Мартынов А.И. Андроновская эпоха в Обь-Чулымском междуречье

Мартынов А.И. Андроновская эпоха в Обь-Чулымском междуречье // Из истории Кузбасса. – Кемерово, 1964. – С. 227–245.

Более чем за полвека со времени открытия андроновской культуры в верховьях Чулыма 1, были открыты и исследованы новые значительные памятники этой культуры на р. Тоболе 2, в Приуралье 3, Северном Казахстане 4 и на р. Оби 5. Материалы этих памятников позволили охарактеризовать андроновскую культуру, ее отличительные особенности, поставить вопрос о происхождении культуры, территории распространения и ее историческом месте в развитии древних народов Западной Сибири.

Материалы раскопок, проводившихся нами в Северном Кузбассе, позволяют уточнить один из принципиальных вопросов андроновской культуры — территорию ее распространения в Обь-Чулымском междуречье.

Распространение культуры тесно связано с вопросом ее происхождения. По вопросу происхождения андроновской культуры существует несколько точек зрения. В 20-е годы нашего века С. А. Теплоухов указал на преемственность керамики и могильных сооружений андроновской культуры от афанасьевской и высказал мысль об этнической связи культур 6. Эта точка зрения долгие годы была единственной. Сходство афанасьевских и андроновских черепов подчеркивали и антропологи 7.

В результате накопления новых, более значительных андроновских и доандроновских материалов в Приуралье, Северном Казахстане, Средней Азии существующая точка зрения на происхождение андроновской культуры начала подвергаться значительным изменениям. С. П. Толстов и Я. Г. Гулямов пришли к выводу, что андроновские поселения Хорезма есть результат развития кельтеминарской культуры Приаралья 8, которая действительно к началу II тысячелетия до новой эры достигла уровня развития афанасьевской культуры и обнаруживает ряд переходных к андроновской культуре черт 9.

Среди антропологов тоже не было единого мнения. Г. Ф. Дебец, например, не нашел антропологической преемственности черепов из афанасьевских и андроновских погребений. Он отрицает и культурную преемственность афанасьевской и андроновской культур. Г. Ф. Дебец высказал мысль о приходе населения андроновской культуры в Минусинскую котловину с Запада 10. С. В. Киселев, беря за основу андроновской культуры афанасьевскую и указывая на широкую преемственность культур, в то же время не отрицает роли пришлого элемента в формировании андроновской культуры. Одновременно им высказана мысль, что участие нового этнического элемента в формировании андроновской культуры «имело место на широком пространстве от Урала до Енисея» 11.

С. С. Черников выделяет как основу андроновской культуры в Северном Казахстане тургайскую культуру 12. А в работе «Восточный Казахстан в эпоху бронзы» он выводит происхождение андроновской культуры из «естественного развития неолитических племен северной полосы Казахстанских степей» 13. О Минусинской котловине он говорит как о территории, заселенной носителями андроновской культуры только лишь на федоровском этапе: «Вероятно тогда же произошло передвижение насти андроновцев на Енисей, где ими были ассимилированы афанасьевские племена» 14.

Более подробно это положение о переселении андроновцев в Минусинскую когловину с запада изложено С. С. Черниковым в его работе «Роль андроновской культуры в истории Средней Азии и Казахстана». Он отрицает преемственность памятников более раннего окуневского и федоровского этапов андроновской культуры, а об афанасьевских племенах пишет как об ассимилированных пришлым населением андроновского времени: «Так, на федоровском этапе (видимо в начале его) произошло передвижение какой-то части андроновцев на Енисей, где ими частично были ассимилированы афанасьевские племена» 15.

Вопроса происхождения андроновской культуры касается в своей работе А. А. Формозов 16. Отмечая роль миграции значительных масс населения в формировании андроновской культуры, он выдвигает теорию повсеместного развития начал андроновской культуры из ряда неолитических культур—предшественников в Южной Сибири, Северном Казахстане, Приуралье и Приаралье.

В качестве предандроновских культур А. А. Формозов выделяет афанасьевскую, кельтеминарскую, южноуральскую. А основным движущим фактором считает переход от охоты и рыболовства к скотоводству и земледелию. Сложению андроновского единства, по мнению А. А. Формозова, способствовали также ничем не затрудненные в степной полосе широкие культурные связи на территории сложения андроновской культуры 17. А. А. Формозова в основном поддерживает М. Н. Комарова, отстаивая точку зрения, что «андроновская культура в Минусинской котловине не принесена пришлым населением откуда-то с запада, а создавалась на месте, но, конечно, при наличии тесных связей с западными пастушескими племенами» 18.

