Иван Егорович Забелин (1820-1908)

Севостьянов Г.Н., Мильская Л.Т. (отв. ред.) Портреты историков: Время и судьбы. В 2 т. Том 1. Отечественная история. Москва — Иерусалим: Университетская книга, Gesharim, 2000. —- 432 с. — (Summa culturologiae)

Как часто мы пытались порой уложить взгляды обществоведов прошлого в прокрустово ложе схем, сколько для этого было придумано дефиниций, какой грандиозный понятийный аппарат был создан, с какой виртуозностью мы оперировали многочисленными цитатами классиков марксизма, которые писали, как известно, не цитатами, а создавали цельные законченные политические, идеологические, экономические произведения, определяемые конкретной исторической обстановкой, конкретным историческим материалом. И.С. Тургенев же сказал об Иване Егоровиче Забелине очень просто: «Светлый русский ум и живая ясность взгляда». В этих непритязательных словах, на мой взгляд, содержится самая верная оценка личности и творчества замечательного русского историка второй половины XIX в. В них разгадка его потрясающего читательского успеха, его влияния на русскую культуру. Да и все его взгляды, теоретические размышления, отдельные замечания мы поймем правильно, если будем помнить эту тургеневскую характеристику. Наверное, идеалист, наверное, позитивист, наверное, радикал в молодости и консерватор на склоне лет, но это в том случае, если непременно стремиться дать ученому определение в нашем старом добром идеологическом духе, если с усмешкой и недоумением воспринимать личностные, чисто человеческие характеристики. Тургеневу это было не нужно. Я убежден, что это не нужно сегодня и нам. А ведь на этом основании имя Забелина-историка, Забелина-мыслителя десятилетиями прочно вытравлялось из сознания народа.

Это вовсе не значит, что Забелин не занимал какого-то определенного места в общественном и культурном движении своего времени, но место это, по-видимому, определялось не только тем или иным его высказыванием в то или иное время, а всей его жизненной позицией, всей совокупностью его взглядов, его реакцией на окружающий мир. И все это намного сложнее, глубже, богаче, индивидуальней, нежели сухое социологическое отнесение его к тому или иному общественному лагерю.

Иван Егорович Забелин

Иван Егорович Забелин

***

Иван Егорович Забелин родился в 1820 г. в Твери в семье бедного чиновника—коллежского регистратора Георгия Степановича Забелина. Жалкая квартирка на окраине города, постоянная нужда, нехватки — с этого началась его жизнь. А в семь лет он потерял отца и жить стало еще труднее. Мать с двумя детьми перебирается в Москву, устраивается экономкой с проживанием в чужой дом, но условием этой работы было оставление детей за его пределами. Будущего историка отдали на проживание отдельно. По существу с тех пор он стал жить сам по себе, скитался по московским углам, подвалам, бродил по городу, прислуживал в приходских церквах 1.

В 1832 г., 12 лет, он оказался в Преображенском сиротском училище, или, как тогда говорили, в богадельном доме. После пятилетнего пребывания в училище Забелина определили на работу в Оружейную палату Московского Кремля в качестве служащего второго разряда. Так началась для Ивана Егоровича новая жизнь.

Уже в эти первые детские и юношеские годы ряд обстоятельств не могли не повлиять на формирование его личности. Бедно жили многие, но не многие обладали таким любознательным умом, такой впечатлительной, поэтической натурой, как Забелин. В своих записках он вспоминал позднее, что писал в отроческие годы стихи; в сиротском училище увлекался прекрасным и грозным миром прошлого, с упоением читал Плутарха, Карамзина, Вальтера Скотта, русские исторические романы Вельтмана, Лажечникова, Загоскина, приобщался к высотам тогдашней русской литературы — к Пушкину, Баратынскому, Ф.Глинке, Ершову, Языкову. А вокруг свирепствовали дикие нравы, постоянное насилие над личностью, избиение старшими младших, грубость… Мир прошлого, прекрасный мир литературы вступали в его душе в противоречие с ужасами жизни и не могли не потрясти его. И еще. В шестилетнем возрасте, в то время когда семья была вместе, Иван Егорович с матерью уехал в имение князей Вадбольских в с.Ботня близ Алексина. Там мать служила экономкой, а сын жил при ней. Прекрасная природа средней Руси, прекрасное имение, красивая утонченная жизнь местной аристократии и униженное положение матери, собственное пребывание там на задворках — и это при незаурядном уме и впечатлительной натуре. Какие чувства могла зародить в душе мальчика такая жизнь — озлобление, зависть, приниженность, бунтарство, обидчивость — да любое из них, но во всех случаях здесь, в первые его детские годы с их неустройствами, бедностью и унижениями со стороны большого и богатого мира следует искать объяснение многих последующих настроений, привязанностей и антипатий И.Е.Забелина, в том числе интерес к быту размеренному, ухоженному, надежному — будь то давняя жизнь предков или своя собственная жизнь.

Во всяком случае с юных лет он оставался быстро и глубоко ранимым человеком, воспитал в себе чувство прочного и глубокого недоброжелательства и недоверия к сильным мира сего. И еще он понял, что в его положении надо терпеть, чтобы чего-то в жизни добиться и вырваться из круга нищеты и унижений.

Но были и светлые, радостные переживания. Трудная борьба за жизнь не подорвала возникшую еще в училище и крепнущую с каждым днем страсть к истории, не загасила все усиливавшуюся любовь к Москве, которую уже тогда в юности он увидел не только во всей красе ее храмов и дворцов, но и в неприглядной трогательности неустроенного быта, в неповторимой заброшенности и убогости московской бедноты. Все это — и звучащая в его душе история, и полифоничная московская действительность входили в его плоть и кровь, чтобы с годами выплеснуться наружу в самопожертвенной преданности московской старине, в независимости и демократизме суждений, в упрямой неприязни к власти как таковой, к силе, насилию, откуда бы они ни исходили, когда бы ни существовали.

Направление на службу в Оружейную палату оказалось не случайностью, а, пожалуй, единственным и неповторимым шансом, который он, безродный и бездомный юнец, обеспечил себе сам, добился своим глубоким интересом к истории, своей эрудицией, уже накопленными в училище знаниями. Его попечитель Д.М. Львов уловил в молодом Забелине эту разгоревшуюся искру знания и творчества и помог определиться в Кремль. Это было чудо. И сведение об это чуде стало первой в жизни дневниковой записью И.Е.Забелина. В то время ему было семнадцать лет.

