Брюсов А.Я. К вопросу о заселении севера европейской части СССР в неолитическую эпоху

К содержанию 49-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры

¹(Доклад, прочитанный 1 ноября 1951 г. на совещании по методологии этногенетических исследований в свете Сталинского учения о нации и языке)

До настоящего времени существует мнение, что известная мезолитическая стоянка Кунда в Эстонии является наиболее древней северной стоянкой на европейской территории СССР, составляя параллель датским торфяниковым стоянкам. Спекулируя на этом и отыскивая параллели вещам, найденным на стоянке Кунда, исключительно среди западноевропейских материалов, до находок в Италии и Испании включительно, некоторые буржуазные археологи, как, например, Р. Индреко, преподносят читателям своих «ученых трудов» невероятные гипотезы. Так, Р. Индреко утверждает, что верхнепалеолитическая культура Франции в мезолитическую эпоху была занесена палеолитическими культуртрегерами на восток, в Прибалтику, в неолитическую эпоху — еще восточнее, до Урала, а затем через всю северную Азию — до Тихого океана и оказалась на его берегах только в XVIII в. н. э. Эта «гипотеза» иллюстрируется картой, на которой изображена жирная красная стрела, опирающаяся тыльем на берега Атлантики и вонзающаяся острием в воды Тихого океана у Камчатки.

Изучение соответствующих археологических памятников СССР позволяет решительно отвергнуть эту гипотезу, по которой цивилизующее влияние на «дикие» племена в течение ряда тысячелетий непрерывно изливалось с Запада на Восток. Этой упрощенной антиисторической гипотезе мы можем противопоставить гораздо более сложную, но более соответствующую исторической реальности картину первичного заселения севера европейской части СССР после освобождения ее от ледникового покрова.

Прежде всего необходимо сказать, что параллели типам костяных орудий Кунды оказываются совсем не там, где их ищут буржуазные археологи. В датских стоянках — Холмгаарде, Свердборге и др.— таких параллелей вообще нет. Другие привлекаемые западные аналогии весьма отдаленны, а главное — не представляют хронологического и территориального единства. Наоборот, к востоку мы находим серию таких аналогий на нескольких стоянках — Ягорбской, Погостищенской, Нижнем Веретье в Вологодской обл. и на некоторых стоянках среднего Урала. Однако возникает вопрос, к какому времени могут быть отнесены эти стоянки и древнее ли они стоянки Кунды. Не существуют ли на той же северной полосе от Урала до Прибалтики еще более древние стоянки, которые можно было бы рассматривать как исходные памятники, давшие начало археологической культуре или культурам, представленным перечисленными памятниками. Если таковых нет, то откуда шло заселение, с востока или с запада?

Я не имею возможности изложить здесь во всех подробностях все факты, которые позволяют мне утверждать, что древнейшие стоянки Среднего Зауралья не моложе, а, вероятно, даже древнее стоянок Кунда, Пярну и им подобных в Прибалтике. Скажу только, что при сравнении некоторых типов костяных орудий, найденных на Шигирском торфянике, с костяными орудиями других среднеуральских стоянок устанавливается глубокая древность первых. Их, несомненно, нельзя датировать поздним неолитом и последующим временем, так как с неолита до исторической эпохи на среднеуральских стоянках и городищах вещей подобных типов не встречается нигде. А между тем древнейшая из исследованных среднеуральских стоянок — стоянка на Стрелке Горбуновского торфяника — датируется временем не позднее первой половины III тысячелетия. Следовательно, полагая значительный промежуток времени на то, чтобы древнейшие шигирские типы орудий вышли из употребления, мы принуждены датировать их по меньшей мере IV тысячелетием, а вернее всего — еще более ранним временем.

[adsense]

О большой древности шигирских находок свидетельствует стратиграфия в тех случаях, когда ее удается установить. Так, например, часть находок на Курьинском прииске сделана в слое глины, подстилающей торф и сапропель, и даже еще ниже — в золотоносном песке.