М. П. Грязнов, подчеркивая своебразие андроновской культуры, ее принципиальное отличие от предшествующих ей энеолитических культур, в то же время указывает, что период сложения андроновской культуры на базе энеолитических культур был относительно коротким, поэтому он не нашел отражения в археологических памятниках. Он рассматривает переход от энеолитических культур к андроновской как процесс перехода от охотничье-рыболовческого хозяйства к пастушеско-земледельческому. Причина — в резком изменении экономики, пастушеские племена имели богатства а виде стад, скот стал объектом обмена. Это было первое крупное общественное разделение труда» 19.

Здесь же М. П. Грязнов высказывает мысль о существовании в Южной Сибири и Казахстане крупного союза племен, чем и объясняется распространение андроновской культуры на очень большом пространстве.

Проанализировав все основные точки зрения по вопросу происхождения культуры, мы можем наметить две тенденции. Первая объясняет ее местный характер: или локальный в каждом отдельном районе или повсеместный, но не связанный со значительными передвижениями населения, а только с культурным обменом и резким изменением хозяйственной основы от охотничье-рыболовной до пастушеско-земледельческой.

Вторая тенденция — попытка объяснить происхождение культуры в каком-то одном месте, а ее распространение связывать непременно с передвижением племен в Минусинскую котловину (С. В. Киселев, С. С. Черников, Г. Ф. Дебец). Наиболее ярко эта мысль выражена у С. В. Киселева в его очерке в первом томе «Всемирной истории».

Впадая в явное противоречие со своим мнением, высказанным в «Древней Истории Южной Сибири», автор пишет, что первоначально племена андроновской и срубной культуры обитали вместе в Среднем Поволжье и Южном Приуралье. «В начале бронзового века они расселились На восток до Минусинской котловины и на запад до Днепра и низовьев Южного Буга» 20.

Бездоказательность этой теории очевидна. В Среднем Поволжье и Южном Приуралье нет единой культуры, которая могла бы быть основой андроновской и катакомбной. К тому же нет доказательств и антропологического единства населения андроновской и катакомбной культур. Очевидно, наиболее правильно будет связывать происхождение андроновской культуры с эволюцией хозяйства у целого ряда народов Южной Сибири, Казахстана и Степного Зауралья с развитием мотыжного земледелия и пастушеского скотоводства, с первым крупным общественным разделением труда.

Отдельные группы памятников андроновского времени уже сейчас можно связывать с жизнью отдельных племен. Такими территориями по нашему мнению были Ачинско-Мариинская лесоостепь, верхняя Обь. Далее на Запад можно выделить еще несколько более—менее конкретных территорий, заселенных, видимо, отдельными племенами андроновской культуры. Антропологические различия жителей лесной И степной территорий, наметившиеся еще в эпоху неолита в Сибири, оставались и в эпоху бронзы. Но внутри степной территории, вероятно, еще не нарушенным было антропологическое единство, характерное для неолита и ранней бронзы.

До сих пор территорию андроновской культуры рассматривали как единое целое, охватывающее степные и лесостепные просторы Приуралья, Казахстана, Южной Сибири. В схематической карте андроновской эпохи С. В. Киселева культура занимает верховья Томи 21. На карте А. А. Формозова также территория распространения андроновских памятников охватывает верховья Томи на уровне Новокузнецка, т. е. юг Кузнецкой котловины и горы Кузнецкого Алатау 22.

Между тем, все исследователи подчеркивают лесостепной и степной характер андроновской культуры, ее связь с травянистыми, платообразными открытыми просторами. И здесь, рассматривая отдельные небольшие географические районы и сравнивая археологические памятники, можно наметить гораздо более конкретную и правильную картину распространения андроновской культуры и ее памятников. Такая возможность открывается на территории Обь-Чулымского междуречья.

До недавнего времени андроновских памятников на территории между Обью и верховьями Чулыма вообще не было найдено. Известные на Томи памятники: Томский могильник 23, Самусьская стоянка 24 в районе г. Томска и Маяково городище 25 у Новокузнецка хотя хронологически одновременны андроновской культуре, но характеризуют собой совершенно иную культуру оседлых охотников и скотоводов, которую В. И. Матющенко предложил называть томской.

Несмотря на существование своеобразной культуры по р. Томи, связи приобских и минусинских групп андроновского Населения, а может быть, и частичное продвижение племен в Минусинскую котловину проходило по узкой, относительно ровной степной территории среднего течения Яи, Кии, Урюпа. Это положение уже обосновывалось автором 26. Причем это убедительно доказывается не только наличием в этом месте чисто андроновских памятников Б. Пичугина и Михайловки, но и физико-географическими условиями местности к югу от р. Чулыма и до северных отрогов Кузнецкого Алатау, единственного благоприятного для стенной андроновской культуры района междуречья.