С тех пор его прочно, на всю жизнь окружил мир московской старины. Оружейная палата была уже в то время не только музеем, первой сокровищницей России, но и великолепным архивохранилищем, где содержались документы о жизни царского двора минувших столетий, его приказов — Большой Казны, Каменного и др. Сотни и тысячи их лежали с давних времен никем не учтенные и никем не обработанные. Покинутая с начала XVIII в. властями старая столица как бы застыла в этих документах в своей московской первозданной старине, рубежом которой стал XVIII век, сокрыла для посторонних глаз свое великое прошлое; ветер века с тех пор шумел совсем с другой стороны, а Кремль, царский дворец ветшали, приходили в запустение. Правда, И.Е. Забелин пришел в Оружейную палату в те годы,
когда Москва, казалось, всколыхнулась после 1812 г., пробудила к себе всеобщий интерес. И этот общественный подъем старой столицы не мог не пройти мимо пытливого ума начинающего ученого.

Три года провел Забелин на новой службе, а в 1840 г. он написал первую научную статью о выездах царской семьи на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Тема ее была узка и конкретна, но выбор ее был неожидан и оригинален. Уже этот первый опыт, получивший выход на страницы печати («Московские губернские ведомости») в 1842 г., показал направленность интересов молодого ученого: опора на архив, на точный исторический факт, образность мышления, стремление увидеть в отдельном, пусть небольшом и ординарном событии большой исторический подтекст.

Затем последовали новые публикации по истории Московской Руси XVI-XVII в., которые сделали его имя заметным в научном мире. Кажется, жизнь налаживалась: Забелин получил казенную квартиру, взял к себе мать, женился. И все же бедняцкое прошлое тяжким грузом придавливало его едва определившееся будущее. Он никак не мог выбиться из круга мелких забот и мелких людей. Радостью становились ничтожные случайные приработки, радостью стал тот факт, что он наконец расплатился за казенную одежду с сиротским училищем. Его жена М.П. Андронова была такой же беднячкой, как и сам Иван Егорович. Начинающему ученому не хватало систематического образования, широты кругозора. В своем дневнике он записал в те годы: «Хотелось знания, хотелось учиться». За его плечами были лишь пять лет учебы в Богадельном доме. Официальная наука, хотя и благосклонно, но весьма настороженно относилась к талантливому самоучке. Профессура Московского университета так и не признала его, по существу дискриминировала всю его творческую жизнь за исключением последних лет жизни, когда имя Забелина затмило научное реноме многих из них.
В этих штрихах его жизни мы находим ответы на многое из того, что определяло его взгляды и настроения, его демократизм и гуманизм, неприятие официальной науки с ее косностью и тщеславием, отрицательное отношение к «сильным мира сего».

Но жизнь шла. И.Е. Забелин продолжал вгрызаться в архивы; теперь почти ежегодно выходили его новые статьи, публикации редких архивных документов; старомосковский быт все шире развертывался перед изумленными взорами читателей. Уже в 40-е годы Забелин начал работу над своим фундаментальным трудом «Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях»; постепенно определяется еще одна главная тема его научного творчества — история Москвы, проявляется интерес к археологическим древностям. В молодом тогда человеке,— а первая публикация Забелина вышла в свет, когда ему было лишь 22 года,— удивляет широта научных замыслов, масштабы задуманного, стремление к мобилизации такого количества архивных материалов, которые сегодня под силу лишь солидным научным коллективам.

Эта масштабность работы, смелость в постановке глобальных конкретно-исторических и теоретических тем стали уже давно своеобразным знаком качества больших русских ученых-историков. Поражает грандиозность замысла и яркость, виртуозность исследовательского исполнения Н.М. Карамзиным, «Истории государства Российского». Затем эстафету принимает почти сверстник Забелина — С.М. Соловьев, замысливший создание своей монументальной «Истории России». И в эти же годы свой замысел — написать историю русского народного быта — вынашивает Иван Егорович Забелин. Все трое не сумели закончить задуманного: груз замыслов оказался непосильным для этих талантливых одиночек, но каждый из них привнес в их исполнение и самопожертвование, и научную страсть, и свой талант до последней капли, оказав неизгладимое влияние на интеллектуальную жизнь России.

К концу 40-х годов в возрасте 30 лет И.Е. Забелин имел уже около 40 опубликованных работ. Его научное слово звучало все уверенней, теперь с ним считались все, кто занимался средневековой Русью. В 1842 г. это признание было оформлено избранием его членом-соревнователем Общества истории и древностей российских. Молодого ученого поддерживал глава этого общества, попечитель Московского учебного округа С. Г. Строганов. В «Чтениях» общества Забелин продолжил публикацию архивных документов по истории Москвы и Подмосковья XVI-XVII вв.

В 1848 г. он был назначен помощником архивариуса Московской дворцовой конторы, а в 1855 г. стал кремлевским архивариусом. К этому времени у И.Е. Забелина появилось больше времени для научной работы, меньше стало мелких обременительных чиновничьих забот. Вокруг него группируется кружок любителей русской старины. Именно к 40-50-м годам относятся «походы» Забелина по территории Кремля, тщательные осмотры кремлевских соборов, церквей, монастырей, подворий, подмосковных боярских дворцов. Известны пешие походы Забелина с друзьями в Троице-Сергиеву лавру, Новый Иерусалим, Ростов Великий, а по пути — бесконечные заходы в окрестные села, старинные монастыри, осмотр древних построек, курганов, городищ. Не теоретически, не умозрительно, а, что называется, собственными ногами и руками изучал И.Е. Забелин русские древности.

В 50-е годы он продолжает активную научную работу, количество его печатных трудов увеличивается с каждым месяцем. Он много сотрудничает в погодинском «Москвитянине», публикует там заготовки к своему основному труду «Домашний быт русского народа», в частности статью «Дворец московских царей до Петра Великого». Диапазон его научных интересов постоянно расширяется. Создается впечатление, что, окунувшись в архивные богатства, молодой ученый самозабвенно выпускает в свет все, что ни попадается ему под руку, и печатается везде, где придется. Он выпускает статьи о металлическом производстве в России и о финифтяном деле и получает за них премии Археологического общества, затем публикует материал об установлении неизвестных захоронений в кремлевском Архангельском соборе; в «Журнале садоводства» выходит его эссе о московских садах XVII-XVIИ вв.; в «Журнале охоты»— заметки об охотничьем дневнике царя Алексея Михайловича. В эти же годы он принимается за разработку проблемы о положении женщины в русском средневековье. Однако все эти материалы концентрируются вокруг главных его тем— русского быта и истории Москвы, и любая, даже самая незначительная, на первый взгляд, публикация помогает своими уникальными деталями разработке этих основных исследовательских тем И.Е. Забелина.

