Интервью с Г.Б. Здановичем // Аркаим — Синташта: древнее наследие Южного Урала : к 70-летию Г. Б. Здановича : сб. науч. тр.: в 2 ч. Челябинск : Изд-во Челяб. гос. ун-та, 2010. Ч.1. С. 23-29.
4 октября 2008 года, в день семидесятилетия Г. Б. Здановича, мы задали Геннадию Борисовичу несколько вопросов о прошлом, настоящем и будущем челябинской археологии.
Вопрос: Как Вы оцениваете значение археологии — в Вашей жизни и в жизни всего нашего общества?
Г. Б. Зданович: Когда мы начинали работать в Северном Казахстане в конце 1960-х годов, археология была отдушиной от официозной идеологии. В археологию шли лучшие, мыслящие люди, а мы, на базе изучения древнего мира, могли дать им тот идеал коммунизма, на котором мы воспитывались, но в реальной жизни практически не видели.
Археология была по-настоящему привлекательна в то время, когда основной ценностью для молодёжи было знание. Сейчас ценности, к сожалению, изменились. Больше всего ценятся развлечения и богатство. И мы, археологи советской школы, не вписываемся в это общество. Вообще я считаю огромной удачей, что оказался в археологии. Она позволила мне быть независимым и инициативным.
Наверное, хорошо, что мы со Светланой Яковлевной начали работать на периферии, в Петропавловске, а не в столице. Когда я пришёл в археологию, у меня за спиной был багаж хорошего технического образования: кинотехникум, два курса мехфака сельскохозяйственного института. Это позволяло в археологии работать сразу на хорошем техническом уровне. У меня был опыт, оказавшийся бесценным в археологии.
Современную технику я не знаю — но, наверное, это протест против техники, в которую я не могу «залезть». Я ремонтировал машины, телевизоры, мне близок прошедший век в его системе общения человека с вещью. И мне близка древность именно в этом отношении — изготовление вещей собственными руками.
Я воспитывался у деда-крестьянина: глинобитные полы, традиционное сельское хозяйство, даже мыло мы и то варили сами. Я прожил начало своей жизни в традиционном обществе. Именно с этим, наверное, связано то, что я не могу принять так называемый постмодерн, эту окружающую нас постсовременность.
Я убеждён, что археология очень много даёт для понимания мира. И в современном мире я соучаствую через древность. Поэтому я всегда себя легко тратил и раздаривал. Но пришли другие времена. У меня возникает ощущение, что мы вошли в такое состояние мира, в котором древность не нужна.
Я оказался человеком одной темы, а может быть, и одного памятника. Это произошло не сразу. В Уральском государственном университете я писал диплом по раннему железному веку. Впоследствии эту тему продолжили М. К. Хабдулина и А. А. Рубе, а вслед за ними — и А. Д. Таиров, который первоначально занимался каменным веком. Приехав в Петропавловск, я планировал работать, в первую очередь, по раннему железному веку — но первые памятники, которые мы начали всерьёз исследовать, принадлежали эпохе бронзы.
Конечно, Северный Казахстан в те годы был фактически белым пятном на археологической карте нашей страны, и мы изучали все эпохи. В значительной мере именно на базе изучения казахстанских материалов и выросла челябинская археологическая школа.
Нашими первыми памятниками в Северном Казахстане стали могильник у села Петровка и поселение Петровка II. В то время степь всё ещё продолжали считать неким проходным коридором — и вдруг мы со Светланой оказались на стационарных поселениях и вскоре выделили петровскую культуру. Её утверждение вначале было очень сложным, эту культуру не признавали. Однако впоследствии стало ясно, что именно изучение петровской культуры позволяет поставить «с головы на ноги» всю хронологию степной эпохи бронзы.
Чуть позже, в начале 1970-х годов, В. Ф. Генинг начал свои работы на Синташтинском комплексе памятников. И если первоначально он достаточно скептически отнёсся к выделению петровской культуры, то в дальнейшем, на фоне материалов Синташты, отбросил этот скептицизм. Мы начали осваивать проблему взаимосвязи «синташты» и «петровки».
Однако вскоре у меня возникло ощущение, что количество материала у нас всё более увеличивается, а вот на его понимании это практически не сказывается. Какое-то время казалось, что нас спасёт математическая статистика. Потом — что принципиальный прорыв позволят сделать естественнонаучные методы. Но всё это, к сожалению, не стало панацеей — хотя каждый из этих методов что-то давал для наших исследований. Мне кажется, что сейчас нам очень не хватает философского подхода — для того, чтобы увидеть древнего человека. Мы можем разобраться в материальной культуре только тогда, когда мы увидим за ней смыслы. В большинстве современных предметов никакого смысла нет — это просто вещи, которыми можно пользоваться.
Большим событием для нас со Светланой Яковлевной и всей экспедиционной молодёжи было исследование Саргары — поселения заключительного этапа бронзового века. Это была вершина!