Лесостепные просторы Приобья с их андроновскими памятниками и группа ачинско-минусинеких памятников разделены не только семисоткилометровым расстоянием по прямой, но и малодоступными хребтами Кузнецкого Алатау, простирающимися с юго-востока на северо-запад до района г. Анжеро-Судженска. На юге Кузнецкий Алатау переходит в горную систему Саяно-Алтайского нагорья, нисколько не отвечающего экономическому облику андроновской культуры и не населенного, естественно, народом этой культуры.

Таким образом, южная граница территории аидроновской культуры в этом районе определяется северными отрогами Кузнецкого Алатау, которые на уровне Тисуля, Чумая, Красного Яра, Анжеро-Судженска переходят во всхолмленную равнину, прорезанную с юга на север рр. Урюпом, Кией, Яей и их многочисленными притоками, берега которых обильны степной и лесостепной растительностью. Это район юго-восточной части Западно-Сибирской равнины наиболее повышенный по сравнению с северными и западными соседними территориями. Эта территория характеризуется несколько более высокой температурой, чем северные территории правобережья Чулыма и более южные — Кузнецкий Алатау.

Растительность района по Яе представлена светлыми сухими березняками, обилием лугов в поймах и суходольными лугами среди лесов, поросшими степными формами: репкой, лапчаткой, пушистой вероникой, качимом и др. К востоку от Яи березово-осиновые леса носят больше парковый характер.

Почвоведы С. С. Неуструев, А. Я. Бронзов, К. А. Кузнецов и другие установили, что междуречья Кии, Яи, Урюпа, Китата изобилуют мощными гумусовыми горизонтами, которые образовались в результате распространения травянистой степной растительности в прошлом.

К. А. Кузнецов отмечает, что сухая климатическая фаза в Западной Сибири была продолжительной и полностью закончилась только к началу новой эры, то есть за 2000 лет до Нашего времени 27. Степи занимали в Западной Сибири в эпоху неолита и бронзы гораздо большие пространства, чем в последующие времена. Делая выводы о развитии почв, К. А. Кузнецов пишет: «Палеографические, археологические, исторические, ботанические и почвенные данные показывают, что наш район в послеледниковую эпоху характеризовался сухим и относительно теплым климатом, в условиях которого господствовала степная растительность с участием в ее составе голофитных форм. Под покровом этой растительности развивались черноземные почвы и близкие к ним разности (солонцовато-солончаковые почвы) 28.

Только в начале новой эры климатические условия изменились в сторону похолодания климата и его увлажнения. Вместе с этим постепенно изменялись и ландшафтные зоны: тайга сдвинулась к югу, спустилась на р. Чулым, а в районе Красного Яра сомкнулась с черневой тайгой Кузнецкого Алатау. Вот почему П. С. Паллас в XVIII веке всю область от р. Томи до р. Кии характеризует как область распространения сплошных лесов 29. По описанию П. С. Палласа, леса представлены осинником, сосной и березой. Но с началом интенсивного освоения территории человеком в конце XIX — начале XX веков, леса опять несколько отступили.

Как в настоящее время, так и в эпоху,яндронопской культуры естественный степной коридор по среднему течению Яи, Кии, Урюпа, обрамленный с юга горно-таежными массивами Кузнецкого Алатау и Томской тайгой, на севере был единственным местом в этой части Южной Сибири, где были возможны самые близкие и наиболее постоянные связи племен, обитавших в Ачинско-Минусинском районе и на Оби 30.

Совершенно иной в физико-географическом отношении является долина р. Томи. В низовьях берега р. Томи — равнинные, лесные. В районе Юрги — лесостепные, с ленточными сосновыми борами, такие же около Кемерова. Все остальное течение р. Томи, особенно верховья,- лесное, поросшее таежной растительностью, богатое разнообразными выходами горных пород, с высокими берегами, к которым вплотную подходят отроги Кузнецкого Алатау.

Как сейчас, так и в эпоху андроновской культуры, побережья р. Томи поросшие лесной, в основном таежной растительностью, имели более влажный климат и несколько более низкие среднегодовые температуры. Климатическйе и растительные условия в сочетании с холмистым рельефом не могли не наложить отпечаток на характер экономической жизни населения и его материальной культуры.

Эпоха бронзы на Томи и, видимо, в прилегающих лесных районах Причулымья представлена погребениями андроновского времени типа Томского могильника 31.. А. В. Адриановым в 1889 году на Малом Мысу было раскопано 12 погребений, которые М. Н. Комаровой отнесены к андроновскому времени 32. Керамика андроновского времени также была встречена А. П. Дульзоном в низовьях р. Томи на селище в пос. Озорном, на селище у устья р. Бачанги, на городище у дер. Успенки и в Новониколаевке 33.

