Клады всегда привлекают внимание исследователей в силу вполне очевидных достоинств этого вида источников. Для периода перехода от средней и поздней бронзы на территории Волго-Уралья этот тип памятника традиционно связывается с абашевской культурно-исторической общностью (КИО). Особое место в ряду кладов, приписываемых данной общности, занимает Верхне-Кизильский (далее — ВКК). Интерес автора к нему обусловлен кругом вопросов, связанных с функционированием Волго-Уральского очага культурогенеза (Бочкарев В. С., 1991), в частности, с происхождением синташтинских традиций. Несмотря на то, что не сформулированы признаки «синташтинской культуры» и не проведен сравнительный анализ с культурами-прототипами, уверенно констатируется доминирование абашевского субстрата (Кузьмина О.В., 1992), а памятники синташтинского типа включаются в абашевскую КИО (Пряхин А. Д., 1976 и др.).
Поиски аргументов заставили обратиться к абашевскому Мало-Кизильскому селищу и связанному с ним ВКК, как наиболее территориально близкому синташтинским памятникам Зауралья. Особая значимость клада обусловлена, во-первых, тем, что это наиболее восточная находка клада данного периода. Во-вторых, ВКК — едва ли не единственный клад, в котором массивные металлические орудия и оружие сочетаются с типично абашевскими украшениями и керамикой. В-третьих, ВКК надежно увязан с относительно хорошо атрибутируемым однослойным поселением. Вместе с тем памятник незаслуженно оказался на периферии исследовательского интереса в силу кажущейся очевидности основных вопросов его интерпретации.
Мало-Кизильское селище располагалось на северном берегу старицы Малого Кизила (правый приток Урала), в 1,5 км от устья, в современных границах п. Супряк (территория Магнитогорска Челябинской области). Памятник локализуется в пограничной зоне степи и лесостепных предгорий восточного склона Урала. История исследования памятника связана в первую очередь с именами Н.Н. Бортвина и К.В. Сальникова. Первым был опубликован и атрибутирован ВКК (Bortvin N.N., 1928), вторым на протяжении 1948-1950 гг. исследована раскопками площадь 440 кв.м селища, получена значительная коллекция керамики (не менее 56 сосудов) и металла (более 40 экз.). К.В. Сальников (1967) в итоговой работе интерпретировал селище как памятник, «оставленный особой группой абашевских племен, подвергшихся сильному влиянию со стороны представителей других уральских племен».
ВКК обнаружен местным жителем п. Верхне-Кизильский в 1926 г. Оказалось, правда, что из металлических вещей, уложенных в кожаную сумку вместе с комком тлена (ткани?), как минимум два крупных изделия (вислообушный топор и тесло (?)) были утаены находчиком. Н.Н. Бортвин сделал важные выводы об абашевской принадлежности клада и хронологическом приоритете абашевских древностей по сравнению с сейминскими. В настоящее время ВКК хранится в Свердловском областном краеведческом музее . В ходе обработки материала не удалось выявить 2 бляшки-«розетки», 2 проволочных кольца, один из браслетов, шило и рыболовный крючок.
Публикатором в статье приведены фотографии изделий, их контурная мелкомасштабная прорисовка фигурирует в монографии К.В. Сальникова (1967), аналогичные по стилистике изображения включены в сводные таблицы Е.Н. Черных (1970), который произвел анализ химического состава металла. К сожалению, публикация Е.Н. Черных страдает рядом неточностей. Одна из последних по времени работ О.В. Кузьминой (2000) была призвана восполнить этот досадный пробел, но, к сожалению, иллюстрации статьи выполнены в контурной манере и также содержат ряд ошибок.
В составе клада было не менее 42 изделий из меди и серебра, а также керамический сосуд. Приковывает внимание массивность большинства изделий, включая украшения. Именно они доминируют количественно (60%), хотя отчасти это достигнуто за счет скромных по металлоемкости пронизей (5 ), бляшек-«розеток» (3), проволочных очковидной подвески и колец (2). Кроме упомянутых, в числе украшений типологически однородная серия браслетов треугольного сечения со слабо выраженным желобком на внутренней поверхности (11), желобчатые гривны в серебряной обкладке (3). Браслеты оставляют впечатление выполненных одним мастером. Пронизи выполнены из тонкого листа металла и различаются размером, материалом (одна из серебра, остальные — медные) и способом оформления (наличием или отсутствием тиснения в виде поперечных линий на концах либо по всей поверхности).
