Беленицкий А.М. О «рабовладельческой формации» в истории Средней Азии

К содержанию 122-го выпуска Кратких сообщений Института археологии

Проблема рабовладельческой формации на Востоке в последние годы стала темой оживленных дискуссий как в советской исторической литературе, так и в коммунистической печати зарубежных стран. Проблеме этой справедливо придается помимо теоретического весьма актуальное значение в связи с настоятельной необходимостью разработки истории бывших колониальных стран, ставших ныне независимыми ¹

В обсуждении этой проблемы представители среднеазиатской историко-археологической науки, к сожалению, не приняли участия, хотя в свое время вопросам, связанным с ней, уделялось ими большое внимание. По существу вопроса в среде историков и археологов разногласий не имеется. Общепринятой является концепция (схема) о смене общественных формаций в историческое время с достаточно определенными хронологическими рамками для каждой из них. Длительность рабовладельческой формации определяется приблизительно в целое тясячелетие с середины I тыс. до н. э. до середины I тыс. н. э. Аргументы и факты в пользу этой концепции приведены в «Истории таджикского народа», в которой этому вопросу посвящен особый раздел ². Автор раздела собрал имеющиеся в источниках сведения, говорящие о том, что в древности среднеазиатское общество знало институт рабства. С этим едва ли приходится спорить. Однако имеющиеся факты не дают никакого представления о роли рабов в процессе классообразования. Представляется, что сторонники теории о рабовладельческой формации в античной Средней Азии при анализе сведений письменных источников не учли главного экономического фактора в истории классообразования, классовой дифференциации общества. Речь идет о форме (едва ли не самой важной) отчуждения прибавочного продукта у производящего слоя населения, нашедшей свое выражение во взимании регулярных податей-налогов.

В истории среднеазиатских народов взимание податей впервые засвидетельствовано в ахеменидокое время. Первые реальные сведения о том, что с основных земледельческих областей Средней Азии, как-то: Согд, Бактрия, Хорезм и др.— взималась постоянная подать, как известно, приводятся Геродотом, который связывает свое сообщение с административной реформой Ахеменидского царства, проведенной Дарием, а именно делением всего государства на сатрапии. Можно считать, однако, что подать эта была введена до Дария, поскольку Гаумата (Лжебардия), захвативший власть в государстве до воцарения Дария, объявил о снятии налогов на три года ³. Исчислялись они в талантах и взимались как драгоценным металлом, так и в натуре, продуктами. О том, какова была организация и в каком размере взималась подать с населения — с земледельцев и скотоводов,— данных нет. Геродот называет подать «форос». В ахеменидской практике подать носила название «базиш». Этимологически слово это восходит к понятию «часть», в глагольной форме «делить» ⁴. Очевидно, что налог взимался в виде определенной части от урожая, от величины стада. Однако, какова была эта доля, не установлено. Общий же размер налоговых изъятий, учитывая уровень производительных сил страны, следует признать весьма большим. Он равнялся для основных областей Средней Азии, по Геродоту, в весовом исчислении 910 талантам серебра, т. е. более чем 30 ООО килограммов — сумма, безусловно, очень большая ⁵. В этой установленной при Ахеменидах практике взимания регулярной подати следует видеть и начальную ступень в сложении института земельного налога-ренты, который на всем протяжении древней и средневековой истории народов Ближного Востока, меняясь по названию и по размерам, становится основной формой эксплуатации общинного крестьянства вплоть до нового времени.

Именно эта практика взимания регулярного налога имела решающее значение, как нам представляется, для всего процесса классообразования, она лежит в основе классовой дифференциации общества, являясь основным фактором в процессе поляризации реальных классовых групп общества с особыми противоположными друг другу экономическими интересами.

Мы мало знаем о подлинной организации налогового аппарата в сатрапиях Ахеменидского государства. Известно лишь, что сами сатрапы назначались из числа приближенных к царю лиц, в ряде случаев из числа ближайших родственников. Известно и то, что при сатрапах имелись военные гарнизоны. Однако ничто не говорит о том, что для непосредственного управления, в том числе и для сбора налогов с населения, входившего в состав сатрапий, был создан особый бюрократический аппарат. Можно считать бесспорным, что громоздкое дело обложения налогом и сбор его были переданы в руки уже существовавших органов: общин, племен и более крупных объединений. Именно верхушка должна была войти в непосредственный контакт с сатрапами и их окружением. Двухсотлетнее владычество Ахеменидов было достаточным для того, чтобы весь характер взаимоотношений между этой общинно-племенной (условно говоря) верхушкой с производящими слоями населения, с одной стороны, и с собственно аппаратам власти сатрапий — с другой, претерпел глубокие изменения.