Довольно значительный материал, дополняющий известные данные и раскрывающий хозяйственную деятельность населения, дали раскопки двух самусьских стоянок (Самусь III и Самусь IV) В. И. Матющенко 34.

К андроновскому времени надо отнести и часть керамики поселения Маяк в верховьях р. Томи, хотя У. Э. Эрдниев ошибочно, всю керамику городища Маяк относит либо к поздней бронзе, либо к железному веку 35.

Характерной особенностью обряда погребения на Томи является положение покойника вытянуто, на спине, головой на Ю-ЮВ. Также резко отличается от степной андроновской культуры и археологический инвентарь указанных стоянок и могильника на Малом Мысу. Эта культура характеризуется большей распространенностью бронзовых изделий: массивные литые пластинчатые ножи с оттянутым лезвием (Малый Мыс), литейные формы для массивных копий и формы для кельтов с поселения Самусь IV. В то же время эта культура характеризуется и довольно массовым еще применением каменных орудий, чего мы почти не наблюдали в андроновской культуре. В. И. Матющенко подчеркивает разнообразие форм каменных наконечников стрел: лавролистые, иволистые, треугольные, обработанные примитивной отжимной ретушью. Каменные ножи, проколки, многочисленные отбойники и каменные наковальни из поселения Самусь IV, тесловидные каменные топоры, узкие ножи из тонких удлиненных отщепов, скребла овальной или треугольной формы, своеобразные вкладышевые ножевидные лезвия, найденные в погребениях на Малом Мысу, раскрывают особенности культуры лесных племен.

Так же резко отличается керамика поселений и могильников р. Томи, от керамики степной андроновской культуры. Сосуды, прежде всего, имеют более массивные, до 1 см и более толщиной, стенки, более грубое тесто. По выделке архаичны. По составу глиняного теста и цвету они не отличаются от сосудов эпохи неолита. Разница, видимо, в разнообразии форм и большей тщательности изготовления посуды.

Преобладает баночная, форма посуды, но также характерны сосуды с округлым туловом и прямым или отогнутым наружу венчиком.

Орнамент сосудов разнообразен, но довольно груб, выполнен палочкой различной толщины или оттиском крупнозубчатой гребенки. Во всех случаях он покрывает всю поверхность сосудов до дна.

Ясно, что выявленные различными авторами и подчеркнутые нами особенности культуры бронзового века р. Томи и притоков имели в своей основе совершенно отличные от степной и лесостепной андроновской культуры условия географической среды, которые и способствовали сложению своеобразных черт хозяйства.

Весь облик культуры говорит об оседлом хозяйстве, в основе которого была охота, домашнее скотоводство и рыболовство. Здесь продолжали свое развитие старые традиционные неолитические формы и виды хозяйства, которые не подверглись столь резким изменениям, как в степях. Еще в 1938 году С. В. Киселев указал, что в таежных районах Сибири долго царили архаические охотничье-рыболовческие формы хозяйствования. Они консервировали старый неолитический быт 36. Видимо, и антропологический тип населения остался прежний, и возможно, что значительно отличался от андроновского степного и лесостепного типа населения.

Таким образом, мы установили, что граница леса и степи в андроновское время на севере нашей территории проходила примерно от Новосибирска к северо-востоку, южнее Томска, далее — выше устья р. Кии и спускалась на Красноярск. Эту северную границу степи и леса можно считать границей степной андроновской земледельческо-скотоводческой культуры и культуры лесных племен, которая охватывала, видимо, не только р. Томь, но Чулым, устья Яи И Кии.

Археологическая картина лесных территорий Западной Сибири довольно сложна. Эту сложность надо отнести за счет длительного существования очень рано сложившихся в лесной зоне племенных объединений, которые выработали свой этнографический облик.

Памятники андроновской культуры в Обь-Чулымском лесостепном коридоре известны в двух местах: у с. Большое Пичугино на р. Урюпе и у с. Михайловки на р. Кие.

Большепичугинский курганный могильник расположен на левом берегу р. Урюп, наложной окраине села Большое Пичугино 37. На небольшой площади около села находился 21 курган диаметром от 8 до 18 м и высотой от 15 до 50 см.

Исследования могильника проводились с 1956 по 1959 год и дали материалы трех различных археологических культур: андроновской, карасукской и тагарской (ранняя стадия). Андроновскими оказались курганы № 1,2, 4, 6, 7, 9.

Курган 1. В 1956 году был раскопан всего один курган. Диаметр кургана 10 м, высота насыпи 0,58 м. Под насыпью открыта одна грунтовая могила прямоугольной формы размером 2,2 мх 1,7 м, глубиной 0,75 м, вытянутая по линии СЗ-ЮВ. В центре могильной ямы лежала бронзовая сферическая бляшка. Следов костяка совершенно не обнаружено.

