2,4 — бронза; 5—7, 10 — камень: остальное — глина.

Рис. 64. Инвентарь ирменского времени. Памятник Каргат-6. 1,2,4 — бронза; 5—7, 10 — камень: остальное — глина.

Подобные предметы широко известны на ирменских памятниках. Отсутствие полных аналогий им на памятниках эпохи поздней бронзы, соседствующих с ирменской культурой, позволяет считать данное изделие своего рода индикатором ирменской культуры.

Пронизки (рис. 63, 22). Обнаружено 8 экземпляров (7 на памятнике Преображенка-3, 1 на памятнике Абрамово-4). Изготовлены из бронзовых
пластинок, согнутых в трубочку. Иногда концы пронизок не сомкнуты. Подобные изделия обычны для ирменских памятников.

Бляшки-нашивки (рис. 63, 9, 10). Обнаружено 3 экземпляра (2 на памятнике Преображенка-3, 1 на памятнике Абрамово-4). Это выпукловогнутые бляшки, круглые в плане, с двумя отверстиями для крепления. Изготовлены из тонких пластинок путем литья. Аналогичные изделия обнаружены в погребениях памятников ЕК-I, II.

Втулка-пронизка (рис. 63, 17—21). Три массивные втулки-пронизки, изготовленные из бронзового листа, свернуты в цилиндрическую или коническую трубочку. Обнаружены в погребениях Преображенского могильника. Аналогичные втулки-пронизки встречаются достаточно широко на памятниках ирменской культуры (см. приведенные выше работы).

Браслет (рис. 63, 7). Один экземпляр обнаружен на памятнике Преображенка-3. Это сегментовидное в сечении изделие с несомкнутыми, сильно суженными концами, украшенное рельефно выраженными шишечками. Аналогичные браслеты, обнаружены на ирменских памятниках Верхнего Приобья на Еловском комплексе, в Обь-Чулымском междуречье. Следует признать, что этот вид украшений можно считать характерном предметом для памятников ирменской культуры.

Обломок котла (рис. 64, 1). Обнаружен на памятнике Каргат-6. О первоначальной его форме судить сложно. Можно лишь сказать, что он был довольно большого диаметра со слегка выраженной овальной закраиной. На памятниках эпохи поздней бронзы подобные изделия обнаружены не были. Нашу находку следует пока считать уникальной. Однако, учитывая наличие обломков бронзовых котлов в раннескифском кургане Аржан, можно объяснить их появление и на памятниках ирменской культуры.

Костяной инвентарь. Проколки (рис. 65, 3—5). Три экземпляра обнаружены на поселении Каргат-6. Изготовлены в двух случаях из ребер животного путем приострения одного из концов заготовки. Одно изделие выполнено из метакарпальной кости лошади. Данные изделия широко известны на поселенческих комплексах ирменской культуры. Их подборка опубликована В. И. Матющенко.

Ножи (рис. 65, 7, 10, 11). Три экземпляра обнаружены на памятнике Каргат-6. Один экземпляр изготовлен из ребра крупного животного, два других — из расколотых трубчатых костей.

Один из концов-заготовки оформлялся в виде острия, рабочая часть орудия также приострялась. У двух ножей рабочей была одна грань орудия, третьему изделию придана кинжаловидная форма. Подобные орудия широко представлены на ирменских памятниках, прежде всего поселениях практически всех районов распространения ирменской культуры. Сводки аналогий костяным ножам даны в монографии В. И. Матющенко.

Тупики (рис. 65, 9). Обломки двух экземпляров обнаружены на поселении Каргат-6 и в одном из курганов Преображенского могильника. Изготавливались из нижних челюстей коровы или лошади. Внутренняя поверхность орудий заполирована. Большое количество тупиков обнаружено на поселениях ирменской культуры территории Верхнего Приобья, а также в других районах ее распространения.

Рис. 65. Инвентарь ирменского времени. Памятник Каргат-6.

Рис. 65. Инвентарь ирменского времени. Памятник Каргат-6.

Наконечники стрел (рис. 65, 1, 2). На памятниках ирменской культуры достаточно редкая находка. Так, В. И. Матющенко отмечает лишь 11 известных ему костяных наконечников в комплексах эпохи поздней бронзы. На ирменских памятниках Барабы представлены тремя экземплярами. К первому типу относится массивный наконечник, трехгранный в сечении с лопаточковидным черешком и плавным переходом от пера к черешку. Данный тип изделий сопоставим с наконечниками первого типа по классификации В. И. Матющенко. Ко второму типу относятся два наконечника, ромбовидные в сечении с лопаточковидным черешком и резким срезом пера при его переходе к черешку, благодаря чему образуются жальца. Эти наконечники сопоставимы с изделиями третьего типа по классификации В. И. Матющенко.

Концевая накладка на лук. Имеет форму изогнутого остроконечника с двумя пазами у конца. Аналогичные предметы хорошо известны на еловских и ирменских памятниках Приобья.

Терочиик
. Передний резец лошади был приспособлен для растирания охры. Рабочей являлась внешняя поверхность зуба, которая носит на себе несомненные следы сработанности и окрашена охрой. Аналогии подобным предметам нам не известны.

Черпак (рис. 65, 8). Выполнен из длинного отростка рога лося. Рукоять и рабочая часть длинные, узкие. Скорее всего, данное изделие являлось черпаком в силу своей массивности. Аналогий подобным изделиям нам не известно. Черпак обнаружен на памятнике Каргат-6.

Пряжка (рпс. 65, 6). Выполнена в форме утиной головки. Внутренняя дужка для кропления ремешка обломана. Пряжка обнаружена на памятнике Каргат-6. Аналогии этому изделию нам не известны.

Костяной, штамп (?)
. Миниатюрная костяная лопаточка подпрямоугольной формы. Поверхность зашлифована, а две грани приострены. Скорее всего, данное изделие применялось для нанесения резного орнамента на ирменских сосудах. Обнаружен на памятнике Каргат-6. Аналогии данному предмету нам не известны.

Заготовки. На поселении Каргат-6 обнаружена заготовка из рога лося. Представляет собой его стержневую кость, отрезанную от «лопаты» рога и обструганную по периметру.

Астрагал (рис. 65, 12, 13). Одна сторона астрагала ровно срезана, и поверхность с этой стороны пришлифована. О функциональной принадлежности предмета говорить сложно.

Каменные изделия. Бедность Барабы сырьевыми запасами камня неоднократно подчеркивалась в работе. В силу этого обстоятельства каменные орудия на ирменских памятниках данного региона встречаются нечасто. Остановимся на их характеристике.