[adsense]

Яркой иллюстрацией этих перемен и их характера могут служить факты, характеризующие начальный и последний периоды владычества Ахеменидов в Средней Азии. На начальном этапе, уже в 520—518 гг. до н. э., через десять с небольшим лет после завоевания страны Киром, имеют место такие антиахеменидские движения, как известные восстания в Маргиане, Парфии и среди племен саков. Во главе этих восстаний, как показали исследования В. В. Струве, стояли представители общинно-племенной верхушки ⁶. Для конца же ахеменидского владычества господствующая верхушка местного населения, имена которых нам известны ⁷, представляется теснейшим образом связанной с ахеменидской властью, фактически образуя с ней единый господствующий слой общества. Экономической базой для такой консолидации (если не слияния) интересов ахеменидской власти и местной верхушки и служила система налогов, ставшая основным инструментом эксплуатации общинников-крестьян и скотоводов. Здесь необходимо отметить, что нельзя рассматривать налоговую систему как единственный канал, по которому протекал процесс слияния местной верхушки с господствующим слоем Ахеменидской державы. Очень важным фактором в этом процессе явилось то, что Ахемениды привлекали в состав своих войск значительные воинские контингенты из местного населения. Об этом имеется достаточно много сведений в источниках, начиная от Геродота и до авторов, описывающих походы Александра Македонского ⁸.

Мы не можем здесь подробно останавливаться на истории развития этих процессов в послеахеменидское время и вынуждены ограничиться лишь указанием на некоторые моменты. Так, известно, что Александр Македонский в своей политике сближения с местной верхушкой общества в сущности продолжал политику ахеменидских царей, только в еще более четких формах. Продолжать эту политику были вынуждены и цари Греко-Бактрийского государства, поскольку собственно греческие элементы, на которые они могли бы опираться, были весьма ограниченны ⁹. Для Парфянского царства, занимавшего период почти в полтысячелетия, в качестве важного факта, свидетельствующего о рабовладельческом характере общественного строя, приводятся сообщения Юстина и Плутарха о рабских контингентах в составе войска знаменитого полководца Сурена в битве при Каррах ¹⁰. Аргумент этот крайне уязвим, поскольку говорит об использовании рабов не в хозяйственной сфере. В данном случае уместно напомнить о роли рабской гвардии, так называемого гулямства, в Средней Азии и других странах Ближнего Востока в средние века. Гулямство не только не может рассматриваться как антагонистичный класс по отношению к господствующему классу, но, наоборот, являлось опорой последнего. Особый интерес представляют нисийские документы (остраконы), характеризующие дворцовое хозяйство парфянских царей, поскольку они уже рисуют реальные черты налогообложения и в определенной мере земельные отношения в Средней Азии в античное время (на рубеже н. э.). Нельзя не отметить то обстоятельство, что эти хозяйственные документы, принадлежавшие дворцовой канцелярии, вовсе не упоминают рабов. Они относятся к поступлениям с земель по линии налогов и одновременно характеризуют разветвленный слой чиновников, связанных с их взиманием ¹¹.

Если сопоставить все факты о земельных и налоговых отношениях древности с данными средневековья, то мы без труда установим, что основа их одна и та же. И хотя можно оспаривать, как слишком прямолинейное, сопоставление В. В. Бартольдом представителей знати владетелей «скал» времени походов Александра Македонского с дехканами — землевладельческой аристократией периода арабского завоевания ¹², генетически мы имеем дело с одним и тем же социальным слоем общества. Сторонники концепции о рабовладельческой формации приводят и ряд косвенных аргументов. Таким аргументом является утверждение о том, что без применения массового рабского труда нельзя себе представить в условиях Средней Азии сооружение крупных оросительных систем, городских укреплений и т. п. трудоемких работ. Особенно на этом настаивают археологи ¹³. Это соображение едва ли подтверждается фактами.

Гораздо более вероятным является предположение о том, что такого рода работы могли производиться в порядке трудовой повинности — института, который исторически был введен в Средней Азии вместе с податями при ахеменидском владычестве. Для западных областей Ахеменидской империи у нас имеется об этом положительное свидетельство источника. Так, согласно известной строительной надписи на золотой пластине из Суз при постройке дворца такие трудоемкие работы, как изготовление кирпича, выполнялись по разверстке жителями Вавилона, доставка леса — ассирийцами, кузнечные работы — ионийцами ¹⁴. Мы вправе себе представить, как это осуществлялось на практике. По указу царя сатрапы направляли в столицу соответствующие контингенты работников, что едва ли шло по линии обращения их в рабское состояние. Исключительно интересное сообщение в этом плане сохранил известный арабский историк Табари для времени арабского завоевания. Когда в 726 г. наместник Хорасана решил отстроить город Балх, он распределил работников для постройки по каждому округу в «соответствии с размером причитающегося с данного округа хараджа (земельного налога)» ¹⁵. Едва ли сам наместник придумал такую систему. Скорее всего это было традиционной системой трудовой повинности, которая издревле практиковалась. Эта система, как это хорошо известно, сохранилась и до нового времени ¹⁶.