В юго-восточном углу могилы на земляном уступе стоял горшок, покрытый зонами орнамента (табл. 1д).

Рядом с сосудом лежал череп бобра (Castor fiber).

Курган 2. Диаметр 8 м, высота 0,30 м. В насыпи обнаружено несколько фрагментов керамики, покрытых меандром (табл. II, з, ж, и, л). В северо-западном секторе на уровне погребной почвы находились куски сгнившего дерева, — видимо, остатки перекрытия могильной ямы.

Могила 1. В центре кургана была обнаружена могильная яма размером 4,1 мх2,4 м, глубиной 0,9 м. Могила имела деревянное перекрытие. Внутри могилы деревянными плахами в два венца был отгорожен северо-западный угол. За перегородкой стояло пять андроновских сосудов (табл. 1, а, в, е; табл. II, а, н). Два крупных горшка покрыты четким меандровым орнаментом. Они стояли вместе с остальными, которые отличались более грубой выделкой. Поверхность плохо залощена, форма сосудов баночная, а орнамент нанесен крупными штрихами или оттиском крупной гребенки.

В центре могилы находилось три костяка. Два костяка скорчены, на левом боку, головой на ЮЗ. На одном, полностью сохранившемся костяке, на груди большое дисковидное зеркало и амулет из клыков кабана с просверленными отверстиями. Около головы и в ногах костяка стояло по одному сосуду (табл. II, о;1 табл. I, е). У второго костяка отсутствовал череп. Он был разрушен более поздним тагарским погребением (костяк 3). На костях этого погребенного находилось бронзовое зеркало. В ногах погребенных лежали кости ребенка. На них было зеркало и связка бус. На ременном шнурке, красиво завязанном в бант, были нанизаны боченковидные мелкие бусы свинцовоматового цвета и бусинки в форме цилиндров из розового камня.

Курган 4. Диаметр 12 м, высота — 0,55 м. Под насыпью было обнаружено дна погребения в грунтовых ямах.

Погребение 1. В яме 0,90 м х 1,70 м, глубиной 0,60 м находился костяк на правом боку скорченно. Около лицевой части черепа лежали обломки горшка (табл. II, г).

Погребение 2. В прямоугольной яме 1,20 м х 1,80 м на глубине 0,75 м находился костяк, скорченно на левом боку, ориентированный головой на юго-запад. С костяком не было никаких предметов.

Курган 6. Высота 0,30 м, диаметр 10 м. На поверхности около вершины впадина. В насыпи обнаружены мелкие обломки костей, фрагменты андроновской керамики (табл. П,д).

Под насыпью одна могила размером 2,4 м х 2 м, глубиной, 0,80 м. В яме остатки двух погребений: андроновского и более позднего — тагарского, расположенного на 0,30 м ниже андроновского. Поэтому очертания могильной ямы неправильные.

От тагарского погребения остался череп человека, неорнаментированная керамика и кости ноги лошади. От андроновского погребения остались только разрушенные человеческие кости ног, ребра и несколько фрагментов керамики коричнево-красного цвета, покрытых мелкозубчатым штампом, составляющим равнобедренные треугольники (табл. II е, к, м, III, г).

Курган 7. Средняя высота кургана 0,25 м, диаметр 12 м. В западной части холма впадина. Поверхность почти плоская.

Могила 1. В южной половине кургана под бровкой яма, вытянутая по линии ЮЗ-СВ. Размеры сторон 1,6м х 1,1 м, глубина 1 м, в северо-западной части могилы прослежен уступ. На уступе и на дне могилы около уступа угли, зола, три ребра барана, кости черепа и ребра человека. На остальной площади могилы обнаружены только фрагменты керамики (табл. III н, о).

Могила 2. Яма прямоугольной формы размером 1,4 м х 2 м, глубиной 1,3 м. На дне ямы костяк человека на спине, с подогнутыми ногами. Кости ног свалились влево. Возле, колен следы костра, в ногах обломки сероглиняных сосудов, заштрихованных один острой, другой тупой насечкой елочкой (табл. III, д, е, з; IV, в. г. д.).

Курган 9. Курган расположен в центре группы. Высота — 0,45 м, диаметр 8 м. Под насыпью обнаружены Три могилы прямоугольной формы, вытянутые по линии ЮЗ—СВ. В могиле 1 — было раннетагарское погребение, в других двух могилах — андроновские.

Могила 2. В яме размером 1,6м х 1,6 м сохранились кости рук и ног человека, кости барана и мелкие фрагменты керамики, покрытой косыми заштрихованными треугольниками и елочкой (табл. III, а, и; табл. IV, п, р). Здесь были фрагменты высокой горловины сосуда, украшенной тупым предметом параллельными линиями (табл. П-б).