Точило. Обнаружено в Преображенском могильнике. Выполнено из песчаника. По форме представляет четырехгранный брусок. Подобные изделия хорошо известны на памятниках эпохи поздней бронзы Верхнего Приобья.

Песты (рис. 64, 5—7, 10). Три экземпляра из продолговатых по форме галек из сланца обнаружены на памятнике Каргат-6, причем два изделия найдены в заполнении рва. Рукояти подправлены мелкими сколами, рабочая часть заполирована. Подобные изделия хорошо известны на памятниках эпохи поздней бронзы Верхнего Приобья.

Изделия из глины
. Диски (рис. 64, 11—23). Плоские, правильной в плане округлой формы Диаметр их изменяется от 2 до 3 см. 13 экземпляров обнаружены в жилище №1 поселения Каргат-6. Все они лежали на дне жилищной камеры один возле другого, как косточки счетов. Принадлежность их пока неясна. В. И. Матющенко отмечает наличие подобных предметов на многих памятниках ирменской культуры.

Литейная форма. Предназначена для отливки простейшего стерженька-заготовки. Представлена створкой, подчетырехугольной в плане. Форма обнаружена в ирменском слое зольника Омь-1. Аналогичные изделия найдены М П. Грязновым на поселении Ирмень-1 и опубликованы В. И. Матющенко.

Грузила (рис. 64, 3, 9). Изделие обнаружено на поселении Каргат-6, представляет собой округло-уплощенный предмет с двумя слабо выраженными взаимопересекающимися желобками. М. Ф. Косарев посвятил типологии данных предметов специальную работу. Он отмечает, что изделия этого типа встречаются в пределах андроноидного массива западносибирских культур. Следует добавить, что в условиях Барабанекой лесостепи такие предметы доживают до переходного времени включительно (см. гл. VI).

К категории грузил, возможно, следует отнести и луновидный предмет из глины, обнаруженный на поселении Каргат-6 (рис. 64, 8). Подобные предметы, в том числе и с отверстием для подвешивания, обнаружены на Розановском поселении.

Глиняные шары, и их обломки. На ирменских поселениях в Барабинской лесостепи обнаружено свыше трех тысяч обломков и около 20 целых глиняных итаров. В жилище поселения Каргат-6 семь таких шаров лежали цепочкой в углу жилища. По нашему мнению, такие предметы использовались в качестве грузов для так называемых, перевесов, применяемых аборигенами для ловли водоплавающих птиц.

Хозяйство и быт

Остеологический материал, полученный на памятниках Барабы, достаточно представителен, что дает возможность судить о хозяйственной деятельности ирменцев (табл. 5). Скотоводческий характер экономики ирменцев очевиден. Охота в этот период играет явно вспомогательную роль. Важно подчеркнуть, что находки большого количества каменных пестов, а также обломков жатвенного ножа могут косвенно свидетельствовать о наличии у ирменцев земледелия.

На ирменских памятниках Барабинской лесостепи нами полностью исследовано три жилища. По своим конструктивным особенностям их можно разделить на два типа. К первому типу относится многокамерное сооружение, исследованное на памятнике Каргат 6. Жилище состоит из четырех комнат, соединенных между собой. Коридорообразный вход в жилшище сооружен в угловой области одной из нейтральных камер, которая имеет правильную подпрямоугольную форму с закругленными углами, площадь ее немногим более 63м2. По периметру помещения, вдоль стен, а также посередине через всю длину прослежены 19 ям для опорных столбов. Такое положение ям и их строго вертикальный разрез говорят о прямостенной конструкции, возможно с двухскатной крышей. Поскольку глубина котлованов всех камер невелика и изменяется от 10 до 35 см, можно уверенно считать, что жилище было полуназемным. Отсутствие очагов и хозяйственных ям в камере, по-видимому, говорит о назначении ее как своеобразного тамбура-кладовой, где могли храниться припасы, одежда, а может быть, и содержаться несколько домашних животных.

В обе стороны от камеры отходят коридоры. Левый коридор, длина и ширина которого около 1,5 м, соединен с боковым помещением, которое также имело подчетырехугольную в плане форму. Полезная площадь приблизительно 188 м. По периметру камеры, вдоль стен, прослежен ряд ям для опорных столбов. Разрез ям строго вертикален, значит, конструкция прямостенная. В центральной ее части в отличие от вышеописанной камеры-тамбура столбовые ямки; не прослеживаются. Из этого можно заключить, что крыша была односкатной. В камере выявлены хозяйственные ямы, заполненные костями животных и фрагментами керамики. В центре помещения обнаружен очаг, сооруженный в неглубокой овальной ямке. Рядом с ним, также в центре камеры, колодец. Это круглая в плане яма диаметром около 125 см, глубиной 2,5 м. Расчистка колодца показала, что стенки его, очевидно, были укреплены плетнем из ивовых прутьев На дне колодца найдено несколько фрагментов нрменской керамики. Следует отметить, что нижняя его часть раскапывалась при постоянном поступлении в колодец воды Наличие колодца непосредственно в жилище — редкий случай для памятников эпохи бронзы Западной Сибири.

Проходом в противоположной стенке камера-тамбур соединялась правым центральным помещением четырехугольной формы, площадью 93,5 м2. По периметру, вдоль стен, прослежен ряд ям для опорных, столбов. Разрез ям строго вертикален, что несомненно свидетельствует о наличии прямостенной конструкции. Несколько явно столбовых ям прослежено и в центральной части камеры. В помещении выявлены хозяйственные ямы, заполненные костями животных и фрагментами керамики. Особенно большие хозяйственные ямы диаметром около 1,5 м и глубиной 1 м вплотную примыкают к стенкам жилища. В камере обнаружены два очага, расположенные в небольших ямах.

irmenskaya-kultura-baraba-9

Переходом, около 2 м длиной и 1,5 м шириной, данная камера связана с последним, четвертым, помещением жилища, самым небольшим из всех. Оно имеет подквадратную форму площадью около 20 м. Столбовые ямы сооружены также по периметру помещения, с внутренней его стороны, однако выявлены лишь в непосредственной близости от прохода. Разрез ям для опорных столбов строго вертикален, что свидетельствуем о прямостенной конструкции. Очаг и хозяйственные ямы в этой камере отсутствуют, что позволяет предполагать использование ее в качестве кладовки либо подсобного помещения. Таким образом, описываемое жилище состояло из четырех помещении общей площадью свыше 314 м. Оно представляло собой полуназемное сооружение с прямыми стенками, односкатной, либо двухскатной крышей с отверстием для выхода дыма. Стены жилища присыпались завалинкой. Аналогии подобным конструкциям на ирменских памятниках нам не известны. Двухкамерные ирменские жилища раскопаны на памятнике Милованово-III в Верхнем Приобье. Подробные данные об их конструкциях, пока не опубликованы. Более всего раскопанное нами жилище напоминает сооружения гаринских поселений, однако это сходство чисто внешнее.