Культурно-историческая связь подобных стоянок, вытянутых по узкой северной полосе от Урала до Прибалтики, устанавливается не только по наличию на них некоторых однотипных орудий, но и по дальнейшему их единообразию, подчеркивающему развитие представленных ими археологических культур от одного культурно-исторического целого. Благодаря этому еще для середины II тысячелетия до н. э. наблюдаются поразительные соответствия в типах вещей на стоянках Сарнате в Латвии и среднего слоя шестого разреза на Горбуновском торфянике.

Эти факты позволяют высказать предположение, что в мезолите (дата древнейших северных стоянок Кунды, Пярну, Ягорбской) северная полоса европейской части СССР была заселена племенами, расселявшимися с востока, из Зауралья до Прибалтики. Это было первым заселением Севера. Направление его напрашивается само собою, поскольку в вещах с древнейших стоянок этой полосы нет археологических соответствий ни на Западе, ни на Юге. Самый же факт заселения необходимо предположить, потому что данные стоянки — самые древние на этой полосе севера европейской части СССР и, следовательно, не могут быть производными более древней культуры местного населения.

Естественно, возникает вопрос, почему это заселение шло по такому пути, а не непосредственно с юга. Средний Урал не был древнейшим исходным пунктом расселения, а является таковым в нашем представлении только вследствие недостаточного археологического изучения более южных областей: надо думать, что сам средний Урал, несомненно, был заселен с юга. Это можно предположить на основании материалов, открытых за последние годы палеолитических уральских стоянок, как, например, стоянки Талицкого и пещерных стоянок по р. Юрюзани, которые все показывают кратковременное сезонное пребывание на них человека, как бы свидетельствуя о его начальном продвижении здесь к северу. Если это верно, то исходная область должна находиться южнее, где-нибудь в Казахстане или с Приаралье. Такое предположение хорошо объясняло бы устанавливаемое лингвистами наличие некоторых соответствий в современных финских языках к языках индо-иранских.

Причиной расселения племен из Приаралья к северу могли послужить направления водных путей и отступание зоны лесов, занятость западных областей давно жившим здесь населением а может быть, и иные причины.

К сожалению, мы до сих пор не имеем достаточных археологических данных для построения гипотезы о направлении заселения средней полосы европейской части СССР и бассейнов Оки и верхней Волги. Типы кремневых орудий с немногих известных здесь эпипалеолитических стоянок не имеют совершенных параллелей ни на Юге, ни на Востоке, ни на Западе (Гремячевская стоянка, Елин Бор, Красные Кусты, верхневолжские стоянки). Сходство их с южными и западными типами орудий и между собою не выходит за пределы эпохального сходства.

Нельзя не отметить, однако, что антропологические данные, повидимому, позволяют сделать предположение о родстве населения средней и северной полос европейской части СССР. Исследованный М. М. Герасимовым череп из Шигирского торфяника, найденный в слое глины в сопровождении ранних наконечников стрел тонкого игловидного типа, свидетельствующих о его значительной древности, мог бы служить, по мнению М. М. Герасимова, исходным типом для всего северного неолитического населения.

Итак, мы можем допустить, что в итоге медленного процесса сегментации каких-то племен происходило постепенное заселение с востока средней и частично северной полос европейской части СССР, повидимому, двумя раздельными волнами. Обе области оказались к началу неолита заселенными: более густо в окском и верхневолжском бассейнах и очень разреженно на Севере, поскольку можно судить об этом по количеству и величине известных нам неолитических стоянок и по мощности их культурных слоев.