Могила 3. В яме размером 1,4 м х 2 м на ровном глинистом дне скопление костей человека и барана. Положение скелета установить не удалось. Среди костей находились фрагменты керамики, покрытой треугольниками, орнаментом елочка и меандром (табл. III, б, в; табл. IV, о).

В 1957 году под насыпью кургана 11 в первой могиле было открыто погребение, которое, несмотря на отсутствие вещественного материала, можно отнести к андроновским. В яме размером 1,8 мх 1,2 м, глубиной 0,60 м лежал костяк на правом боку, с сильно подогнутыми костями ног и рук.

В следующем, 1958 году, были обнаружены андроновские погребения на левом берегу р. Кии около с. Михайловки. Большинство погребений Михайловского могильника относилось к первому тысячелетию нашей эры. Под насыпью кургана 3, в могильной яме, на глубине 1,2 м был обнаружен костяк в скорченном, положении, на левом боку, головой на юго-запад. Около черепа стояли сероглиняный горшок баночной формы, покрытый елочным орнаментом (табл. I, б) и горшок из красной глины (табл. II, в).

В кургане 4 при исследовании могилы тюркского времени, в засыпке были найдены четыре черепка андроновского времени (табл. IV, а, ж, и).

В насыпи кургана 5 были собраны черепки андроновского времени (табл. III, м). А в насыпи кургана 7 — три андроновских черепка (табл. IV, б, е, н). В насыпи кургана 8 — три андроновских черепка (табл. IV, к , л, м). Под насыпями Михайловских курганов было обнаружено только одно цельное андроновское погребение. Остальной материал был собран в засыпке тюркских могил и в насыпях курганов.

Судя по наличию, почти в каждом кургане совместно с андроновскими более поздних погребений, можно предположить существование бескурганного могильника как в Пичугине, так и в Михайловке. Для выяснения были заложены специальные раскопы, но грунтовых бескурганных погребений так и не было обнаружено.

Если наличие в лесостепном коридоре двух андроновских могильников подтверждает нашу мысль о заселении племенами андроновской культуры именно этой территории Обь-Чулымского междуречья, то анализ материалов могильников позволяет дать характеристику самой культуре, связать эти памятники с другими памятниками соседних территорий.

Основным материалом, позволяющим судить о культуре, является андроновская керамическая посуда. Всю посуду наших могильников мы делим на три группы.

Первую группу составляют сосуды пропорционально-правильной тршковидной формы (табл. I, а, в! и табл. II, о; табл. III, а, е). Они сделаны из хорошо отмученной глины, без видимых глазом примесей шамота или других каких-либо материалов. Стенки довольно тонкие (0,5 см). Такие сосуды имеют обычно серовато-кирпичный цвет. Поверхность хорошо заглажена. Сосуды покрыты на две трети орнаментом, выполненным поразительно четко. По ненчику—штамп из косых треугольников. По плечику горшка обычно идет полоса сложного меандра. Зоны орнамента отделены кольцевыми бороздками и вдавленнями.

Вторую группу составляют баночные сосуды без отогнутого венчика (табл. I, б, г; табл. II, а, н; табл. IV, и). По всем своим качествам эта керамика противоположна первой. Эти сосуды имеют более толстые (0,7—1 см) стенки совершенно иного состава теста, чем первые. По цвету масса темно-серая, менее ровного обжига. В изломе глазом видны крупные включения толченого кварцита или крупного песка. Сосуды этой группы отличаются от первых не только формой и технологией изготовления, но и орнаментом. Для этих сосудов характерна елочка, оттиснутая штампом с крупными зубьями, и бороздки, проведенные кругом тулова, обычно на том месте, где должна была быть шейка.

Третью группу составляют сосуды промежуточных форм, между двумя описанными (табл. I, в, д; табл. II, б, г; табл. IV, ж, л; табл. III, а, и, х, н, о). Все сосуды этой группы имеют более—менее различимые плечики и шейку и чуть отогнутый венчик. Иногда вместо плечика идет налепной валик — уступик, (табл. ЛИ, и; табл. IV, к, л, м). К этой же группе мы отнесли и ряд сосудов горшковидной формы (табл. I, д; табл. II, б; табл. III, а, и т. д.). Они отличаются от первой группы более грубой выделкой теста, меньшей заглажеиностью поверхности, иными пропорциями. Они обычно несколько вытянуты вверх, и шейки этих сосудов более вытянуты, чем у сосудов первой группы, плечиков почти не заметно. На этих сосудах нет и меандра. Его обычно заменяют ряды кольцевых бороздок, прочерченных по шейке палочкой, и вдавлений, нанесенных концом палочки; этой керамике присущ елочный орнамент, совершенно не встречающийся на сосудах первой группы.