К жилищам второго типа следует отнести два сооружения, исследованные нами на памятниках Новочекино-1 и Саргуль-1. Оба они имеют правильную подчетырехугольную форму, площадь их невелика. Котлованы жилищ углублены в материк крайне незначительноно на 15—20 см. Ямы для опорных столбов расположены вдоль внутренней кромки камеры, по периметру. Мх строго вертикальные разрезы говорят о прямостенной конструкции. Очаг в центре сооружения.

Жилища ирменской культуры изучены пока слабо. Раскопанные в Барабе сооружения отличаются от жилищ памятников Ирмень-1, Еловского поселения и Красного Яра. Ввиду отсутствия ям от опорных столбов на этих памятниках М. П. Грязнов считает, что они были углублены в землю, а В. И. Матющенко полагает, что они имели земляную крышу. Сама же конструкция напоминала усеченную пирамиду из разновеликих бревен, лежащих друг на друге вдоль стен сооружения. За основу подобной интерпретации В. И. Матющенко взята реконструкция М. П. Грязновым жилища срубного поселения. Данная реконструкция жилищ, предлагаемая М. П. Грязновым и В. И. Матющенко, выглядит достаточно убедительно. Сомнение может вызывать лишь положение, что при наличии входа в такое жилище через дымовое отверстие, в жилище мог содержаться скот.

Раскопками последних лет ирменских поселений Быстровка-IV и Милованово-III исследованы жилища полуназемного типа, по-видимому, так же как и в Барабе, прямостенной конструкции. Таким образом, в настоящее время следует допускать возможность наличия у ирменского населения нескольких типов жилищных сооружений, иногда принципиально отличающихся друг от друга.

Погребальный обряд

В настоящее время в Барабинской лесостепи исследовано 95 курганов эпохи поздней бронзы, содержащих 128 погребений этого периода (рис. 66). Таким образом, по степени изученности данный район является одним из наиболее представительных по материалу в Западносибирской лесостепи.

Все исследованные в Барабе ирменские захоронения совершались под курганными насыпями. Курганы представляют собой хорошо выраженные всхолмления с относительно гладкой поверхностью, почти всегда правильной округлой формы. Максимальный диаметр ирменских курганов 15,5 м, максимальная высота 1,58 м, минимальный диаметр насыпей 4 м, высота 0,1 м. Наиболее распространенный диаметр курганов в пределах 8—10 м Насыпь кургана сложена из черной гумусироваииой почвы, по-видимому дерна; погребенная почва фиксируется плохо, а подчас и вообще не прослеживается. Обычай сооружения курганов у ирменцев прекрасно фиксируется на Верхней Оби, в Обь-Чулымском междуречье; а также в более северном районе Томского Приобья.

Рис. 66. Погребения ирменской культуры. 10, 14 - Абрамово-4; остальное — Преображенка-3. 1 — курган 19 погребение 6; 2 — курган 19, погребение; 2; 3 — курган 19, погребение 4; 4 — курган 19 погребшие 3; 5 — курган 9; погребение 3; 6 — курган 22, погребение 2; 7— курган 22, погребение 1; 8 — курган 100, погребение 1; 9 — курган 82, погребение 1,10 — курган 23, погребение 1; 11 — курган 110, погребение 1; 12—курган 104, погребение 3; 13 — курган 70, погребение 2; 14 — курган 15, погребение 1; 15 — курган 70, погребение 3; 16 — курган 102, погребение 5.

Рис. 66. Погребения ирменской культуры. 10, 14 — Абрамово-4; остальное — Преображенка-3.
1 — курган 19 погребение 6; 2 — курган 19, погребение; 2; 3 — курган 19, погребение 4; 4 — курган 19 погребшие 3; 5 — курган 9; погребение 3; 6 — курган 22, погребение 2; 7— курган 22, погребение 1; 8 — курган 100, погребение 1; 9 — курган 82, погребение 1,10 — курган 23, погребение 1; 11 — курган 110, погребение 1; 12—курган 104, погребение 3; 13 — курган 70, погребение 2; 14 — курган 15, погребение 1; 15 — курган 70, погребение 3; 16 — курган 102, погребение 5.

Естественно, что в настоящее время перед нами уже далеко не те сооружения из земли или дерна, которые возводились племенами эпохи поздней бронзы. Однако трудно согласиться и с В. И. Матющенко, который считает, что в могильниках ЕК-II и ЕК-I могилы окружались дерновыми стенками, разрушение которых приводило к возникновению земляного холма, который мы и называем курганом. Аналогичная ситуация, по его мнению, могда быть на ирменских памятниках других территорий. Эта идея выглядит, конечно, заманчиво, особенно с учетом наличия каменных оградок из плитняка, возводимых вокруг карасукских могил на Енисее, выявленных М. П. Грязновым; однако, по нашему мнению, она достаточно уязвима. Во-первых, диаметр ирменских курганов все же достаточно велик, чтобы представить себе, что из одной или двух оградок, которые возводились рядом, мог получиться такой курган, а единичные захоронения под одной насыпью известны весьма широко. Во-вторых, ирменским курганам чужд хотя бы намек на какой-либо геометризм. В-третьих, там, где сооружались каменные или деревянные оградки, насыпь кургана все равно присутствует (см., например, Титовский могильник). И наконец, мы не имеем в практике ни одного случая, когда остатки такой оградки была бы надежно зафиксированы исследователем в поле. Существуют и другие частные аргументы, говорящие не в пользу предлагаемой В. И. Матющенко гипотезы.

В насыпях ирменских курганов лесостепной Барабы удалось проследить остатки поминальных тризн и выявить некоторые закономерности. Так, в почти 60% всех ирменских насыпей мы наблюдаем наличие фрагментов ирменских сосудов, а в девяти случаях — и целых горшков (от 1 до 4), помещенных в насыпь кургана. Кости животных также встречаются в насыпях, однако несколько реже, чем фрагменты керамики; число их встречаемости может приближаться к 50%. Более чем в 55% насыпей прослежены следы кострищ. Как правило, костер разжигался в периферийной части насыпи на уровне погребенной почвы либо выше. Иногда разводилось несколько костров, однако их число с количеством погребенных под одной насыпью не коррелирует.