После Петровки и Саргары, уже переехав в Караганду, мы продолжали вести исследования в Северном Казахстане — потому что было ощущение незавершённости. Потом мы переехали в Челябинск. И здесь вначале мне приходилось исследовать памятники, не относящиеся к эпохе бронзы. Я чувствовал безвременье. Я всё равно где-то на уровне подсознания весь был в «синташте» и «петровке».
Очень важный толчок к дальнейшим исследованиям снова дала Синташта. «Водохозники» должны были повысить уровень водохранилища, и мы выехали на Синташту в 1983 году, через десять лет после УрГУ, после начала работ на этом уже широко известном в науке комплексе. Мы заложили раскоп в одном метре от старого раскопа Пряхина и оказались на оборонительной стене. Это было совершенно неожиданно, никто не предполагал, что на синташтинском поселении основным является ранний слой. Все раскопы до этого были заложены на видимых на местности поздних впадинах — а мы заложили раскоп на абсолютно ровном месте, и именно наши работы поставили Синташту в ряд ключевых археологических памятников Евразии, поскольку позволили увязать в единую систему могильник и поселение. А потом последовало открытие Аркаима.
Так я оказался человеком одной исторической эпохи — очень кратковременной эпохи культурного взрыва, «свидетелем» одного из звёздных часов человечества. Открытие этой эпохи произвело взрыв во всей археологии степного пространства. Аркаимская тема становится ключевой для понимания и предшествующих, и последующих эпох. Время Синташты и Аркаима было временем торжества мифологического мышления, сконцентрировавшего в себе огромное культурное пространство. В информационном плане эту культуру можно уверенно сопоставить с Древней Грецией, для Евразийского пространства Аркаим стал центром глобальной генерации смыслов.
Вопрос: Чем является для Вас Аркаим, как Вы оцениваете опыт исследования этого памятника?
Г. Б. Зданович: В последние десятилетия Синташта и Аркаим стали ключевым моментом для понимания эпохи бронзы Евразийского степного пространства. Усилился интерес к сопоставлению «синташты», культуры многоваликовой керамики, катакомбной культуры, абашевской культуры, а также к значению «синташты» в возникновении великих культур позднего бронзового века, в формировании срубно-алакульской общности. Изучение синташтинских и петровских памятников имело принципиальное значение для понимания хронологического горизонта, предшествующего срубно-алакулю.
Принципиально новой здесь является территориальная составляющая. Когда речь идёт об археологической культуре, территориальные признаки преподносятся как очевидные и основополагающие. Однако это теоретическая посылка. Археологические культуры бронзового века степной и лесостепной Евразии, как правило, занимают огромные территории протяжённостью в тысячи километров. Коллективы древних людей со схожими чертами материальной культуры успешно осваивают разные ландшафты — достаточно назвать ямную культуру, которая распространена практически во всех ландшафтных зонах, катакомбную культуру, абашевскую, фёдоровскую и так далее. Границы между культурами размыты, они глубоко взаимопроникают друг в друга. Мы видим, что носители срубных традиций из наших степей проникают глубоко в таёжные массивы — туда, где есть хотя бы маленькие степные пространства. В Средней Азии степные культуры распространяются вплоть до Пянджа, на всех территориях классических земледельческих оазисов мы видим степную керамику.
При изучении таких огромных культурных общностей невозможно приблизиться к пониманию информационных систем, функционирующих в одной культуре и в межкультурных пространствах. Исключена верная оценка демографических событий. Большинство факторов, связанных с территориальной составляющей, при научном анализе или не работают, или восстанавливаются весьма умозрительно. В этом плане синташтинская «Страна городов» является уникальным объектом для системного анализа территории культуры. А именно территория является основным системообразующим фактором для всякой культуры. Мы видим здесь на чётко очерченной территории культуру с определённым набором признаков: это укреплённые поселения, сопутствующие им могильники, рудники, производственные площадки и т. д.
Укреплённые поселения синташтинского типа известны только на территории Южного Зауралья. Пространство протяжённостью около 350 километров структурировано системой укреплённых центров. Изучая эту систему, мы получили возможность делать корректные демографические выводы, возможность представить всю территорию с точки зрения ресурсов — биоресурсов, минерально-сырьевой базы и т. д. Мы получили возможность представить, как в реальности функционировало древнее общество.
В архитектуре и планиграфии поселений «Страны городов», в географических особенностях выбора мест для создания укреплённых центров мы видим, как древнее население этой культуры настойчиво воплощало мифологическую модель соединения Неба и Земли. Эта мифологическая система реализована в «Стране городов» до деталей. При этом сакрализовывались не только внутреннее пространство городища, но и вся окружающая территория. Это прослеживается и в обязательном наличии «торы» рядом с поселением, и в «островном» положении данных объектов. В древности городище Аркаим со всех сторон омывалось водой, сейчас это происходит только во время паводка. Обратите внимание на фотографию Аландского — это тоже классика островного положения укреплённого центра. На поселении Сарым-Саклы, которое расположено на мысу, был вырыт ров, специально замыкавший водное пространство вокруг его стен. Конечно, всё это примеры сакрализации пространства. Мы постоянно ощущаем здесь единство космоса и человека. Этот универсальный космизм мышления утрачен нами к настоящему времени.