С 1851 г. в «Отечественных записках» в течение ряда лет И.Е. Забелин начинает публикацию первой книги «Домашнего быта русского народа». Она вызвала восторг интеллигентных современников. Книгой зачитываются
Грановский и Тургенев, Щепкин и Чернышевский, Чичерин и Кавелин. Кажется, ее не обошли своим вниманием представители всех тогдашних общественных лагерей— революционеры и консерваторы, западники и славянофилы, официальные высшие круги России и университетские преподаватели, студенты. И.С. Тургенев начинает хлопоты об издании «Домашнего быта» отдельной книгой.

Но эти успехи одновременно лишь подчеркивают неравноправное положение И.Е.Забелина и как ученого, и как человека. Его бедняцкое происхождение, отсутствие высоких связей, материальные недостатки, отсутствие систематического образования тяготеют над ним. В это же время многие его сверстники идут совсем другим путем — гимназия, университет, магистерские и докторские диссертации, обучение за границей — в Париже, Берлине, Гейдельберге, получение высоких профессорских званий и кафедр в Московском, Петербургском, Киевском университетах. Именно такой путь проделал С.М. Соловьев, что не могло не вызвать у И.Е.Забелина чувства глубокого разочарования — нет, не по поводу продвижения таких ученых, как Соловьев, а по поводу своей дискриминации и униженного положения.

Попытки продолжить образование кончаются ничем: для этого нет ни средств, ни времени; лишь мечтой остается поступление в Московский университет. И.Е.Забелин так и остался уникальным человеком: стал известным ученым, имея за плечами лишь пять классов сиротского училища. Особенно задевало ученого полное небрежение по отношению к нему профессуры Московского университета: став со временем одним из ведущих знатоков Московской Руси, он так и не удосужился приглашения преподавать в университете. Правда, ему предложили прочитать курс лекций по межевому делу в России в Константиновском межевом институте и это лишь подчеркнуло необоснованный снобизм университетских специалистов. В дальнейшем он стал доктором наук: это звание присвоил ему Киевский университет без защиты диссертации по совокупности опубликованных работ, но Московский университет молчал.

Со временем появилась и протекция, но временная, нестабильная. Кавелин организовал встречу Забелина с известной меценаткой, вдовой брата царя, великой княгиней Еленой Павловной; дважды Забелин встречался с высокой особой, но заметных следов в его научной карьере эти встречи не оставили. Более того, через несколько лет Забелину отказали в должности помощника директора Оружейной палаты и не нашлось сил отстоять его кандидатуру перед лицом московских чиновников. Вместе с этой дискриминацией в душе ученого все более росло ощущение своей исследовательской и общественной значимости, самоуважения, основанного на колоссальном и кропотливом труде, результаты которого с огромным интересом встречала вся читающая Россия. И не случайно в 35 лет И.Е. Забелин делает первые наброски к своей автобиографии. Для него уже тогда был поразителен взлет от полубеспризорного московского мальчишки к высотам русской исторической науки и ему, видимо, хотелось осмыслить этот необычный путь, понять его истоки, сформулировать для себя свои собственные достоинства, позволившие ему круто изменить, казалось, уготованную ему незавидную судьбу.

В эти же годы И.Е. Забелин сближается с кружком Т.Н. Грановского и с самим Т.Н. Грановским. В дом лидера тогдашних русских западников, видного демократа Забелина привел весь опыт его предшествовавшей жизни. Со времени своего появления в Оружейной палате он общался с демократической молодежью, увлекался статьями В.Г. Белинского. Его знакомство с Грановским поэтому было логичным и естественным. У Грановского на дому он прослушал курс его лекций и это было его единственным в жизни систематическим после Богадельного дома обучением.
Позднее, уже после смерти Т.Н. Грановского, И.Е. Забелин сблизился с кружком А.В. Станкевича; в его доме встречался с видными московскими правовиками К.Д. Кавелиным и Б.Н. Чичериным, основоположниками теории государственно-юридической школы, с С.М. Соловьевым, применившим их теорию в практике изучения России, с врачом С.П. Боткиным. Это были недостающие ему «университеты».

Московские либералы активно выступали против реакционных теорий Каткова, следили за передовыми идеями Запада. Имена Фейербаха, Прудона, Маркса были им не чужды, как не чужды они были И.Е. Забелину, жадно впитывавшему все новое, мыслящее, передовое.

В преддверии реформ и в период самих реформ всех годов он вопреки ретроградам приветствует их проведение. О манифесте 19 февраля 1861 г. он записал в своем дневнике: «От души порадовался и умилился было до слез» 2.

Он с сочувствием следил за студенческими волнениями, осудил подавление восстания крестьян в с. Бездна. Именно в то время он писал в своем дневнике: «Крутая, тупая, бессмысленная власть всегда воспитывает элемент протестации, который в том или ином виде явится мстителем ей. Иван Грозный и братия воспитали Смутное время, самозванщину, Николай — нигилизм и нигилистов всех сортов» 3.

В 1859 г. И.Е. Забелин стал членом Археологической комиссии. Закончилась его служба в Оружейной палате, которая принесла ему не только радостные, волнующие часы, дни, месяцы приобщения к первоклассному источниковому материалу, способствовала становлению его как ученого, но и разочарования, связанные с тяжкой борьбой за жизнь против чиновной рутины, которая стремилась приостановить его научный рост, поставить его талант на службу своим утилитарным интересам.

Теперь начался новый этап его научной деятельности, связанный с обращением к глубокой древности, к праславянcким временам. Он предпринял ряд археологических экспедиций на юг России, провел интенсивные раскопки скифских курганов в Поднепровье, работал на Таманском полуострове. Несколько сезонов проработал И.Е. Забелин в экспедициях, многого добился. Именно он возглавил экспедицию, раскопавшую знаменитый Чертомлыцкий курган, полный скифскими и греческими древностями; исследовал он археологически и территорию греческой Ольвии, вел раскопки боспорских древностей.

В ходе этих экспедиций И.Е. Забелин собрал огромный материал для новых книг и статей; самым ценным для него, судя по его археологическим наблюдениям, была возможность, опираясь на материальные свидетельства жизни древних народов на территории России, исследовать генезис славянства, воссоздать историю русского народа в целом от доисторических глубин до современного ему периода. Он стремился реализовать свой замысел в таких фундаментальных работах, как «Древности Геродотовой Скифии» (1872), «История русской жизни» в 2-х частях (1876, 1879), в статье «В чем заключаются основные задачи археологии как науки» (1878), в серии докладов о действиях Археологической комиссии в том или ином году, в материалах к «Археологическому словарю» и др.