Из 95 раскопанных курганов в Барабе в шести случаях после снятия курганной насыпи были обнаружены ровики. В трех из них (могильники Абрамово-4 и Преображенка-3) ровики представляли собой разомкнутый в углах четырехугольник. Дважды (Преображенка-З) ровик сохранился лишь частично: в первом случае это одна канавка, во втором — две соединенные под углом канавки. В кургане 41 могильника Преображенка-3 прослежен круглый ровик. Все оградки расположены на периферийной части кургана под насыпями. Их глубина варьирует. Часть оградок, возможно, просто не дошла до нас, поскольку не прорезала погребенную почву, о чем могут свидетельствовать частично сохранившиеся конструкции. На дне оградок обнаружены ирмннские сосуды (от 1 до 4), а также кости животных, как отдельные, так и составляющие части туш, включая голову лошади, быка.

Аналогии описанному явлению в курганах зпохн поздней бронзы Западной Сибири встречаются редко. Так, под курганами 2 и 3 в могильнике ЕК-II обнаружены канавки в виде прямоугольника. В них найдены кости животных. Курган с остатками четырехугольного ровика со входом, датированного эпохой поздней бронзы, обнаружен на Абатском могильнике. Что карается круглой разомкнутой ограды, то в ней также были обнаружены кости животных, однако аналогии ей мы можем наблюдать только в курганах эпохи раннего железа. Правда, справедливости ради, следует напомнить, что на Преображенском могильнике были выявлены два андроновских кургана с круглыми разомкнутыми ровиками (см. гл. IV). Какую функцию выполняли рассматриваемые сооружения, пока сказать сложно. В. И. Матющенко, к примеру, считает возможным наличие при канавках еще и бревенчатых сооружений, выполняющих общую функцию оград. Такое предположение нам представляется маловероятным, поскольку, во-первых, никаких следов бревен не обнаружено, во-вторых, как мы видим, существует круглая канавка наряду с четырехугольной, в-третьих, непонятно, в какой связи могло находиться сооружение канавок и бревенчатой оградки. По нашему мнению, наличие в канавках, на их дне, целых сосудов, костных остатков туш животных скорее следует связывать с проявлением каких-то поминальных культов. По определенным причинам канавкн сооружались далеко не всегда, а, пожалуй, лишь в исключительных случаях, что также требует своего объяснения.

Из 128 ирменских захоронений, исследованных в Барабе, девять были совершены в могильных ямах, прорезавших материк и потому зафиксированных (рис. 66, 9, 13, 14). Остальные захоронения совершены либо на уровне погребенной почвы, либо чуть прорезав ее (тогда контуры могильной ямы проследить не удается), либо вообще в насыпи кургана. Можно констатировать, что могильная яма у ирменцев сооружалась далеко не всегда, и даже в том случае, когда она сооружалась, это скорее всего дань традиции, нежели ведущая обрядовая черта, поскольку глубина ям крайне незначительна. Так, длина могильной ямы изменялась от 64 до 165 см, ширина — от 40 до 100 см, а глубина — от 5 до 20 см. Могильная яма в плане имела подпрямоугольную, реже овальную форму. В 128 ирменских могилах обнаружено 140 погребенных человек, из них лишь 12 захоронений — детские. Этот факт заставляет полагать, что в условиях высокого процента детской смертности, которая определенно существовала в тот период, детей ирменцы хоронили по особому обряду. Возможно, это были воздушные захоронения на деревьях. Предположить наличие у ирменцев особых детских кладбищ сложно, хотя бы потому, что ни одного такого кладбища в чистом виде не обнаружено. Говорить об отличиях в погребальном обряде мужчин и женщин не приходится нз-за отсутствия, на сегодняшний день, определений, выполненных антропологом.

На ирменских памятниках Барабы под одной насыпью помещалось от одного до пяти захоронений. Если в кургане было одно захоронение, то оно помещалось в центре кургана, если несколько, то без видимой системы по всей площади под насыпью. В некоторых случаях удалось зафиксировать вроде бы ряд погребений. Подобное расположение погребенных под насыпью, кургана обычно для могилыников ирменской культуры практически во всех районах ее распространения.

Погребальный обряд ирменцев представляется нам достаточно сложным и многогранным явлением. Можно выделить следующие его типы.

1. Захоронение трупа сразу после смерти без произведения над телом покойника каких-либо операций (по крайней мере, фиксируемых нами). В этом случае погребенный помещался в могилу на правом боку в скорченном положении (рис. 66, 1, 3, 5, 9, 12, 13, 15). Ориентация — головой в южном направлении с отклонениями к ЮЗ или ЮВ. Сразу следует подчеркнуть, что во всех, случаях, где мы можем уверенно говорить о положении и ориентации погребенных, последние в Барабе лежат только на правом боку (100%), только в скорченном положении (100%). В 55 случаях покойники были ориентированы на юг, в 17 — на юго-запад, в двух — на юго-восток, лишь один — головой на запад. Статистика по ориентации погребенных дана нами на основе могильника Преображенка-3, изученного полностью и, значит, объективно отражающего это явление. Если погребенных захоронено несколько, то их укладывали плотно, рядом друг с другом, в одинаковых позе, положении и с одинаковой ориентацией (рис. 66, 1, 3).

Захоронения подобного вида встречаются на всех без исключения могильниках ирменской культуры, поэтому приведение здесь полного круга аналогий теряет смысл.

2. Вторичные захоронения. Выявление данного вида погребального обряда — дело достаточно сложное, нуждающееся в целой системе доказательств. Однако наблюдения, произведенные прежде всего в полевых условиях, а также наличие таких погребений в могильниках ирменской культуры и времени других территорий не позволяют сомневаться в присутствии такового у ирменцев. О том, что перед нами именно захоронения, совершенные по особому обряду, а не ограбленные могилы, свидетельствуют следующие моменты. Во-первых, там, где мы встречаем такие могилы, не удалось выявить следов, грабительских ям. По-вторых, в ряде расчищенных погребений, где кости лежали в анатомическом порядке, отсутствовали некоторые кости скелета, иногда череп, кости грудной клетки или позвоночного столба, некоторые кости рук или ног. Эти факты нельзя обьяснить ничем иным, как вторичным характером захоронения. Отмечены также случаи, когда рубленые кости конечностей уложены рядом с черепом, здесь же помешен сосуд. К числу вторичных погребений следует отнести и захороненья черепов, с которыми помещались бронзовые украшения и сосуды.

Подтверждением этого служит и то обстоятельство, что в двух погребениях отмечены захоронения, совершенные по обряду первичного погребения, а вместе с ними были помещены черепа. В этом случае, по нашему мнению, налицо сочетание обрядов первичного и вторичного захоронений.