Доля орудий — около 33%, оружия — 7% всех вещей (наконечник копья, топор, крупный нож-кинжал). Визуальным осмотром не выявлены надежные следы эксплуатации вещей. Более того, некоторые экземпляры явно выглядят как нефункциональные. Разграничение категорий условно, так как не исключена их полифукциональность. Особое внимание обычно уделяется наконечнику копья с разомкнутой втулкой. Его длина составляет 17 см, в том числе втулка — 9,8 см. Перо — чуть асимметричной ромбической формы. Сечение втулки в основании пера восьмигранное. Технологический шов втулки хорошо читается на 2/3 ее длины. Втулка в нижней части дополнена двумя боковыми овальными отверстиями, при пробивке которых произошел разрыв металла. Орнамент нанесен тонким (менее 1 мм) чеканом. Он представлен пояском по краю втулки и четырьмя симметрично расположенными равнобедренными треугольниками, высота которых превышает половину длины втулки.
Среди пластинчатых двулезвийных орудий выделяются две разновидности: прямые (4) и слабоизогнутые (2). Прямые представлены двумя ножами-кинжалами (длиной 20 и 13 см) с перекрестьем и ромбической пяткой так называемого абашевского типа. Отличительной особенностью является форма сечения — отсутствуют какие-либо следы ребра жесткости. Один короткий нож — без выделенного черенка, с зауженной прямой пяткой. Кроме того, в коллекцию входит «бритва» с параллельными гранями, зауженной пяткой и перехватом.
Слабоизогнутые обоюдоострые изделия иногда включаются в число серпов, однако в данном случае этому, с нашей точки зрения, противоречат линейные характеристики изделий (длина — 11 и 15,7 см). Собственно бесчеренковые серповидные орудия («струги») представлены 4 экз., из которых явно типологически выделяется одно. Серп отличают большие угол изгиба и шири¬на лезвия (30 мм), что сближает его с андроновскими образцами. В составе орудий также массивное крупное тесло (длиной 15 см и толщиной более 6 мм) с параллельными гранями, прямоугольной пяткой, раскованным лезвием и втульчатое долото. Последнее, несмотря на небольшую длину (10,7 см), также очень массивно, имеет ширину рабочего края 20 мм и несомкнутую втулку. Список орудий должен быть дополнен крупным (14 см) обоюдоострым шилом и рыболовным крючком с жалом и прямым приостренным стержнем.
Единственный маленький сосуд-«светильник» (высота — 7,0 см, диаметр по венчику — 8,3, по плечу — 11 см) характеризуется острореберной формой, сильно отогнутым венчиком, наличием внутреннего ребра, уплощенным дном. В верхней части он снабжен парой отверстий. Орнамент, нанесенный гребенчатым штампом, покрывает всю поверхность за вычетом шейки. Пространство выше плеча заполнено двумя горизонтальными линиями и рядом горизонтально штрихованных треугольников вершинами вниз, ниже плеча — взаимопроникающие, горизонтально штрихованные треугольники. На поврежденном дне фиксируются фрагменты радиально расположенных линий.
Е.Н. Черных исследованы 30 металлических изделий из 40, переданных находчиком в музей. Установлено, что большинство было изготовлено из мышьяковистой бронзы и лишь 27% — из металлургически чистой меди. В этом числе оказались все 3 гривны, 3 серповидных орудия, «бритва» и один из двухлезвийных изогнутых ножей. Таким образом, из числа украшений только гривны изготовлены из чистой меди, зато серповидные изделия вошли почти полностью (за вычетом одного типологически отличного широкого серпа) в эту группу. Мышьяк, по мнению Е.Н. Черных, является естественной составляющей руды из местных месторождений Бакр-Узяк и Таш-Казган.
Простота интерпретации клада — не более чем иллюзия с учетом сложностей интерпретации Мало-Кизильского селища, судя по всему, погибшего в ходе военной катастрофы (Черных Е.Н., 1972). С нашей точки зрения, это подтверждает и разнородный состав самого ВКК. В этой связи при выборе вырианта культурной идентификации правильней опираться не столько на клад, сколько на материалы раскопок К.В. Сальникова. Повторное обращение к ним (Епимахов А.В., 2002) обнаружило ряд черт сходства с синташтинскими памятниками, причем, отнюдь, не самыми ранними. Комплекс материальной культуры селища не может быть безоговорочно определен как абашевский или синташтинский, хотя количественно преобладают первые черты. Считаем, что единственным реальным военным соперником для жителей селища могли быть только носители синташтинских традиций, чей милитаристский характер никем не оспаривается. Это позволяет, на наш взгляд, синхронизировать данные культурные образования и в по¬иске вариантов синташтинского культурогенеза обратить взор в ином направлении.