Археологические работы укрепили известность И.Е. Забелина, принесли ему лавры археолога, продвинули по служебной лестнице в табели о рангах от IX до VI чина, увеличили его материальный достаток. И все же полного удовлетворения эта работа ему не’дала. Возвращаясь домой, он вновь обращался к тем колоссальным Источниковым пластам, которыми сумел овладеть за годы работы в Оружейной палате, продолжал настойчивое исследование России XVI-XVII в.

В 1876 г. он ушел в отставку в чине действительного статского советника. В ту пору И.Е. Забелину был 56 лет.

Его первой и всепоглощающей научной любовью оставалась Москва, Подмосковье, Великороссия. Как раз в годы особенно интенсивных археологических исследований с конца 50-х до середины 70-х годов в свет вышли практически все основные исследования И.Е. Забелина: программные теоретические статьи «Размышления о современных задачах русской истории и древностей» (1860), «Русская личность и русское общество накануне петровской реформы» (1863), «Современные взгляды и направления в русской истории» ( 1863), «Черты самобытности в древнерусском зодчестве» (1878), монографии «Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетии»: Т. 1. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетии» (1862), Т.2 «Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетии» (1872); в журнальном варианте он опубликовал монографии «Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве (XVII в.)» (1871), «Минин и Пожарский: Прямые и кривые в Смутное время» (1872), работа вышла первым отдельным изданием в 1883 г.; другие многочисленные труды. В 1872-1873 г. в типографии В.Грачева и К0 был опубликован двухтомник его трудов, куда вошли принципиальные теоретические статьи историка, другие исследования малых форм. Этот двухтомник И.Е. Забелин назвал «Опыт изучения русских древностей и истории». А это значит, что все время, свободное от полевых раскопок, в осенние, зимние и весенние месяцы он проводил за письменным столом, погружаясь в основном в мир России XVI-XV1I вв., завершая уже начатые исследования, вынашивая новые замыслы, готовя свои работы к печати.

На покой И.Е. Забелин удалился с пенсионом в 1200 р. в год, в звании доктора наук, которое в 1871 г. ему присвоил Киевский университет, в ореоле всероссийской научной славы. Впереди еще были долгие годы жизни, новые научные труды, новая большая организационная работа. Уход на пенсию стал для него своеобразной передышкой перед новым научным взлетом.

С 1872 г. он возглавил Общество истории и древностей российских вместо умершего С.М. Соловьева. С 1873 г. И.Е. Забелин вошел в состав действительных членов Исторического музея, открытого в 1872 г. В обществе он проработал до 1888 г., а затем сосредоточился на работе в музее.

С 1885 г. он был назначен товарищем председателя музея, т.е. стал его фактическим директором. Он переехал в здание музея, где и оставался жить вплоть до своей кончины.

Это было счастливое время. Материально независимый, получивший широкую известность как историк и археолог, И.Е. Забелин с головой ушел в новую для него работу. Он значительно увеличивает коллекции Исторического музея, активно привлекает к его деятельности известных меценатов, обладателей больших исторических ценностей, к нему за советом обращаются Суриков, А. Васнецов, Л. Толстой, Рерих, другие деятели литературы и искусства. В 80-е годы наконец-то приходит признание официальной науки — И.Е. Забелина избирают почетным доктором Московского и Петербургского университетов, членом-корреспондентом Академии наук.

С конца 70-х — начала 80-х годов в жизни И.Е. Забелина происходит еще один поворот: он становится официальным историографом Москвы, соглашается, по предложению Московской городской Думы, возглавить комиссию по созданию истории Москвы.

Думается, что городская Дума прекрасно понимала, в чьи руки она доверяет историю города — к этому времени Забелин был наиболее авторитетным знатоком московских древностей. Но отцы города не учли максималистской научной натуры Ивана Егоровича. Его программа создания истории города, русской столицы до сих пор удивляет всех, кто знакомится с ней. Охват этот поистине невероятен. Он удивляет не столько хронологически — от археологических глубин до XIX в., сколько тематически — едва ли существовала какая-либо область общественной жизни Москвы, которую бы не намеревался изучить и представить читателю И.Е. Забелин.

С самого начала проект был обречен на неудачу: одним живущим поколением небольшой группы ученых, как бы усердны и талантливы они ни были, не суждено было поднять этот научный груз. Но работа энтузиастов началась; в ее водоворот были втянуты колоссальные архивные фонды. Начали выходить первые тома материалов, но до самой истории города, о которой мечтали думские деятели, было далеко. И тем не менее в 1884 г. вышла первая часть «Материалов для истории, археологии и статистики города Москвы», которая была посвящена истории археологии и статистики московских церквей; в 1891 г. вышла вторая часть этих материалов, а подготовительной работе не было видно конца.

В это время Ивану Егоровичу шел уже 71-й год. Он продолжал активную научную деятельность. Ежегодно выходили его новые статьи, заметки, рецензии, он переиздавал свои прежние работы, и в первую очередь «Домашний быт русского народа», «Минин и Пожарский». Новых идей было уже немного— по существу его концепционный теоретический корпус сформировался в 60— 70-е годы и теперь в отдельных работах, предисловиях к своим старым трудам он лишь оттачивал свои взгляды, связывал их в единую прочную цепь, обнимая ими всю русскую историю.

В последний раз он обратился к своей концепции понимания исторического процесса в созданной наконец «Истории города Москвы». Первая ее часть вышла в 1902 г., потом она была переиздана в 1905 г.; вторая же часть труда в виде рукописи была И.Е. Забелиным подготовлена к печати, но так и не увидела свет: у престарелого автора уже не было сил закончить начатое.

***

Все ортодоксальные критики Забелина послереволюционной поры с негодованием писали или подразумевали, что все свое творчество он посвятил в той или иной мере образу жизни царского двора XVI-XVII вв. А раз так, значит Забелин— монархист, консерватор, шовинист и т.д. И никто из писавших и молчавших не обратил внимания на другое: ведь его основной труд называется «Домашний быт русского народа». Народа! И лишь сквозь призму этого понимания она посвящена государеву двору. Вот в этой прямой связи, в этом сопоставлении жизни народа и жизни царского двора и заключается смысл и этой и других работ И.Е. Забелина.