О длительности процесса первичного заселения Севера и о долгой разобщенности расселившихся групп племен свидетельствует расхождение северных неолитических культур в отношении типов керамики, в формах и орнаментике которой, как известно, изменения происходят быстрее, чем в других областях материального производства. Таким образом, в силу разобщенности некогда, вероятно, родственных племен в разных областях возникли свои специфические черты при наличии некоторого общего сходства. Имеется в виду так называемая ямочно-зубчатая керамика, которая обладает совершенно определенным сходством на всей области ее распространения; она легко отличима от группы степной керамики, а тем более от керамики фатьяновской и ей подобных, не говоря уже о крашеной. Вместе с тем в различных областях распространения ямочно-зубчатой керамики мы находим резко выраженные варианты ее, легко отличимые друг от друга: типичную ямочно-зубчатую в волго-окском междуречье и позднее частично на далеком Севере; зубчатую в западных областях; зубчато-струйчатую на Урале; ямчатую в Прибалтике; типа сперрингс в Финляндии. Это разнообразие вызвано, вероятно, ранним расселением и длительной изоляцией разных групп, принадлежавших в отдаленные времена к родственным племенам.

На исходе III тысячелетия до н. э. развернулись события, в значительной степени изменившие эту картину. Относительное перенаселение в некоторых районах, в частности, в окском, о чем мы можем догадываться по густоте и величине неолитических стоянок, повело к дальнейшей сегментации племен. Часть их расселилась в ближайших районах, как то можно видеть по памятникам волосовской культуры; часть вынуждена была искать свободных мест на отдаленных территориях. Весьма вероятно, что дополнительным импульсом послужило вторжение в клязьминско-волжское междуречье части племен среднеднепровской культуры. Теснимая, очевидно, продвигавшимися к востоку трипольскими племенами, часть племен среднеднепровской культуры продвинулась по Десне к востоку и северу (могильники Вщижский, Брасовский, Мыс-Очкинский, Большое Буньково) и расселилась
сначала в бассейне рек Клязьмы и Москвы, а затем по верхней Волге с ее правыми притоками и в Чувашской АССР, дав начало племенам фатьяновской культуры. Древние насельники были как бы раздвинуты этим клином к югу и северу, потеряв значительную территорию. Как известно, в антропологическом отношении племена фатьяновской культуры отличаются от окских и северных неолитических племен и характеризуются достаточно резко выраженным европеоидным типом.

К этому времени относятся довольно многочисленные стоянки Севера, которые по типам найденных на них вещей показывают, что население двигалось с юга, в частности, в ряде случаев из окского бассейна (карельская, каргопольская, беломорская культуры).

Новое расселение, более интенсивное, чем первоначальное, перекрыло значительную часть той северной полосы, которая была занята уже ранее, за исключением Прибалтики (конечный известный мне на западе пункт составляет стоянка Ломми около Нарвы). Довольно длительное время население этой второй волны, распространившейся с юга, не смешивалось с более древним северным населением или, во всяком случае, оказывало слабое воздействие на материальную культуру последнего. Об этом свидетельствуют такие стоянки первой половины II тысячелетия, как свайное поселение на р. Модлоне и находки близ г. Вологды; значительные следы древней Северной культуры сохранились в типах вещей на ряде стоянок каргопольской культуры, в более северной части ее распространения (на оз. Лача). Однако постепенно древнее северное население было, повидимому, ассимилировано новым, более многочисленным.

Новое население заняло земли далеко на севере, вплоть до берегов Белого моря, за исключением Кольского полуострова и Большеземельской тундры. Заселение этих крайних северных областей произошло, как показывает археологический материал, во второй половине II тысячелетия до н. э. Кольский полуостров был заселен, повидимому, из Карелии, судя по аналогиям в типах вещей на стоянках Кольского полуострова вещам карельской культуры. Большеземельская тундра заселена, вероятно, с востока, из западной Сибири. Поэтому можно предполагать, что, вопреки установившемуся мнению, саамское население Кольского полуострова не было оттеснено к северу, а выселилось туда в еще более древние времена, сохранив в силу изоляции и малочисленности многие признаки древней культуры, а может быть и языка.