Исходя из всего сказанного, естественно предположить, что погребения, где кости скелета лежат без видимого порядка либо части погребенного (как правило, верхняя) перемешана, а кости ног в непотревоженном состоянии, можно считать не разграбленными, а вторичными захоронениями. Мы не разделяем точку зрения В. И. Матющенко, который, характеризуя погребения, где «костяки погребенных найдены в полном беспорядке», считает, что «это могло случиться только по двум причинам: или могила была разрушимы грабителями, или кости растащили грызуны или какие-то другие животные». Скорее всего, мы имеем дело со вторичным обрядом, захоронения, хотя, разумеется, есть случаи, когда перед нами следы ограбления могилы. Захоронения подобного типа отмечены исследователями практически во всех могильниках ирменской культуры, однако их интерпретация, по видимому, не всегда верна. Порой вторичные захоронения интерпретируются как потревоженные или разграбленные. Наличие вторичных захоронений на Титовском могильнике допускают Д. Г. Савинов и В. В. Бобров.

3. Трупосожжение. В ирменских погребениях Барабы такое погребение известно лишь одно (Преображенка-3, курган 51, погребение 1), однако следы огня зафиксированы на нескольких погребенных Преображенского могильника. Если в целом рассматривать ирменские захоронения различных районов, то подобный обряд не характерен для данных памятников. Обряд кремации зафиксирован в еловских погребениях могильника ЕК-II (две могилы). На могильнике ЕК-I В. И. Матющенко отмечает три случая частичного обожжения умершего. В ирменском же могильнике в ЕК-II исследователь зафиксировал 18 случаев (из 59) применения огня.

Таковы три типа погребального обряда, которые можно выделить в ирменских погребениях Барабинской лесостепи. Важной чертой в погребальном обряде ирменских памятников Барабы является отсутствие деревянных и каменных оградок в захоронениях. Зафиксирован лишь один случай (Преображенка-3, курган 100, погребение 3), когда погребение было заключено в оградку из березовых бревен, имеющих на себе следы воздействия огня.

Захоронения с деревянными оградками известны в ирменских памятниках Верхнего Приобья, хотя встречаются далеко не всегда. Их количество существенно возрастает в погребениях Обь-Чулымского междуречья, где наряду с деревянными оградками встречаются и каменные. Таким образом, данную черту погребального обряда для ирменских памятников лесостепной Барабы следует считать нетипичной.

Погребенные ирменцы в рассматриваемом регионе снабжались и достаточно стабильным инвентарем, где ведущее место, несомненно, занимает керамика. Как правило, в погребении помещался один сосуд, реже два. Бронзовые предметы клались в могилу достаточно редко; как правило, это были украшения. Большое количество погребений вообще не содержало инвентаря. В сравнении с районами Верхнего Приобья, где в погребениях помимо бронзовых вещей встречаются и золотые, Обь-Чулымского междуречья и Томского Приобья ирменские памятники Барабинской лесостепи отличаются бедностью бронзового инвентаря. Мы уже подчоркивали, что этот момент может быть связан с отсутствием собственной рудной базы для получения бронзы в Барабе, чего нельзя сказать о районах Алтая и Кузбасса.

Таким образом, погребальный обряд ирменских захоронений Барабы, хотя и имеет ряд специфических отличий, в целом прекрасно коррелирует с погребальным обрядом ирменцев Верхнего Приобья и в меньшей степепн — Обь-Чулымского междуречья.

Культурная принадлежность и проблемы хронологии

В 1955 г. Н. Л. Членова выделила культуру эпохи поздней бронзы для лесостепной полосы Западной Сибири, которая получила название нрменской. С этого момента прошло более 20 лет, накоплен новый оригинальный материал по периоду позднего бронзового века на широких пространствах западносибирской лесостепи, однако мы не ошибемся, пожалуй, если отметим, что ни по одному периоду не высказано столько точек зрения, порой диаметрально противоположных, сколько высказано о проблематике этой культуры.

Барабинская лесостепь является, по сути, новым районом, где памятники периода поздней бронзы исследовались лишь в последнее десятилетие. Полученный материал в основной массе оставался неопубликованным и малодоступным для исследователей. Фактически отсутствовали работы и по его осмыслению. Вместе с тем имеющиеся в нашем распоряжении материалы по своему объему не уступают, а порой и превосходят соседние с Барабой регионы распространения культур эпохи бронзы, на основании которых, строились гипотезы, касающиеся рассматриваемой проблематики. Дать культурно-историческую характеристику материалов эпохи поздней бронзы лесостепной Барабы невозможно, не касаясь проблем, эпохи бронзы соседних регионов, тем более что памятники эпохи поздней бронзы Барабы теснейшим образом связаны по характеру культуры с соседними верхнеобскими.

Как это ни парадоксально, но по истечении более чем 20 лет с момента выделения ирменской культуры с повестки дня не снят вопрос, какие же памятники относятся к ней и как все-таки называть эту культуру.

Н. Л. Членова выделяет ирменскую культуру на основе прежде всего полноценных источников поселения Ирмень-1, исследованного М. П. Грязновым. Она считает, что к ней относятся памятники эпохи поздней бронзы с характерной керамикой районов верхней Оби, Новосибирского и Томского Приобья. Ирменская культура, по ее мнению, является одной из родственных культур карасукского времени.

Термин «ирменская культура» и объективность существования последней были восприняты М. Ф. Косаревым, В. А. Посредниковым, а позднее Д. Г. Савиновым и В. В. Бобровым.

М. П. Грязнов в отличие от Н. Л. Членовой выделил десять вариантов карасукской культуры, куда вошли ирменцы как особая группа карасукских племен. Эту точку зрения полностью разделили в своих работах Г. А. Максименков, А. И. Мартынов, Т. Н. Троицкая, А. П. Уманский, М. А. Демин, которые выделяют и характеризуют новые варианты карасукской культуры на материалах, отнесенных Н. Л. Членовой к ирменской культуре.

Иной точки зрения на данную проблему придерживается В. И. Матющенко. Для районов Верхнего лесостепного и южно-таежного Приобья он выделяет еловско-ирменскую культуру. По его мнению, материалы открытой М. Ф. Косаревым еловской культуры и ирменской культуры (по Н. Л. Членовой) не встречаются на рассматриваемой территории вне зависимости друг от друга, поэтому, полагает исследователь, следует говорить не о двух культурах, а лишь о двух различных этапах, одной культуры. Эта идея подробно обосновывается В. И. Матющенко в обобщающей работе.