Более того, народ, а не царь, не образ жизни царя и царской семьи неизменно оказывается у И.Е. Забелина в центре внимания всех его сочинений—монографий, статей, рецензий, заметок. По моему убеждению, ни один из русских историков не уделял проблеме истории народа столько внимания, сколько И.Е. Забелин. Он был воистину народным историком не только по своему происхождению, образу жизни, но и по своим убеждениям, историческим взглядам.
И это было не случайно как для Забелина, так и для ряда других историков того периода. Крупные общественные перемены второй половины XIX в. сами выносили народ на авансцену русской жизни, вызывая в памяти живые образы прошлой истории. Эпоха 60-70-х годов, когда Забелин создавал свои основные научные труды, была тем временем, когда русская либеральная и демократическая научная мысль все чаще и чаще обращается к образу народа, в его толще, в его истории ищет объяснение превратностям истории России. Эти черты эпохи позднее очень тонко подметил П.Н. Милюков: «На народе и народности сходятся в 60-х годах самые разнообразные направления, начиная от эпигонов славянофильства, вроде Беляева, и кончая таким либералом чистой воды, как Градовский. В поклонении «народности» сходятся Костомаров и Буслаев, Щапов и Бестужев- Рюмин, Забелин, Афанасьев. Каждый по-своему, но все толкутся в эту дверь, и на один момент (1861-62) сближаются в общем настроении. Это — то настроение, в котором Писарев находит одобрительные слова для Киреевского, Чернышевский подает руку Юрию Самарину. Бросить мертвый механизм бездушных юридических форм, обратиться к живому материалу, наполняющему формы,— таков общий лозунг в эти годы»4. Этот историографический феномен, думается, нам еще предстоит исследовать.

Взгляд на народ, его историю, его образ жизни у И.Е. Забелина был более реален, жизнен, правдив, нежели наше недавнее понимание истории трудящихся классов, за которым терялся обычный живой человек, единичный человек, индивидуальность, которая стояла в центре внимания исторических воззрений И.Е. Забелина.

В предисловии к первой части «Домашнего быта русского народа» он писал: «Домашний быт человека есть среда, в которой лежат зародыши и зачатки всех так называемых великих событий» 4.
Не царя, не царицу, не царевичей, а человека, русского человека, он стремился понять, постичь «внутреннее народное развитие», а это возможно, по мнению историка, лишь в том случае, если мы сможем понять «частные типы» народной жизни 5.

Еше в 1880 г. в одной из первых своих теоретических статей И.Е. Забелин на первый план в истории выдвинул народ, который он рассматривал как своеобразный общественный организм. «Идея организма есть идея самой жизни»,— писал он,— и идея народности как идея органическая «становится действующим началом исторической жизни». Историк, замечает он далее, не берет эту идею у естествознания, «а находит ее сам в себе, потому что история— такая же естественная наука, как другие… Ее предмет— живой организм человеческий».

«Жизнь общества заключается в организации идей и дел, совершаемых человеком… Жизнь в человеческом смысле есть именно духовная деятельность человека». Вот эта-то деятельность, под которой Забелин понимает все то, что создано разумом человека, и составляет предмет истории. «Как личность отдельного человека есть духовное целое, духовный организм, живущий и развивающийся, так и народ — высшая личность — есть такой же духовный организм, по тем же законам живущий и развивающийся». И против этого здравого подхода к предмету возразить, конечно, так же трудно, особенно если учесть известное и уже цитированное суждение Забелина о том, что духовная жизнь людей, общества, его идеи определяются бытом, т.е. условиями материальной жизни.

Далее автор дает свое понимание общества как такового: «Гражданское общество, народ, есть живая совокупность умственных и нравственных сил, которые, как органические силы природы, находятся в постоянном неуловимом движении, как все органическое в природе».

И.Е. Забелин выступил против того, чтобы превращать историю в сводку «громких» и «казистых» дел, распределяемых по видам: дела военные, гражданские, церковные и т.п. В таком подходе, утверждал историк, утрачивается «личность» народа; нужно выявлять живую историческую действительность, а не заниматься «разного рода раскраскою истории».
Воссоздавая путь народа — писал он — необходим «микроскоп исторический», а не только изучение «громадных, но жалких дел» Чингисханов и Тамерланов.

У нас же, с иронией отмечает Забелин, не история, а «сборная биография неугомонных лиц». Без личностей, конечно, нет истории, продолжает он, без них нет общей жизни, но нельзя подменять их историей жизнь и историю народа.

Что же имеет в виду И.Е. Забелин под народной жизнью, «лицом народа»? Здесь все просится на страницы истории, говорит он, — «народная песня, поверья и предания, обряд и обычай, домашняя обстановка со всеми мелочами была и система понятий и убеждений эпохи», необходимо изучать и законы, по которым живет сложный народный организм. Это требует сосредоточения внимания исследователей на целом комплексе материалов, которые дают наиболее «типические черты» «народной личности», и среди них не только летописи, но и иные пласты источников — юридические акты, челобитные, сыскные дела, рассказывающие о повседневной жизни народа, внимательное и всестороннее изучение бытовых вещей.

В 1863 г. в трех февральских номерах газеты «Санкт-Петербургские ведомости» И.Е. Забелин опубликовал статью «Современные взгляды и направления в русской истории». В этой статье свое понимание роли народа в истории он попытался приложить к современной ему жизни, оценить тогдашний исторический этап в истории России. Только что была проведена реформа, отменившая крепостное состояние крестьян, разрабатывались и проводились в жизнь другие реформы в различных областях общественной жизни. Старинная дремотная русская рутина была буквально взорвана властным вторжением новых буржуазных отношений. Старый мир рушился, новый обрисовывался еще невнятно. Именно в это время разгорелись жаркие споры о настоящих и будущих судьбах России между западниками и славянофилами, вернее их уже пореформенными преемниками. В споре активно участвовало консервативное крыло, либералы, мощно звучал голос радикального направления, воспитанного на идеях Чернышевского, Добролюбова, Герцена, Бакунина, оформлялось будущее народничество. И каждая из общественных групп в своей аргументации апеллировала к истории. Вот эту-то особенность общественной борьбы того времени и отмечает И.Е. Забелин. Вслушиваясь и вдумываясь в смысл гремящей вокруг него полемики, он приходит к грустному убеждению, что «наука история в большинстве случаев служит для современности как средство для всевозможных доказательств, оправданий и порицаний». А потому говорить сегодня об истории — значит говорить о современных направлениях и стремлениях в общественной борьбе 6.