Я убеждён, что без возврата к космическому мышлению, к осознанию нашей ответственности за Землю и за всю Вселенную, человеку нечего делать на Земле. Предотвратить экологическую катастрофу возможно только через изменение внутренней культуры человека. А это требует возврата к древнему космическому мышлению. Мы должны вновь осознать ответственность человека перед Вселенной.
Вопрос: На чём строится Ваша убеждённость в сакральном характере архитектуры синташтинских поселений?
Г. Б. Зданович: Давайте обратимся к материалам укреплённых центров «Страны городов». Все эти поселения сооружены по заранее намеченному плану. Этот план был нанесен на земную поверхность, были вырыты котлованы жилищ — и при этом оставлены цоколи или фундаменты высотой 40-50 см, размечены хозяйственныйе ямы, очаги и т. д. Никакой возможности развития поселения строители не предусматривали.
При этом никаких выселок около поселений с круглой планировкой нет. Если рядом с прямоугольными поселениями есть подолы — неукреплённые поселения около крепостных стен, то вблизи круглых поселений никаких подолов нет, пространство вокруг них должно было быть свободным.
В результате пожаров, перевыпасов и других катастроф люди оставляли эти поселения. По прошествии какого-то времени через два, три поколения они возвращались. Они отыскивали старые фундаменты стен. Как сейчас храмы строятся на древних фундаментах когда-то разрушенных храмов, так и здесь, непосредственно на том же фундаменте строился новый дом. Люди замешивали новые блоки с использованием глины, прокалённой в огне предыдущего пожара, и строили из них стены на том же основании, что и раньше. На Аландском мы прослеживали до трёх таких восстановлений. Строители отыскивали те же самые очаги, те же колодцы — и делали новые колодцы внутри старых, а это намного сложнее, чем построить всё заново. Перед нами яркое подтверждение глубокой ритуализации внутрипоселенческого пространства.
Следующий момент касается характеристик культурного слоя. На поселениях позднего бронзового века мы находим огромное количество культурных остатков. Культурные слои достигают метровой толщины, они свидетельствуют о длительной жизни людей. На Аркаиме и других синташтинских памятниках нет ничего подобного. Культурных остатков на них многократно меньше. Это объясняется тем, что синташтинские центры представляют собой сакральное пространство — здесь тщательно убирается весь мусор.
Аналогичную картину мы наблюдаем по материалам раскопок в Трое. Ранние слои здесь дают огромное множество бытовых остатков. Но в Трое VI-a нет ни одной соринки. Это 1900-1800-е годы до нашей эры — время Аркаима, и ситуация с культурными слоями полностью совпадает с Аркаимом — это ритуальная чистота.
Я уверен, что ранние пласты Ригведы и Авесты создавались на нашей территории. Здесь мы опирались на исследования Т. Я. Елизаренковой. Вероятно, многие понятия Ригведы и Авесты можно понять только через культуру Аркаима. Так, в Ригведе нет ни одного понятия о доме в единственном числе. Понятие «дом» всегда употребляется во множественном числе. Когда описывается возвращение ариев в своё жилище — никогда слово «жилище» не употребляется в единственном числе, они возвращаются в жилища. Можно привести и многие другие примеры.
Памятники «Страны городов», безусловно, представляют нам вспышку высокой духовной культуры. Здесь сакральными были не только вещи — сакрализовывалось всё окружающее пространство. И, вероятно, спланировано было не только каждое поселение — спланирована была вся «Страна городов».
В советское время хотя археология и признавалась исторической наукой, мы всё-таки были вещеведами. Мы до сих пор продолжаем бояться интерпретаций. Но ещё Ницше говорил: «Фактов нет. Существуют только интерпретации». Аркаим для меня — это время, когда человек живет в мифе и в мире, а не вовне его. Если до Аркаима я был погружён именно в изучение прошлого, то открытия Аркаима и «Страна городов» — это для меня уже открытие будущего. Это принципиально другой уровень интерпретации материала, другой уровень постижения древности. К сожалению, именно здесь мы и сталкиваемся с отсутствием подлинной базы — в том числе и методологической. Современные методы исследований сделали археологию очень финансовоёмкой, она требует теперь финансирования на уровне ведущих фундаментальных наук.
Россия представляет собой многомерное, разноландшафтное и многонациональное пространство. За многие тысячелетия общей истории здесь сформировались непреходящие ценности совместного евразийского бытия. Без археологии мы никогда не сможем увидеть и понять те корни, которые всех нас объединяют.
Многие специалисты видят в археологии только систематизацию и классификацию. Думаю, что любая наука должна уметь выходить за пределы своего научного аппарата. Пользуясь этим аппаратом, мы обязаны понимать, что самая суть нашей науки должна иметь статус общечеловеческого знания.
Интервью взял Ф. Н. Петров