В качестве специально археологического аргумента в пользу концепции рабовладельческой формации археологи Средней Азии указывают на расцвет городов в античное время и что именно упадок городов в конце античности знаменует собой кризис рабовладельческой формации и переход к новой, феодальной формации ¹⁷. Однако анализ собственно археологических данных показывает, что заключения, сделанные на основе первичных разведок, до производства раскопок в достаточном для обоснованных выводов объеме, малоосновательны. В тех же случаях, когда раскопками удалось вскрыть более или менее значительную территорию памятника, они показали полное несоответствие предполагаемой картины с реальностью (раскопки Калала-гыра, Кой-Крылган-Калы, Древнего Пенджикента). Надо отметить, что история городской культуры Средней Азии в целом весьма слабо исследована. Последние археологические работы в Южной Туркмении показали, что уже в эпоху бронзы можно говорить о возникновении городской цивилизации, о «городской революции» ¹⁸. Изучение роли городов в истории классообразования — одна из назревших проблем историко-археологической науки в Средней Азии.

Общий вывод: при современном состоянии письменных и археологических источников по истории Средней Азии нет никаких данных, говорящих в пользу существования «рабовладельческой формации» в марксистском понимании этого термина. На всем протяжении исторических периодов рабство играло в основном роль паразитарного нароста, задерживавшего поступательное развитие социально-экономического строя общества. Следует учесть и слова В. И. Ленина о том, что рабы являлись пешками в руках господствующих классов ¹⁹. В истории Средней Азии это нашло особо яркое воплощение в роли рабской гвардии (гулямства).

Более конкретные исследования форм зависимости в докапиталистических обществах ²⁰ и постановка во главу угла тезиса о том, что «марксистская философская мысль подразумевает под общественно-экономической формацией общество в целом, всю сумму общественных явлений на ■определенной ступени развития» ²¹, помогут преодолеть схематизм существующей концепции, бесспорно мешающий подлинному изучению исторического прошлого народов Средней Азии.

ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДА

Все выступавшие признали правильным и своевременным постановку поднятых в нем дискуссионных вопросов. Б. В. Андрианов сказал, что о древних социально-экономических отношениях нужно судить по количественным показателям; нужно выяснить, было ли земледелие орошаемым, каковы были трудовые затраты на строительство оросительных систем, на полеводство и в зависимости от этого решать, какие группы населения были заняты в той или иной области. Археологический материал должен быть использован для установления трудовых затрат на единицу поливной площади.

В. А. Лившиц выступил с сообщением о новых данных письменных источников для обозначения термина «раб». Он отметил, что Ахеменидская империя не была единой ни в экономическом, ни в культурном отношении, но общность административной системы была значительна, и это повлияло и на жизнь народов Средней Азии. Судя по мугским документам, двор князя Диваштича был своеобразным «слепком» с двора «царя царей». Парфянские документы из Нисы (I в. до н. э.) указывают на то, что в державе Аршакидов, в восточных областях продолжали жить институты податной системы ахеменидского времени.

В хорезмийских документах содержатся списки домов-семей, в которых указаны только лица мужского пола. Здесь перечисляются свободные члены семьи, рабы домовладыки и рабы членов его семьи. Наиболее употребительное обозначение раба — «хун», для рабыни — «хунана». Это наследие тех времен, когда хорезмийцы сталкивались с хуннами. До арабского завоевания «хун» имело значение «раб-иноплеменник». В этой связи В. А. Лившиц считает, что для раба-одноплеменника у иранских народов был один термин — «bandaka», а для раба-иноплеменника в разных языках выступают разные основы. Кроме того, на основе документов можно судить о том, как соотносился труд рабов и труд свободных общинников.

Б. Я. Ставиский говорил о том, что постановка вопроса о рабовладельческой формации сыграла в свое время положительную роль, но сейчас уже нужно отказаться от старых формулировок, и А. М. Беленицкий прав, подвергая эти формулировки сомнению.

Ю. А. Заднепровский отметил, что если мы сейчас можем согласиться с тем, что «античного» рабовладения в Средней Азии не было, то установить характер общественных отношений в дофеодальный период пока нельзя.

В. М. Массон считает, что сложная и развитая терминология для рабства имела свою динамику. Общий иранский термин для раба был единым, а для «чужака» — изменился: очевидно, это связано с различным социально-экономическим положением этих лиц в общей системе структуры общества. Историки стараются историю периодизировать, представить ее как сумму определенных этапов различных периодов. Различия в явлениях культуры восходят к социально-экономическим изменениям; периодизация, построенная внешне на критериях культуры, экономически и политически основывается на социально-экономическом базисе.

К содержанию 122-го выпуска Кратких сообщений Института археологии