Это сказано более 120 лет назад, но звучит свежо и в нынешние времена. Более того, Забелин стремится вообще вскрыть смысл исторического мироощущения, характер общественного мышления в переломные исторические эпохи, какой являлась эпоха 60-х годов XIX в. Его рассуждения могут и сегодня, в период наших реформ, произвести ошеломляющее впечатление. Забелин полагает, что мышление личности, сформированное в условиях «застойного периода» истории, входит в резкое противоречие с начавшейся «перестройкой» народной жизни. Результаты этого противоречия бывают весьма драматичными. «Усвоивши по началам собственного развития известный взгляд на вещи, более или менее определенный и построенный довольно логично, установивши точку воззрения твердо и самостоятельно, единичный ум очень часто так и умирает в ясном и спокойном созерцании своей силы и правды. Это всегда случается в эпохи стоячей жизни, когда в житейском море в силу каких-либо обстоятельств настает штиль, тишь и гладь. Но в эпохи поворотные, когда все теряет свои прежние места, трудненько сохранить это спокойствие, убеждение в собственной единичной правде. Такие эпохи тем особенно и отличаются, что прежняя иная правда вдруг оказывается ложью. Долгая и морозная зима вдруг оказывается весною и возбуждает совсем иные представления о Божьем мире». Вот это и неспособен понять «единичный ум», «крепко и плотно завернувшийся в тот или другой кокончик понимания правды». Для такого ума, такого человека эпоха переворота предстанет исключительно в виде наступающего хаоса, анархии; возникают мысли о всеобщей погибели, распаде общества. Но «весь этот мутный водоворот,— продолжает И.Е. Забелин,— представляет только живое воплощение руководящей идеи века» и задача истории — выявить «ход раскрытия этой идеи в жизни». Эту идею и ее реализацию люди понимают «в соответствии со своими нравами и умами». В действительности же кажущийся хаос— лишь проявление закономерностей эпохи, которые по-разному понимаются различными направлениями общественной мысли. «Застарелые фрунтовики мысли гневаются, когда настает подобный хаос и даже ругаются, почитая себя все-таки умнее общего жизненного движения и вовсе не замечая, что в этом движении обнаруживается очень здоровая сторона общества, которая в это время, несмотря на неизбежные заблуждения, шире и многообразнее, чем прежде, раскрывает свои сознательные силы». В это время «жизнь общества раскрывает себя без всякой застенчивости, раскрывает всю подноготную». Все, что тлело, скрывалось под спудом «ветхой личины», «изношенного символа», неумолимо пробивает себе дорогу. Общественные деятели в такие эпохи должны четко отвечать на вопрос: «Кто ты и что ты?»— без «виляния, двуличности и двусмысленности». Эти-то вопросы, размышляет Забелин, «и смущают людей, которые вовсе не готовились, вовсе не желали бы отвечать на них», скрывая свои истинные намерения и убеждения.

Эти свои рассуждения историк применяет при анализе таких поворотных эпох, как 60-е годы XIX в. и петровские реформы, дает оценку той отчаянной общественной борьбе, которая разворачивалась вокруг судеб России в XVIII в., но особенно во второй половине XIX в. И снова, как и в XVIII в., схлестнулись две основные полемические линии— «русофильство» и «западничество». «Светоч русофильства», отмечает Забелин, неизменно возгорался сильнее, «как скоро жизнь делала поворот к собственному обновлению». Так было в петровские времена, в период реформ Екатерины, а позднее Александра I. И всякий раз «русофилы» стремились равняться на русские «корни», где, по мысли Забелина, господствовали лишь отсталость и косность. «Русофилы» и прежде и теперь смотрят, по мнению Забелина, «в день вчерашний», стремясь найти там себе исторические образцы; «западники» же вглядываются лишь «в даль будущего», отрываясь от реальной русской действительности, «они мало дорожат прошлым». И те и другие как раз и демонстрируют две стороны понимания действительности, проявляя недовольство существующим положением вещей, и стремятся использовать историю «как самое эластичное вещество».

Эти прозорливые и горькие размышления И.Е. Забелина, казалось, не были замечены современниками, скрестившими мечи в яростной полемике. Одиночка, стоящий над враждующими группами, над запальчивыми спорами, полными односторонней аргументацией, был никому не нужен. Оба лагеря как бы на деле продемонстрировали по отношению к Забелину действие принципа «кто не с нами, тот против нас». В те дни Забелин оказался объективным и вдумчивым историком, во многом верно оценивавшим психологию людей переломной поры.

Во второй половине XIX в. Забелин спокойно и деловито писал: «Наши поступки есть стиль XVI-XVH веков, народ в своей громаде и доселе во многом живет еще идеями и идеалами XVII столетия».

Занимаясь почти всю жизнь историей России XVI-XVII столетий, создавая впечатляющую картину быта той поры, Забелин тем не менее весьма скептически относится к русской средневековой действительности. Можно с полным основанием утверждать, что он, будучи влюблен в быт, в предмет своего исследования, вовсе не был влюблен в Россию той поры. Ведь это ему принадлежат слова: «Жизнь допетровского общества не представляет собой ничего такого, что могло пленить наше воображение. На тощей почве родовых и семейных отношений напрасно станем искать тех сочных плодов общественности, которыми так богата жизнь других народов». Уклад народной жизни менялся медленно, тяжелые природные условия, лютые морозы, краткое, небогатое лето не давали возможности народу к быстрому всестороннему развитию заложенных в нем особенностей. Запад же развивался в условиях благодатной природы и стал заметно обгонять Россию во всех отношениях.

Забелин никак не мог согласиться с призывами славянофилов возродить незамутненный петровскими реформами образ России; уж онто очень хорошо понимал, что представляла Русь того времени. «Тоска о предании — пустошь,— писал он в своих дневниках,— впереди, а не позади наше спасение». «Петр тем велик, что он разорвал предание, осмеял его, освободил мысль, чувства… Славянофилы и Костомаров стоят за предание, ищут в старом хламе начало жизни».

Особое место в системе воззрений И.Е. Забелина занимает соотношение народа и государства, народа и самодержавия, народа и царя. Собственно на понимании этого соотношения построена и вся концепция труда «Домашний быт русского народа», в частях, касающихся быта царского двора.

Будучи сторонником теории К.Д. Кавелина о примате родовых патриархальных отношений в Древней Руси и их постепенном вытеснении началами государственными, Забелин основной акцент в противовес «государственникам» делает не на роли государства в создании общества, а на роли народа, его патриархального быта в создании государства. Государство у Забелина является вторичным от народа, от народного, однотипным с ним, глубоко родственным.
«Людское общежитие,— пишет он во второй части первого тома «Домашнего быта русского народа»,— устраивается всегда по господствующему началу народной жизни, всегда носит в себе те же элементы, которыми управляется народная мысль, определяется сфера насущной действительности», а уж государство «вызывает к жизни общество… Там, где нет понятия о государственности, не существует понятий и об общественности». До Петра на Руси доминировали, считает Забелин, родовые начала — родовое старшинство в семье, знание людей по отечеству, по родству, люди в первую очередь гордились отчиною и дединою, родовым, отчинным старшинством. Отсюда во всем, повсюду господствовало патриархальное родительское начало, начало рутины, Домостроя; семейно-родовой быт с двором в качестве основной ячейки и хозяином, господином, господарем был основным фундаментом всего общественного бытия. На этом общественном фундаменте и взрастает государство как «результат, произведение народного сознания», «внешний механизм народной жизни». Оно вырастает из «дома», «в строе дома»; здесь кроются семена и политического строя. По этому же принципу патриархальности, семейного замкнутого уклада строится государство, строится общество. Государь становится владыкой в родовом, семейном понимании, таким же владыкой становятся и города, скажем, Новгород, «государь из единичного типа с органической постепенностью переходит в тип политический». Вот откуда проистекает его выделение в качестве одного из основных типов истории русского народа в тип «господаря», «государя», вот почему систему домашнего быта народа Забелин начинает с обрисовки царского двора и посвящает этому первый том «Домашнего быта русского народа». А далее мне хочется привести положения И.Е. Забелина, ставшие для него как бы программными: «Не должно забывать, что никакой другой оболочки не может создать себе народный дух, как именно такую, какая у него существует и какая, следовательно, отвечает требованиям его природы и свойству его сил». «Каково государство, таков и народ, и каков народ, таково и государство».

В своем дневнике он записывал: «Самодержавие потому, что в народе лежали такие элементы. Следовательно, народ в том виноват, а не кто другой, ни черт, ни дьявол».

И.Е. Забелин писал историю народа, одновременно он писал историю личностей; через личности он показывал народ, а характеризуя народ, шел к обрисовке характера личности. «Без лиц нет истории,— писал Забелин,— без единичной жизни нет общей жизни. Но не ставьте же эти лица, эту единичную жизнь на то же место, которое по праву принадлежит лицу народа». Личность и народ, по мысли историка, находятся в удивительной гармонии. Всякая личность есть создание известной умственной и нравственной среды, известной эпохи или известного времени. У каждого народного типа, считал Забелин, свой герой, как и у каждого времени. Личность является выразителем потребностей времени. Но это случается не часто, а когда происходит, то становится праздником в исторической жизни народа. Как правило, такая гармония наблюдается в поворотные эпохи. В «будни» же — «широкое поле личности по преимуществу эгоистической… господству случайных, мелких людей, созданных мелким эгоизмом». На самом повороте от будней к общественным потрясениям может возникнуть вакуум, общество в решающий момент останется без вождя, выразителя истинных народных интересов, и тогда «первый наглец приобретает успех». Эгоистическая личность, прикрываясь народной тогой, вступает в реальное противоречие с обществом, и задача историка заключается в том, чтобы строго разобрать «пошлый хлам истории и напасть на эти потаенные пути народной жизни».

Так, задолго до русских марксистов, в первую очередь Г.В. Плеханова, И.Е. Забелин высказал весьма глубокие, здравые мысли о соотношении народа и личности, а его психологически точные замечания, думаю, вполне могут и сегодня быть использованы нашими обществоведами.

Народная борьба с насилием власть имущих, осуждение этих насилий по отношению к простым людям, глубокое сочувствие народным тяготам и бедам проходят красной нитью через все сочинения Забелина. Он ненавидел боярство, он ненавидел дворянство и чиновничество, он ненавидел крепостнические порядки старой Руси и не мог не отразить этого в своих трудах. Он писал о произволе и пытках в России XVI-XVII вв., говорил о старой Москве как о «столице крепостников, где обитали праздность и роскошь». Он первым в историографии показал бедственное положение крестьянства в крупной вотчине XVII в. в работе «Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве». «Кормилец-земец должен был оплачивать каждое свое движение; иной раз крестьянская почва не выдерживала этой тяжести, этих «опустошений» и «колебала даже самое государство» 7. В своих трудах он не только утверждал ценность народа, ценность простого человека—крестьянина, ремесленника, мелкого торговца, но и мощь народных движений, их впечатляющее влияние в истории. Поразительно следующее его дневниковое наблюдение: «Куликово поле — движение народное. Смутное время — народное движение. Отсюда ряд событий, бунтов до Пугачева и 14 декабря. Все народ». Здесь нельзя не отдать должное удивительной исторической интуиции ученого, сумевшего прочувствовать родственность, казалось бы, столь разных общественных явлений, как общенародная борьба с врагом, так и народная ярость, крестьянская война и самоотверженность революционного дворянства, выявить их общую народную основу — интересы народа.

От конца XIX в. до нас дошел портрет Ивана Егоровича Забелина работы В.И. Сурикова. От этого лица невозможно отвести взгляд. Таким можно представить себе Нестора: седая грива прекрасных волос, окладистая совершенно белая борода, суровый чисто летописный излом бровей, в котором, казалось, отразились все страсти, муки, победы, радости, трагедии народа. И взгляд, исполненный ума, сострадания и величия. Суриков, казалось, уловил то главное, что составляло суть натуры Забелина: он пропустил через свой ум, через свое сердце историю народа и эта история оставила в его душе неизгладимый след, этот след она оставляет в душе каждого, кто прикасается к творчеству замечательного русского историка.

Основные труды И.Е. Забелина

Российский царственный дом Романовых. СПб., 1852-1860. 36 тетр.
Историческое обозрение финифтяного и ценинно- годела в России. СПб., 1853.
О металлическом производстве в России до конца XVII столетия. СПб., 1853.
Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетии: В 2 т. М., 1862-1869. Т. 1: Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетии; Т. 2: Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетии. — То же. 2-е изд., доп. М., 1872. Т. 1, ч. 1; Т. 2. — То же. 3-е изд., доп. М., 1895-1901. Т. 1. ч. 1; Т. 2. — То же. 4-е изд., доп. М., 1918. Т. 1.ч. 1.
То же. М., 1915. Т 1, ч. 2; Т. 2.
Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетии: В 3 кн. М., 1991. Кн. 1: Государев двор или дворец. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетии. Новосибирск, 1992.
Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве (XVII век)// BE. 1871. Т. 1-2.
Опыты изучения русских древностей и истории: В 2 ч. М., 1872-1873. 4. 1-2.
История русской жизни с древнейших времен: В 2 ч. М., 1876-1879. 4. 1-2. — То же. 2-е изд., испр. и доп. М., 1908-1912. 4. 1-2.
Минин и Пожарский: Прямые и кривые в Смутное время. М., 1883. — 3-є изд., доп. М., 1896. — 4-е изд., доп. М., 1901. — М., 1999.
Москва и московская промышленная область. М., 1898. (Живописная Россия: В 12 т.; Т. 6, ч. 1).
Русское искусство: Черты самобытности вдрсвнсрус. зодчестве. М., 1900.
История города Москвы. М., 1902. Ч. 1. — То же. 2-е изд., испр. и доп. М., 1905. Т. 1. ч. 1. — То же. М., 1990. Репринт с изд. 1905. — То же. М., 1995. — То же. М., 1996.
* * *
Современные взгляды и направления в русской истории: |1862 г.] // ИиИ. М., 1995.
Записка И.Е. Забелина о комплектовании фондов Исторического музея / Подгот. В.Б. Шарков // АЕ за 1995 г. М., 1997.
* * *
Первое водворение в Москве греколатинской и обшей европейской науки: Речь… в память 200-лстнсй годовщины рождения первого рус.историка В.Н. Татищева // ЧОИДР. 1866. Кн.4.
Воспоминания о Д.А. Ровинском. СПб., 1896. [Письма И.Е. Забелина]// М.М. Стасюлевич и его современники в их переписке. СПб., 1912. Т. 2. Записные книжки И.Е. Забелина, 50-е годы XIX века / Публ. Н.А. Каргополовой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах, XVIII-XX вв. М., 1994. [Т.]5.
* * *
Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы… собранные и изданные руководством и трудами И.Забелина: В 2 ч. М., 1884-1891. Ч. 1: Материалы для истории, археологии и статистики московских церквей…; Ч. 2.
* * *
Языков Д.Д. И.Е.Забелин: (Ко дню полувекового служения его русской пауке): Библиогр. очерк. М., 1892. Кузьминский КС. И.Е. Забелин и его печатные труды. М., 1912.
Иван Егорович Забелин: Библиогр. указ. / Сост. О.Ф. Бойкова; Науч. консультант и авт. вступ, ст. А.А. Формозов. М., 1988.

Литература об И.Е. Забелине

Трубачев С.С. 50-летие ученой деятельности И.Е. Забелина // Ист. вести. 1892. № 6.
Якушкин В.Е. И.Е. Забелин: (Биогр. очерк). М., 1892. Анучин Д.Н. И.Е. Забелин как археолог в первую половину его научной деятельности (1842-1876). М., 1909. — То же: (С сокр.) //Д.Н. Анучин о людях русской науки и культуры. М., 1950.
Ардашев II.И. И.Е. Забелин как теоретик археологии: (От археологии до историософии). М., 1909. Кизеветтер А.А. Памяти И.Е. Забелина // РМ. 1909. Кн. 1, отд. 2.
Лanno-Данилевский А.С. И.Е. Забелин // Изв.Акад. Наук. 1909. Сер. VI №2.
Сахновский Вас. И.Е. Забелин: Опыт характеристики его исторических трудов// РМ, 1912. № 5, отд. 2. Звягинцев Е. Историограф великого города — И.Е. Забелин (1820-1908) // Ист. журн. 1943. № 3-4. Арциховский А.В. Забелин — археолог// Историкоархеологический сборник. М., 1948.
Порох И.В. Из дневниковых записей И.Е. Забелина// Н.Г. Чернышевский: Статьи, исследования и материалы. Саратов, 1962. Т. 3.
Рубинштейн Н.Л. Иван Егорович Забелин: Ист. воззрения и научн. деятельность (1820-1908)// И СССР. 1965. № 1.
Филимонов С.Б. Воспоминания М.Н. Сперанского о И.Е. Забелине//АЕ за 1976 г. М., 1977.
Тузов А.Л. Архивные материалы о И.Е. Забелине //АЕ за 1982 г. М., 1983.
Литовченко Л.А. К вопросу о мировоззрении И.Е. Забелина// Историографические и источниковедческие проблемы отечественной истории: Историография оевобод. движения и обществ, мысли России и Украины. Днепропетровск, 1984.
Формозов А.А. Историк Москвы И.Е. Забелин. М., 1984.
Он же. Воспоминания И.Е. Забелина о Грановском //АЕ за 1983 г. М., 1985.
Ключевский В.О. И.Е. Забелин; Д. И. Иловайский и И.Е. Забелин//Соч.: В 9 т., М., 1989. Т. VII.
Сахаров А.Н. И.Е. Забелин: Новая оценка творчества//ВИ. 1990. №7.
Он же. Народ — разгадка всего: Иван Егорович Забелин // Историки России, XVIII — начало XX века. М., 1996.
Юбилейное заседание памяти С.М. Соловьева и И.Е. Забелина //АЕ за 1995 г. М., 1997. Из содерж.: Хроника заседания / Лохина Т.В.\ Вступительное слово / Шмидт С.О.\ Историки петербургской школы о И.Е. Забелине / Чирков С.В.
Точеный И.П. Иван Егорович Забелин: К 175-летию со дня рождения // Специалист. 1995. № 9.

Notes:

  1. О жизни и творчестве И.Е. Забелина написано до обидного мало. Историография 40-60-х годов представляется во многом устарелой, нс отвечающей научным требованиям нынешнего времени. Да и на более поздних работах лежит еще печать идеологических подходов к творчеству ученого. Но именно в этих работах сделаны пусть и ограниченные идеологическими стереотипами первые успешные попытки воссоздать как жизненный путь И.Е. Забелина, так и оценить отдельные стороны его творчества. См.: Звягинцев Е. Историограф великого города — И.Е. Забелин// ИЖ. 1943. Кн.3-4. С.61-67; Арциховский А.В. Забелин — археолог// Историко-археологический сборник. М., 1948. С.5-11; Рубинштейн Н.Л. Иван Егорович Забелин: Исторические воззрения и научная деятельность (1820-1908) // И СССР. 1965. № 1. С.51-74; Формозов А.А. Историк Москвы И.Е. Забелин. М., 1984.
  2. Формозов А.А. Указ.соч. С. 119-121.
  3. Там же. С. 122.
  4. Забелин И.Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетии. Т.1. 4.1. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетии. М., 1918. С.IX
  5. Там же. C.XIII.
  6. Забелин И.Е. Современные взгляды и направления в русской истории // Опыты изучения русских древностей истории. 4.1. М., 1872. С.301. иТам же. С.302.
  7. Забелин И.Е. Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве (XVII в.)// BE. 1871. № 1, С. 12, 28.

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014