Применительно к рассматриваемой проблеме следует привести мысль С. В. Киселева, который относил памятники эпохи поздней бронзы юга Западной Сибири к «карасукской эпохе». Э. А. Новгородова предлагает называть выделяемые М. П. Грязновым 10 вариантов карасукекой культуры «позднеандроновскими или предскифскими культурами». Основываясь, по сути, на однородных источниках, исследователи высказывают несколько точек зрения на данную проблему.

Отсутствие в советской и зарубежной историографии единого определения «археологической культуры» как исторического явления осложняет ситуацию. Несмотря на это, мы имеем для данных материалов целый комплекс достаточно четких признаков, с одной стороны, объединяющих в единую группу памятники отдельных территорий, с другой — не дающих нам возможности включить сюда другие памятники, где набор признаков иной.

Обладают ли рассматриваемые памятники набором признаков, позволяющих говорить о них как об особой, в данном случае ирменской, культуре? Безусловно. Во-первых, это наличие специфической керамики — горшковидной, круглодонной и плоскодонной формы с ярко выраженным геометрическим орнаментом, выполненным преимущественно резной техникой. Несмотря на отдельные элементы сходства ирменской керамики с карасукской, позднееловской, бегазы-дандыбаевской и другими группами керамики порой весьма отдаленных от Обь-Иртышья культур эпохи бронзы, ирменская керамика специфична. Погребальный обряд на могильниках выделяемой культуры — также явление своеобразное.

Погребения совершались под небольшими курганными насыпями, как правило, выше материка; отмечаются первичные и вторичные захоронения. В первичных погребенный лежит на правом боку в скорченном положении, с южной ориентацией. В ряде случаев прослежены каменные или деревянные обкладки и перекрытия. Как видим, в целом погребальный обряд ирменцев существенно отличается от обряда других культур эпохи поздней бронзы Западной Сибири. Бронзовый инвентарь также имеет ряд специфических предметов (прежде всего гвоздевидные подвески и браслеты), которые характерны для памятников рассматриваемой культуры.

К сожалению, антропологические данные по погребениям ирменской культуры крайне малочисленны, однако и то, что мы уже имеем, позволяет нам говорить об ирменцах как об особой группе племен эпохи поздней бронзы.

Итак, мы имеем все основания видеть в рассматриваемых материалах именно культуру. Если же встать на позицию М. П. Грязнова и его последователей, то мы должны видеть в карасукской культуре некий субстрат, на основе которого сложились соседние культуры эпохи поздней бронзы как варианты. Думается, что это неверно. По уровню развития производительных сил ни ирменская, ни другие культуры эпохи поздней бронзы ничем не уступали карасукской. Элементы сходства, которые усматриваются вполне справедливо в этих культурах, следует объяснить, по нашему мнению, не влиянием одной культуры на другую (что само по себе не исключает обмена вещами и идеями), а конвергентным развитием культур эпохи поздней бронзы на территории Евразии.

Не можем мы принять за основу и точку зрения В. И. Матющенко. Она, как известно, не раз подробно разбиралась М. Ф. Косаревым и В. А. Посредниковым, мнение которых, мы разделяем. Хотелось бы лишь особо подчеркнуть отдельные моменты. В своей аргументации В. И. Матющенко основывается прежде всего на материалах еловского комплекса — могильников ЕК-I и ЕК-II и Еловского поселения. Логически это вроде бы оправдано, поскольку к моменту написания своей работы материалы этих памятников являлись наиболее представительными по объему в Приобье. Однако следует учитывать, что сам район, в котором, расположены эти памятники, вплотную примыкает к таежной зоне Приобья, что порождает чрезвычайно сложную картину сосуществования культур на данной территории. Неслучайно поэтому, что мы не найдем ни одного аналогичного комплекса признаков культуры, прослеженного В. И. Матющенко на еловском комплексе, как по части сочетания, порой в одних погребениях, еловских и ирменских элементов, так и по сложности и многогранности деталей погребального обряда на более южных территориях Верхнего Приобья, не говоря уже о других районах, таких как Предгорный Алтай, Кузбасс или Барабинская лесостепь.

Наличие ирменских материалов к этом районе, как и еловских в южных областях Приобья, присутствие еловских и ирменских материалов на отдельных памятниках объясняются контактностью зоны Верхнего Приобья в делом, где наличие ленточных боров и речной системы давало возможность еловцам мигрировать на юг, а ирменцам — на север. Естественно поэтому, что на поздних этапах еловской культуры мы наблюдаем наличие ирменских черт на еловской керамике.

Что касается отмечаемого сходства еловского и ирменского бронзового инвентаря то, во-первых, еловский инвентарь более архаичен, чем ирменский (его андроноидность признает и сам В. И. Матющенко), во-вторых, нельзя забывать о существовании эпохального сходства в бронзовом инвентаре на разных этапах развития культур зпохи бронзы Евразии. Наконец, нельзя согласиться с В. И. Матющенко, что в погребальном обряде у еловцев и ирменцев отсутствуют существенные различия и по характеру надмогильных сооружений, и по положению погребенных в могиле еловский и ирменский погребальные обряды отличаются весьма существенно.

Неверно утверждение В. И. Матющенко о том, что в лесостепном Приобье мы не знаем, «ни одного более или менее изученного поселения, в керамическом комплексе которого содержались бы только еловские или только ирменские формы и орнаменты. И те и другие присутствуют в зтих поселениях». Такие памятники в настоящее время известны. Так, на поселениях Бытстровка-IV и Милованово-III А. В. Матвеевым и Е. А. Сидоровым вскрыто в общей сложности несколько тысяч квадратных метров площади, обнаружено свыше десятка жилищ. На поселении Быстровка-IV получен чистый ирменский комплекс, а на поселении Милованово-III Е. А. Сидорову удалось зафиксировать стратиграфически и планиграфически разные поселения — как еловское, так и ирменское. В. А. Захом раскопано одно жилище на поселении Ордынское-12, где обнаружена только еловская керамика. Наконец, автор настоящей работы проводил исследования на памятнике Усть-Алеус-6, где вскрыто свыше 50 м2 площади и обнаружена только ирменская керамика; совместно с Н. В. Полосьмак нами исследовалось поселение Крохалевка-4, где обнаружена только ирменская посуда (вскрыто 136 м2 площади), а па поселении Крохалевка-7 — исключительно еловский керамический комплекс. Что же касается других территорий, то в Барабинской лесостепи на ирменских памятниках — как поселениях, так и могильниках (кроме поселения Каргат-6) — еловской керамики не встречено. То же самое можно, по-видимому, отметить и для района Обь-Чулымского лесостепного междуречья. Естественно поэтому, что нельзя принять и тезис В. И. Матющенко о совпадении территории распространения еловской и ирменской культур.