Такова общая схема заселения севера европейской части СССР, как она мне представляется на основании изучения археологических фактов. Схема, несомненно, лишена подробностей; дальнейшие работы внесут в нее, вероятно, существенные коррективы. Она намечает в настоящее время только некоторые общие черты сложного и длительного процесса, имеющего, по моему мнению, достаточный интерес для решения проблем этногенеза народов нашей Родины.

Поскольку в некоторых областях при изучении дальнейшего развития поздненеолитических культур устанавливается непрерывная преемственность вплоть до культур, которые, несомненно, могут быть приписаны древнефинским племенам, мы можем заключить, что неолитические культуры с ямочно-зубчатой керамикой, в различных их разновидностях, в общем должны быть приписаны предкам позднейших многочисленных финских племен.

К набросанной общей схеме (в тезисной форме передающей содержание части моей монографии по истории племен европейской части СССР) необходимо сделать несколько добавлений, касающихся частных моментов.

Так, в отношении вопроса о первоначальном населении Карелии, мне кажется, по археологическому материалу следует сделать вывод о заселении этой области в III тысячелетии до н. э. почти одновременно в нескольких
направлениях. Но общее происхождение заселявших Карелию племен, вероятно, говоривших в силу этого родства на сходных диалектах и имевших, повидимому, схожие черты культуры, облегчило процесс слияния населения в одно целое, составившее, по нашему определению, племена карельской культуры. Тем не менее в этой культуре достаточно отразились некоторые локальные различия между отдельными районами, как следствие прихода в эту область различных племен. Таковы районы: западное побережье Онежского озера, юго-западная часть того же побережья, Заонежье, восточное побережье к югу от р. Шалы и, наконец, район группы озер к югу от Онежского (Куштозеро, Ундозеро и др.).

Нельзя пройти мимо некоторых интересных археологических фактов, наблюдаемых в районе среднего и нижнего течения Оки. Проникновение сюда, начиная с середины II тысячелетия до н. э., ряда южных элементов и образование во второй половине этого тысячелетия на южных окраинах областей распространения рязанской и волосовской культур своеобразной поздняковской (иначе подборновской) культуры позволяют сделать вывод о существенных изменениях, которые происходили здесь в составе населения. Повидимому, продвижение степных пространств к северу и наблюдающаяся на юге экспансия племен срубной культуры затронули также ту часть окской долины, которая, по мнению Танфильева, в это время представляла собою степь. Все говорит о том, что степные племена Юга, представленные срубной культурой, проникли сюда и, повидимому, ассимилировали часть местного населения.

Наконец, остается упомянуть о последующей судьбе племен фатьяновской культуры, оторвавшихся от большого массива племен с аналогичными признаками материального производства (среднеднепровская, волынская, мегалитическая, куявская культуры, культура шаровидных амфор) и оказавшихся в окружении чуждых им племен, у которых была распространена ямочно-зубчатая керамика. Характерно полное отсутствие признаков связей между теми и другими в течение ряда столетий. Мы должны вывести из этого заключение о вероятной враждебности друг к другу обеих групп. Исходом было, повидимому, исчезновение фатьяновской культуры, растворение ее в местной среде, т. е. вероятное истребление племен фатьяновской культуры и их ассимиляция в среде многочисленных враждебных им окских и волжских племен.

Я не касался более восточных областей и Поволжья. Объясняется это тем, что в одних случаях археологический материал совершенно недостаточен для каких-либо исторических выводов (Поволжье); в других случаях материал выходит за пределы основной моей темы по истории древних племен европейской части СССР (Западная Сибирь). Эти обстоятельства заставляют меня ограничить круг рассматриваемых вопросов только теми областями европейской части СССР, о которых я говорил выше.

Предлагаемая мною гипотеза, несомненно, не может быть подтверждена прямыми и неопровержимыми доказательствами. Это в полном смысле слова только гипотеза. Но, мне кажется, она достаточно хорошо согласуется с известными нам археологическими фактами и, надеюсь, не противоречит фактам других исторических дисциплин.

К содержанию 49-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры