Мерперт Н.Я. «Неолитическая революция» на Ближнем Востоке (некоторые моменты разработки проблемы в зарубежной науке)

К содержанию 180-го выпуска Кратких сообщений Института археологии

За 57 лет своего существования проблема «неолитической революции», претерпела ряд существенных изменений. Они коснулись и фактологической базы, и географических и хронологических ее рамок, и широты подхода к ней, и использования при ее разработке данных различных наук — как гуманитарных, так и естественных, и акцентировки основных моментов проблематики, и, главное, определения, анализа и всестороннего осмысления основных сторон огромного по своему значению исторического явления. Проблема стала чрезвычайно многосторонней. И это совершенно закономерно. В этой связи следует подчеркнуть, что если сам переход от присваивающей к производящей экономике явился важнейшим фактором человеческой истории, то осознание его как особой проблемы стало крупнейшим вкладом в археологическую проблематику и в самый ход археологического, да и не только археологического, исследования древнейшего прошлого человечества.

Ближний Восток — один из основных первоначальных центров «неолитической революции». С ним связано возникновение и этого термина, и самой проблемы. Материалы Ближнего Востока привлекались на всех этапах ее разработки в первую очередь. Они использовались и при созданий основных связанных с ней теорий. Именно эти материалы наряду с материалами Мезоамерики привлекаются для определения общих закономерностей «неолитической революции» и своеобразия ее в конкретных регионах, ее периодизации, механики и места в историческом процессе. Многосторонность проблематики представлена в материалах Ближнего Востока во всей своей полноте.

В советской археологической литературе как общая проблематика «неолитической революции» на Ближнем Востоке, так и ряд конкретных ее вопросов нашли освещение и развитие в ряде работ В. С. Титова, В. М. Массона, Б. В. Андрианова, Г. Н. Лисицыной, С. А. Семенова, Р. М. Мунчаева, В. А. Шнирельмана, Н. О. Бадера и др. ¹ В них достаточно четко поставлены вопросы о роли комплекса предпосылок, как природных, так и культурных, в самом процессе и механизме перехода к производящему хозяйству. Значительное внимание уделено в них и ряду других сторон проблемы: этапам «неолитической революции», специфике ее в отдельных регионах, экономическим, социальным и культурным ее последствиям и т. д. В силу этого в настоящей статье я кратко остановлюсь лишь на самых общих этапах осмысления проблемы, обратившись прежде всего к работам зарубежных исследователей.

Но предварительно в тезисной форме следует осветить вопрос об источниковедческом фонде проблемы. В момент ее возникновения фонд собственно археологических источников был минимален. Сами постановка и обоснование проблемы были обусловлены достижениями палеобиологии, прежде всего трудами Н. И. Вавилова. Вместе с тем они были связаны с традициями построенных на этнографических данных культурно-эволюционных схем XIX в., восприняв и сильные и слабые их стороны. Накопление огромного материала, начиная с 40-х годов, прежде всего в результате специально связанных с разработкой проблемы полевых исследований, привело к созданию значительного и всевозрастающего фонда источников, который требует постоянного пересмотра и анализа, определенной селекции, оценки роли конкретных явлений в рассматриваемом процессе, принадлежности их непосредственно к периоду «неолитической революции» или к определенным ступеням обусловленного ею дальнейшего развития, хронологического и исторического соотношения между ними. Ряд моментов подлежит еще здесь серьезному обсуждению, а отдельные заключения неоднократно менялись. Территориальные рамки проблемы заметно расширились, охватив Восточное Средиземноморье, Южную Турцию, Северную Месопотамию, ряд районов Ирана, Закавказье. Нижняя хронологическая граница отодвинулась до рубежа IX—VIII тысячелетий до н. э. Отдельные памятники и целые культуры перемещены с одной ступени процесса на другую, хронологическое же их соотношение до сего времени вызывает заметные разночтения ². Все это вызывает необходимость дальнейшего источниковедческого анализа, предельного уточнения места конкретных явлений в ходе «неолитической революции», от чего зависит и само ее осмысление.

До 1925 г., когда В. Г. Чайлд особо подчеркнул роль перехода к производящей экономике и впервые ввел само понятие «неолитической революции» ³, явление это мало привлекало внимание археологов как фактор человеческого развития, на тысячелетия определивший судьбы экономики и культуры. В. Г. Чайлд, следовавший в основном упомянутым культурно-эволюционным схемам, обратился к вопросу о воздействии производящего хозяйства на весь строй жизни охотников и собирателей Европы периода дикости. Источник этого явления он видел на Ближнем Востоке. Здесь он искал возможный центр происхождения производящей экономики, из которого она диффузионировала в Европу за тысячелетия до условного начала древней истории. Этот выдающийся ученый располагал тогда весьма ограниченным фактическим материалом и основывался в значительной мере на своих огромных знаниях и способностях научного синтеза и предвидения.

В данном случае синтезом соответствующих представлений В. Г. Чайлда явилась «оазисная теория». Согласно ей, с отступлением ледника — около 10 000 лет до н. э. — дожди, увлажнявшие некогда Северную Африку и Аравийский полуостров, передвинулись севернее, к Европе. Это привело к иссушению большей части Ближнего Востока. Иссушение и явилось стимулом для перехода к производящему хозяйству. В поисках пищевых ресурсов население группировалось теперь в оазисах, где естественная концентрация растений, животных и людей привела к своего рода симбиозу, к трехстороннему взаимодействию, завершившемуся доместикацией.

При своей несомненной логичности «оазисная теория», по сути дела, априорна и может рассматриваться как выразительный пример географического детерминизма. Дальнейшие исследования не подтвердили ни связи древнейших очагов доместикации с намеченными В. Г. Чайлдом оазисами, ни наличия значительного иссушения в конце плейстоцена. Однако теория имела своих приверженцев и дожила до 1950 г., когда по отношению к Иерихону ее упорно защищала К. Кенион ⁴ в дискуссии с Р. Брейдвудом — создателем новой теории, явившейся следующей ступенью в осмыслении условий и механизма перехода к производящему хозяйству.

Основываясь уже на результатах целенаправленных полевых исследований, прежде всего в Курдистане, Р. Брейдвуд оспорил теорию В. Г. Чайлда об определяющей роли климатических сдвигов. В переходе к производящей экономике он видел результат «возросшей в определенный момент культурной дифференциации и специализации человеческих общин» ⁵, т. е. социально-экономического и культурного развития, достигнутого конкретными коллективами. Правильно подчеркивая роль технико-экономического фактора, Р. Брейдвуд считал наиболее действенным проявление его на оптимальном экологическом фоне, т. е. в областях естественного обитания и наибольшей концентрации диких предков растений и животных, доместицированных в процессе «неолитической революции». В самом этот процессе он выделял два различных уровня производящей экономики и развития в целом: эру первоначальной культивации и доместикации (первые опыты воздействия человека на природу, искусственный перенос растений, прежде всего злаков, за пределы их естественного ареала, специализированная охота и пр.) и эру первичных деревень (завершение доместикации, формирование новой системы экономики и воздействие ее на все основные стороны человеческой жизни). В конкретных коллективах эти эры, естественно, развивались неодновременно, но в целом они не обязательно следовали одна за другой. Здесь предполагается мозаичная взаимозависимость между различными по характеру развития группами, прежде всего между оседлыми земледельцами и подвижными скотоводами. Развивая эту мысль Брейдвуда, К. Ламберг-Карловский писал: «С древнейших времен ближневосточная пищевая экономика поддерживала две различные культурные модели: оседлых земледельцев и кочевых скотоводов. Взаимодействие между ними представляет один из лейтмотивов ближневосточной цивилизации. Это взаимодействие связано с определенной враждой и предубеждением, но оно же символично во многих отношениях, поскольку оседлые и кочевые группы связаны многочисленными каналами обмена» ⁶.

В качестве оптимальной области процесса первичной доместикации Р. Брейдвуд рассматривал холмистые фланги Загроса, в которых видел «основное ядро» («nuclear area»), давшее начало распространению производящего хозяйства.

Полностью признавая значение теории Р. Брейдвуда как весьма значительного этапа в исследовании рассматриваемой проблемы, подчеркну, что ныне нельзя уже говорить ни о едином факторе, определившем переход к производящей экономике, ни о едином территориальном его ядре, даже в пределах конкретного ближневосточного центра. Сомнению подвергся и тезис об оптимальной области процесса. После известного эксперимента Д. Харлана, показавшего большую продуктивность собирательства диких злаков ⁷ появилось мнение, что процесс доместикации стимулировался не столько в центре областей естественного распространения диких съедобных растений, сколько на окраинах таких областей, где естественных пищевых ресурсов не хватало и возникла необходимость искусственного их умножения.

Само возникновение подобной необходимости неизбежно связывается с кризисными явлениями, порожденными либо естественными, либо антропогенными факторами, либо, наконец, сложным сочетанием тех и других. И естественной следующей ступенью в разработке нашей проблемы стал экологический подход к вопросу о происхождении производящего хозяйства ⁸. К. Соер, а позже Л. Уайт рассматривали этот процесс как изменение в адаптации, изменение в характере взаимодействия между культурой и средой, вызванное либо климатическими катаклизмами, либо ростом народонаселения, превышавшим возможности естественных пищевых ресурсов определенных областей ⁹.

Дальнейшее развитие эти положения нашли в работах Л. Бинфорда ¹⁰. Этот исследователь постулировал, что общество охотников и собирателей определенным образом регулирует демографию, сохраняя соответствие ее природным ресурсам. Однако для конца плейстоцена он предположил быстрое нарушение такого равновесия, вызванное резким ростом населения на базе широкого использования водных ресурсов и обусловленной им оседлости. Рост населения вызвал миграции из прибрежных районов во внутренние области. Это, в свою очередь, вело к демографическому давлению в областях распространения диких съедобных растений и вызывало дальнейшие миграции, уже в окраинные районы, где полуоседлые группы мигрантов вынуждены были прибегнуть к совершенствованию адаптации и выработке новой технологии, чтобы избежать голода. На этих окраинах создались «зоны адаптивного напряжения», с которыми и связано начало земледелия.

Однако основные положения этой гипотезы остаются априорными. Ни движение населения во внутренние области, ни демографическое давление в прибрежных районах никаких фактических доказательств пока не имеют. Сам Л. Бинфорд убеждает читателей в том, что они должны быть найдены в будущем. Но можно согласиться с французским исследователем Ж. Ковэном, иронически заметившим по этому поводу: «„Модель ¹¹ перерастает здесь в пророчество»

Стремление избежать односторонности и охватить проблему с максимальной широтой характерно для работ К. Флэннери, последовательно дополняющих и развивающих предложенные гипотезы, а в определенных, случаях пересматривающих и изменяющих их. Свое построение К. Флэннери пытается обосновать системой последовательных экономических моделей, отражающих совершенствование использования природных ресурсов и прежде всего усиление преобразующего фактора в этом процессе, ведущем к производству пищи. Основное внимание концентрируется здесь не столько на причинах, сколько на самом механизме перехода к производящей экономике.

Надо отметить, что выделяются два типа теорий, касающихся этого направления исследований. Первый тип предполагает осознанное воздействие человека на животных в экономических, религиозных и культурных целях. Пример тому — утверждение Ф. Цейнера, что «social relationships» между людьми и некоторыми дикими животными неизбежно приводит к «symbiotic relationship», результатом которого является доместикация ¹². Теории второго типа подчеркивают определяющее значение среды и адаптации в определенной экосистеме как основных факторов доместикации. К этому типу могут быть отнесены теории Р. Брейдвуда, Л. Уайта, в известной мере Л. Бинфорда и большинства других специалистов по древнейшим периодам развития производящей экономики на Ближнем Востоке. К их числу должен быть отнесен и К. Флэннери ¹³. Отмечу три значительных тезиса. Первый: еще в период верхнего палеолита в обществе охотников и собирателей наметилась тенденция к заметному расширению и совершенствованию использования природных ресурсов («революция широкого спектра»), связанным с определенным техническим прогрессом. В результате численность населения заметно возросла еще до перехода к производящему хозяйству. Второй тезис: переход этот произошел в окраинных районах горных областей Ирана, Ирака и Турции и на лесистых плато Палестины. Третий тезис: с самого начала следует говорить о полицентризме процесса перехода к производящему хозяйству.

Весьма важным представляется положение К. Флэннери о многоресурности присваивающего хозяйства и об использовании различных экологических ниш в разные сезоны. Особо подчеркивается, что адаптация касалась не единой специфической среды, а определенных растений и животных, обитавших в различном окружении, в нескольких экологических нишах. Дабы с должной полнотой использовать эти ресурсы, стали необходимы сезонные передвижения и определенная их регламентация. Именно дифференцированная и регламентированная эксплуатация пищевых ресурсов различных экологических ниш характерна для начального периода культивации и доместикации. Она привела к заметным изменениям в отношениях между людьми, животными и растениями, обитавшими в различных биотопах. С ней же связаны и первые опыты перенесения диких растений в новые биотопы, что способствовало естественному отбору, а в дальнейшем и бессознательному искусственному отбору с созданием особых популяций.

Большое значение придает К. Флэннери данным роста населения на окраинах «оптимальных районов», где увеличение продуктивности использования пищевых ресурсов требовало максимальной человеческой активности, приведшей в конце концов к возникновению земледелия. Определенную роль сыграли здесь климатические колебания в конце плейстоцена: К. Флэннери признает их значение для определенного расширения зоны произрастания диких злаков. Но решающий факторами он считает здесь демографическое давление, связанное с «революцией широкого спектра», и наличие технологических предпосылок, обусловивших саму возможпость освоения новых территорий с культивацией перенесенных на них растений.

Наконец, принципиальное значение имеет четкий и исчерпывающе аргументировапный вывод этого исследователя о наличии ряда центров, в которых независимо складывалась производящая экономика.

С исследованием механизма перехода к производящему хозяйству на Ближнем Востоке связано и выявление еще одного фактора этого процесса. Им было применение огня при загонной охоте, приводившее к сложным и противоречивым процессам как позитивного (обновление травяного покрова, рост поголовья и расширение ареала диких животных, улучшение условий для диких злаков), так и негативного (нарушение стабильности внутри экологических, а следовательно, и среди хозяйственных систем) характера ¹⁴. И те и другие сыграли свою роль в процессе перехода к земледелию и скотоводству, при котором использовались отмеченные условия и компенсировалось нарушение стабильности.

Учет и сравнительный анализ как приведенных выше, так и ряда других теорий привели к широко принятому ныне заключению о наличии целого ряда факторов (природного, технологического, демографического и др.), обусловивших переход к производящей экономике. То же следует сказать и о предпосылках этого процесса, связанных с характером адаптации, опытом использования определенных пищевых ресурсов, образом жизни и т. п. Роль и сочетание тех и других в конкретных случаях могли быть различными. По-разному рассматривается и вопрос об их взаимообусловленности (Т. Линч, Г. Райт, Ф. Смит, Т. К. Янг) ¹⁵. Значительный интерес представляет в этом аспекте и упоминавшееся уже исследование Ж. Ковэна, построенное прежде всего на материалах памятников Сирии и Палестины IX—VII тысячелетий до н. э. ¹⁶

Ж. Ковэн, принимая основные положения Р. Брейдвуда, К. Флэннери, Т. Линча и других, касающиеся причин, механики и последствий «неолитической революции» на Ближнем Востоке, пересматривает ряд конкретных вопросов, предлагая оригинальные, а в ряде случаев убедительные и остроумные решения их. Прежде всего он отмечает, что синхронизм, долгое время предполагавшийся для возникновения связанных с «неолитической революцией» явлений, таких, как производящее хозяйство, оседлость, формирование деревень, специфические формы искусства и другие, поставлен под сомнение последними открытиями (стационарные поселки с присваивающим хозяйством, временные стоянки с производящим хозяйством и пр.). Поэтому истоки и ход развития каждого из этих явлений должны рассматриваться особо. Всего автором выделено шесть следующих факторов процесса экономической и культурной трансформации на Ближнем Востоке с X по VI тысячелетие до н. э.: 1) выход из гротов и создание открытых искусственных поселков; 2) нарастание станционарности этих поселков; 3) совершенствование архитектурного решения поселков; 4) производство средств существования; 5) эволюция технологии и технические инновации; 6) эволюция идеологии (прослеживаемая по данным искусства и погребального обряда).

Особо подчеркнуто, что каждый из этих факторов должен рассматриваться в теснейшей связи с природной средой, представляющей седьмой фактор при изучении общего процесса. Взаимозависимость перечисленных факторов не может более утверждаться a priory и должна аргументироваться для каждого случая отдельно.

Первые опыты создания открытых искусственных поселков отмечены Ж. Ковэном еще для кебарийской культуры на грани верхнего палеолита и мезолита (Ein Guev I), для этого же времени засвидетельствованы и случаи сборов диких злаков (Ein Guev II), причем оба явления здесь не взаимосвязаны. В мезолитической натуфийской культуре известен уже ряд искусственных поселков (Эйн Маллаха, Рош Зин, Рош Хореша, Нахал Орен), однако без следов производящего хозяйства. Автор видит в них сезонные лагери с относительной еще степенью стационарности (а следовательно, и оседлости населения), крайней примитивностью жилищ, скорее всего, доземледельческим характером хозяйства. Дальнейшее развитие связывается прежде всего с усложнением поселков, упрочением их стационарности, совершенствованием жилищ и появлением земледелия. Ж. Ковэн отмечает скудость материалов, связанных со следующим за натуфийской культурой периода PPNA (Иерихон А, Мурейбит 2—3, Абу Салем, Нахал Орен, Эль Хиям, Джильгал и др.). Вместе с тем этот период ознаменован явным прогрессом техники строительства, появлением фундаментальных каменных построек (знаменитая иерихонская башня), требовавших «роста коллективизма и организации», заметным ростом и усложнением самих поселков. В конце периода происходит переход от повсеместно господствовавшей ранее круглой формы домов к прямоугольной, допускающей более легкие пристройки, ставшие необходимыми при «усложнившихся семейных структурах».

И к этому же периоду Ж. Ковэн относит возникновение земледелия. При этом он подвергает сомнению безусловность постулата о связи этого явления лишь с окраинными районами «оптимальной зоны», население которых пыталось искусственно создать здесь такое же обилие злаков, как и в ее центре («своего рода ответ с помощью повой стратегии на лакуну природного окружения»). Он иронически замечает, что согласно этому постулату обилие ресурсов, необходимых для перехода к земледелию, исключает его появление, а их отсутствие, напротив, такое появление обусловливает ¹⁷. Между тем данные последних исследований, прежде всего палинологических, противоречат этому постулату. Древнейшие находки культивированных злаков (Triticum Dicoccum, Hordeum Distichum) известны ныне на поселениях PPNA, находящихся в центре «оптимальной зоны» (Иерихон А, Нахал Орен, Мурейбит III В и др). Они явно предшествуют распространению культивации в окраинных районах, относящемуся уже к периоду PPNB. Причины же перехода к земледелию автор видит не в экономической необходимости и ограниченности возможностей присваивающего хозяйства, а в демографическом давлении, резком росте коллективов и усложнении их социальной структуры. Последнее, по его мнению, было обусловлено высокой продуктивностью присваивающего хозяйства «широкого спектра» и, в свою очередь, вызвало значительную напряженность внутри резко возросших групп. «Специалисты по групповой психологии,— пишет автор,— хорошо знают, что нет другого средства противостоять внутренним конфликтам, вызванным ростом группы, как разрядить напряженность новой практикой» ¹⁸. Последней и явилось прежде всего земледелие, потребовавшее в отличие от собирательства диких злаков прежде всего коллективизма, а следовательно, и более высоких форм организации. «Земледелие,— заключает Ж. Ковэн,— в большей степени является формой адаптации человеческого общества к самому себе, нежели к его внешней среде» ¹⁹.

Многое в критике Ж. Ковэном предшествующих построений по рассматриваемой проблематике заслуживает внимания. Правильно подчеркнута и необходимость активизации исследований социального аспекта проблемы, вопросов роста и усложнения структуры коллектива, а также вызванных ими явлений психологического порядка. Но отрицание определяющей роли экономических факторов, обусловивших «неолитическую революцию» и ее последствия, в том числе и социальные, неправомерно. Автор ссылается на отдельные положения К. Маркса и Ф. Энгельса ²⁰, но проявляет здесь определенную непоследовательность, упуская главное для исторического материализма положение об основной движущей силе исторического процесса — развитии производительных сил.

Можно согласиться с Ж. Ковэном относительно того, что ряд явлений, связанных впоследствии с неолитической революцией», имел очень глубокие предпосылки, далеко не всегда развивавшиеся во взаимодействии. Действительно, заметное совершенствование орудий, резкий рост их многообразия и функциональной дифференциации фиксируются уже в верхнем палеолите. Еще раньше, начиная по меньшей мере с начала верхнего палеолита, известны искусственные и, очевидно, достаточно долговременные жилища. С верхним палеолитом связаны и распространение антропоморфной скульптуры, и, наконец, отдельные разрозненные и не имевшие прямого продолжения и решающих последствий опыты регулярных сборов и даже начальной культивации злаков. Свидетельства таких опытов известны сейчас и на Ближнем Востоке и в Северо-Восточной Африке ²¹. Все эти явления достаточно важны, их необходимо учитывать. Но вместе с тем необходимо четко сознавать, что все они должны рассматриваться как отдельные инновации внутри системы присваивающего хозяйства, которую они принципиально не меняли. Можно говорить о постепенном количественном росте этих инноваций. В то же время некоторые из них, как уже отмечалось, не получили прямого продолжения, ибо не были обязательной закономерностью в ходе развития присваивающей экономики. «Неолитическая революция» знаменовала качественный скачок в ходе всего социально-экономического развития, создание принципиально новой системы, отмеченной сочетанием ранее разрозненных и не дававших решающих последствий явлений во взаимосвязанный комплекс, обусловивший возникновение новой системы и отражающий уже основные закономерности ее развития. Следует отличать отдельные предпосылки от этого комплекса, представлявшего собой качественно новое явление, изучение которого не может ограничиться изолированным рассмотрением хода развития отдельных слагаемых (хотя последнее и проведено Ж. Ковэном чрезвычайно интересно и убедительно).

Я уделил особое внимание книге Ж. Ковэна как последнему крупному обобщающему исследованию, посвященному рассматриваемой проблеме и критически пересматривающему ряд выдвинутых ранее гипотез. В заключение должен подчеркнуть, что единственно результативными представляются комплексный подход к проблеме, учет и критическая оценка всех основных факторов, определивших сложный и многосторонний процесс перехода к производящей экономике. И только на основе исторического материализма, при последовательном соблюдении его принципов, возможна подлинно научная разработка ключевых вопросов «неолитической революции», ее причин, механики, социально-экономических последствий, места в истории развития человечества. И весьма симптоматично, что к этим принципам обращаются и наиболее значительные из западных исследователей данной проблематики.

К содержанию 180-го выпуска Кратких сообщений Института археологии