По нашему мнению, еловская культура сосуществует с ирменской на позднем этапе своего развития, испытывая на себе мощное влияние последней. Как показывают материалы эпохи поздней бронзы, полученные Ю. Ф. Кирюшиным в Васюганье, влияние ирменцев распространяется достаточно далеко на север, в таежную зону.

Что касается предположения Э. А. Новгородовой, то его нельзя принимать во внимание поскольку в ряде районов, как будет показано ниже, ирменская культура, ее поздний этап, существует уже в скифское время, поэтому называть ее «предскифской» было бы неверно.

Подводя итог вышеизложенному, можно сказать, что в период поздней бронзы на юге, в лесостепной части Западной Сибири, существовала ирменская культура, выделенная Н. Л. Членовой. К этой культуре следует, несомненно, отнести и рассмотренные памятники Барабинской лесостепи, совокупность признаков которых (форма и орнаментация керамики, погребальный обряд, наличие специфических для ирменской культуры бронзовых предметов) в целом совпадает с характерными признаками ирменской культуры Верхнего Приобья.

Таким образом, говоря о распространении ирменской культуры, необходимо отметить, что восточной ее границей стедует считать памятники Ачинско-Мариинской лесостепи (один из наиболее восточных — памятник Шестаково-1А, исследованный автором); следует учесть также находки Д. Г. Савиновым ирменской посуды на севере Минусинской котловины (Устинкино). Западная граница распространения памятников ирменской культуры определена Н. Л. Членовой. Она проходит в районе Иртыша, включая Барабинскую лесостепь. Северной границей распространения ирменской культуры следует считать предтаежную часть верхнего Приобья, где наиболее северным, памятником, по-видимому, является ирменский могильник ЕК-II; в северо-западной части Барабинской лесостепи ирменские племена распространяются также до пределов предтаежной зоны (Новочекино-1), где смешиваются с северным таежным населением эпохи поздней бронзы. Южная граница распространения ирменской кутьтуры проходит в предгорьях Алтая. Облик культуры эпохи поздней бронзы в Горном Алтае нам пока неизвестен, однако случайные находки ножей и кинжалов андроновского и карасукского облика в этом районе дают основание надеяться на открытие здесь в обозримом будущем и памятников данного периода, тем более что первые шаги в этом отношении уже предприняты.

Говоря о границах распространения ирменской культуры, следует учесть и наличие ее локальных вариантов. Этот вопрос был в свое время поставлен исследователями. По нашему мнению, к таким вариантам на сегодняшний день можно относить памятники розановского типа в Прииртышье, где ирменский компонент, несомненно, присутствует; можно, по-видимому, говорить о томском варианте ирменской культуры, сложившемся за счет синтеза позднееловского и ирменского населения; несомненно выделение алтайского варианта ирменской культуры, а также ийского варианта (но не карасукской, по А. И. Мартынову, а ирменской культуры). Район Верхнего Приобья (включая и Новосибирское Приобье), а также Барабинскую лесостепь следует считать центром ее распространения.

Дискуссионным является вопрос о формировании ирменской культуры. На этот счет также высказан ряд точек зрения. Так, Н. Л. Членова считает, что ирменская культура сложилась в результате синтеза андроновских и каких-то лесных племен при опосредованном влиянии карасукской культуры. По мнению М. П. Грязнова, андроновская культура перерастает в ирменскую в результате смены хозяйственной деятельности, произошедшей в обществе. Точка зрения М. Ф. Косарева претерпела известные изменения. Сначала он полагал, что ирменская культура сложилась в результате синтеза еловской, какой-то таежной и карасукской кутьтур; в последнее время он приходит к заключению, что антроноидная еловская культура перерастает в ирменскую, отмечая при этом роль карасукской культуры. В. И. Матющенко считает, что выделяемая им еловско-ирменская культура многокомпонентна в своей основе. Исследователь полагает, что она сложилась на базе самусьской культуры при ее синтезе с андроновской и; при участии составного юго-восточного компонента, восходящего к афанасьевско-окуневскому времени. Влияние карасукской культуры, по его мнению, не было столь ощутимым и распространялось преимущественно лишь на районы Верхней Оби. Последнюю мысль поддерживает и В. А. Посредников.

Как видим, проблема происхождения ирменской культуры в современной историографии стоит достаточно остро.

Почти все исследователи единодушны, выделяя в основе ирменской культуры андроновский субстрат. Этот факт нам также представляется бесспорным. Действительно, ряд элементов орнаментации андроновской керамики мы находим в ирменской посуде, то же самое можню сказать и об определенном сходстве в погребальном обряде андроновцев (федоровцев) и ирменцев. Близость антропологического типа андроновцев и ирменцев Барабинской лесостепи отмечал В. А. Дремов.

Вторым основным компонентом, который лег в основу ирменской культуры, является, по нашему мнению, позднекротовскнй компонент. Мы уже писали о том, что на территории Барабииской лесостепи андроновцы (федоровцы) сосуществовали с кротовцами. Об этом ярко свидетельствует комплекс памятника Сопка-2;, охарактеризованный выше. Важно отметить, что ареал кротовской культуры практически совпадает с распространением ирменской культуры. Как показано выше, ряд бронзовых орудий по сути ирменского облика зарождался, видимо, в андрновско-кротовкой среде, возможно, как раз в результате синтеза этих культур. Не исключено, что в ирменском обществе были трансформированы некоторые элементы погребального обряда не только андроновцев, но и кротовцев. Мы имеем в виду факты захоронения в могиле вместе с погребенным черепа другого человека, а также частичный обжиг трупов при погребении.

Разумеется, данная точка зрения не менее гипотетична, чем и все остальные, поскольку мы не имеем пока достаточно фактов для ее аргументации.

В отношении карасукского компонента мы разделяем точку зрения В. И. Матющенко. Действительно, между карасукской и ирменской культурами существует ряд сходных черт в керамике. В ирменских комплексах известны ножи и лапчатые подвески карасукского облика, однако зто сходство логичнее всего объясняется, во первых, тем, что в основе этих культур лежит андроновский (федоровский) пласт, который порождает ходство керамических комплексов, во-вторых, связи между этими культурами несомненно существовали и, по-видимому, были достаточно устойчивыми. Благодаря этнм связям ряд карасукских вещей попадал в ирменскую среду; возможно, что ирменцы восприняли у карасукцев и некоторые черты погребальной обрядности. Неслучайно захоронения в каменных «ящиках» известны в восточных районах распространения ирменской культуры.

О наличии ирменского инвентаря на карасукских памятниках свидетельствуют материалы устинкинского комплекса.