Следует особо остановиться на ряде образцов керамики. При внимательном рассмотрении мы можем выделить образцы, очень похожие на керамику из Томского могильника на Малом Мысу и Самусьской стоянки. К лесной керамике можно отнести сосуд, украшенный треугольниками из крупных вдавлений и покрытый елочкой зубчатого штампа по всей поверхности, как это характерно для Томского могильника (табл. II, г). К этому же типу керамики можно отнести орнаментированные крупнозубчатым штампом и крупными вдавленнями сосуд (табл. I, г) и отдельные черепки (табл. III, и, к, л, м, н, о). Они имеют много общего с самусьской керамикой и с керамикой Томского могильника. (Наличие этой керамики, естественно, объясняется непосредственной близостью могильника к лесным племенам и их культуре. Все три формы сосудов бытовали одновременно. Они не отражают какие-то последовательно сменявшиеся этапы развития культуры. Сосуды всех трех типов встречены вместе в одном погребении и тайнике второго кургана в Пичугино. На одновременное существование нарядных горшков и более грубых баночных сосудов указывали М. П. Грязнов, М. Н. Комарова и другие 38.

Из других предметов с погребенными были найдены бронзовые дисковидные зеркала и бусы. Диск зеркала очень массивен, с отлитой дужковидной ручкой в центре. Бусы нанизаны на ременный шнурок, концы которого были завязаны в бант. Бусы по форме и материалу различны. Несколько бус—литых бронзовых, в виде зерна чечевицы, такие же, как из погребения 7 Алексеевского 39 или из могилы 33 — Орак 40. Красные бусы трубочкой, изготовленные из легкого пористого камня наподобие туфа и, наконец, более массивные бусы, с хорошо зашлифованной поверхностью, сделанные из стеатита. Вряд ли можно предположить, что эти бусы были украшением одежды. Они лежали не на костях ног, а на груди костяка ребенка женского пола. Заслуживает внимания череп бобра из первого кургана Пичугино. По подсчетам доц. И. П. Лаптева, это шестая находка бобра в археологических памятниках Западной Сибири. Кости бобра были найдены в свое время И. Д. Черским (1891 год) в Алтайских пещерах, Б. С. Виноградовым в 1936 году в Петропавловской области, близ Свердловска (В. Я. Толмачев, 1914 год), в районе Горбуновских торфяников на Урале (А. Я. Брюсов, 1954 год), в устье р. Подуя (А. В. Адрианов, 1935 г.) и в зоне Обь-Енисейского канала (С. Чугунов, 1909 год). Имеются сведения об обитании бобра по р. Томи до 1840 года, а до 1850—1860 годов он еще встречался в Барабе. В археологическую эпоху и до средины XIX века бобры обитали в Западной Сибири. В наше время, с 1958 года, семьи бобров перевезены и выпущены по р. Томи, Кие и Яе в тех именно местах, где они обитали много веков назад.
Назначение бобра в андроновской могиле — чисто культовое. Бобры не только в андроновскую культуру имели культовое значение 41.

Обряд погребения, керамика и другой инвентарь двух указанных могильников имеет ближайшие аналогии в материалах памятников андроновской культуры близ улуса Орак и дер. Андроновой 42. Эти памятники не только одновременны, но, видимо, принадлежат одной этнографической группе населения, обитавшей в верховьях Чулыма по Урюпу и Кие.

Пичугинский могильник датируется горшковидными сосудами с меандровым орнаментом временем федоровского этапа развитой аидроновской культуры. Это наиболее западные из известных нам памятников восточного Ачинско-Чулымского варианта андроновской культуры.

К западу от Кии и до Оби памятников андроновской культуры пока не найдено. Возможно, что это пространство и не служило местом обитания андроновского степного населения. Но через степной коридор, несомненно, поддерживались связи племен восточного района культуры и западного, памятники которого начинаются на р. Оби. Без этих постоянных связей не могло сложиться и то поразительное единство, которое мы имеем в андроновское время на огромной территории от Урала до Енисея.

Таблица I

Таблица I. Таблица II

Таблица III, Таблица IV

Таблица III, Таблица IV

Notes:

  1. А. Я. Тугариов. Андроновские могилы. Сибирская живая старина. Вып. 1 (V) Иркутск, 1926; С. А. Теплоухов. Древние погребения Минусинского края. Материалы по энтографии. Том 3, выпуск II, 1927, стр, 78.
  2. О. А. Кривцова-Гракова. Алексеевское поселение и могильник. Труды ГИМ. Выпуск XVII, 1948, стр. 59-172.
  3. К. В. Сальников. Бронзовый век Южного Зауралья Андроновская культура.. МИА № 21, 1951, стр. 94—151.
  4. С. С. Черников. Восточный Казахстан в эпоху бронзы. МИА № 88, 1960.
  5. М. П, Грязнов. История древних племен Верхней Оби. МИА № 48, 1956. стр. 14—25.
  6. С. А. Теплоухов. Древние погребения в Минусинском крае. Материалы по энтографии. Том 3, выпуск II, 1927.
  7. М. М. Герасимов. Основы восстановления лица по черепу. М., 1949, стр. 102.
  8. \С. П. Толстов. Последам древнехорезминской цивилизации. М.-Л. 1948, стр. 76; Я. Г. Гулямов. История орошения Хорезма с древнейших времен до наших дней. Ташкент, 1949.
  9. А. А. Формозов. К вопросу о происхождении андроновской культуры. КСИИМИ. вып. XXXIX, 1951, стр. 10.
  10. Г. Ф. Дебец. Расовые типы населения Минусинского края в эпоху родового общества. Антропологический журнал № 2, 1932.
  11. С. В. Киселев. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, стр. 104.
  12. С. С. Черников. Тургайская култьура. ВДИ, 1948 г. 4, стр. 158
  13. Ч е р н и к о в. Восточный Казахстан в эпоху бронзы. МИА № 88, стр, 110
  14. Там же, стр. 114.
  15. С. С. Черников. Роль андроновской культуры в истории Средней Азии и Казахстана. КСИА XXVI, стр. 28—33.
  16. А. А. Формозов, К вопросу о происхождении андроновской культуры Стр 3—18.
  17. Там же, стр. 15.
  18. М. Н. Комарова. Памятники андроновской культуры близ улуса Орак. Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Выпуск 3, 1961, стр. 57.
  19. М. П. Грязнов. Этапы развития хозяйства скотоводческих племен Казахстана н Южной Сибири в эпоху бронзы. КСИА XXVI, 1957, стр 24.
  20. Всемирная История. Том 1, М.. 1956, стр, 454.
  21. С. В. Киселев Древняя история Южной Сибири (табл. VII).
  22. А. А. Формозов. Указ, сочинение, стр. 4.
  23. М. Н. Комарова Томский могильник. МИА, № 21.
  24. В. И. Матющенко. К вопросу о бронзовом веке в низовьях р. Томи. «Советская археология», 1959, № 4, Стр. 154—165.
  25. У. Э. Эрдниев. Городище Маяк. Кемерово, 1960.
  26. А. И. Мартынов. О культурах ІІ-І тысячелетий до н. э в междуречье Оби и Чулыма. Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока. СОАН, Новосибирск 1961 стр. 293—299.
  27. К. Л. Кузнецов Почвы юго-восточной части Западно-Сибирской равнины. Гчмек, 1949, стр. 146; Л. С. Берг. Климат и жизнь. М., 1947, стр. 53—54,
  28. К. А. К у з н ец о в. Указ. еоч„ стр. 186.
  29. П. С. Паллас. Путешествие по разным местам Российского государства. Часть II, книга1 вторая, СПб. 1788, стр. 431—432.
  30. А. И. Мартынов. Археологические исследования в Северном Кузбассе. Некоторые вопросы Древней истории Западной Сибири. Томск, 1959, стр. 9.
  31. А. В. Адрианов. Томский могильник. Извлечения из дневника. ОАК за 1889, стр. 99-111.
  32. М. Н. Комарова. Томский могильник — памятник истории древних племен лгсной полосы Западной Сибири. МИД № 24, 1952, стр. 16—30.
  33. А. П. Дульзон. О некоторых древних поселениях человека в пределах Томской области. Ученые записки ТГПИ. Томск, 1954, стр. 260, табл. 1.
  34. В. И. Матющенко. К вопросу о бронзовом веке в низовьях р. Томи. «Советская археология», 1959, № 4, стр. 154—165.
  35. У, Э. Эрдниев. Городище Маяк. Кемерово, 1960
  36. С. В. Киселев Советская археология Сибири периода металла. ВДИ 1938, № 1, 2, стр. 243.
  37. Могильник был открыт экспедицией под руководством автора в 1956 году. В раскопках принимали участие учащиеся школы № 4 г. Кемерова, студенты Кемеровского пединститута Кокорев Г. С., Сафронюк Г. П., Логинова Л. И.
  38. М. Н Комарова. Памятники андроновской культуры близ улуса Орак,
  39. О. А. Кривцова-Гракова. Алексеевское поселение. Труды ГИМ XVII, ПО.
  40. М. Н. Комарова. Памятники андроновской культуры близ улуса Орак. 73.
  41. В. Н. Скалой. Речные бобры Северной Азии. 1952.
  42. А. Я. Тугаринов Андроновские могилы.

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014