Касаясь связей носителей ирменской культуры с их соседями, уместно остановится еще на одном немаловажном, вопросе.

Среди ирменских погребений, изученных в Барабе, совершенно отчетливо выделяется ряд захоронений, достаточно своеобразных как по погребальному обряду, так и по обнаруженной там керамике, хотя число могил в общей массе исследованных погребений и невелико (три захоронения на могильнике Преображенка-3, четыре — на могильнике Абрамово-4; одно — на могильнике Гандичевский совхоз), однако специфика этих материалов очевидна, чтобы оставить ее без внимания и обьяснения.

Комплекс керамики представлен небольшими плоскодонными сосудами с плавно профилированным туловом, весьма напоминающими по форме ирменскую керамику, наиболее характерную для погребений (рис. 67, 3 5—7). Однако существуют и различия, не позволяющие говорить о их полном тождестве. Так, в рассматриваемой керамике венчик не орнаментировался. По шейке наносился своеобразный разделительный пояс в виде двух параллельных линий, заполненных, иногда наклонными рядами штампа. Тулово украшалось узором в виде горизонтально нанесенных ромбов, реже — свисающих треугольников, а также узором из треугольных фестонов и меандровидных фигур. Орнамент нанесен аккуратно поставленным гребенчатым штампом, что отличает технику орнаментации от резной ирменской. На могильнике Абрамово-4 обнаружен кубковидный сосуд. По мнению Е. Е. Кузьминой, кубковидные сосуды являются в евразиатских степях имитацией южно-среднеазиатских кубков и ваз, попавших сюда (в том числе и в лесостепную часть Западной Сибири) через посредство скотоводческих племен Средней Азии. По данным, собранным исследователем, кубковидные сосуды следует датировать эпохой поздней бронзы.

Рис. 67. Керамика ирменской культуры (1, 2, 4) и сосуды с чертам бегазы-дандыбаевской культуры (3, 5, 6, 7). 1, 2, 4, 6, 7 — Абрамова-4; 3, 5— Преображекка-3. 1, 6—курган 14; 2 — курган 10, погребение 1; 3, 5	— курган 95, погребение 1; 4 — курган 15, погребение 1; 7 — курган 16.

Рис. 67. Керамика ирменской культуры (1, 2, 4) и сосуды с чертам бегазы-дандыбаевской культуры (3, 5, 6, 7). 1, 2, 4, 6, 7 — Абрамова-4; 3, 5— Преображекка-3.
1, 6—курган 14; 2 — курган 10, погребение 1; 3, 5 — курган 95, погребение 1; 4 — курган 15,
погребение 1; 7 — курган 16.

Погребальный обряд характеризуемых захоронений также достаточно своеобразен и отличается в целом от ирменского. Прежде всего отмечены курганы, где останки умершего отсутствуют, а на уровне погребенной почвы обнаружены сосуды и следы костров (Абрамово-4). Встречены две могилы с групповыми захоронениями (Преображенка-3). Наконец, рассматриваемая керамика встречается в погребениях, совершенных по обряду, характерному для ирменской культуры Барабы. Костяк лежит на правом боку в скорченном положении, с южной ориентацией, на уровне погребенной почвы (Абрамово-4, Ганднчевский совхоз).

Анализируемая керамика более всего, по нашему мнению, сопоставима с посудой бегазы-дандыбаевской культуры Центрального Казахстана как по форме, так и по принципам и способу нанесения орнамента.

Анализируя материалы могильника Еловка-II, В. И. Матющенко отметил ряд сходных черт в керамике этого памятника с бегазы-дандыбаевской посудой. М. Ф. Косарев пришел к выводу о наличии постоянных устойчивых связей бегазы-дандыбаевской культуры с населением таежного Приобья.

Наши материалы подтверждают эту точку зрения и говорят, возможно, о проникновении отдельных, групп населения из Казахстана в Барабинскую лесостепь, где они сосуществовали с ирменским населением, вступая с последним в активные контакты, о чем свидетельствует нахождение такой керамики в виде небольших комплексов на ирменских поселениях. Очевидно, такое сосуществование обусловлено в значительной степени родственностью андроновского субстрата, лежащего в основе как бегазы-дандыбаевской, так и ирменской культуры в большей или меньшей степени.

На Верхней Оби в районе с. Ордынское найдены два сосуда, весьма близкие к дандыбаевским.

Погребения с керамикой, сходной с рассматриваемой нами и бегазы-дандыбаевской, известны в Среднем Прииртышье на городище Потчеваш.

Одной из важнейщих является проблема датировки ирменской культуры. Говоря об относительной хронологии ирменских памятников в Барабе, мы уже отмечали в разделе, посвященном андроновской (федоровской) культуре, что нам дважды удалось надежно зафиксировать условия стратиграфического залегания андроновских и ирменских культурных горизонтов. Так, в кургане 44 могильника Преображенка-3 ирменское погребение перекрывало андроновское. В этом же могильнике ровик с ирменским сосудом перерезал апдроновское погребение детского грунтового могильника. Не менее показательна картина на поселении Каргат-6, где сохранившийся местами андроновский культурный слой был перекрыт выбросом из сооруженного позднее ирменского жилища. Таким образом, можно сказать, что ирменская культура в Барабинской лесостепи существовала позже андроновской. Во всяком случае, стратиграфических наблюдений, которые утверждали бы обратное, мы не имеем.

Но вопросу абсолютной датировки ирменской культуры существует несколько точек зрения М. П. Грязнов датировал ирменские памятники X—VIII вв. до н. э., М. Ф. Косарев, Д. Г. Савинов и В. В. Бобров — IX—VII вв. до н. э., В. И. Матющенко и Т. Н. Троицкая — X—VIII — началом VII в. до н. э., Н. Л. Членова — VIII—VII вв. до н. э. Среди предметов, обнаруженных на ирменских памятниках Барабы, изделием, которое может абсолютно датировать комплекс, можно признать лишь нож с аркой на кронштейне, обнаруженный на памятнике Преображенка-3. Бытование таких изделий относится к VIII—VII вв. до н. э. Из ирменского кургана 68 могильника Преображенка-3 была взята проба угля, которая дала дату тю С14( 880 ± 25 г. до н. э. (СО АН 1673). Учитывая наличие и Барабе позднеирменского этапа ирменской культуры, формирование которого относится, по-видимому к рубежу VIII—VII вв. до н. э., можно полагать, что ирменскую культуру в Барабе следует датировать IX—VIII (может быть, началом VII) вв. до н. э.

К оглавлению книги «Бараба в эпоху бронзы» / К следующей главе

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика
Археология © 2014